Исламское искусство
Книги и законы
|
Исламское искусство — искусство, сформировавшееся в средние века, в основе которого лежат принципы ислама[1].
Появившееся в VII веке учение ислама отнеслось враждебно к живописи и скульптуре, запретив олицетворять Аллаха в каких-либо видимых формах и изображать живых существ[2].
Распространяясь из Аравии на Восток до берегов Ганга и на Запад до Испании, исламская культура встречала более или менее развитое искусство, усваивала и перерабатывала его элементы в соответствии со своим духом и потребностями. Так сложился, по крайней мере в архитектуре и орнаменталистике, особый исламский стиль, в разных странах имеющий, впрочем, свои особенности. В его основу легли византийские, персидские и египетские формы.[2]
С течением времени в некоторых странах запрет на изображение человека и животных перестал быть строгим (в Иране он никогда не был тотальным[1]), и в какой-то степени получили право на существование пластика и живопись[2].
Содержание
Архитектура
Традиционно выделяют пять архитектурных школ, относящихся к мусульманской культуре: сирийско-египетскую, персидскую, индийскую, магрибинскую (архитектура мусульманской Испании и стран Магриба) и османскую; другие школы — такие как, например, иракская или среднеазиатская, считаются производными.[3]
В первые десятилетия хиджры арабы приспосабливали для своих целей те здания, которые находили в покорённых городах. Когда государство халифов стало могущественным, мусульмане стали строить мечети. Для устройства мечети нужны были:
- пространство для молящихся,
- михраб, то есть небольшая ниша или особая отметка на стене с той стороны, которая обращена к Мекке,
- кафедра для чтения Корана, молитв и поучений (минбар),
- просторный двор, окружённый крытыми галереями, в которых пришедшие на молитву могли бы отдыхать и укрываться от зноя,
- водоём или фонтан для омовений, предписанных пророком,
- один, два или несколько минаретов — высоких башен с балконом, откуда муэдзин призывает правоверных на молитву.[2]
Первая мечеть была построена в Медине сразу после хиджры. Она представляла собой широкий двор, обнесённый стеной; с северной стороны (обращённой к Иерусалиму) для защиты верующих от солнца он был покрыт кровлей, укреплённой на пальмовых стволах. После того как исламу покорилась Мекка, в мечетях создавали нишу, указывающую направление на Мекку.[3]
К важнейшим произведениям первоначального исламского зодчества относится т. н. мечеть Омара в Иерусалиме (см. Купол Скалы), святилище, построенное в 688—692 годах на месте, где когда-то стоял храм Соломона. Здание стоит посреди широкого двора, обнесённого крытыми галереями. В плане оно представляет правильный восьмиугольник.[2]
Об успехах арабско-египетского зодчества свидетельствует каирская мечеть Ибн-Тулуна (876—879 годы). Среди других мечетей Каира заслуживает упоминания мечеть султана Хассана (XIV в.). Причудливая орнаментация стен арабесками, надписями и мозаикой, портал с полукупольным сводом, опирающимся на т. н. сталактиты, а также внушительные размеры этой мечети делают её одним из выдающихся памятников арабской архитектуры.[2]
О распространении традиций персидского зодчества за пределами Ирана свидетельствует мавзолей династии Саманидов в Бухаре, датируемый 907 годом. Он представляет собой квадратную постройку с куполом. Насыщенное светом, а также игрой теней в рельефах кладки, здание считается классическим произведением среднеазиатской архитектуры.[4]
Особенно расцвело исламское искусство в Испании. Здесь самым значительным памятником арабского искусства является дворец-крепость Альгамбра близ Гранады[2] (середина XIII — конец XIV веков[5]). Грандиозное здание имеет около 3,5 км в периметре и окружено оградой с множеством башен. Галерея колонн окружает большой прямоугольный двор, называемый Patio de los Arrayanes (Миртовый двор). С северной узкой стороны этого прямоугольника находится вход в зал Посланников, квадратное помещение с куполом, высотой около 20 м. К востоку от Миртового двора находится Львиный двор с фонтаном, опирающимся на 12 львов. К этому двору примыкают зал Двух сестёр, названный так из-за двух широких равной величины мраморных плит, и Судебный зал. Вокруг дворов расположены портики, прохладные покои, небольшие сады с бьющими фонтанами и выходящие наружу балконы. Стены покоев покрыты роскошной мозаикой, своды своими украшениями напоминают ячейки улья. Однако снаружи Альгамбра представляется строгой, малосимметричной и скорее похожа на крепость.[6]
В Индии во второй трети XVII века представитель династии Моголов Шихаб ад-дин Шах-Джихан I построил мавзолей Тадж-Махал близ Агры.[7] Мавзолей, по углам которого стоят минареты, возведён на искусственной платформе, выложенной мрамором, и представляет в плане квадрат со срезанными углами. Вырисовываясь на фоне синего тропического неба, окружённый тёмной зеленью кипарисов, Тадж-Махал поражает своей эффектностью: белый, полированный мрамор, из которого он выстроен, его главный купол, покрытый таким же мрамором и розовым песчаником, украшения, выполненные из цветных камней, золотые надписи на чёрном фоне — всё это блещет и играет разными цветами в лучах солнца. Внутри мавзолея средний зал украшен орнаментацией, для которой использованы золото, серебро и тонкая мозаика из драгоценных камней.[2]
Вершиной османского зодчества считается творчество архитектора Синана. Среди множества построенных им зданий сам он выделял как наиболее удачные три работы: мечети Шах-Заде (1543—1548) и Сулейманийе (1549—1557) в Стамбуле и мечеть Селимийе (1566—1574) в Эдирне. В архитектуре Синана окружность мощного купола, устремлённые ввысь минареты и большое количество стрельчатых арок создают в своём сочетании характерный для его творчества геометрический ритм.[8]
Каллиграфия
Мусульманская каллиграфия — область искусства, важный культовый и культурный атрибут ислама, включивший в себя элементы доисламского наследия[9]. Арабская каллиграфия сформировалась на базе копирования Корана[1]. В странах исламского мира, где изобразительное творчество было ограничено, каллиграфия стала источником богатейших орнаментально-ритмических композиций, которые нередко сочетались с геометрическим или растительным узором[10].
Миниатюра
Миниатюра зародилась в Персии. В её основе были традиции и принципы настенной живописи.[11] Помимо Ирана, искусство миниатюры распространилось, прежде всего, в Средней Азии и Индии, где никогда не было полного запрета на изображение живых существ[12].
Керамика
В Средней Азии, Иране, Азербайджане, Турции, арабских странах получила развитие архитектурная керамика: узорная кирпичная кладка, резная терракота, майоликовая многоцветная облицовка зданий. Такого рода отделка присуща зданиям Самарканда и Бухары XIV—XV веков. Среди других керамических изделий выделялись расписные сосуды из фаянса (Иран, город Рей, XIII век) и из испано-мавританской майолики (XIII—XV века).[13]
Ковроткачество
Особую известность получили персидские, азербайджанские, туркменские и турецкие ковры.[14]
Галерея
- Lustreware.jpg
Испано-мавританское изделие с глянцевой отделкой, после 1475
- Farsh1.jpg
Персидский ковёр
- Pyxid Al Mughira OA 4068.jpg
Дарохранительница аль-Мугиры, Мадинат аль-Захра, 968, Лувр
- Moschee-isfahan.jpg
- Iskandar (Alexander the Great) at the Talking Tree.jpg
Искандар у говорящего дерева. Персидская миниатюра,
около 1330—1340 - Tile panel flowers Louvre OA3919-2-297.jpg
- Indischer Maler um 1580 001.jpg
«Женщина с попугаем», Индия, 1580—1585 гг.
- Yahyâ ibn Mahmûd al-Wâsitî 007.jpg
- Syrischer Maler um 1315 001.jpg
- Yahyâ ibn Mahmûd al-Wâsitî 005.jpg
- Maler der Geschichte von Bayâd und Riyâd 002.jpg
Напишите отзыв о статье "Исламское искусство"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKOE_MUSULMANSKOE_ISKUSSTVO.html?page=0,0#part-1292 Исламское (мусульманское) искусство.] // Энциклопедия «Кругосвет». — С. 1
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Сомов А. И. Мусульманское или магометанское искусство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKAYA_MUSULMANSKAYA_ARHITEKTURA.html Исламская (мусульманская) архитектура.] // Энциклопедия «Кругосвет» — С. 1
- ↑ Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKAYA_MUSULMANSKAYA_ARHITEKTURA.html?page=0,4 Исламская (мусульманская) архитектура.] // Энциклопедия «Кругосвет» — С. 5
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/52758 Альгамбра] // Большой энциклопедический словарь. 2000.
- ↑ Альгамбра // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKAYA_MUSULMANSKAYA_ARHITEKTURA.html?page=0,8 Исламская (мусульманская) архитектура.] // Энциклопедия «Кругосвет». — С. 9
- ↑ Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKAYA_MUSULMANSKAYA_ARHITEKTURA.html?page=0,9 Исламская (мусульманская) архитектура.] // Энциклопедия «Кругосвет». — С. 10
- ↑ [khatt.ru/hand_book/?states&id_theme=3&id_element=67 Мусульманская каллиграфия] // Пиотровский М. Б., Гриб А. С. Электронный словарь-справочник «Мусульманская каллиграфия». 2006 г.
- ↑ Каллиграфия — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ [khatt.ru/alphabet/?states&id_symbol=%EC&id_element=134 Миниатюра] // Пиотровский М. Б., Гриб А. С. Электронный словарь-справочник «Мусульманская каллиграфия». 2006 г.
- ↑ Бибикова О. П. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/izobrazitelnoe_iskusstvo/ISLAMSKOE_MUSULMANSKOE_ISKUSSTVO.html?page=0,1#part-1293 Исламское (мусульманское) искусство] // Энциклопедия «Кругосвет». — С. 2
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_pictures/1386/Керамика Керамика] // Популярная художественная энциклопедия. / Под ред. Полевого В. М. — М.: Издательство «Советская энциклопедия», 1986.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/158122 Ковёр] // Большой энциклопедический словарь. 2000.
Литература
- на русском языке
- Архитектурные памятники Средней Азии.. — Бухара, Самарканд. Ленинград: «Аврора», 1969.
- Веймарн Б. В., Каптерева Т. П., Подольский А. Г. Искусство арабских народов.. — М.: «Искусство», 1960. — 199 с.
- Всеобщая история искусств.. — М.: «Искусство», 1961. — Т. 2 кн. 2.
- Всеобщая история архитектуры. — «Искусство», 1966. — Т. 3-4.
- Воронина В. Л. Каир. — Л.: «Стройиздат», 1974.
- Каптерева Т. П. Искусство стран Магриба. Средние века, новое время.. — М.: «Искусство», 1988. — 474 с.
- Стирлен А. Искусство ислама / пер. с франц. Нетесовой Е. В.. — 1-е. — Италия: Издательство АСТ, 2003. — 320 с. — ISBN 5-17-020072-2.
- Стародуб-Еникеева Т. Х. Сокровища исламской архитектуры. — 1-е. — Италия: Белый город, 2004. — 3000 экз. — ISBN 5-7793-0783-0.
- Эссадъ Джелалъ. Константинополь. — М.: «Издание М.и С. Сабашниковых», 1919.
- на других языках
- Otto-Dorn K. L'Art de l'Islam.. — Paris: «Albin Michel», 1964.
- Martin H. L'Art musulman.. — Paris: «Flammarion», 1926.
Ссылки
- На Викискладе есть медиафайлы по теме Исламское искусство
|
Отрывок, характеризующий Исламское искусство
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.