Ислам в Узбекистане

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Ислам в Узбекистане является наиболее распространённой религией. После обретения страной независимости в 1991 году, доля мусульман в Узбекистане значительно выросла. На сегодняшний день она составляет 96,3% населения.

История

Обращение народов Средней Азии в мусульманскую религию началось в первой четверти VIII века в связи с завоевательными походами Арабского халифата. Изначально ислам утвердился в южных частях Туркестана, а затем постепенно распространился на север. Утверждение ислама в регионе происходило в длительном и упорном противоборстве с досисламскими культами (в частности, зороастризмом), которые практиковались местным населением. На религиозной почве поднимались крупные восстания (наиболее значительным из них является движение «людей в белых одеждах» под предводительством Муканны). Для насаждения ислама арабы и утверждаемые ими местные династии создавали отряды газиев — добровольных борцов за веру. Вместе с тем известны случаи, когда подразделения газиев превращались из опоры мусульманских правителей в предмет беспокойства, переходя к разбою против властей.

Позиции новой религии активно укреплялись в регионе при правлении персидской династии Саманидов (IX-X века), ревностно проводивших миссионерскую политику. В этот период приняли ислам значительное количество тюркских народов. Однако при наступлении тюркской династии Караханидов на владения Саманидов этот факт сыграет роковую роль — под предлогом того, что война ведётся не за веру, а происходит между мусульманами, духовенство откажется от своего вмешательства, лишив опоры правящую династию.

В период монгольского завоевания недовольство среднеазиатского населения подпитывалось, в том числе, религиозными мотивами, так как завоеватели являлись «неверными». В 1238 году ремесленник Махмуд Тараби поднял в Бухарском регионе восстание, провозгласив себя новым халифом, однако он был убит в первом же столкновении с карательными силами, а восставшие — подавлены в следующем году. Впрочем, позднее монгольские правители и знать сами обращаются в ислам, становясь единоверцами порабощённых среднеазиатских народов.

Поборником ислама выступал выдающийся среднеазиатский политик и полководец Тамерлан (Тимур), во владениях которого было возведено множество религиозных зданий, в том числе крупнейшая мечеть Биби-Ханым в Самарканде. При Тамерлане также был построен мавзолей на могиле Ахмеда Яссави (в городе Туркестан, ныне Южно-Казахстанская область) — влиятельного тюркского теолога, проповедовавшего суфийский ислам среди кочевников (почитается в регионе в качестве святого). Омар Акта, каллиграф Тимура, по преданиям, переписал Коран, используя настолько малые письмена, что весь текст книги помещался на перстень. Омар также создал Коран столь большого размера, что для его транспортировки потребовалась бы машина.

Как пишет Г. А. Хидоятов, в период военно-бюрократического феодализма (соответствует приходу к власти узбекских династий: Шейбанидов, Аштарханидов, мангыт и др. в XVI-XIX веках), происходит упадок науки с одновременным укреплением исламского догматизма, новые правители ревностно следят за соблюдением религиозных предписаний. В то же время историк отмечает, что на фоне декларативной религиозности, бухарские эмиры практиковали такие резко осудительные для мусульманина действия, как употребление вина, курение, держали при гаремах мальчиков-бачей.

На территории современного Узбекистана жил выдающийся исламский теолог Мухаммад аль-Бухари, чья книга, "Сахих аль-Бухари" рассматривается суннитами как наиболее аутентичная из всех сборников хадисов и считается самой авторитетной после Корана. Другие мусульманские учёные из региона Абу Иса ат-Тирмизи и Абу Мансур аль-Матуриди, которые были одними из основателей исламской юриспруденции учёных. Али аль-Кушчи, который работал в Самарканде, а затем в Стамбуле, рассматривается в качестве, как пример инноваций в исламской теоретической астрономии, и считается, что он, возможно имел влияние на Коперника из-за аналогичных соображений, касающихся вращение Земли. Астрономическая традиция, которая сложилась в Марагинской школе продолжалась в обсерватории Улугбека в Самарканде. Обсерватория, основанная Улугбеком в начале 15-го века, которая достигла значительный прогресс в астрономии.

Ислам в советскую эпоху

Россия сильно искажала понимание ислама среди населения Узбекистана и создала конкурирующие исламские идеологии среди жителей Центральной Азии. После его введения в 7-ом столетии, ислам во многом лёг в основу жизни Узбекистана. В советское время в Узбекистане было шестьдесят пять зарегистрированных мечетей и 3000 активных мулл и других мусульманских священнослужителей. В течение почти сорока лет, мусульманский совет Центральной Азии, находился в Ташкенте. Великий муфтий, который возглавлял правление встречался с сотнями иностранными делегациями каждый год. Также совет опубликовал журналы по исламским вопросам и о мусульманах Советского Востока. Тем не менее, мусульмане, работающие или участвующие в какой-либо из этих организаций были тщательно подобранными для политической надёжности. Кроме того, правительство якобы пропагандировала ислам с одной стороны и прилагала все усилия, чтобы искоренить его с другой стороны. Спонсируемые правительством официальные антирелигиозные кампании сурова наказывали на любой намёк исламского движения. Кроме того, многие мусульмане были подвергнуты интенсивной русификации. Многие мечети были закрыты, также во время правления Иосифа Сталина, многие мусульмане стали жертвами массовой депортации.

Основной поток ислама

1990-е годы

В первые годы независимости Узбекистана наблюдается возрождение более светского ислама. Согласно результатам опроса общественного мнения, проведённого в 1994 году, интерес к исламу быстро рос, но личное понимание ислама узбеками остаётся ограниченным или искажённым. Например, около половины этнических узбеков респондентов исповедовали веру в исламе, когда их просили определить свою религиозную веру. Среди этого числа, знание или практика основных заповедей ислама была слабой. Несмотря на отчётный распространение ислама среди молодого населения Узбекистана, опрос предположил, что исламская вера по-прежнему слабая среди молодых поколений. Немногие респонденты проявили интерес к исламу. Таким образом, первые годы религиозной свободы способствовали к формированию ислама в более традиционных и культурных условиях, чем в религиозных.

2000-е годы

Каримов утверждает, что растущий фундаментализм представляет угрозу для Узбекистана. Эксперты полагают, что сам ислам, вероятно, не является коренной причиной растущего волнения столько, сколько средство для выражения других жалоб, которые являются более непосредственными причинами разлада и отчаяния. Люди смотрят на политический ислам в качестве решения этих проблем. В то время, как узбекские правители категорически отрицают это. Правительство против (Хизб ут-Тахрир (Партия исламского освобождения) и последователей Саида Нурси в Турции.

Правительство обвиняет беспорядки мая 2005 года в Узбекистане с целью свержения правительства Узбекистана, с тем чтобы сделать его Центральноазиатской теократической республикой. В то время, как Хизб ут-Тахрир отрицает свою причастность к беспорядкам и выражает сочувствие и солидарность с жертвами беспорядков, твердо возлагая вину на репрессивную практику и коррупцию правительства.

Смотрите также

• Ислам по стране
• Демография Узбекистана
• Хизб ут-Тахрир
• Андижанские беспорядки

Ссылки

• [www.muslimuzbekistan.com/ 'Muslim Uzbekistan' opposition website]
• [www.hizb.org.uk/ Hizb ut-Tahrir]

Отрывок, характеризующий Ислам в Узбекистане

Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.