Исламское государство Азавад

Исламское Государство Азавад Азавад
тамашек ⴰⵣⴰⵓⴷ араб. دولة أزواد المستقلة‎ Dawlat Azawād al-Mustaqillah фр. État indépendant de l’Azawad
Исламское государство
← 6 апреля 2012 года — 29 января 2013 года →
Флаг
Девиз Аллах акбар (تكبير‎)
Заявленная территория Азавада
Столица	Гао
Крупнейшие города	Гао, Тимбукту, Кидаль, Менака
Язык(и)	тамашек, арабский, французский
Денежная единица	Франк КФА
Дипломатическое признание	отсутствует
Площадь	822 000
Население	1 295 000
Форма правления	Исламская республика
Раис
- 15 июля 2012 года - 29 января 2013 года	Омар Хамаха

К:Появились в 2012 годуК:Исчезли в 2013 году

Исламское государство Азавад (или Азавад; тамашек ⴰⵣⴰⵡⴰⴷ, араб. أزواد‎, Azawād) — название исламского государства на северо-востоке Мали. Было создано 15 июля 2012 года, после полного вытеснения сторонников за независимость Азавада из городов. Сами представители Национального движения за освобождение Азавада сообщили, что поскольку мировое сообщество не признало НГА, рассматривая его как неотъемлемую часть государства Мали, они отказались от идеи создания независимого государства Азавад, предпочтя получение культурной, экономической и политической независимости отделению от Мали. 29 января 2013 года Исламское государство прекратило своё существование в связи с полной зачисткой территории Азавада от боевиков.

История

16 июля 2012, когда «Ансар-Дин» выбил туарегов из последнего оплота на севере Мали — небольшого города Ансого, руководство повстанцев-туарегов НДОА заявило о прекращении борьбы за независимость Азавада от Мали. Исламисты провозгласили своё — Исламское государство Азавад.

2 сентября 2012 года исламисты из группировки «Единство и джихад в Западной Африке» («Муджао») захватили контроль над городом Дуентца, расположенным в центральной части Мали.

В двадцатых числах сентября 2012 года правительство Мали распространило обращение с призывом направить в Азавад международный военный контингент для борьбы с джихадистскими группировками «Ансар ад-дин», «Движения за единство и джихад в Западной Африке» и «Аль-Каиды в странах исламского Магриба». Экономическое сообщество Западной Африки (ЭКОВАС), начало подготовку к военной операции в Мали и заявило о готовности направить в регион 3300 военнослужащих из стран Африканского союза. Официальный Париж согласился осуществлять инструктаж военных и общее руководство

Битва за Кону и французская интервенция

В середине января 2013 года боевики радикальных исламистских группировок начали наступление на юг страны. 10 января они захватили населённый пункт Кона. Однако уже 11 января поступила информация о том, что правительственные войска отбили атаку исламистов и заняли Кону, чему в немалой степени способствовала активная вооруженная поддержка Франции. Однако позже эти сведения не подтвердились. В боях за Кону погиб французский пилот вертолета «Газель», потери боевиков достигли ста человек.

13 января французские силы проводили бомбардировки в различных областях страны. Удары были сосредоточены по городам Лере, Дуэнца, Нампала, Гао. Были сообщения о том, что исламисты покинули многие города на севере страны после авиаударов. Сами сепаратисты назвали своё отступление тактической перегруппировкой. Несмотря на французскую интервенцию, туарегские повстанцы 14 января продолжили наступление, захватив Диабали, в 400 километрах от столицы Бамако. Министр обороны Французской республики Жан-Ив Ле Дриан заявил, что, хотя на восточном участке фронта удалось потеснить исламистов, на западе им противостоят хорошо вооружённые и обученные отряды.

15 января 30 — 50 (по разным данным) бронемашин французской армии выехали из столицы страны к линии фронта. 16 января франко-малийские силы вступили в бой с исламистами за город Диабали.

16 января малийские повстанцы предприняли рейд в Алжир с требованием остановить французскую интервенцию. Они называли власти Алжира предателями, так как те поддержали операцию «Сервал», проводимую Пятой республикой. Исламисты взяли в заложники более 600 человек, в том числе иностранцев, и удерживали их на газовой станции в Ин-Аменас.

17 января в Мали прибыл первый вооружённый отряд из стран Западной Африки: 40 военных из Того высадились в Бамако. Ожидается, что за ними последуют солдаты из других стран ЭКОВАС. Контингент стран Западной Африки в Мали должен составить 3300 человек.

18 января малийские военные объявили о восстановлении контроля за городом Кона. Представитель вооружённых сил Мали рассказал, что после почти 48 часового боя исламистам был нанесён большой ущерб и их удалось выбить из города. В тот же день франко-малийские войска установили контроль над городом Диабали, который 4 дня удерживали вооруженные отряды повстанцев.

Падение Исламского государства

21 января министр Жан-Ив Ле Дриан объявил, что французские войска, не встретив сопротивления, вошли в Диабали. Также сообщалось об установлении контроля за городом Дуэнца.

24 − 25 января французская авиация наносила удары по позициям исламистов в городе Ансонго, расположенном недалеко от границы с Нигером. Сообщалось об уничтожении нескольких баз сепаратистов.

24 января от радикальной мусульманской группировки «Ансар-ад-Дин» отделилось «Исламское движение Азавада». Сторонники этого движения утверждают, что не приемлют любые формы экстремизма и готовы бороться с террористами, поддержав силы международной коалиции.

25 января франко-малийские войска выбили исламистов из поселения Хомбори и продолжили наступление на город Гао на северо-востоке страны, который считается главным оплотом «Движения за единство и джихад в Западной Африке». 26 января французы захватили аэропорт, расположенный в 6 километрах от Гао. Затем французы и малийцы начали бой за город. Часть повстанцев покинула город, однако некоторые оказали вооружённое сопротивление. В этот же день наступавшим удалось очистить Гао от исламистов.

27 января французская авиация нанесла удары по лагерю боевиков в городе Кидаль. Бомбардировки затронули также дом главы «Ансар-ад-Дин» Ияда Аг Гали. Основные силы международной коалиции двинулись в сторону Тимбукту. Позже стало известно, что они вошли в город. Исламисты оставили Тимбукту до прихода международных сил, но перед отступлением они подожгли Институт Ахмеда Бабы, в котором хранились 20 тысяч рукописей 14 — 16 веков. Судьба манускриптов оставалась неизвестной, пока не появились сообщения о том, что большая часть документов была вынесена из здания ещё до захвата города в апреле 2012 года.

28 января радикальные исламисты ушли из Кидаля. Власть в городе взяли представители светского «Национального движения за освобождение Азавада» и отделившегося от «Ансар ад-Дин» «Исламского движения Азавада». Эти группировки выступают за диалог с международной коалицией. В ночь на 30 января 2013 года французский контингент высадился в аэропорту Кидаля. Перед вступлением в город французы провели переговоры с движениями, контролирующими его. Таким образом, этот последний крупный город на севере Мали был, как и Тимбукту, взят без единого выстрела.

2 февраля с однодневным визитом в Мали прибыл президент Франции Франсуа Олланд. Сначала он посетил город Севарэ, где прошла встреча с президентом Мали Дионкудой Траоре. Затем Олланд направился в Тимбукту. В ходе визита глава Французской республики призвал африканские страны к активным действиям в целях обеспечения безопасности и усмирения исламистов в Мали, а малийские власти к переговорам с отвергающими радикализм группировками.

3 февраля ВВС Франции подвергли бомбардировке местность рядом с населённым пунктом Тессалит, расположенным в 70 км от границы с Алжиром, на плоскогорье Адрар-Ифорас. Целью ударов стали тренировочные пункты и склады скрывающихся на севере Мали боевиков.

8 февраля французские наземные войска и авиация при поддержке подразделений ВС Чада заняли Тессалит.

См. также

• Азавад
• Туарегское восстание (2012—2013)

Отрывок, характеризующий Исламское государство Азавад

«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.