Тилландсия уснеевидная

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Испанский мох»)
Перейти к: навигация, поиск

</td>

   </tr>
Тилландсия уснеевидная
Научная классификация
Царство: Растения
Отдел: Покрытосеменные
Класс: Однодольные
Порядок: Злакоцветные
Семейство: Бромелиевые
Род: Тилландсия
Вид: Тилландсия уснеевидная
Латинское название
Tillandsia usneoides (L.) L.
syn.

Тилла́ндсия уснееви́дная, обиходные названия — Испа́нский мох, или Луизиа́нский мох, или Испанская борода́ (лат. Tillandsia usneoides, исп. El musgo español ) — растение семейства Бромелиевые.

Аэрофитное растение, лишённое корней и цепляющееся за кору деревьев своими тонкими, почти нитевидными стеблями. Стебли эти покрыты чешуевидными волосками, служащими для всасывания воды[1].

Именно испанский мох придаёт американскому сельскому пейзажу необычный, почти мистический вид, особенно в лунную туманную ночь, когда лунный свет фильтруется сквозь свисающие «бороды», отбрасывающие длинные узкие тени, между которыми пролетают светлячки.





Распространение

Распространено в хорошо увлажнённых тропических и субтропических регионах Нового Света, от юга и юго-востока США на севере до субтропических областей Аргентины и Чили на юге. Существует несколько разновидностей и подвидов. В Боливии поднимается на высоту до 3500 метров (в столице страны — Ла-Пасе испанский мох растёт прямо на ЛЭП).

Название

Внешний вид напоминал индейцам, у которых борода растёт плохо, густые бороды испанских конкистадоров, прибывших в Америку в ХVI веке, поэтому его называют испанской бородой[2] или испанским мхом[3][4]. Луизианским мхом растение прозвано из-за широкого распространения в заболоченной местности устья реки Миссисипи (штат Луизиана), где произрастает на болотных кипарисах.

Хозяйственное значение и применение

В колониальные времена тонкие, гибкие стебли этого растения под названием «древесного волоса», «растительного конского волоса», «Caragate» использовали для набивки матрацев[5] и подушек, изготовления мягкой мебели, ныне им продолжают пользоваться для изготовления ритуальных кукол вуду.

При строительстве гнезда испанский мох используют птицы.

Биологическое описание

Испанский мох — цветковое растение, мхом (размножающимся спорами) или лишайником он на самом деле не является, хотя и похож на лишайник уснею своей сине-зелёной окраской, отсюда и появилось его видовое название — тилландсия уснеевидная.

Растение обычно густо обвивает своими длинными серо-зелёными или серо-голубыми прядями стволы и кроны крупных деревьев (обычно кипарисов и старых американских дубов). Молодое растение корнями укрепляется в коре дерева, но не паразитирует на нём. Стебли испанского мха тонкие, нитевидные, сильно разветвлённые, с небольшими шиловидными листьями. Вся поверхность растения при этом покрыта мелкими чешуйками, служащими для поглощения осадков, росы и влаги из переувлажнённого тропического воздуха. По мере нарастания новых стеблей нижняя часть растения постепенно отмирает. Длина живых побегов составляет 15—20 см, отмершие побеги продолжают свисать с молодых, образуя «бороды» длиной до 3 м.

Цветки мелкие, жёлтого цвета.

Плодкоробочка.

Чаще всего данное растение размножается вегетативно — то есть кусочками стеблей, которые разносятся по лесу и опушкам в период сезона ураганов, во время смерчей, в дождливую, ветреную погоду. Мелкие семена, покрытые волосками, разносятся ветром.

Деревья, обросшие испанским мхом

Напишите отзыв о статье "Тилландсия уснеевидная"

Примечания

Ссылки

  • [www.ars-grin.gov/cgi-bin/npgs/html/taxon.pl?310398 Тилландсия уснеевидная(англ.): информация на сайте GRIN
  • Луизианский мох — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [molbiol.ru/forums/index.php?showtopic=84402 Испанский мох, или тилландсия уснеевидная (Tillandsia usneoides, Bromeliaceae)] molbiol.ru

Отрывок, характеризующий Тилландсия уснеевидная

– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.