Исламизм в Великобритании

Исламизм в Великобритании — это явление в жизни современного Соединённого Королевства, связанное с присутствием в стране большого количества исламистских организаций, преимущественно в Лондоне. Деятельность различного рода исламистских организаций в Лондоне, начиная с 1990-х годов, приобрела такое заметное влияние на жизнь в Великобритании и других европейских государствах, что для её характеристики стали использовать новое слово — Лондонистан. Используется в средствах массовой информации и различного рода исследованиях, посвящённых деятельности радикальных исламистских группировок в столице Великобритании.

Термин «Лондонистан» возник в середине 1990-х годов и его применили французские власти, отмечая значительный рост присутствия радикальных исламистов в Лондоне и нежелание британских властей с этим бороться. Расследования, проведённые после серии терактов в Париже в 1995 году, в рамках борьбы с деятельностью террористов во Франции и Бельгии установили, что значительное число телефонных звонков и отправленных факсов исходили именно из Лондона. Были установлены лица, причастные к совершению террористических актов. Некоторые французские чиновники считали, что если бы власти Великобритании предприняли своевременные меры, то терактов в парижском метро не было бы.

Деятельность исламистских организаций в Лондоне

С конца 1980-х годов стало заметным влияние мусульманских организаций на политическую жизнь Великобритании. Толчком к этому послужило дело Салмана Рушди. Сразу же после публикации книги Сатанинские стихи мусульманами был создан Комитет Великобритании по делам исламских организаций. В сентябре 1989 года была создана Исламская партия Великобритании, ставящая своей целью наделение исламской религии теми же правами и привилегиями, которыми пользуется англиканская церковь. В программном документе также значилось: добиться введения изучения исламских религиозных дисциплин в общеобразовательных учреждениях страны и государственных денежных субсидий мусульманским учебным заведениям.

В 1996 году был создан единый представительный орган мусульман страны — Совет мусульман Великобритании, который был признан правительством. К середине 1990-х годов в Великобритании насчитывалось 839 мечетей и 950 различных мусульманских организаций. По официальным данным в 1997 году из 1,5 млн проживающих в Великобритании мусульман 610 тысяч были из Пакистана, 200 тысяч — из Бангладеш, 160 тысяч — из Индии, 350 тысяч — из стран Ближнего Востока и Африки, 180 тысяч — из других стран.

В Лондоне обосновалось большинство западноевропейских исламских центров, многие из которых поддерживают радикальные исламистские группировки. Исламская информационная служба (араб. المرصد الإعلامي‎‎) под видом правозащитной организации выступает на стороне фундаменталистов. Абу Хамза аль-Масри, проповедуя в одной из лондонских мечетей, оправдывал расправы алжирской «Вооружённой исламской группы» над мирными жителями. При непосредственной финансовой поддержке Усамы бен Ладена он создал организацию «Ансар аш-Шари’а» («Приверженцы шариата»). Сразу после событий 11 сентября 2001 года он заявил, что, если те, кто совершил эти акции, были мусульманами, то справедливость на их стороне.

Руководитель созданной в 1983 году организации «Аль-Мухаджирун» (араб. المهاجرون‎), целью которой является создание всемирного мусульманского государства, Омар Бакри заявил, что Англия — столица исламского мира, а Трафальгарская площадь «стала нашей Меккой». «Аль-Мухаджирун» поддерживает джихад в Боснии, Чечне. При помощи этой организации осуществлялась подготовка британской мусульманской молодежи для отправки в Чечню. Ею было собрано около 250 тыс. долларов для вооружённых формирований Шамиля Басаева.

Омар Бакри заявил: «По воле Аллаха мы превратим Запад в Дар аль-Ислам (то есть в территории, подчиненные правилам ислама) путём вторжения извне. Если исламское государство встанет на ноги и вторгнется в западные территории, мы будем его армией, его солдатами, завоевывающими Запад изнутри. Если же этого не произойдёт, мы изменим Запад путём идеологического вторжения, без кровопролития». Он также говорит, что «мы не делаем различий между гражданскими и негражданскими, невиновными и виноватыми, только между мусульманами и неверными. А жизнь неверного ничего не стоит. Она не священна». Омар Бакри Мухаммад мечтает вывесить знамя ислама над резиденцией британского премьер-министра на Даунинг-стрит, 10. «Я уверен, что когда-нибудь это случится, потому что это — моя страна. Мне нравится здесь жить».

В апреле 2001 года в Лондоне открылся первый съезд радикальных исламистских организаций, в том числе египетской «Аль-Джихад», алжирской «Вооруженной исламской группы», «Аль-Каиды». Этот съезд проходил под эгидой организации «Аль-Мухаджирун».

Ещё одной радикальной организацией, базирующейся в Лондоне, является «Хизб ут-тахрир аль-ислами» («Партия исламского освобождения»). Эта организация ведёт подрывную деятельность в ряде стран и внутри мусульманских диаспор в Европе. Она особенно активна в Бельгии, Германии, Голландии. Она считает правительства всех исламских государств предательскими и незаконными. По мнению бывшего лидера партии Абд аль-Кадима Зулюма, священной обязанностью каждого мусульманина является борьба за создание исламского государства. «Все государства следует объединить в одну исламскую отчизну, конечная цель — создание халифата», или «следует выработать концепцию исламского правления, отказавшись от демократии, навязываемой мусульманским странам; главная задача заключается не в создании одного или нескольких исламских государств, а в строительстве единого исламского сообщества по всему мусульманскому миру с последующим присоединением к нему неисламских территорий».

Находящийся в Великобритании «Издательский дом Аззам», названный так в честь одного из создателей радикального движения «Хамас» Абдаллы Аззама, выпускал радикальную исламистскую литературу.

Ещё одним деятелем радикального исламизма является шейх Омар Абу Омар, известный так же, как Абу Катада и Абу ат-Такфири. Через его мечеть на юге Лондона в Брикстоне «прошли» многие известные террористы: Ричард Рейд, Закариас Муссауи и др. Его ещё называли эмиссаром бен Ладена в Европе. Директор Центра по изучению проблем терроризма Шотландского университета Магнус Рэнсторп говорит, что самую большую угрозу представляют агенты «Аль-Каиды», которые очень умело вербуют молодёжь, используя для вербовки мечеть в Брикстоне.

С начала 1990-х годов в Великобритании алжирские исламисты начали создавать свои структуры. Руководили этим процессом Мохаммад Дмили (он издавал бюллетень «Исламского фронта спасения» «Аль-Баляг»), Рашид Рамдан (он стал впоследствии одним из финансистов «Вооружённой исламской группы») и Камареддин Кербан. Алжирские исламисты создали организацию «Хьюман консерн интернешнл», которая занималась переброской алжирских «афганцев» и их интеграцией в формированиях религиозных экстремистов.

В Лондоне находится и «Аль-Мунтаа аль-ислами» («Исламский фронт спасения»), объединяющий главным образом выходцев из Алжира. Основная часть собираемых фронтом средств направляется на проведение операций в других странах. Используя ассоциацию «Алжирская община в Великобритании» активисты «Исламского фронта спасения» проникли в исламскую миссию в Великобритании с базированием в Бирмингеме и Лондоне. С приходом в эту организацию алжирцев профиль этой организация сместился в сторону радикализма. В Южном Уэльсе был обнаружен лагерь, где в течение нескольких лет перед отправкой в Афганистан молодых мусульман обучали владению огнестрельным оружием.

Результаты событий 11 сентября 2001 года, серия взрывов в Лондоне заставляют британские власти внести коррективы в модель британского мультикультурализма с предоставлением этническим группам равных прав для политического, экономического и любого другого участия в жизни государства.

Глава лондонской полиции Ян Блейр неоднократно заявлял, что безопасности Великобритании угрожает «огромное количество» мусульман, вернувшихся из тренировочных лагерей террористов в Афганистане. Ранее с аналогичным заявлением выступил премьер-министр Тони Блэр. Ещё в 2003 году генеральный директор MI5 Элиза Мэннингем-Буллер сообщила правительству и парламентариям о существовании в Великобритании «пассивных» агентов «Аль-Каиды», которые занимаются сбором информации.

Британский министр иностранных дел Джек Стро, выступая в Совете Безопасности ООН, заявил, что законы, позволяющие людям искать защиту от произвола властей в зарубежных странах, в эпоху глобального терроризма должны быть пересмотрены. По словам главы британского внешнеполитического ведомства, «право на политическое убежище не является неограниченным. Оно не распространяется на тех, кто совершил военные преступления, преступления против человечности или иные серьезные преступления, а также на тех, кто совершает действия, противоречащие целям и принципам ООН».

По решению властей Великобритании в последние годы ряд радикальных мусульманских организаций, в частности Islam4UK, были запрещены.

См. также

• Ислам в Великобритании
• Исламизм

Ссылки

• [lenta.ru/news/2007/06/04/collins/ Слова "Беслан" и "Лондонистан" вошли в английские словари] (рус.). Лента Ру. Проверено 3 июля 2013. [www.webcitation.org/6I0opAxDy Архивировано из первоисточника 10 июля 2013].
• Котин Ю. [www.russ.ru/pole/Zdravstvuj-Londonistan! Здравствуй, Лондонистан!] (рус.). Русский журнал. Проверено 3 июля 2013. [www.webcitation.org/6I0oqVfEN Архивировано из первоисточника 10 июля 2013].

Литература

• Phillips, Melanie. [books.google.ru/books?id=vGiThWZbUs4C&printsec=frontcover&dq=Melanie+Phillips&hl=ru&sa=X&ei=od73UfLSJaO44AS8qYDYAw&ved=0CC4Q6AEwAA#v=onepage&q=Melanie%20Phillips&f=false Londonistan]. — First Edition. — New York: Encounter Books. — 214 с. — ISBN 978-1-59403-197-7.

Отрывок, характеризующий Исламизм в Великобритании

– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.