Ислам в Азербайджане

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ислам исповедуется большинством населения Азербайджана; по данным исследовательского центра Pew Research от 2009 года около 99,2 % населения страны составляют мусульмане[1]. Абсолютное большинство населения Азербайджана принадлежит к шиитской ветви ислама (джафаритский мазхаб), меньшинство — к суннитской (в основном ханафитский мазхаб). Приблизительно 85 % мусульманского населения Азербайджана являются мусульманами-шиитами и 15 % мусульман-суннитов[2].

Ислам в Азербайджане
Ислам Процент
Шиитского Ислама
  
 85 %
Суннитского Ислама
  
 15 %

В Азербайджане ислам исповедуют азербайджанцы (традиционно шииты-иснаашариты, меньшинство сунниты-ханафиты), аварцы (сунниты-шафииты), ахвахцы (сунниты-шафииты), будухи (сунниты), часть грузин-ингилойцев (сунниты), цыгане-карачи (шииты-иснаашариты), крызы (сунниты), курды (шииты-иснаашариты), лезгины (сунниты-шафииты), рутульцы (сунниты-шафииты), талыши (шииты-иснаашариты, меньшинство сунниты-шафииты), часть татов (шииты и сунниты), хыналыгцы (сунниты) и цахуры (сунниты-шафииты), турки-месхетинцы (сунниты-ханафиты).





История

Появление ислама

Ислам проник на территорию современного Азербайджана в середине VII века во время вторжения арабов в Закавказье. При халифе Омаре арабы в 642 году со стороны провинции Адарбайджан напали на Нахичеванскую область Персидской Армении (англ.)русск., заняли и опустошили её. Многих мужчин истребили, а других вместе с жёнами и детьми угнали в плен, переправив за Аракс через Джульфинский брод[3][4]. По сообщению арабского историка ал-Балазури, в 654 году по приказу халифа Османа арабский полководец Сальман ибн Рабиа ал-Бахили (англ.)русск.

двинулся в Арран и занял Байлакан по мирному договору, по которому он гарантировал его жителям их жизнь, имущество и стены их города, обязав их вносить поземельную и подушную подати. Потом Сельман прибыл в Берда и расположился лагерем на берегу реки Туртура (Тертера), находящейся от города менее чем на один фарсах. Жители города закрыли перед ним ворота, и ему пришлось возиться с ним несколько дней. Он тем временем совершал набеги на окружающие его селения, в которых жатва уже была снята. Это заставило их заключить с ним такой же мир, какой заключили и жители Байлакана. Они открыли ему городские ворота и он вступил в город и провёл там несколько времени. Отсюда он двинул свою конницу, и она заняла селения ряда округов: Шакшин (Шакашэн), Мескван (Мец-Куенк), Уд (Ути), Месиран (Мец-Иранк), Херхилян (Харджиланк), Табар (Три) и другие местности в Арране[5].

Далее он продолжает:

Передают, что Сельман отправился к месту слияния Ар-раса (Аракса) с Курром (Курой) за Бердиджом, переправился через Курр, занял Кабалу и заключил с владетелями Шаккана и Камибазана мир, с условием платить подать. Такой же мир заключили с ним (Сельманом) и жители Хайзана, и царь Ширвана, и остальные цари гор, и жители Маската и Шабирана и города Баба (Дербента). Но (как только Сельман выступил за город) жители заперли его за ним, а хазарский хакан встретил его со своей конницей за рекой Баланджаром. Здесь (Сельман) был убит с четырьмя тысячами мусульман[5].

В эпоху Арабского халифата в городах повсеместно строились мечети, сюда происходит переселение ряда арабских семей (которые смешиваются с местным населением). Персидский историк XIV века Хамдаллах Казвини писал, что «Ганджа… это город ислама, построен в 39 году хиджры», что соответствует 659/660 г.[6], то есть периоду арабского завоевания. По другому сообщению, город был основан в 844 году Мухаммедом ибн Халидом и заселён арабскими ветеранами из Диарбекира[7]. В Барде, в семье потомка арабских переселенцев в Арране, родился знаток хадисов, шафиитский факих, Са’ид бен Амр Абу Усман ал-Азди ал-Барда’и (умер в 905 г.). Среди его учеников были шиитский знаток преданий и историк Ибн Укда, знатоки преданий из Иранского Азербайджана Ахмад бен Тахир ал-Майаниджи (автор «Истории Азербайджана»/«Та’рих Азарбиджан») и Абу Хафс бен Умар ал-Ардабили[8]. Автор X века аль-Мукаддаси в своём сочинении «Китаб ахсан ат-тагасим фи-Марифат ал-Акалим» («Самая лучшая книга по разделению климатов») говорит о наличии соборных мечетей в Шарване, Кабале и Шакки. Другой автор X века Масуди сообщает: «Недалеко от царства Санария находятся шекины, племя христианского вероисповедания, среди которых живёт большое число мусульман, занимающихся торговлей и разными ремеслами»[9].

Балами сообщает о хариджитах, действовавших во второй половине VIII века в Байлакане. Хариджиты как религиозно-политическая группировка возникли в период Первой финты — вооружённой борьбы между халифом, имамом Али и армией наместника Шама (англ.)русск. Муавией из рода омейядов. С течением времени они сформировали свои религиозные воззрения. По рассказу Балами, в правление последнего омейядского халифа Марвана II байлакенец Мусафир ибн ал-Катир (Касир) во главе отряда хариджитов двинулся от Ардебиля на север. Тогдашний омейядский наместник Байлакана Асим ибн Йазид (или ибн Абдаллах) ал-Хилали распорядился арестовать городских руководителей хариджитов, а сам, оставив в городе своего заместителя, отправился в Бердаа. Прослышав об этом, Мусафир ибн ал-Катир ночью подошёл к стенам Байлакана и его воины, перелезя с помощью лестниц через городские стены, взяли Байлакан. Заместитель был убит, а сам город на какое-то время стал хариджитской крепостью. Согласно Балазури, Мусафир ибн ал-Катир поднял восстание в Дербенте, а на юг послал одного из своих людей Сабита ибн Нуайма ал-Джузами, который прошёл с войском хариджитов от Ардебиля до Байлакана. Отсюда хариджиты совершали свои набеги до Бердаа. В войне с хариджитами погибли наместник Асим ибн Йазид, а затем его преемник Абд ал-Мелик ибн Муслим. Брат последнего, сменивший его на посту, Исхак ибн Муслим также безуспешно продолжал борьбу с ними. Ситуация изменилась в приходом к власти в халифате династии Аббасидов и со смертью Мусафира ибн ал-Катира. Наместнику халифа ас-Сафаха в Азербайджане Мухаммеду ибн Суле удалось вытеснить хариджитов из Байлакана и взять город. Последние отступили в крепость Киляб, где они и засели. Лишь с получением амнистии хариджиты вернулись в Байлакан[10].

Очередная вспышка хариджитского движения отмечена в период правления аббасидского халифа Харун аль-Рашида. Около 794—795 гг. байлаканские хариджиты во главе с шарита (крайним хариджитом) Абу Муслимом подняли восстание. Под их контроль также перешла крепость Киляб. Попытке байлаканцев с Абу Муслимом овладеть Бердаа, в свою очередь, потерпели неудачу. Однако вскоре Абу Муслим скончался и его сменил байлаканец ас-Сакан ибн Муса. С приближением войск халифского войска под командой Яхьи ал-Хараши хариджиты оставили Байлакан. Заняв город, Яхья ал-Хараши разрушил укреплённый хамок. Он также овладел крепостью Киляб. Вытесненные хариджиты численностью 8 тыс. человек (по Якуби) просили и получили «аман» у командовавшего халифскими войсками Язида ибн Мазъяда (англ.)русск.[10], ставшего родоначальником ширваншахской династии Мазъядидов.

С X века распространителями ислама в Закавказье, в том числе на севере Аррана и в Ширване, становятся проповедники из южнокаспийской области Гилян[11]. Во второй половине X века в Гяндже утвердилась курдская по происхождению династия Шеддадидов, представители которой выступали как энергичные защитники ислама в этом районе и сражались с грузинскими Багратидами, различными армянскими князьями, византийцами, а также с соседями по ту сторону Кавказа (аланы, русы). В частности эмир Абу-л-Асвар Шавур I прославился среди своих современников как борец за веру[12].

Ислам в эпоху ширваншахов

Во второй половине IX веке в результате ослабления Арабского халифата в Ширване возникло государство, более известное как Государство Ширваншахов. Во главе государства стояли правители из династии арабского происхождения — Мазъядидов, являвшейся первой мусульманской династии ширваншахов, которые были вассалами халифата и находились в подчинении арабского наместника — эмира в Барде[13].

К моменту образования Государства Ширваншахов в исламском мире произошёл раскол единой мусульманской общины (уммы) на два крупных течения — суннитов и шиитов. Основной критерий, ставший толчком к расколу исламской религии и являющий существенным отличием этих двух направлений, заключается в вопросе о характере и природе верховной власти в мусульманском государстве. Сунниты (представители т. н. «классического ислама», подавляющее большинство мусульман мира) сформулировали концепцию, согласно которой власть передаётся решением общины (уммы) самому уважаемому мусульманину из племени курайшитов, к которому принадлежал пророк Мухаммед. Шииты, в свою очередь, признают семью и потомков пророка (ахль аль-бейт) по линии Али и Фатимы единственными его законными наследниками и духовными преемниками. Со временем оба течения выработали свои богословско-правовые учения, исторически представленные в Азербайджане джафаритской школой шиизма и ханафитской и шафиитской школами суннизма. Распространение шиизма в пределах нынешнего Азербайджана началось ещё со времён Аббасидов, с середины VIII века, когда на периферию Арабского халифата начали стекаться преследуемые властями мусульмане-шииты[14]. Ширваншахи являлись приверженцами суннитского течения ислама и на своих монетах они изображали суннитские символы веры. Однако, на монетах более позднего периода их правления встречаются уже шиитские символы[15]. Кроме того, над стрелкой дверного проёма на портале усыпальницы Ширваншахов, в медальоне в виде шестигранника помещена надпись с именем Али, повторенным шесть раз. С. Ашурбейли полагает, что наличие медальонов с именем Али, как на портале усыпальницы, так и Диван-хане, говорит о том, что представители последней ширваншаской династии Дербенди были шиитами[16].

В Ширване, как и в других средневековых мусульманских государствах, функционировало мусульманское право — шариат. Судопроизводством в городах Ширвана занимались кадии, назначаемые ширваншахом. Часто должность кадия была наследственной. Так, в конце XII века кадием Ширвана был Гийас ад-Дин Абу Наср Мухаммад ибн Абдаллах ибн Аббас аш-Ширвани «из рода кадиев прекрасных знатоков юриспруденции и административного права»[17].

В конце XIV — начале XV веков на территории нынешнего Азербайджана распространилось учение хуруфизма, одним из приверженцов которого был азербайджанский поэт Насими.

В XV веке при дворе ширваншаха Халилуллаха I жил известный средневековый учёный и философ, суфий-ханафит («второй наставник» (пир и-сани) братства халватийа), уроженец Шемахи Сейид Йахья Бакуви, являвшийся потомком седьмого шиитского имама Мусы аль-Казима[18]. В молодости он был приверженцем главы ширванской ветви суфийского братства халватийа (англ.)русск. шейха Садр ад-Дина ал-Халфати. Это братство сложилось в конце XIV века в северо-западном Иране среди тюркоязычного населения, испытав влияние традиций маламатийа и каландарийа (англ.)русск. и восприняв идеи среднеазиатской тюркской школы мистицизма (Ахмад аль-Йасави)[19]. По своему характеру оно было суннитским[19], но первоначально являлось шиитским[18]. После смерти шейха Садр ад-Дина Бакуви, поссорившись с его учеником и зятем Таки ад-Дином Пири-заде ал-Халфати из-за того, кому из них возглавить братство, перебрался из Шемахи в Баку. Сейид Йайхъя написал ряд трудов, носящих суфийско-мистический характер. Он автор философских трактатов «Шархи-Гюльшани-раз (азерб.)русск.» («Комментарии к „Цветнику тайн“») и «Асрар ат-талибин (азерб.)русск.» («Тайны искателей истины»). При своей жизни он разослал своих заместителей (халифа) для распространения учения братства. В Гянджу и Карабах был послан Деде 'Умар Рушани (азерб.)русск. (ум. в 1487 г.). В XVI веке ширванскую ветвь халватийа возглавлял ещё один «заместитель» — шейх Йусуф Зийа (Дийа') ад-Дин Мускури (азерб.)русск., действовавший в нынешнем Кубинском районе[18]. После установления династии Сефевидов, братство было вытеснено из региона; его последователи переселились в Османскую империю, где халватийа стала одной из влиятельных в политическом и идеологическом отношении суфийских братств.

В XIV—XV вв. территория Восточного Закавказья входило в состав государства шиитов Кара-Коюнлу[20][21]. Касаясь этого периода, стоит упомянуть уроженца Баку Султан Мир Хайдара Туни (ум. в Тебризе в 1427 г.), ставшего основателем-эпонимом шиитского (имамиты) братства — мирхайдари (или хайдарийа). Он много странствовал, проповедуя идеи имамитского шиизма, пока не обосновался в Тебризе, где получил поддержку от султанов Кара-Коюнлу Кара-Юсуфа и Искандера[22]. Позже Кара-Коюнлу сменили сунниты Ак-Коюнлу[20][21].

XVI—XVIII века

В начале XVI века начинается взлёт династии Сефевидов, во главе которой стоял шейх Исмаил I. Опорой Сефевидов стали огузоязычные кочевые племены разного происхождения: румлу, шамлу, устаджлу, бахарлу, текелю, афшар, каджар, зулькадар и варсак[23]. Во второй половине XV века эти племена получили общее название — кызылбаши («красноголовые»), поскольку они носили чалму с двенадцатью пурпуровыми полосками в честь двенадцати шиитских имамов[24]. Опираясь на них, Исмаил предпринял поход против ширваншахов, овладел Шемахой и Баку, а затем разгромил правителя Ак-Коюнлу. После того как в 1501 году Исмаил I захватил Тебриз и провозгласил себя шахом, он объявил иснаашаритское (двунадесятники) направление шиитского ислама государственной религией, несмотря на преобладание мусульман-суннитов на вновь приобретённых территориях[25]. Шах издал указ, «дабы на площадях [люди] распусти­ли языки для поругания и проклинания Абу-Бекра, Омара и Османа, а всякому, кто стал бы противиться, отсекали бы голову». Кровавые гонения на суннитов, а также на «крайних» шиитов, про­исходили повсюду, где утвердилась власть Сефевидов[26]. Шиизм стал религией большинства мусульман Закавказья, а сунниты сохранились лишь в районах, прилегающих к суннитскому Дагестану[27]. Кроме того, Шах Исмаил Хатаи является классиком азербайджанской литературы и поэзии[28]. Его лирика неотделима от пропаганды шиизма. В своих произведениях им истово воспевались двенадцать шиитских имамов, в особенности Али[29]. Профессор Оливер Рой отмечает принятие шиизма в период правления Сефевидов как окончательный фактор формирования азербайджанского народа[30], что с течением времени, по мнению Бренды Шаффер, оказало влияние на формирование отличительных и общих черт азербайджанской идентичности[31].

В XVI—XVII веках территория Азербайджана, как и всего Закавказья, превратилась в арену ожесточённых османо-сефевидский войн. Соперничество между османскими султанами и сефевидскими шахами порой доходило до абсурда. К примеру, султан Баязид II содержал кабана, который был назван в честь шиитского шаха Исмаила I Хатаи, а у последнего в хлеву содержался хряк, названный соответственно в честь османского султана[27]. Продолжавшаяся более столетия (1514—1639) борьба между Османской и Сефевидской империями протекала под идеологической оболочкой религиозной борьбы между суннитами и шиитами[32]. Османский хронист Ибрахим Рахимизаде описывает как с приходом в 1578 году османских войск в Ширван местные сунниты расправлялись с кызылбашами-шиитами:

Каждый мусульманин (т. е. суннит — прим.), каждый верующий, будь-то взрослый или юный, занялись розыском сорхсаров. Если это было необходимо, то они сами же отрубали головы попадавшихся им в руки [кызылбашей], разоблачали мятежников. Ширванские сунниты ежедневно со свирепостью тигров обыскивали окрестности, и если случалось им схватить какого-либо безбожника, то с возгласами «Аллах – Аллах» они приводили его на площадь и с чувством удовлетворения предавали его казни[33].

При Сефевидах части территории современного Азербайджана входили в состав 4 бейлербейств — Азербайджанское[прим 1], Чухур-Саадское, Карабахское и Ширванское. В каждом бейлербействе были шейх-ал-ислам, ведавший делами шиитского духовенства и шариатскими судами, садр, ведавший вакфными имуществами и подчинённый дивану высокого садра всего государства (садр-ас-судр — «садр садров»). В городах и больших населённых пунктах беглербегства были казии — главы местного шиитского духовенства[34]. По сведениям османского путешественника XVII века Эвлия Челеби, большинство населения Баку были суннитами. Ашурбейли находит эти данные несколько тенденциозными. Учитывая, что в результате насильственного насаждения шиизма Сефевидами это течение ислама получило большое распространение в Ширване и в юго-восточной части Азербайджана, а к почитаемой мусульманами-шиитами гробнице дочери седьмого шиитского имама, находящееся в Шихово, стекались паломники, то она полагает, что «Баку в XVII в. был одним из городов Азербайджана, где был утверждён шиизм»[35].

Правление шаха Солтана Хусейна было отмечено кровавыми гонениями на суннитов. В Ширване суннитские мечети осквернялись или обращались в конюшни, духовенство подвергалось казни[36]. В 1711 года вспыхнуло антииранское восстание «лезгин»[прим 2] и примкнувших к ним местных народностей против шахского владычества, которое приобрело религиозную оболочку борьбы суннитов против шиитов. Основную роль в восстание сыграли казикумухский хан Сурхай I и руководитель суннитского духовенства Хаджи Дауд. Восставшими был убит кубинский правитель Султан Ахмед-хан, являвшийся шиитом[37]. Один из офицеров петровской армии, побывавший в 1720-х гг. в прибрежных частях Ширвана, сообщал: «Сии оба (Дауд-бек и Сурхай-хан — прим.) объявили публично, что они от бога возбуждены, правоверных мусульманов и суннов от еретического персианского ига, в котором они поныне страдали, избавить и еретичество искоренить; и дабы все правоверные люди, присоединясь к ним, сделались вольными»[38]. Посланному в Низовую русскому курьеру Димитрию Петричису Хаджи Дауд заявил, что ведёт войну «не для властолюбия и богатства и не для чего иного, кроме того, чтоб освободить сунинцов от казылбаш» (то есть персов-шиитов)[39]. Суннитский фанатизм руководителей восстания оттолкнул азербайджанцев, которые в большей степени (кроме районов Шеки, Шемахи и Кубы) оставались шиитами. К тому же лидеры движения порой опустошали занятые ими местности, а шиитов, как и немусульман, захватывали в рабства и продавали дагестанским работорговцам, а те перепродавали их на шемахинском базаре[40]. Сообщая об этих фактах, Волынский писал: «Великому удивлению и смеху достойно, что оне, лезгинцы, чинят с персианы»[39]. Собрав значительные силы, Сурхай I и Хаджи Дауд летом 1721 года осадили Шемаху. Гарнизон города во главе с беглербеком Хусейн-ханом приступил к обороне и отражал атаки противника в течение 25 дней. Однако местные сунниты открыли повстанцам одни из ворот, и те ворвались в город[38]. Шемаха была взята, беглербек Хусейн-хан и его военачальники, а также около 800 человек городской знати убиты[41].

Кризисом Сефевидского государства воспользовались Российская и Османская империи. В 1722 году русская армия начала поход в прикаспийские владения Персии, а в следующем году началось вторжение османских войск в Закавказье. Летом 1724 года Османская империя заключила с Россией договор о разделе персидских владений в Закавказье, по которому за Россией закрепились прикаспийские области, включая Баку, Сальяны и Ленкорань, тогда как за Османской империей — остальная честь Закавказья. Как замечает В. П. Лысцов, Пётр I, стремясь ослабить османские позиции, пытался провести «две взаимно обусловленные меры», заключавшиеся в выселении из Прикаспия мусульман, особенно близких по вере османам — суннитов, и заселением там христиан армянского, грузинского и русского происхождения. Эти меры, по словам Петра I, преследовали цель, чтоб вновь приобретённые Российской империей земли по Каспийскому морю «в полное владение и безопасность приведены были»[42]. Что касается религиозной обстановке на занятых турками-османами территориях, то Маркова следующим образом описывает это:

Ещё большую нетерпимость, доходившую до человеконенавистничества, проявили турки в отношении азербайджанцев — мусульман шиитского толка. Постановлением чрезвычайного совета турецкого правительства (6 августа 1722 г.) им была объявлена священная война. Три фетвы муфтия, опубликованые в связи с этим, призывали уничтожать мужчин и захватывать в рабство женщин и детей. Имущество шиитов объявлялось законной добычей турецких солдат. Командовавший созданным в середине 1725 г. Низовым корпусом князь В. В. Долгоруков доносил в следующем году из Астрахани Верховному тайному совету, что разбежавшиеся при турецком нашествии «басурманские народы» (то есть азербайджанцы-шииты) продают своих детей русским и армянам «в вечное и временное услужение». Он принимает их, выдавая записки[43].

После падения династии Сефевидов в XVIII веке и хаоса последующих лет, на территории Азербайджана образовались два десятка полунезависимых ханств и султанств. В ханствах приверженцы обоих течений проживали смешанно, но где-то преобладали шииты, а где-то сунниты. Бакинское ханство и большую часть Талышского ханства населяли исключительно одни шииты[44], причём в Талышском ханстве правящая династия по линии некоего Сеида Мустансира Биллаха происходила от Зайда (англ.)русск., сына четвёртого шиитского имама — Саджада[45]. Большая часть населения Ширванского ханства состояло из шиитов, но кочевники ханчобаны, из которых происходил ширванский ханский дом серкеров, принадлежали к суннитами[46][47]. Правящая семья Карабахского ханства (джеванширы), и большинство её подданных являлись мусульманами-шиитами, но в ханстве имелось и суннитское меньшинство[48]. В Кубинском ханстве у власти также стояла шиитская династия[49]. В нём все дела решались духовным судом по шариату[50]. В объяснительной записке к Проекту положения сотрудника МИД Н. В. Ханыкова «о мусульманском духовенстве Алиева учения» от 1849 года давалось описание духовного сословия ханства:

В суннитских ханствах Закавк. края, большею частью ханы сами управляли духовными лицами, и в одном только Кубинском ханстве был верховный кадий, власти коего, хотя очень непрочно, подчинялись все приходские муллы и от коего зависело возводить их в высшие духовные должности; он же был в то же время главный судья в ханстве и назначал с утверждения хана известных ему лиц в должности местных кадиев; вместе с тем он имел в своём заведывании все мечети и молельни ханства, располагал церковными доходами и расходами, давал окончательные судебные приговоры и наказывал сам духовных за маловажные преступления, обращаясь в более важных случаях с просьбою о том к хану. Шиитское духовенство Кубинского ханства иногда имело своего отдельного начальника, пользовавшегося правами и преимуществами суннитского верховного кадия, большею же частью зависело от сего последнего, что немало способствовало к увеличению вражды между последователями обеих сект, из коих слабейшие, т. е. шииты, должны были подчиняться решению духовного начальника сильнейших[51].

Нередко духовенство играла активную роль в политической жизни ханств. В 1814 году в Шекинском ханстве вспыхнул мятеж части населения против нового правителя генерал-майора Исмаил-хана (азерб.)русск., в котором приняло участие и духовенство. Как сообщал в своём рапорте императору Александру I командир Кавказского корпуса генерал Ртищев, присланная к нему от имени бунтовщиков депутация объявила о своей нежелательности, чтобы в ханстве, где большинство населения являются приверженцами шиитского течения ислама, управлял хан-суннит[52].

В Джаро-белоканских вольных обществах действовали адаты (нормы домусульманского права) и шариат. Семейное, вещное и уголовное право основывалось на основе адатов, близких к адатам аварских обществ Дагестана, но подвергшихся значительным влияниям шариата. Мусульманские казии порой принимали участие в вынесение судебных решений на основе адатов; так в 1830 году джарский казий категорически отверг предложение тогдашнего одного из руководителей мюридского движения на Северном Кавказе Гамзат-бека совершенно отказаться от адатов и заменить их шариатом[53].

В период Царской России

Аббас-Кули-Ага Бакиханов сообщал, что Бакинский уезд, половина Ширванского уезда, весь Сальян, часть Шекинского и Кубинского уездов состояло из шиитов; половина Ширвана, большая часть Шеки и Кубы — из суннитов, причём кубинские, шекинские и ширванские сунниты являлись ханафитами[54]. Как отмечает Тадеуш Свентоховский, российские данные 1830-х гг. показывают, что соотношение шиитов и суннитов в Азербайджане было с небольшим преимуществом в пользу последних, и на 1848 год эта пропорция составляла 50:50, но уже в 1860-х в результате подавления сопротивления северокавказских горцев и массовой эмиграции мусульман-суннитов в Османскую империю, доля суннитов значительно снизилась и большинство населения стали составлять шииты-двунадесятники (иснаашариты) джафаритского мазхаба[55]. Кроме того, русские власти усиленно отправляли православных миссионеров к ингилойцам, которых те нередко встречали враждебно[56]. Согласно ЭСБЭ в результате миссионерской деятельности Общества восстановления православного христианства на Кавказе ингилойцы в 1860 году обратились из ислама в христианство, образовав тогда 12 приходов, но в 1863 году 9 приходов вновь перешли в ислам, причём в 1892 году было вновь обращено в христианство 62 человека[57].

Согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, издававшегося в конце XIX — начале XX веков, из всех губерний и областей на Кавказе мусульмане-шииты преобладали в Бакинской губернии[58]. По данным на 1886 год, 36,28 % населения Елизаветпольской губернии составляли мусульмане-шииты, 25,20 % — мусульмане-сунниты и 0,42 % — али-аллахи[59]. По тем же сведения 93,03 % населения Закатальского округа состояло из мусульман-суннитов[60]. В Нахичеванском уезде преобладали мусульмане-шииты, составлявших 57 % населения уезда[61]. По всероссийской переписи 1897 года в Бакинской губернии проживало 676,243 мусульман[62], в Елизаветпольской — 552,822 мусульманина[63].

В связи с присоединением Азербайджана к Российской империи, ширится знакомство населения с русской наукой и культурой, развиваются просветительские и философские идеи. Писатель и учёный-просветитель Бакиханов своё первое крупное произведение посвятил жизни и деяниям главных святых шиитского ислама, создав религиозное сочинение на азербайджанском языке «Рийаз ал-Кудс» («Святые цветники»)[64]. Вопреки ему, последующие писатели и поэты в своих произведения начинают подвергать критике религиозные нравы и выступают против них. К таким относился поэт Мирза Шафи Вазех, который высмеивал в своих произведениях духовенство, религиозный фанатизм и призывал к борьбе за свободу личности[65]. Другой поэт, а также просветитель, Сеид Азим Ширвани, вернувшись из Мекки, Наджафа и других мусульманских центров, отказался от духовного звания и стал противником клерикализма, отсталости, мракобесия[66].

Наиболее воинствующую позицию по отношению к религиозным догмам занимал выдающийся азербайджанский писатель-просветитель и философ-материалист Мирза Фатали Ахундов. Он считал, что все религии — «абсурд и вымысел», которые являются главным препятствием в развитии и распространения просвещения, науки и культуры. Ахундов отвергал идею о Боге как первопричине мира, источнике бытия Вселенной, придерживаясь той точки зрения, что бытие Вселенной «…в своём происхождении не нуждается в каком-либо другом бытии и есть единое, целое, могущественное, совершенное, всеобъемлющее существо, источник множества бесчисленных разнообразных частиц вселенной относительно их субстанций…»[67]. В 1875 году он писал, что одной из причин, тормозящей процесс родного ему народа, является паломничество в Мекку, куда «ежегодно шляется миллион из Кавказского края без всякой пользы…»[68]. В своём философском труде «Три письма индийского принца Кемал-уд-Довле к персидскому принцу Джелал-уд-Довле и ответ на них сего последнего» Мирза Фатали выступал с антиисламских позиций, называя учение Мухаммеда «системой надувательства простолюдинов», а Аллаха «кровопийцей и террористом», «безнравственным и жестоким эгоистом» и т. д. По его утверждению: «Теперь нужна одна наука, которая ведёт к цивилизации, а религия, основанная на суеверии, — пустой призрак»[69].

Крупный азербайджанский романист и драматург Нариман Нариманов написал повесть «Пир», являющееся одним из лучших образцов агитационно-пропагандистской, антирелигиозной литературы[70]. Против религиозных предрассудков и фанатизма, в своих произведениях, выступали также поэты и писатели Сабир[71], Салман Мумтаз[72], Мухаммед Хади[73], Сеид Гусейн (азерб.)русск.[74] и другие. Писатель Мамед Саид Ордубади первоначально выступал с панисламистских позиций, но позже в своих сатирических произведениях он также начал бороться против религии, духовенства[75].

В 1904 году в Баку была сформирована первая в мусульманском мире социал-демократическая организация «Гуммет» (Энергия) и стала выходить одноимённая газета. Членами организации являлись такие видные деятели как М. Э. Расулзаде, А. Д. Ахундов, М. Г. Гаджинский, М. А. Азизбеков и Н. Нариманов. Одна из первых статей Расулзаде на страницах газеты «Гуммет» была озаглавлена словами имама Али из Корана: «Объединённые усилия мужей сдвигают горы», ставшие девизом «Гуммет»[76]. В сентябре 1917 года в Баку возникла партия Иттихад («Иттихади-ислам», то есть «Единение ислама»), базирующаяся на идеологии панисламизма[77].

В марте-апреле 1918 года Бакинский Совет при поддержке вооружённых отрядов армянской партии «Дашнакцутюн» в результате кровопролитных мартовских событий утвердил свою власть в Баку. Результатом этих событий стало убийство от 3[78] до 12 тыс. мусульман[79]. Аналогичные события произошли в мае того же года в Кубинском уезде, куда прибыл из Баку отправленный председателем Бакинского СНК Шаумяном без ведома и согласия иных членов Совнаркома отряд дашнаков под командованием Амазаспа. Амазасп объявил, что он прибыл для отмщения убитых армян (незадолго до этого лезгины из местных селений вынудили большевиков уйти из Кубы; вместе с ними город покинуло и армянское население) с приказом «уничтожить всех мусульман от моря (Каспийского) до Шахдага»[80]. Согласно данным следственной комиссии, сформированной правительством АДР, отряд Амазаспа сжег и разгромил город Кубу и 122 мусульманских селения Кубинского уезда[81]. В это же время в Тифлисе была провозглашена первая на мусульманском Востоке парламентская демократическая республика — Азербайджанская Демократическая Республика (АДР), правительство которой вскоре установило контроль над большей частью территории страны. На государственном флаге АДР зелёный цвет и полумесяц символизировали ислам и исламскую цивилизацию/культуру[82]. При мусаватистском правлении председателем Духовного управления мусульман Кавказа стал шейх-уль-ислам Ахунд Ага Ализаде (азерб.)русск. (1871—1954), получивший духовное образование в Ираке[83]. В годы существования АДР действовало Министерство народного просвещения и вероисповедания, возглавлявшееся сначала Насиб-беком Усуббековым, а затем Рашид-Ханом Каплановым.

Ислам в Советском Азербайджане

В апреле 1920 года в Азербайджане была установлена советская власть. Министерство просвещения и исповедания АДР было упразднено[84]. Декретами Азревкома «О свободе совести» и «О воспрещении в в школах чтения и заучивания молитв и о необходимости для учащихся приобретать учебники» от 1920 года отменялось преподавание религиозных вероучений во всех государственных и частных школах[85]. В соответствии с приказом Наркомпроса «Об отчислении лиц духовного звания от школьно-административных мест» духовные лица лишались права постоянного и даже временного исполнения обязанностей по административным должностям в школах[84]. В первом высшем нормативно-правовом акте Азербайджана — Конституции Азербайджанской ССР 1921 года провозглашалось: «В целях обеспечения за трудящимися действительной свободы совести церковь отделяется от государства и школа от церкви, а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами»[86].

В начале июля 1921 года органами Советской власти в Азербайджане была раскрыта и ликвидирована крупная подпольная организация — «Азербайджанская национальная партия защиты ислама», объединившая остатки иттихадистов[87]. 24 февраля 1923 года пленум ЦК АКП(б) постановил усилить антирелигиозную пропаганду. В августе следующего года Бакинский комитет партии принял решение об организации Общества воинствующих безбожников в Баку[88].

Раскрепощение женщины. Кампания по снятию чадры

Ещё во второй половине XIX века видные деятели Азербайджана выступали против ношения чадры, паранджи и чачвана. К примеру, азербайджанский поэт того времени Мирза Шафи Вазех а своих стихах писал:

Распахни покрывало! Не прячь ты себя,

Ведь не прячутся розы в саду у тебя...
Создана ты под солнцем цвести и сиять,
Перестань же чадрою лицо закрывать![89]

Здание в Баку, где 30 апреля 1920 года был создан первый клуб женщин имени Али Байрамова и мемориальная доска в память о данном событии

По инициативе ЦК АКП(б) в 1920 году Баку был открыт Центральный женский клуб им. Али Байрамова. На первом собрании в клубе 7 азербайджанок сбросили с себя чадру, что послужило началом движения за снятие чадры в Азербайджане[90]. На I съезде женщин Азербайджана, состоявшемся в 1921 году, революционерка Айна Султанова стала первой женщиной из мусульманской среды, публично поднявшая вопрос о жестокости предписаний Корана и шариата в отношении женщин[91].

Поворотный момент между властью и религией наступает во второй половине 20-х годов, когда массовый характер приняло движение, получившее название худжум («наступление»), направленное на раскрепощение женщин Советского Востока и вовлечение их в общественный труд, за освобождение от предписаний Корана и шариата, в том числе ношения паранджи и чачвана. В ходе избирательной кампании 1928—1929 гг. свыше 10 тыс. азербайджанок сняли чадру[92]. В обращении ЦИК и СНК АзССР «Ко всем трудящимся Азербайджана» 1 января 1929 года говорилось: «Поддерживаемая Советской властью тюрчанка из Азербайджана вступила в решительную борьбу с вековыми обычаями, держащими её на положении рабыни (многожёнство, ранние браки, обручение и. т. д.), одерживая один за другим успехи на этом фронте борьбы… С каждым днём всё большее и большее число учащихся, работниц, крестьянок в городах и сёлах поодиночке и целыми группами сбрасывают с себя чадру — эмблему женского порабощения…»[93] Всего в течение 1929 года около 270 тыс. женщин в республики сбросили чадру[92].

Что касается настроений в обществе, то согласно информационному докладу Айны Султановой от 1929 года

Никаких убийств, массовых эксцессов, избиений, за исключением отдельных случаев избиений, мы не наблюдаем. Был единственный случай убийства женщины в Кубинском уезде, который с некоторой натяжкой можно было бы объяснить из-за снятия чадры. Этот случай был отмечен показательным судом и строгим наказанием убийцы (расстрелом). Другого такого случая у нас не было. Но имеют место и носят массовый характер некоторые виды хулиганства — насмешки по адресу снявших чадру, приставания, словесные оскорбления и. т. д."[94]

По иным же имеющимся сведениям насмешки в отношении снявших чадру приняли крайне оскорбительный характер. Дело доходило до изнасилований[96]. В Ленкоране подростки пристали к молодой девушке, напоили её вином и выгнали на улицу под улюлюканье толпы. Слухи о том, что коммунисты хотят «морально обесчестить» девушек и превратить их в «проституток» вызвали панические настроения в обществе. В Шуше распространился даже слух, что кампанию по снятию чадры придумали армяне, чтоб отобрать азербайджанских женщин. Девушек клеймили позором и обвиняли в том, что они отвергли свою исламскую веру ради того, чтобы уйти к молодым армянам. Чтоб защитить своих женщин, крестьяне увозили их в другие места, либо уезжали к родственникам и возвращались в свои села лишь тогда, когда агитаторы покидали их. Когда стало известно, что в селении Хазра (англ.)русск. Нухинского уезда собираются прибыть активисты за снятие чадры, жители заперли своих женщин в мечети и выставили охрану. В селении Джими (англ.)русск. Кубинского уезда, когда до этого населённого пункта также дошла весть о том, что сюда должны прибыть агитаторы, крестьяне собрались на сходе, на котором один из них выразил общее мнение: «Не приводите своих жён на собрание, их сделают проститутками и используют приехавшие из Кубы»[96].

В провинциях партийные функционеры отказывались даже обсуждать вопрос о снятии чадры. Сельские коммунисты не хотели ставить крест на своём авторитете и уважении в деревне, да и немалая часть из них продолжала придерживаться патриархальных взглядов. К примеру, в нахичеванском селении Кюки, несмотря на давление со стороны представителей городских коммунистов, «комсомольцы и члены партии были против снятия чадры». В Ордубаде один видный член партии даже наставлял свою супругу, как ей вести себя на собрании: «Если тебя заставят снимать чадру, если даже на собрании я прикажу тебе снять чадру, ты не снимай. Никто насильно не может заставить тебя это делать»[96].

Положение ислама в последующие годы

В 1930-х годах разворачивается преследование духовенства, закрываются мечети. В 1933 году по всей республике осталось всего 17 мечетей, из которых 11 были шиитскими, 2 суннитские и 4 смешанные, где шииты и сунниты по очереди совершали в них намаз[97]. Свиетоховский пишет:

Как религия ислам, несомненно, понёс страшный урон от репрессий и атмосферы террора. Его ритуалы уже не соблюдались публично, религия была «приватизирована» и спрятана в недрах семейной жизни — наиболее стабильного и консервативного социального института в Азербайджане. Некоторые учёные отмечали, что женщины, которые получили больше, чем кто либо, от ранней советской секуляризации, приобретя скорее формальное, чем реальное равенство прав, впоследствии взяли на себя роль защитников традиций, куда входило и сохранение элементарной исламской идентичности[98].

Абасов следующим образом описывает состояние ислама того времени:

Ислам — реальный ислам, а не его культурные и психологические следствия — остался в деревне, особенно в некоторых, упорно сохраняющих религиозность, преимущественно шиитских регионах (Ленкорань, Апшерон). Но это, если так можно выразиться, «тёмный» ислам. За 70 лет советской власти Коран так и не был переведён на азербайджанский язык, напротив, власти этому всячески препятствовали. В отличие от высокообразованных религиозных деятелей Ирана, в Азербайджане ислам был отдан на откуп полуграмотным муллам, так как все обучавшиеся в царское время в Наджафе и Шаме азербайджанские религиозные деятели были уничтожены ещё до войны. Между тем, решая «проблему» мечети, большевики закрывали глаза на многочисленные случаи поклонения пирам и другим святым местам. В Масаллинском, Биласуарском, Джалилабадском и Ленкоранском районах, где уровень религиозности населения был очень высок, намазы и праздники происходили тайно по домам или же в священных местах — пирах. Те же процессы проистекали в Казахском, Таузском, Шамхорском, Евлахском, Дивичинском и Кусарском районах, население которых отправляло религиозные обряды тайно на домах и в святых местах[97].

В 1976 году в Азербайджане было 16 зарегистрированных мечетей и одна медресе[99], а в 1985 году насчитывалось всего 18 зарегистрированных мечетей[97]. В 1988 году был открыт Kovser Bank (прежнее название Universal bank). В настоящее время он является единственным в Азербайджане исламским банком, работающий по принципу исламского банкинга[100]. В 1989 году в Баку возник Исламский университет.

Современное время

В 1991 году в Азербайджане возникла Исламская партия Азербайджана. 10 декабря того же года Азербайджан стал членом Организации Исламской Конференции (ОИК)[101]. 18 августа 1992 года Милли Меджлис принял Закон «О свободе вероисповедания», в котором провозглашалось отделение религии от государства, взаимное невмешательство их в дела друг друга, равенство перед законом всех религий и. т. п.[97]. Ст. 18 Конституции Азербайджана 1995 года провозглашает:

I. В Азербайджанской Республике религия отделена от государства. Все вероисповедания равны перед законом.
II. Запрещается распространение и пропаганда религий (религиозных течений), унижающих достоинство личности и противоречащих принципам человечности.
III. Государственная система образования носит светский характер[102].

В 2001 году в Азербайджане был создан Государственный комитет по работе с религиозными организациями, отвечающей за регулирование деятельности религиозных организаций и обеспечение свободы вероисповедания в Азербайджане. В 2007 году Баку был избран столицей Исламской культуры на 2009 год[103].

Ашура

Основная статья: Ашура

Общие сведения

Ашура — десятый день мусульманского месяца магеррам. Этот день связан со многими знаменательными событиями из истории Ислама. Для мусульман-шиитов этот день — день траура по внуку пророка Мухаммеда и сыну последнего праведного халифа, имама Али — имаму Хусейну. Последний трагически погиб 10 октября 680 года вместе с 72 сторонниками (среди них было много родственников Хусейна и соответственно членов семьи пророка) в бою против 4-тысячной армии халифа Йазида I. События в Кербеле имели огромное значение на дальнейшие политические события и способствовала религиозному и политическому объединению приверженцев рода Али. Хусейн стал не только символом шиитского движения, но и значительнейшей фигурой всего мусульманского мира[104].

В день Ашура мусульмане-шииты читают траурно-погребальные элегии (марсия (англ.)русск.), а также устраивают особые театрализованные представления, воспроизводящие эпизоды сражения при Кербеле и гибели всех шахидов, в том числе и Хусейна. По городам и селениям в дни траура проходят шествия скорбящих, которые несут чёрные знамена, причём некоторые участники шествия бьют себя кулаками в грудь и наносят колото-режущие удары цепями и кинжалами. В этот день принято устраивать поминальное угощение (эхсан). В месяц Мухаррам и в последующий месяц Сафар (в течение 40 дней со дня смерти Хусейна) мусульмане-шииты воздерживаются от проведения свадеб и других торжеств. В Нахичеванском регионе ещё в 1930-х гг. перед последней средой в году зажигали костры. Это делалось, как поясняли шиитские улемы, в память тех сигнальных огней, которые были зажжены в Куфе после убийства имама Хусейна. Этими сигнальными огнями объявлялось выступление в поход для отомщения за смерть внука пророка[прим 3]. Однако К. Н. Смирнов рассматривает традицию зажигание костров как на остаток зороастризма[105].

Конец XIX — начало XX вв.

В конце XIX — начале XX веков отмечалось отличие характера празднования Магеррама в Закавказье: «Наши закавказские шииты (в Шуше, Шемахе, Кубе, Эривани, Дербенте и пр.) отличаются большим фанатизмом в праздновании Мохаррем, чем жители самой Персии, и потому набожные персы приезжают на эти дни из Ирана в Закавказье»[106]. На улицах Баку в последние годы существования Российской империи дни празднования магеррама часто сопровождались столкновениями благочестивых мусульман с царской полицией. Последняя старалась оттеснить тех в районы их проживания[107].

В царское время празднование Ашуры подвергалось критике некоторыми представителями азербайджанского просвещения. Например, Мирза Фатали Ахундов, известный своими атеистическими взглядами, в 1877 году писал, что «…соблюдение нами траура выглядит скорее всего жалобой, направленной на волю всевышнего в том смысле: почему, дескать, ты допустил гибель имама Гусейна? Мы, мол, не хотели бы, чтобы Шумр (англ.)русск. отрезал голову этому святому, а почему же ты дал ему возможность совершить это злодеяние?» «Держать траур — это надуманное. Это надумано шиитскими властителями для поддержания своей династической политики»[108]. Осуждая как мешающее прогрессу «обряд сетования по погибшим от рук Омаидов имамам…», Ахундов восклицал:

Разве мало у нас самих горя, чтобы ещё тратить время на воспоминания события, которое совершилось 1000 лет и более тому назад? Какая же польза от этого, кроме вреда? Мы тратим время, отвлекаемся от житейских занятий, кормим дармоедов-рассказчиков, ничем не занимающихся, кроме выдумок отвратительно нелепых басен и легенд, необходимых им для прикрашивания своих рассказов[108].

В отличие от философа-материалиста Ахундова, такие органы печати как газета Каспий, наоборот, прославляли шахсей-вахсей. Так, в своём выпуске от 5 ноября 1915 года газета Каспий писала, что имам Хусейн «решил умереть, дабы своей мученической смертью охранить право и свободу от произвола и насилий узурпатора… Имам Хусейн своей кровью и кровью своих родных и близких искупил человеческие свободу и право»[109]. Важное значение гибели Хусейна придавал также Мамед Эмин Расулзаде. О первом праздновании магеррама после революции 1917 года он говорил как о великом дне национальной гордости и достоинства[107]. Майк Смит пишет:

Раз в год в Магеррам благочестивая мусульманская беднота из индустриальных районов Баку поминала мученическую кончину Хусейна и устраивала в этой связи театрализованные представления столь же эмоционально, как и их братья-шииты в других частях мусульманского мира. Раз в год их мечети и дома драпировались чёрным шёлком, и повсюду вывешивались траурные флаги с символичным изображением «пятерицы» (беш): поднятой вверх руки с пятью пальцами и ладонью наружу. Этот знак символизировал главных святых, «святое семейство» шиитского ислама (пророка Мухаммеда, его дочь Фатиму, зятя Али и внуков Хасана и Хусейна). Раз в год правоверные собирались в общественных местах и частных домах, чтобы вместе посмотреть духовные театрализованные представления и вновь послушать пересказ событий в Кербеле. На городских улицах появлялись процессии мужчин, бичующих себя цепями и хлыстами или наносящих себе режущие удары острыми лезвиями под убыстряющийся ритм «шахсей, вахсей» — «Шах Хусейн, ва Хусейн» (Господин Хусейн! увы, Хусейн!), в сопровождении плачущих и поющих женщин и детей. Своего пика эти процессии достигали к десятому (ашура) дню Магеррама, когда освещённые зыбким светом фонарей бичующие себя мужчины и те, кто их сопровождал, под звук барабанов и труб, цимбал и песнопений заполняли улицы Баку до глубокой ночи…[107].

Религиозная процессия на празднике Мохаррем в Шуше. Картина В. В. Верещагина, 1865 год. Религиозная процессия Мухаррам в Шуше. Рисунок В. В. Верещагина, 1865 год. Самоистязатели в Шуше. Рисунок В. В. Верещагина, 1865 год.

Ашура в Советское время

При Наримане Нариманове процессии в дни Мухаррама проходили ещё открыто. Позже руководство республики начало проводить политику, направленную против обряда «шахсей-вахсей», поскольку участие рабочих и крестьян в публичных «фанатических самоистязаниях» с причинением себе боли и вреда здоровью рассматривалось правительством как «вредный» пережиток прошлого. Несмотря на призывы правительства не принимать участие в самоистязаниях и религиозных выступлениях, в нефтяном районе Баку наблюдались публиные самобичевания. Решительное сопротивление власти было оказано на селе. Более того сельские коммунисты и порой даже функционеры партии нередко сами принимали участие в процессиях бичующих. По свидетельству очевидцев, в начале 1920-х гг. нарком снабжения Нахичеванской АССР Гаджи Мирбаги Миргейдарзаде возглавлял процессию тех, кто занимался самобичеванием и бил себя в грудь[110].

Внешние видеофайлы
[www.youtube.com/watch?v=QbxxgBQgmTg&feature=relmfu Ашура в Гяндже, 2010 г.]

В соответствии с постановлениями правительств Азербайджанской, Грузинской и Туркменской ССР с 1929 года были запрещены ритуальные шествия с самоистязаниями участников[111]. Как замечает Аббасов, "шиизм в Азербайджане демонстрирует большую сопротивляемость советской атеизации, чем суннизм. Наглядным тому основанием служит то, что в траурный день Мухаррама, в отличие от общемусульманских праздников, наблюдалась высокая степень посещаемости мечетей. К примеру, если в 1983 году в обычный день мечети посещали 1030 человек, в пятницу — 2900, в Ураза-байрам — 5300, Курбан-байрам — 3400, то в Мухаррам — 68 тыс.[97].

В Азербайджане именем имама Хусейна названа Центральная площадь в бакинском посёлке Нардаран[112].

Исламская культура

Искусство и архитектура

С распространением ислама в Азербайджане началось строительство мусульманских культовых сооружений. Старейшими мечетями в стране, сохранившимися до наших дней, являются Мечеть Джума в Шемахе и мечеть в Ахсу, сооружённые в VIII веке[113]. Одним из значительных памятников исламского зодчества Азербайджана, но а также особо чтимая мусульманами-шиитами святыня, является Мечеть Биби-Эйбат, построенная над гробницей Укеймы — дочери седьмого имама Мусы аль-Казима. Каменная надпись на гробнице гласит: «Здесь погребена Укейма ханум, потомок пророка Мухаммеда, внучка шестого имама Джафари Садиги, дочь седьмого имама Мусеи Казыма, сестра восьмого имама Ризы»[114]. Помимо Биби-Эйбата, в Азербайджане походятся ещё две гробнице дочерей седьмого шиитского имама: одна — Рахиме-Ханым, в бакинском посёлке Нардаран, другая — Лейла-ханум, в посёлке Бильгях.

В конце XVII века на Апшероне строятся Т-образные в плане мечети, что было обусловлено стремлением зодчих доступными им конструктивными средствами добиться создания достаточно ёмких помещений. Такими примерами являются мечети в селениях Дигях и Бузовна[115]. В 1663 году зодчим-устадом Мурад Али в посёлке Нардаран была сооружена Мечеть Гаджи-Бахши, которая может служить примером высокого уровня апшеронского каменного зодчества XVII века, успешно продолжавшее традиции высокого мастерства, достигнутого ещё в XV веке[116].

В средневековом городе Старая Ганджа (близ современной Гянджи) проводились археологические раскопки, в ходе которых был открыт ряд кирпичных домов и разветвлённая система водопроводных глиняных труб. Было найдено много художественной поливной посуды не только в Гандже, но и в других средневековых городах Азербайджана. Она похожа на среднеазиатскую по технике изготовления и по характеру красок, однако по рисункам резко отличается. Здесь помимо геометрических и растительных узоров встречаются изображения лошадей, верблюдов, джейранов, зайцев, фазанов и др. Отмечается, что такое различие гончарной продукции имеет религиозные корни. Так, если Средняя Азия была заселена суннитами, строго соблюдавшими мусульманский запрет изображать живые существа, то на территории Азербайджана проживали шииты, часто нарушавшие этот запрет[117].

Внешние видеофайлы
[www.youtube.com/watch?v=z_SL_hNdong Фильм «Во имя Бога», 1925 г. (немой)]

В Советском Азербайджане были сняты фильмы, в которых присутствовала религиозная тематика, но порой они носили агитационно-пропагандистский характер. Например, в период борьбы с обрядом шахсей-вахсей в дни Ашура, в 1925 году вышла социальная драма «Во имя Бога» (другое название — «Шахсей-вахсей»), ставшей первой успешной постановкой азербайджанского кино, осуществленный по сценарию П. Бляхина актёром и режиссёром Аббас-Мирзой Шарифзаде[118]. Сцена шахсей-вахсея присутствует также в фильме «26 бакинских комиссаров», вышедшей на экраны в 1965 году. В этой картине, губернский комиссар Мешади Азизбеков в разгар траурной церемонии направляется в мечеть искать спрятанный там хлеб, при этом его не останавливают угрозы фанатиков[119].

В Азербайджане существует несколько музыкальных групп, исполняющие религиозные исламские песни. Наиболее известная из них «Ахли Бейт», остальные «Ковсер» и «Нур».

Мечети Азербайджана

Мечети Баку

Мечети Шуши

Мечети Шеки

Мечети в других регионах

Пиры и имамзаде

См. также: Имамзаде

Именем «пир» или «оджаг» азербайджанцы называют «священные места» («святилища») — места культа и находящиеся там предметы культа[120]. Пиры являются святилищами не только в Закавказье, но и на Северо-Восточном Кавказе. Наиболее знаменитые пиры в пещерах Азербайджана — Курбан Кесилен Зачасы, Асаф Кехф (Нахичевань), Аг-Кага и Кара-Кага (Кубатлинский район), Бенефша (Кубинский район), расположенный на высоте около 800 метров[121].

С именем халифа и первого имама Али связаны топонимы в Талыше — Али-риз («След Али») и Али-чопан. В первом случае на невысокой скале, на правом берегу реки Улюмчай, имеется несколько углублений, одно из которых, похожее на отпечаток ноги человека длиной около 60 см, почитается как след Али, а круглые углубления поодаль — как следы его коня. Али-чопан — проход между двумя камнями на тропе от селения Монидигя в Зуванд[122].

У азербайджанских курдов почитания пиров имело распространение вплоть до 1930-х гг. А. Алекперов, исследовав в 1920-х гг. пиры курдов Кельбаджарского и Лачинского районов, выделил три группы[123]:

  • каменные курганы, образовавшиеся в результате бросания камней на святые места. Эта группа пиров почитались в основном курдами-кочевниками;
  • у оседлых курдов почитание пиров было связаны с верой в могилы святых, с культом предков;
  • третья группа пиров была распространена как среди оседлых, так и среди кочевого населения и отражала культы дерева, камня, воды.

Помимо пиров, особым почитанием у верующих пользуются также имамзаде — мавзолеи, где по преданию, захоронены потомки пророка Мухаммеда от Али и Фатимы. Наиболее известным из таких является Имамзаде (Гёй-Имам), расположенный в 7 км от Гянджи. На мавзолее сохранилась реставрационная надпись с датой 1878—1879 гг., сообщающая, что данное сооружение возведено над могилой Ибрагима, сына пятого шиитского имама Мухаммада аль-Багира, скончавшегося около 120 г. хиджры (VIII в.)[124]. В Нахичеванской Автономной Республике находятся также могилы двух детей седьмого имама — Мусы аль-Казима: имазаде Агыл (также Сеид-Аазам) в с. Нехрам (англ.)русск. (Бабекский район) и имамзаде Султан Ибрагим около с. Ханухлар (Шарурский район). На старом кладбище в с. Зейве-Дуденге (англ.)русск. Шарурского района, на холме расположено ещё имам-заде, но чья это могила неизвестно[105] (трое дочерей имама аль-Казима, как было сказано, захоронены в районе Баку).

Ислам в жизни общества

Ислам не только религия, но и образ жизни. В дореволюционное время внутрисемейная жизнь мусульманского населения Азербайджана была регламентирована нормами шариата. Примечательно, что у прибрежных лезгин нормы мусульманского права хотя и имели большое распространение, у горных лезгин и цахуров в семейном и общественном быту в значительно большей степени сохранились нормы обычного права — адаты[125]. Согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Евфрона, наибольшим фанатизмом из народов Кавказского края, исповедующих ислам, помимо горцев Дагестана, отличались также таты-мусульмане и адербейджанские татары (азербайджанцы)[126], но относительно азербайджанцев ЭСБЭ также отмечает, что «в религии они хотя и мусульмане, но очень толерантны»[127]. О положении Ислама среди ингилойцев, которые будучи мусульманами праздновали христианские праздники, А. С. Хаханов в конце XIX века писал: «Мусульманство их состоит в том, что один раз в неделю — пятницу — в ограде мечети собирались представители фамилий и слушали чтение Корана на непонятном для них арабском языке[128].»

Брачно-семейные отношения

Несмотря на влияние Ислама, женщины из лезгиноязычных народов[125] и талышки[129] пользовались большей свободой, нежели азербайджанки. Женщины-азербайджанки носили чадру и при встрече с мужчиной они отворачивались, что было свойственно многим восточным народов, и ждали пока тот не пройдёт. У кубинских лезгин, например, такого обычая не было, хотя при встрече с женщиной мужчина также ни в коем случае не должен был с ней разговаривать. По сообщению Агашириновой: «поэтому, как говорили старожилы многих сёл Кусарского района, азербайджанки, которые жили по соседству с лезгинами, всегда завидовали их женщинам и предпочитали выходить замуж за лезгин»[130]. В дореволюционный период в Азербайджане брак заключался по шариату — в присутствии муллы и скреплялся подписями, а иногда и печатями[131]. У азербайджанцев также практиковалось многожёнство. Хотя шариат допускает возможность иметь до четырёх жён, в азербайджанской среде, как и у других мусульманских народов, оно было принято в основном в верхушечных слоях населения. В крестьянской среде многожёнство являлось редким явлением и чаще было связано с бездетностью первой супруги или невозможностью ею по причине тяжёлой болезни заниматься домашним хозяйством[132]. Многожёнство (в основном двоежёнство) имели место и у татов[133], а также у курдов[134], но опять же, в основном среди зажиточного населения. После установление Советской власти, постановлением АзЦИК в 1923 году была введена уголовная ответственность за многожёнство в виде принудительных работ, либо при повторном вступлении в брак «лишением свободы со строгой изоляцией не ниже двух лет». Позже в 1925 году ответственность была ужесточена до наказания в виде лишения свободы сроком на пять лет[135]. Случаи двоежёнства долгое время фиксировались в Азербайджане, но как правило связаны они были с бездетностью первой супруги. В подобных ситуациях либо оформлялся развод с первой супругой и она оставалась жить в доме мужа, либо по шариату заключался второй брак[132]. УК Азербайджанской ССР 1922 года устанавливал наказание за продолжение сожительства с прежним супругом в случае расторжении брака в целях вступления в новый брак[135]. Касаясь азербайджанской этнической среды, то азербайджанки-шиитки никогда не вступали в брак с азербайджанцами-суннитами. Однако азербайджанки-суннитки выходили замуж за азербайджанцев-шиитов и переходили в шиизм, причём, как замечал Арасханианц, это было довольно обычным явлением[136]. По шариату, пожелавшему развестись мужчине, достаточно было в присутствии свидетелей трижды произнести что такая-то женщина ему больше не жена, бросив при этом трижды камешки, и развод считался состоявшимся. Если же инициатором развода выступала женщина, то она должна была, по шариату, при свидетелях произнести «Кэбиним алал, джаным азад» («Возьми мой кебин и освободи мою душу»), после чего она возвращалась в свой родной дом лишь со своим приданым[137].

В шиитском исламе существует институт временного брака (мут’а, сига), заключаемый от одного дня до 99 лет. Сунниты не признают эту форму брака, считая, что он был отменён ещё самим пророком Мухаммедом (в шиитских и суннитских источниках, однако, зафиксировано, что инициатором запрета временного брака стал халиф Умар), и воспринимают его как прелюбодеяние; его отвергает также одно из шиитских течений — зейдиты. Шиитские учёные отвергают эти утверждения, ссылаясь на соответствующий аят из Корана и многочисленные хадисы, где говорится о дозволенности временного брак. Они указывают на ряд противоречий в суннитских сборниках, а решение халифа Умара считают незаконным. В Азербайджане, где подавляющая часть населения принадлежит к шиитскому течению ислама, была известна такая форма брака. Стоит подчеркнуть, что в царское время у бедняка и мусульманского служителя (муллы) имелись разные возможности для вступления в брак, даже временный. Если первый мог даже не иметь супругу, то у второго их могло быть сколько угодно. Агамалы оглы вспоминал: «В Нахичевани когда-то жил хаджи Салах Ага Ахундов, который, кроме основных (четырёх. — прим.) жён, имел ещё 60 „сигэ“ (временных жён)… Он всех своих жён заразил триппером, так как, по уверениям знахаря, только ласки молодых женщин могли спасти его от… ужасной болезни, причина которой — нечаянное грехопадение в Тифлисе. Этот Ахундов — духовный глава, пользовался повсеместным уважением и считался человеком намуса (англ.)русск.»[138]. После установления Советской власти в Азербайджане вступление во временный брак стало уголовно наказуемым явлением. Мужчины, вступавшие в такой брак, могли получить до пяти лет лишения свободы[139].

У азербайджанцев элементы ислама тесно переплелись с их обычаями и традициями. В семье с первых месяцев ждут беременности невестки. При бесплодии женщину отводили в «пир». У муллы порой приобретали «молитву», которая молодая девушка носила при себе в качестве амулета[140]. В течение сорока дней после родов у азербайджанцев женщина считалась «нечистой» и этот период рассматривался как наиболее опасный для жизни матери и ребёнка. Завершение этого периода (гырхлы) сопровождался ритуальным обрядом — гырхачар, гырх текмэк. Прежде чем его совершить роженицу с ребёнком купали, затем на голову им выливали приготовленную в специальном сосуде воду, приговаривая: «Рука моя, а помощь Аллаха». В дальнейшем наиболее значительным событием в жизни каждого азербайджанского мальчика является мусульманский обычай обрезания (суннет-той). У азербайджанцев наиболее подходящим временем для этого принято считать возраст от трёх-четырёх до десяти лет, но сделать это старались до того как ребёнок пойдёт в школу[141].

Похоронные обряды у мусульманских народов происходят в соответствии с нормами шариата. По мусульманской традиции покойника принято хоронить до захода солнца. Приглашают муллу для прочтения молитвы по усопшему. Покойника омывают, после чего заворачивают в белый саван из бязи (у курдов-мусульман Азербайджана на покойника, прежде чем завернуть его в саван, надевают белую рубашку длиной до колен[142]). По мусульманскому обычаю тело выносят из дома головой вперёд и у могилы снимают с носилок. В могиле тело помещают на правом боку, лицом к Мекке. По крайне мере, в таком виде выглядели похоронные обряды у азербайджанцев[143].

Ислам и антропонимия

Ислам оказал значительное влияние на азербайджанскую антропонимию и имятворчество. В мусульманской среде детей старались назвать именами, связанными с Исламом. К азербайджанским личным именам нередко присоединяли личные имена пророка Мухаммеда, имамов или арабские слова: Аллахгулу, Гочали, Дамирали, Достумали, Дурсунали, Алигулу, Аличобан, Махаммадгулу, Сарымахаммад, Сафигулу, Амирчобан, Алибала, Гуламали и. т. д. Ряд имён связаны со словом Аллах и его эпитетами, такими как «абд» («раб») и др. К таковым относятся: Абдулла («раб Бога»), Абдулгадир («раб могущественного»), Абдулрахман («раб милосердного»), Абдулраззаг («раб кормящего») и. т. д. Также можно назвать имена, подчёркивающие подчинение мусульманской религии: Абдулмахаммад («раб Мухаммеда»), Абдулали («раб Али»), Ислам, Калбали («собака Али») и. т. д. Существуют имена, образованные не просто с именем пророка Мухаммеда, а с присоединением к нему одного из эпитетов самого Мухаммеда (Махаммаднэби — от Мухаммед и Нэби, «сообщающий»; Махаммедрасул — от Мухаммед и Расул, «посланник»; Мустафа, «выбранный, избранник»; Мухтар, «отборный»). Называя именами, связанными с имамами, мусульмане (главным образом шииты) старались тем самым доказать право на особое место в Исламе и отличиться от остальных мусульман: имам Али («возвышенный»), Алиэскэр («младший Али»), Алиакбар («старший Али»), Хасан/Гасан («красивый»), Хусейн/Гусейн («красивый»), Багир («изучающий»), Садыг («верный»), Рза («избранник»), Махди/Мехди («руководимый»)[144][прим 4].

В других сферах жизни

Среди религиозных праздников в Азербайджане на государственном уровне отмечаются Курбан-байрам — день жертвоприношений, и Рамазан-байрам, день завершения 30-дневнего поста. На государственном уровне Рамазан отмечается с 1993 года[145]. Одним из самых любимых праздников в Азербайджане — Новруз, не является мусульманским. Однако К. Н. Смирнов, посетивший в 1930-х гг. Нахичеванский регион, свидетельствовал, что тамошние улемы рассматривали Новруз как праздник восшествия на престол халифа, имама Али. Однако перед праздником отмечали кара-байрам, представляющий собой поминки, устраиваемые в день ближайшего байрама или новруза по покойнику, скончавшегося в течение года, и в особенности между последним праздничным днём и новрузом. Эти мероприятия проходили с траурным собранием и чтением первой суры Корана (аль-Фатиха). Наблюдатели рассматривали этот обычай как остаток зороастризма[105].

До присоединения к Российской империи закавказской территории мусульманское населения в силу религиозного запрета не ловило осетровых рыб[146], поскольку предписания мусульман-шиитов относят лишённых чешуи рыб к запрещённой. Потому по мусульманской традиции в Азербайджане употребляли в пищу чешуйчатую рыбу, в основном частиковую рыбу и лосось, также ели кутум, шемайку и. т. д. Однако так было не везде. К примеру, из всех зон, только в зоне Казаха ловили и употребляли сома[147], относящийся к бесчешуйчатым. Религиозный момент было одним из причин, которые оказывали, между прочем, тормозящее влияние на развитие виноградарства и виноделия в Азербайджане. Исследователь ширванского винодельческого района Бакинской губернии Кандуралов писал:

...Татары в силу шариата, т. е. требований своей религии не имеют не только права употреблять спиртных напитков в виде вина или водки, но даже им воспрещается кораном продавать виноград христианам для приготовления вина или водки. Впрочем, нельзя не заметить, что в последнее время некоторые татары, исповедывающие суннитское учение, открыто продают свой виноград для выделки вина. При таких религиозных воззрениях мусульман... разведение виноградной лозы в татарских селениях не может значительно расширяться, ограничиваясь, по-преимуществу, размерами, необходимыми для удовлетворения домашних нужд самих садохозяев...[148].

Духовное управление мусульман Закавказья

Основная статья: Управление Мусульман Кавказа

В 1943 году было учреждено Духовное управление мусульман Закавказья с резиденцией в Баку, ставшим высшим духовно-административный орган мусульман Закавказского региона. Руководителем вновь созданного органа стал бывший председатель Духовного управления мусульман Кавказа шейх-уль-ислам Ахунд Ага Ализаде[83]. Затем это духовное управление возглавляли шейх-уль-исламы Мовсум Ага Хаким-заде (в 1952—1956 гг.), Алиага Сулейманзаде (азерб.)русск. (в 1968—1972 гг.), Мирзагазанфар Ибрагимов (в 1978—1980 гг.).

В 1980 году председателем Духовного управления мусульман Закавказья стал шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде[149]. После обретения Азербайджаном независимости данная структура в 1992 году была переименована в Управление Мусульман Кавказа.

Политика и радикальный ислам

Исламисты

После обретения Азербайджаном независимости в республике стали появляться различные исламские радикальные и нетрадиционные организации. В 1995 году в Баку появилась первая ваххабитская мечеть, а в 1997—1998 гг., по инициативе чеченцев и ряда жителей Дагестана арабский миллионер из Кувейта Мухаммад ибн Будейа построил в столице «Джуму мечеть», более известную как Мечеть Абу-Бекра, ставшей оплотом ваххабитов Азербайджана[150]. В некоторых регионах, в особенности в северных районах страны, ваххабиты заметно активизировали свою деятельность. Порой власти использовали в борьбе с ними методы, носившие унижающие человеческое достоинство характер. В 2006 году в некоторых сёлах Хачмазского района, к примеру, задержанным ваххабитам насильно обривали бороды; в лучшем случае правоохранительные органы пытались воспрепятствовать местным ваххабитам посещать центральную мечеть Хачмаза[151]. Выходец из Азербайджане, цахурец по этнической принадлежности, Ильгар Моллачиев в 2007 году стал «амиром Дагестана», возглавив экстремистскую группировку «Джамаат Шариат» (ликвидирован в 2008 г.). Другой выходец из Азербайджана — Эльдос Зульфугаров возглавлял «махачкалинский джамаат» (ликвидирован в 2012 г.)[152].

17 августа 2008 года неизвестный забросал гранатами верующих во время намаза в Мечеть Абу Бакр, что привело к человеческим жертвам[153]. По обвинению в совершении этого теракта к различным срокам тюремного заключения были приговорены 26 членов радикальной исламистской группировки «Лесные братья»[154]. Совсем скоро после совершения нападения на мечеть Абу Бекра, 25 августа, правоохранительные органы Азербайджана получили информацию о проникновении группы Малачиева в составе 4 человек с территории Дагестана в Азербайджан — как позднее утверждалось в прессе, для создания нового «Сумгаитского джамаата». Азербайджанская полиция и внутренние войска 29 августа провели операцию по нейтрализации группы, однако группировке удалось без потерь отступить в лес[155].

Конфликт вокруг ношения хиджаба

9 декабря 2010 года министр образования Азербайджана Мисир Марданов заявил о том, что ношение хиджаба учащимися средних школ является «ненормальным» и объявил о принятии решения посещать школы в школьной форме[156]. Министр образования пояснял, что «существуют законы страны, где четко написано, что школы нужно посещать в школьной форме, а все остальные формы одежды неприемлемы»[157]. Однако на деле это вызвало недовольство среди верующих людей и привело к массовым акциям протеста в защиту хиджаба. Один из авторитетнейших иранских учёных-теологов аятолла Мохаммад Али Фуруги в ходе своей пятничной проповеди в Ардебиле заявил, что «нравственная революция азербайджанского народа очень быстро развивается, и я верю, что в ближайшем будущем мировым центром ислама станет именно Азербайджан. Я считаю, что азербайджанскому правительству подобает участвовать в этом процессе вместе со своим народом, как это и было. Оно не должно обижать свой народ, запрещая хиджаб»[158].

2 января 2011 года лидер Исламской партии Азербайджана Мовсум Самедов решительно выступил против запрета на ношение хиджаба в школе и раскритиковал политику властей, объявив, что «азербайджанский народ должен подняться и положить конец деспотическому режиму»[159]. Спустя несколько дней он и ещё ряд членов партии были задержаны вначале по обвинению в хулиганстве, а затем в подготовке теракта, незаконном хранении оружия и взрывчатых веществ, а также насильственном захвате власти[160]. В октябре того же года суд приговорил семерых членов ИПА, в том числе и председателя партии, к различным срокам лишения свободы от 10 до 12 лет[161].

Напишите отзыв о статье "Ислам в Азербайджане"

Примечания

1.↑ Под словами «татарская», «татарин» в то время часто русские путешественники подразумевали «азербайджанская», «азербайджанец»[162]

Напишите отзыв о статье "Ислам в Азербайджане"

Примечания

  1. ↑ Существовало с центром в Тебризе и охватывало большую часть Иранского Азербайджана с Нахичеванским краем и Капаном, а также Талыш.
  2. ↑ Под «лезгинами» в дореволюционной литературе чаще подразумевались горцы Дагестана. Подробно об этнониме см. История лезгин.
  3. ↑ Вскоре после гибели Хусейна вспыхнули несколько восстаний, проходивших под лозунгом «мщение за смерть Хусейна». Одним из первых было выступление таввабинов («кающихся») во главе с Сулейманом ибн Сурадом (англ.)русск.. Наиболее крупным стало восстание под руководством Мухтара аль-Сакафи (англ.)русск.
  4. ↑ Имеется ввиду: Багир — пятый шиитский имам Мухаммад аль-Бакир; Садыг — шестой имам, основатель джафаритской школы, Джафар ас-Садык; Рза — восьмой имам Али ар-Риза; Махди — последний двенадцатый имам Мухаммад ибн аль-Хасан аль-Махди.

Источники

  1. ↑ [pewforum.org/uploadedfiles/Topics/Demographics/Muslimpopulation.pdf MAPPING THE GLOBAL MUSLIM POPULATION. A Report on the Size and Distribution of the World's Muslim Population]. Pew Research Center (October 2009). [www.webcitation.org/616xxgRkv Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
  2. ↑ [files.preslib.az/projects/remz/pdf_en/atr_din.pdf Religion]. Administrative Department of the President of the Republic of Azerbaijan — Presidential Library. [www.webcitation.org/616xyRI4u Архивировано из первоисточника 22 августа 2011]. Религия. Управление делами Президента Азербайджанской Республики — Президентская библиотека
  3. ↑ Сумбатзаде А. С. Азербайджанцы, этногенез и формирование народа. — "Элм", 1990. — С. 92. — ISBN 5-8066-0177-3.
  4. ↑ Тер-Гевондян А.Н. Армения и Арабский халифат. — Ереван: Изд-во АН Армянской ССР, 1977. — С. 27.
  5. ↑ 1 2 Очерки истории СССР: Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III — IX вв.. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. — С. 530.
  6. ↑ Альтман М. М. Исторический очерк города Ганджи. Часть 1. — Баку: Изд-во АН Азербайджанской ССР, 1949. — С. 13.
  7. ↑ Очерки истории СССР: Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР III — IX вв.. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1958. — С. 534.
  8. ↑ Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. Вып. 4. — М.: «Восточная литература» РАН, 2003. — С. 16. — ISBN 5-02-018359-8.
  9. ↑ Сумбатзаде А. С. Азербайджанцы, этногенез и формирование народа. — "Элм", 1990. — С. 106. — ISBN 5-8066-0177-3.
  10. ↑ 1 2 Пахомов Е. А. Пайтакаран — Байлакан — Орен-Кала // Труды Азербайджанской (Орен-Калинской) археологической экспедиции. Материалы и исследования по археологии СССР. № 67. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1959. — Т. 1. — С. 23.
  11. ↑ Новосельцев А. П. Христианство, ислам и иудаизм в странах Восточной Европы и Кавказа в средние века (1989) // Древнейшие государства Восточной Европы 1998 г. Памяти чл.-кор. РАН А.П.Новосельцева. — М.: «Восточная литература» РАН, 2000. — С. 442. — ISBN 5-02-018133-1.
  12. ↑ Босворт К. Э. Мусульманские династии. Справочник по хронологии и генеалогии. — М.: «Наука», 1971. — С. 133.
  13. ↑ Ашурбейли С. История города Баку. — Баку: Азернешр, 1992. — С. 60. — ISBN 5-552-00479-5.
  14. ↑ Абасов, Али. Ислам в современном Азербайджане: образы и реалии // Азербайджан и Россия: общества и государства / Отв. ред. и сост. Д.Е. Фурман. — М.: Летний сад, 2001. — С. 281. — ISBN 5-94381-025-0.
  15. ↑ Рагимов А. В. Бакинский клад (находка 1948 г.) // Материальная культура Азербайджана. — Баку: Изд-во АН Азербайджанской ССР, 1953. — Т. 3. — С. 101.
  16. ↑ Ашурбейли С. История города Баку. — Баку: Азернешр, 1992. — С. 168. — ISBN 5-552-00479-5.
  17. ↑ Ашурбейли С. История города Баку. — Баку: Азернешр, 1992. — С. 128-129. — ISBN 5-552-00479-5.
  18. ↑ 1 2 3 Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. Вып. 4. — М.: «Восточная литература» РАН, 2003. — С. 93-97. — ISBN 5-02-018359-8.
  19. ↑ 1 2 Ислам: Энциклопедический словарь. — Наука, 1991. — С. 267. — ISBN 5-02-016941-2.
  20. ↑ 1 2 Quiring-Zoche, R., [www.iranica.com/newsite/index.isc?Article=www.iranicaonline.org/articles/aq-qoyunlu-confederation "AQ QOYUNLŪ"], Encyclopedia Iranica, <www.iranica.com/newsite/index.isc?Article=www.iranicaonline.org/articles/aq-qoyunlu-confederation>. Проверено 29 октября 2009. 
  21. ↑ 1 2 Michael M. Gunter. Historical dictionary of the Kurds. — Scarecrow Press, 2004. — С. 3. — ISBN 0810848708, 9780810848702.
  22. ↑ Ислам: Энциклопедический словарь. — Наука, 1991. — С. 263-264. — ISBN 5-02-016941-2.
  23. ↑ Очерки истории СССР: Период феодализма IX-XV вв. Ч. II.. — М.: Изд-во АН СССР, 1953. — С. 736.
  24. ↑ Пигулевская Н. В., Якубовский А. Ю., Петрушевский И. П., Строева Л. В., Беленицкий А. М. История Ирана с древнейших времён до конца XVIII века. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1958. — С. 252.
  25. ↑ John Malcolm Wagstaff. [books.google.ru/books?id=pP315Mw3S9EC&pg=PA299&dq=2+August+1972+of+Egypt's+plan+to+merge+with+Libya&hl=ru&ei=ffQ6Td7sDcur8APryPSCCQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCoQ6AEwAA#v=onepage&q=2%20August%201972%20of%20Egypt's%20plan%20to%20merge%20with%20Libya&f=false The evolution of middle eastern landscapes: an outline to A.D. 1840]. — Taylor & Francis, 1985. — Т. 50. — С. 205. — ISBN 0856648124, 9780856648120.
  26. ↑ [www.i-u.ru/biblio/archive/pigulevskaja_istorija/06.aspx История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с.
  27. ↑ 1 2 Новосельцев А. П. Христианство, ислам и иудаизм в странах Восточной Европы и Кавказа в средние века (1989) // Древнейшие государства Восточной Европы 1998 г. Памяти чл.-кор. РАН А.П.Новосельцева. — М.: «Восточная литература» РАН, 2000. — С. 452. — ISBN 5-02-018133-1.
  28. ↑ H. Javadi and K. Burrill. [www.iranicaonline.org/articles/azerbaijan-x AZERBAIJAN x. Azeri Turkish Literature]. Encyclopædia Iranica. [www.webcitation.org/6Bd3GeBeF Архивировано из первоисточника 23 октября 2012].
  29. ↑ Гулизаде М. Ю., Короглы Х. Г. Азербайджанская литература [XIII—XVI вв.] // [feb-web.ru/feb/ivl/vl3/vl3-5382.htm История всемирной литературы]. — М.: Наука, 1985. — Т. 3. — С. 542.
  30. ↑ Olivier Roy. [books.google.com/books?id=HHMdAAAAMAAJ&q=inauthor:%22Сакинат+Шихамедовна+Гаджиева%22&dq=inauthor:%22Сакинат+Шихамедовна+Гаджиева%22&hl=ru&ei=aSRwTsbhLYzP4QSQxKmgCQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CC8Q6AEwAQ The new Central Asia: the creation of nations]. — I.B.Tauris, 2000. — С. 6. — ISBN 1860642780, 9781860642784.
  31. ↑ Brenda Shaffer. Borders and Brethren: Iran and the Challenge of Azerbaijani Identity. — MIT Press, 2002. — С. 20. — ISBN 0262692775, 9780262692779.
  32. ↑ И. П. Петрушевский. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв // Восточный Научно-Исследовательский Институт. — Ленинград: ЛГУ им. Жданова, 1949. — С. 72.
  33. ↑ Фарах Гусейн. Османо-сефевидская война 1578-1590 гг.: по материалам трудов османского летописца Ибрахима Рахимизаде. — Баку: Нурлан, 2005. — С. 47, 115.
  34. ↑ И. П. Петрушевский. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв // Восточный Научно-Исследовательский Институт. — Ленинград: ЛГУ им. Жданова, 1949. — С. 118-119.
  35. ↑ Ашурбейли С. А. История города Баку. — Баку: Азернешр, 1992. — С. 265. — ISBN 5-552-00479-5.
  36. ↑ [www.i-u.ru/biblio/archive/pigulevskaja_istorija/08.aspx История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с.
  37. ↑ Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI — начале XIX вв.. — Ленинград: ЛГУ им. Жданова, 1949. — С. 333.
  38. ↑ 1 2 Левиатов В. Н. Очерки из истории Азербайджана в XVIII веке. — Баку: Изд-во АН Азербайджанской ССР, 1948. — С. 71.
  39. ↑ 1 2 Лысцов В. П. Персидский поход Петра I: 1722-1723. — М.: Изд-во Московского университета, 1951. — С. 104.
  40. ↑ Очерки истории СССР: Период феодализма. Россия во второй четверти XVIII в. Народы СССР в первой половине XVIII в.. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. — С. 701.
  41. ↑ История Дагестана. — М.: Наука, 1967. — Т. 1. — С. 343.
  42. ↑ Лысцов В. П. Персидский поход Петра I: 1722-1723. — М.: Изд-во Московского университета, 1951. — С. 150-152.
  43. ↑ Маркова О. П. Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII веке. — Наука, 1966. — С. 115.
  44. ↑ Дубровин Н. Ф. История войны и владычество русских на Кавказе. Очерк Кавказа и народов его населяющих: Закавказье. — СПб., 1871. — Т. 1, книга 2. — С. 328.
  45. ↑ Исмаилов Э. Э. Генеалогия Талышинских-Талишхановых. — Баку: Абилов, Зейналов и сыновья, 2001. — С. vi-vii.
  46. ↑ Серебров А. Г. Историко-этнографическое описание Дагестана. 1796 г. // История, география и этнография Дагестана XVIII-XIX вв: архивные материалы / М.О. Косвен, Х-М. Хашаев. — М.: Изд. Восточной литературы, 1958. — С. 179.
  47. ↑ Броневский С. М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Часть II. — М.: В типографии С. Селивановскаго, 1823. — С. 434.
  48. ↑ Muriel Atkin. The Strange Death of Ibrahim Khalil Khan of Qarabagh // Iranian Studies, Journal of The Society for Iranian Studies. — Vol. XII (1979). — С. 81.
  49. ↑ Бакиханов А. К. Гюлистан-и Ирам. — Баку: Элм, 1991. — С. 123. — ISBN 5-8066-0236-2.
  50. ↑ Ханство Дагестана и ханство Закавказья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  51. ↑ Колониальная политика российского царизма в Азербайджане в 20-60-х гг. XIX в. — Изд-во Академии наук СССР, 1936. — Т. 2. — С. 370-371.
  52. ↑ Смирнов Н. А. Мюридизм на Кавказе. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. — С. 76.
  53. ↑ Петрушевский И. П. Джаро-белоканские вольные общества в первой половине XIX в. — Дагестанский научный центр РАН, 1993. — С. 55.
  54. ↑ Бакиханов А. К. Гюлистан-и Ирам. — Баку: Элм, 1991. — С. 26. — ISBN 5-8066-0236-2.
  55. ↑ Tadeusz Swietochowski. [books.google.com/books?id=cozSOSsv7ZsC&dq=Sunni+and+Shiite+Azerbaijan+Swietochowski&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Russian Azerbaijan, 1905-1920: The Shaping of a National Identity in a Muslim Community]. — Cambridge University Press, 2004. — С. 8. — ISBN 0521522455, 9780521522458.
  56. ↑ Петрушевский И. П. Джаро-белоканские вольные общества в первой половине XIX века. — Махачкала, 1993. — С. 48-49.
  57. ↑ Миссионерские общества // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  58. ↑ Кавказский край // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. В Бакинской губ. преобладают мусульмане-шииты, во всех других губерниях и областях — сунниты.
  59. ↑ Елизаветпольская губерния // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  60. ↑ Закатальский округ // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  61. ↑ Нахичевань // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  62. ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_rel_97.php?reg=88 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Распределение населения по вероисповеданиям и регионам]. «Демоскоп». [www.webcitation.org/69ZX8yjbP Архивировано из первоисточника 31 июля 2012].
  63. ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_rel_97.php?reg=90 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Распределение населения по вероисповеданиям и регионам]. «Демоскоп». [www.webcitation.org/69ZXAIeCx Архивировано из первоисточника 31 июля 2012].
  64. ↑ А. К. Бакиханов. Сочинения. Записки. Письма. — Баку: Элм, 1983. — С. 13.
  65. ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-8252.htm ВАЗЕ́Х, Мирза Шафи]. Краткая литературная энциклопедия. [www.webcitation.org/69ZXBRQ1c Архивировано из первоисточника 31 июля 2012].
  66. ↑ Климович Л. И. Писатели Востока об исламе. — М.: «Знание», 1978. — С. 41.
  67. ↑ Философская энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1960. — Т. 1. — С. 118.
  68. ↑ Климович Л. И. Ислам. — Наука, 1965. — С. 256.
  69. ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-3752.htm АХУ́НДОВ, Мирза Фаталии]. Кратка литературная энциклопедия. [www.webcitation.org/6846JsoMW Архивировано из первоисточника 31 мая 2012].
  70. ↑ [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le7/le7-5911.htm НАРИМАНОВ Нариман]. Литературная энциклопедия. Т. 7. — 1934. [www.webcitation.org/69ZXCzv85 Архивировано из первоисточника 31 июля 2012].
  71. ↑ Ислам: Словарь атеиста. — М.: Политиздат, 1988. — С. 193. — ISBN 5-250-00 1 25- 4.
  72. ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/pseudonyms/1407/Мумтаз#sel=8:2,8:1 Мумтаз Салман Мамедаминоглы] / Под ред. С. Колосова. — Энциклопедический словарь псевдонимов, 2009.
  73. ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke8/ke8-1862.htm ХА́ДИ МУХАММЕ́Д]. Краткая литературная энциклопедия. [www.webcitation.org/6CNG3njVy Архивировано из первоисточника 23 ноября 2012].
  74. ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke6/ke6-7241.htm СЕИ́Д ГУСЕЙН]. Краткая литературная энциклопедия. [www.webcitation.org/6CNG5Hslg Архивировано из первоисточника 23 ноября 2012].
  75. ↑ [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-3112.htm?cmd=2&istext=1 Ордубади] // Литературная энциклопедия
  76. ↑ Багирова И. С. Политические партии и организации Азербайджана в начале ХХ века (1900-1917). — Баку: Элм, 1997. — С. 37.
  77. ↑ Политические партии России, конец XIX--первая треть XX века: энциклопедия. — РОССПЭН, 1996. — С. 231. — ISBN 5860040377, 9785860040373.
  78. ↑ Glenn L. Roberts. [books.google.ru/books?id=rZ_jfMXuZLoC&pg=PA20&dq=Savage+Division+1000+Russians&redir_esc=y#v=onepage&q=Savage%20Division%201000%20Russians&f=false Commissar and Mullah: Soviet-Muslim Policy from 1917 To 1924]. — Universal-Publishers, 2007. — С. 20. — ISBN 1581123493, 9781581123494.
  79. ↑ Michael G. Smith. Anatomy of a Rumour: Murder Scandal, the Musavat Party and Narratives of the Russian Revolution in Baku, 1917-20. Journal of Contemporary History, Vol. 36, No. 2. (Apr., 2001)
  80. ↑ Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. — С. 137-138. — ISBN 978-5-8243-1435-9.
  81. ↑ [karabakh-doc.azerall.info/ru/arxdoc/ad002.htm Доклад члена Чрезвычайной Следственной Комиссии Новацкого. ЦГАОР АзССР, ф.1061, оп.1, д.95, л.5-8]
  82. ↑ Сабухи Ахмедов, канд. историч. наук [www.irs-az.com/pdf/1277199894570253595.pdf Государственный флаг Азербайджанской Республики] // Журнал IRS-Наследие. — 2010. — № 2 (44). — С. 23-24.
  83. ↑ 1 2 Франгиз Ханджабекова. [www.archive.n.zerkalo.az/2011-04-02/memories О шейхе, который любил науки], Zerkalo.az (19.03.2011).
  84. ↑ 1 2 История государства и права Азербайджанской ССР (1920-1934 гг.). — Баку: Элм, 1973. — С. 65.
  85. ↑ История советского государства и права: становление советского государства и права (1917-1920 гг.). — Наука, 1968. — Т. 1. — С. 515.
  86. ↑ Хрестоматия по истории отечественного государства и права: форма государственного единства в отечественной истории XX века. — Юрайт, Высшее образование, 2009. — С. 94. — ISBN 978-5-9916-0092-7, 978-5-9692-0523-9.
  87. ↑ История Азербайджана. — Баку: Изд-во АН Азербайджанской ССР, 1963. — Т. 3, часть 1. — С. 271.
  88. ↑ [books.google.com/books?ei=HdHbTrPMNZTV4QSd9aDfDQ&ct=result&hl=ru&id=IG0fAQAAIAAJ&dq=баку+общество+безбожников&q=.#search_anchor Известия]. — Академия наук Азербайджанской ССР, 1965. — С. 103.
  89. ↑ Климович Л. И. Ислам. — Наука, 1965. — С. 295.
  90. ↑ Вечно живые традиции. — Баку: Азернешр, 1968. — С. 167.
  91. ↑ Ислам: Словарь атеиста. — М.: Политиздат, 1988. — С. 205. — ISBN 5-250-00 1 25- 4.
  92. ↑ 1 2 [history.az/pdf.php?item_id=20100105063755950&ext=pdf История Азербайджана] (рус.), Академия наук Азербайджанской ССР (1963).
  93. ↑ Великий Октябрь и раскрепощение женщин Северного Кавказа и Закавказья, 1917-1936 гг.: сборник документов и материалов. — М.: Мысль, 1979. — С. 76.
  94. ↑ Великий Октябрь и раскрепощение женщин Северного Кавказа и Закавказья, 1917-1936 гг.: сборник документов и материалов. — М.: Мысль, 1979. — С. 90.
  95. ↑ Ислам: Словарь атеиста. — М.: Политиздат, 1988. — С. 61. — ISBN 5-250-00 1 25- 4.
  96. ↑ 1 2 3 Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. — С. 624-626. — ISBN 978-5-8243-1435-9.
  97. ↑ 1 2 3 4 5 Али АБАСОВ. [old.sakharov-center.ru/publications/azrus/az_009.htm Ислам в современном Азербайджане: образы и реалии], Sakharov-cente.
  98. ↑ Тадеуш СВЕНТОХОВСКИЙ. [www.sakharov-center.ru/publications/azrus/az_002.htm Русское правление, модернизаторские элиты и становление национальной идентичности в Азербайджане]. sakharov-center.ru. [www.webcitation.org/66MKBElo0 Архивировано из первоисточника 22 марта 2012].
  99. ↑ Раул МОТИКА. [old.sakharov-center.ru/publications/azrus/az_010.htm Исламские сети в Азербайджане 90-х годов], Sakharov-cente.
  100. ↑ [www.trend.az/capital/business/1559416.html Единственный в Азербайджане исламский Kovser Bank увеличивает уставный капитал], АМИ Trend (14 октября 2009).
  101. ↑ [analitika.az/articles.php?item_id=20060620015904006&sec_id=69 Азербайджан – ОИК], Analitika.az.
  102. ↑ [kpzs.ru/konstituciya-azerbajdzhana-red-2002-rus/ Конституция Азербайджана (ред. 2002, рус.)], kpzs.ru.
  103. ↑ Эмиль Гулиев. [news.day.az/society/99889.html Баку избран столицей Исламской Культуры на 2009 год], Day.Az (30 ноября 2007).
  104. ↑ Ислам: Энциклопедический словарь. — Наука, 1991. — С. 285. — ISBN 5-02-016941-2.
  105. ↑ 1 2 3 Смирнов К. Н. [azerinfo.eu/old/upload/Tarix/Muasir%20tarix/Naxcivan%20Regionunun%20Tarixine%20ve%20Etnoqrafiyasina%20dair%20materia.pdf Материалы по истории и этнографии Нахичеванского края]. — Тифлис, 1934.
  106. ↑ Мохаррем // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  107. ↑ 1 2 3 Майкл СМИТ. [old.sakharov-center.ru/publications/azrus/az_004.htm Память об утратах и азербайджанское общество] (рус.), Sakharov-center.ru.
  108. ↑ 1 2 Климович Л. И. Ислам. — Наука, 1965. — С. 241-242.
  109. ↑ Климович Л. И. Ислам. — Наука, 1965. — С. 235.
  110. ↑ Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. — С. 417-419. — ISBN 978-5-8243-1435-9.
  111. ↑ [books.google.com/books?ei=bbvbTtS4JeHb4QTrsaT2DQ&ct=result&hl=ru&id=uM_ZAAAAMAAJ&dq=правительств+Азербайджана%2C+Грузии+и+Туркмении+с+1929+года+были+запрещены&q=.#search_anchor Отечественные записки, Выпуск 1]. — Время, 2003. — С. 215.
  112. ↑ МОВСУН Ъ-МАМЕДОВ, Баку; ОЛЬГА Ъ-БЕРЕЗИНЦЕВА. [www.kommersant.ru/doc/326058?isSearch=True Совет старейшин собрался за решеткой] (англ.), Газета "Коммерсантъ" (05.06.2002).
  113. ↑ Jonathan M. Bloom, Sheila Blair. The Grove Encyclopedia of Islamic Art and Architecture. — Oxford University Press, 2009. — Т. 2. — С. 235-247. — 513 с. — ISBN 9780195309911.
  114. ↑ Шахла Нурузаде, кандидат исторических наук [irs-az.com/new/pdf/1275844048892042186.pdf Биби-Эйбат. Здесь возносят молитвы, здесь обретают исцелени] // Журнал IRS-Наследие. — 2007. — № 6 (30). — С. 34.
  115. ↑ Всеобщая история архитектуры. — М.: Стройиздат, 1969. — Т. 8. — С. 412.
  116. ↑ Всеобщая история архитектуры. — М.: Стройиздат, 1969. — Т. 8. — С. 414.
  117. ↑ Арциховский А. В. Основы археологии. — 2. — М.: Государственное издательство политический литературы, 1955. — С. 166.
  118. ↑ История советского кино 1917-1967 : В 4 т.. — Искусство, 1969. — Т. 1. — С. 681.
  119. ↑ Писаревский Д.С. Сто фильмов советского кино. — Искусство, 1967. — С. 298.
  120. ↑ Ямпольский З. И. Пиры Азербайджана // Вопросы истории религии и атеизма: сборник статей. — 1960. — Т. 8. — С. 219.
  121. ↑ Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. — М.: Восточная литература РАН, 2006. — Т. 1. — С. 188. — ISBN 5-02-018209-5, 5-02-018420-9.
  122. ↑ Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. — М.: Восточная литература РАН, 2006. — Т. 1. — С. 147. — ISBN 5-02-018209-5, 5-02-018420-9.
  123. ↑ Аристова Т. Ф. Курды Закавказья (историко-этнографический очерк). — М.: Наука, 1966. — С. 168-169.
  124. ↑ Усейнов М. А. История архитектуры Азербайджана. — Гос. изд-во литры по строительству, архитектуре и строит. материалам, 1963. — С. 259.
  125. ↑ 1 2 Ихилов М. М. Народности лезгинской группы: этнографическое исследование прошлого и настоящего лезгин, табасаранцев, рутулов, цахуров, агулов. — Махачкала: Дагестанский филиал Академии наук СССР, 1967. — С. 179.
  126. ↑ Кавказский край // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  127. ↑ Тюрко-татары // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  128. ↑ Волкова Н. Г. Этнические процессы в Закавказье в XIX-XX вв. // Кавказский этнографический сборник. — М.: Изд-во АН СССР, 1969. — Т. 4. — С. 46.
  129. ↑ Талыши // Народы Кавказа. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — Т. 2. — С. 194.
  130. ↑ Агаширинова С. С. Материальная культура лезгин XIX-начало XX в.. — Наука, 1978. — С. 233.
  131. ↑ Гадирзаде Г. И. Динамика среднего брачного возраста азербайджанцев: (по материалам Нахичеванской АССР) // Полевые исследования Института этнографии, 1979 г.. — М.: Наука, 1983. — С. 134.
  132. ↑ 1 2 Пчелинцева Н. Д. Азербайджанцы // Семейный быт народов СССР. — Наука, 1990. — С. 425-426. — ISBN 5-02-009973-2.
  133. ↑ Таты // Народы Кавказа. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1962. — С. 186.
  134. ↑ Аристова Т. Ф. Курды Закавказья (историко-этнографический очерк). — М.: Наука, 1966. — С. 143.
  135. ↑ 1 2 История государства и права Азербайджанской ССР (1920-1934 гг.). — Баку: Элм, 1973. — С. 328.
  136. ↑ Волкова Н. Г. Материалы экономических обследований Кавказа 1880-х годов как этнографический источник // Кавказский этнографический сборник. — М.: Наука, 1984. — Т. 8. — С. 250.
  137. ↑ Трофимова А. Г. Из истории семьи азербайджанцев Апшерона (1920—1950 гг.) // Кавказский этнографический сборник / отв. ред. В. К. Гарданов. — М.: Наука, 1969. — Т. 4. — С. 188.
  138. ↑ Климович Л. И. Ислам в царской России: очерки. — М.: Гос. антирелигиозное изд-во, 1936. — С. 138.
  139. ↑ Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2010. — С. 609. — ISBN 978-5-8243-1435-9.
  140. ↑ Азербайджанцы // Народы Кавказа. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1962. — С. 139.
  141. ↑ Пчелинцева Н. Д. Религиозно-магическая обрядность детского цикла у азербайджанцев // Расы и народы. Вып. 31. — М.: Наука, 2006. — С. 86-88, 91. — ISBN 5-02-010354-3.
  142. ↑ Аристова Т. Ф. Курды Закавказья (историко-этнографический очерк). — М.: Наука, 1966. — С. 166.
  143. ↑ Азербайджанцы // Народы Кавказа. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1962. — С. 140.
  144. ↑ Садыхов З. А. Имятворчество азербайджанской антропонимии // Ономастика Кавказа (межвузовский сборник статей). — Орджоникидзе: Северо-Осетинский гос. университет им. К.Л. Хетагурова, 1980. — С. 48-49.
  145. ↑ [ru.president.az/azerbaijan/holidays/ Статья 105. Праздничные дни. Трудовой Кодекс Азербайджанской Республики](недоступная ссылка — история). Официальный сайт президента Азербайджанской Ресрублики. [web.archive.org/20110501103930/ru.president.az/azerbaijan/holidays/ Архивировано из первоисточника 1 мая 2011].
  146. ↑ Измайлова А. А. Рыболовство в Азербайджане в XIX — начале XX вв. // Азербайджанский этнографический сборник. — Баку: «Элм», 1985. — Т. 5. — С. 49.
  147. ↑ Измайлова А. А. Рыболовство в Азербайджане в XIX — начале XX вв. // Азербайджанский этнографический сборник. — Баку: «Элм», 1985. — Т. 5. — С. 58.
  148. ↑ Мочалов В. Д. Крестьянское хозяйство в Закавказье к концу XIX в. — М.: Изд-во АН СССР, 1958. — С. 270.
  149. ↑ [www.trend.az/life/socium/1528888.html Глава Управления мусульман Кавказа отмечает 60-летний юбилей], Агентство Международной информации TREND (26 августа 2009).
  150. ↑ Ариф Юнусов. [www.i-r-p.ru/page/stream-library/index-2504.html Ислам в Азербайджане. Глава 7: Исламские радикальные и нетрадиционные организации], Институт религии и политики.
  151. ↑ Юнусов А. Азербайджан в 2006 г.: некоторые итоги // Кавказ — 2006. Ежегодник Кавказского института СМИ. — Кавказский институт СМИ. — Ереван, 2008. — С. 27. — ISBN 978-99941-2-090-1.
  152. ↑ Юлия Рыбина. [www.kommersant.ru/doc-rss/1891007 Переговоры увенчались ликвидацией], Газета "Коммерсантъ" (13.03.2012).
  153. ↑ Рафаэль Ъ-Мустафаев, Ольга Ъ-Березинцева. [www.kommersant.ru/doc/1013279 В Баку взорвали намаз], Газета "Коммерсантъ" (19.08.2008).
  154. ↑ Том Эсслмонт. [www.bbc.co.uk/russian/international/2009/11/091105_baku_mosque_sentence.shtml В Баку осуждены "Лесные братья", напавшие на мечеть], BBC (6 ноября 2009 г.).
  155. ↑ [www.today.az/news/society/47462.html Azeri leader of Wahhabis group «Forest brothers» killed in Dagestan]
  156. ↑ Р.Рустамов. [www.zerkalo.az/2011-01-06/short-news/15813-Xidjab-ayatollah-misirmardanov/print Власти не боятся иранского аятоллу], Zerkalo.az (06.01.2011).
  157. ↑ [www.regnum.ru/news/1355475.html В Баку произошли столкновения между верующими и полицией], ИА REGNUM (10.12.2010).
  158. ↑ В.И.Сажин. [www.iimes.ru/rus/stat/2011/01-02-11.htm Иран: декабрь 2010 г. Военно-политическая ситуация], Институт Ближнего Востока.
  159. ↑ Б. Сафаров. [www.echo-az.com/index.php?aid=14384 Председатель Исламской партии ответил на вопросы на суде], echo-az.com (06.01.2011).
  160. ↑ [lenta.ru/news/2011/01/21/arrest/ Лидера Исламской партии Азербайджана обвинили в подготовке переворота], "Лента.Ру" (21.01.2011).
  161. ↑ [www.trend.az/news/society/1941923.html Вынесен приговор членам Исламской партии Азербайджана], Агентство Международной информации TREND (7 октября 2011).
  162. ↑ А. К. Лебедев. Василий Васильевич Верещагин: Жизнь и творчество. 1842—1904. Искусство, 1972. Стр. 42

Ссылки

  • [files.preslib.az/projects/remz/pdf_ru/atr_din.pdf Ислам в Азербайджане. Материалы Президентской библиотеки Управления делами президента Азербайджанской Республики]
  • [alizadeh.narod.ru/article/azerbaycan/1.html Распространение и развитие ислама в Азербайджане (краткий историко-культурный обзор)]
  • [www.azeri.ru/az/religiya/400/ Религии в Азербайджане]
  • [news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_4413000/4413192.stm Исламский фактор в Азербайджане ]
  • [ru.salamnews.org/ru/news/read/34919/v-azerbaydane-populyarni-filmi-muxtarname-i-xazrati-yusifnbsp/ В Азербайджане популярны фильмы «Мухтарнаме» и «Хазрати Юсиф»]
  • [sattarov.com/44654.html Islam, State, and Society in Independent Azerbaijan. Between Historical Legacy and Post-Soviet Reality — with special reference to Baku and its environs, Rufat Sattarov, Reichert Verlag, Wiesbaden, 2009, ISBN 978-3-89500-692-0]

Отрывок, характеризующий Ислам в Азербайджане

– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ислам_в_Азербайджане&oldid=80244611»