Испанская Формоза

Испанская Формоза — колониальное правление Испанской империи на острове Тайвань, продолжавшееся с 1626 по 1642 годы.

Первыми из европейцев берегов Тайваня достигли португальские моряки, которые назвали его «Формозой». В 1580 году в результате Иберийской унии Испания и Португалия объединились в единое государство, и португальские исследователи и первопроходцы стали работать на испанского монарха.

Бунтовавшие против испанского короля голландцы остро нуждались в притоке средств от торговли пряностями, поэтому они взяли курс на вытеснение испано-португальской торговли и захват испанских и португальских колоний. Для борьбы за Юго-Восточную Азию в 1624 году на южной оконечности острова Тайвань голландцы построили форт Зеландия. Опираясь на этот укреплённый пункт, они могли угрожать Маниле, поэтому испанцы решили основать на Тайване свою колонию в северной части острова.

В 1626 году испанская экспедиция прибыла к мысу Сантьяго (современный Саньдяо в районе Гунляо в Синьбэе), однако нашла его неудовлетворительным с точки зрения возможностей обороны. Экспедиция поплыла вдоль побережья на запад и прибыла в бухту Цзилун. Глубокая и защищённая гавань с маленьким островом у входа оказалась идеальным местом для основания первого испанского поселения — Сантиссима-Тринидад. Испанцы построили два форта: на острове и на берегу бухты. В 1629 году испанцы основали второе поселение — форт Санто-Доминго (на территории современного района Даньшуй в Синьбэе).

К 1641 году испанское присутствие стало настолько беспокоить голландцев, что они решили захватить испанскую колонию, однако первое голландское нападение было отбито испанцами благодаря хорошим укреплениям фортов. В августе 1642 года голландцы вернулись с четырьмя большими судами и рядом более мелких, на которых было 369 солдат. После шести дней обороны испанские гарнизоны эвакуировались в Манилу.

Отрывок, характеризующий Испанская Формоза

Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.