Исповедь (Толстой)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Исповедь
Жанр:

автобиография

Автор:

Лев Толстой

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1879—1882

Дата первой публикации:

1884

Издательство:

М. К. Элпидина

Текст произведения в Викитеке

«И́споведь» — автобиографическое произведение Льва Толстого, написанное в конце 1870-х — начале 1880-х годов и впервые опубликованное в 1884 году в Женеве. Основное содержание произведения — попытка подвести итог многолетней внутренней работе писателя, выразить новое понимание смысла и значения жизни, выстраданное в мучительных и страстных поисках.



Содержание

Толстой описывает историю своих духовных исканий: от юношеского нигилизма и неверия до экзистенциального кризиса зрелого возраста, когда писателем, обладавшим всевозможными жизненными благами: здоровьем, признанием, богатством, «доброй, любящей и любимой женой», — овладел ужас перед «драконом» — всепожирающей смертью, делающей тщетными любые человеческие устремления. Толстой рассказывает, что ему пришлось вынести из комнаты шнурок, «чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни». Вопрос, не дававший покоя знаменитому писателю и превративший его жизнь в кошмар, был поставлен с максимальной простотой и честностью: есть ли у жизни смысл, который не уничтожается неизбежностью смерти? Служение искусству, прогрессу человечества, людям теряет всякий смысл без понимания общего значения жизни. Личное развитие, потребление и накопление жизненных благ кажутся бесцельными на фоне мимолетности человеческого существования. Попытки найти ответы на вопросы, занимавшие Толстого, в науке, философии или восточной мудрости, оказались тщетными вследствие осознания того, что смысл жизни не постигается размышлением. Лишь обращение к простодушной народной вере стало для писателя исходной точкой, с которой, по новым убеждениям Толстого, началось его духовное исцеление.

История создания

В 1870-е годы Толстой переживает острый душевный кризис. Внутреннее состояние писателя находит отражение уже в переживаниях персонажа «Анны Карениной», толстовского альтер-эго, Константина Левина:

…невольно, бессознательно для себя, он теперь во всякой книге, во всяком разговоре, во всяком человеке искал отношения к этим вопросам и разрешения их… Мысли эти томили и мучали его то слабее, то сильнее, но никогда не покидали его. Он читал и думал, и чем больше он читал и думал, тем дальше чувствовал себя от преследуемой им цели[1].

Пересмотр прежних воззрений давался непросто. В письме Страхову писатель сетует на трудности с выражением мучивших его мыслей[2]. Лишь осенью 1879 года, после посещения Киево-Печерской и Троице-Сергиевой лавр, Толстой решается изложить своё новое миропонимание. Первоначально планировалось поместить «Исповедь» в майском номере «Русской мысли» за 1882 год, однако церковная цензура решительно воспротивилась публикации. Впервые произведение увидело свет в Женеве в 1884 году. Первое полное русское издание вышло в 1906 году[3].

Напишите отзыв о статье "Исповедь (Толстой)"

Примечания

  1. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва — 1958, том 62, с. 368, 369.
  2. Толстой Л. Н., том 62, с. 347—348.
  3. Толстой Л. Н., т. 23, с. 15—24.

Отрывок, характеризующий Исповедь (Толстой)

– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.