Институт истории СПбГУ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Институт истории (ранее — Исторический факультет)
Санкт-Петербургский государственный университет
Английское название Institute of History, St. Petersburg State University
Год основания 1934
Директор А. Х. Даудов
Место расположения 193060, Россия, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, д. 5
Официальный
сайт
[history.spbu.ru/ Институт истории СПбГУ]
E-mail day_dekanat@mail.ru

Институт истории Санкт-Петербургского государственного университета  (до 2014 — Исторический факультет СПбГУ, с 1934 по 1991 — Исторический факультет ЛГУ) — структурное подразделение (институт) в составе Санкт-Петербургского государственного университета, один из крупнейших учебных центров по подготовке специалистов в области истории, искусствоведения и музеологии в России. Начал работу 1 сентября 1934 года после опубликования 16 мая того же года постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О преподавании гражданской истории в школах СССР». В 2014 году факультет был преобразован в институт в составе университета.

Институт истории расположен в одном здании (здание Новобиржевого гостиного двора на Менделеевской линии В. О., 5) с Институтом философии (ранее — Философский факультет) и медицинским колледжем СПбГУ, до 2009 года в этом здании также находилась поликлиника СПбГУ, ныне перенесённая на ул. Кораблестроителей.





История

XVIII — начало ХХ века. Историко-филологический факультет

В основанном Петром I Академическом университете велись занятия по классу «гуманиоров», одним из первых руководителем академии и университета был историк, географ и источниковед Герхард Миллер.

После реорганизации Петербургского университета на основе Педагогического института на базе соответствующего отделения был создан факультет исторических и словесных наук. В 1835 году на его основе создано первое отделение философского факультета, которое в 1850 году было преобразовано в историко-филологический факультет. С 1830-х годов изменяется подход к преподаванию исторических наук, связано это было с именами историков России Н. Г. Устрялова, Н. И. Костомарова и профессора всеобщей истории М. С. Куторги. По Университетскому уставу 1863 года на историко-филологическом факультете было создано отдельное историческое отделение, куда входили четыре кафедры: Отечественной истории, Всеобщей истории, Истории церкви и Истории и теории искусств. В 1884 году историческое отделение было отменено и единство историко-филологического факультета восстановлено. Это спровоцировало «отлив» студентов с факультета[1].

На рубеже веков на факультете преподавали выдающиеся учёные, определявшие путь развития российской исторической науки, оказавшие влияние на формирование научных представлений не только о русской, но и о всеобщей истории, истории искусства. Среди самых влиятельных имен можно выделить одного из основателей русского источниковедения К. Н. Бестужева-Рюмина, его учеников Е. Е Замысловского и С. Ф. Платонова, а также Н. И. Кареева, А. С. Лаппо-Данилевского, В. Г. Васильевского, И. М. Гревса и других. Профессор факультета Э. Д. Гримм был последним в дореволюционной истории ректором Университета (1911—1918).

Первые годы после революции: ФОН, ЯмФак, ЛИФЛИ

В 1917 году историко-филологическое отделение Петроградского университета окончили 365 человек, в 1918 году — 132, в 1919 году — 12, в 1920 году — 8.

В 1919 году наряду с другими гуманитарными факультетами бывший историко-филологический факультет вошел в состав факультета общественных наук (ФОН), в составе которого в 1919—1921 годах существовало Историческое отделение, а в 1922—1925 годах — Археологическое. Историческое отделение ФОН возглавлял профессор античной истории С. А. Жебелёв.

В 1925 году ФОН реорганизован в Ямфак (факультет языкознания и материальной культуры), в составе которого состояло отделение истории материальной культуры. В 1920-е годы на факультете общественных наук и Ямфаке преподавали знаменитые российские историки и филологи. В 1929 году Ямфак преобразован в историко-лингвистический факультет, а в 1930 году на его базе (формально вне университета) создан Ленинградский историко-лингвистический институт (ЛИЛИ), в составе которого работало историко-литературное отделение. В 1933 году Историко-лингвистический институт реорганизован в Ленинградский институт истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ), где в 1934 году на базе историко-литературного отделения был образован исторический факультет. Одной из ведущих кафедр института в первой половине 1930-х годов была кафедра «Истории народов СССР», на которой преподавали выдающиеся учёные своего времени.

Историческая наука в первые послереволюционные годы оказалась в кризисном состоянии. Исторические факультеты и старые периодические издания закрывались. Против историков «старой школы» активно выступал историк-большевик М. Н. Покровский. Народный комиссар просвещения А. В. Луначарский и член ЦК РСДРП(б) Н. Бухарин придерживались более мягкой позиции относительно исторической интеллигенции. Дореволюционные преподаватели были оставлены в должностях, им было разрешено преподавать (однако нельзя было публиковаться и иметь учеников) — таким образом советское правительство хотело обучить новые исторические кадры.

19 ноября 1920 года В. И. Ленин подписал декрет СНК РСФСР «О реорганизации преподавания общественных наук в высших учебных заведениях РСФСР». 5 февраля 1921 года В «Правде» были опубликованы «Директивы ЦК коммунистам — работникам системы Наркомпроса», написанные Лениным. В документах присутствует положение о привлечении к преподаванию в высшей школе старых специалистов, но при условии определения содержания курса коммунистами[2].

Со временем, когда было подготовлено первое поколение историков-марксистов, необходимость в дореволюционных кадрах начала постепенно отпадать. Основной удар был нанесен по АН СССР (ряд учёных был уволен из Академии по различным обвинениям). В 1929 году было сфабриковано «Академическое дело», среди фигурантов которого были академики Н. П. Лихачёв, С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле, профессора А. И. Андреев, М. Д. Присёлков и другие бывшие преподаватели историко-филологического факультета.

Исторический факультет ЛГУ

16 мая 1934 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О преподавании гражданской истории в школах СССР», сообщавшее о том, что с 1 сентября исторические факультеты откроются в МГУ и ЛГУ. Истфаку ЛГУ было отведено то здание, которое он занимает сегодня (Менделеевская линия В. О., 5). Изначально на факультете было 5 кафедр: истории СССР (её первым заведующим стал Б. Д. Греков), древней истории, истории Средних веков, новой истории, истории колониальных и зависимых стран, а в 1936 году после расформирования ЛИФЛИ и перевода на исторический факультет его преподавателей и студентов появились кафедры истории Древнего Востока и археологии, которые стали подготавливать специалистов по этим направлениям. Наряду со специальностью «историк», появилась специальность «историк-археолог». С этим периодом связаны имена М. И. Артамонова, С. Н. Валка, Б. Д. Грекова, С. И. Ковалёва, С. Я. Лурье, М. Д. Присёлкова, Н. Н. Пунина, В. И. Равдоникаса, И. И. Смирнова и многих других выдающихся историков, археологов, искусствоведов.

Вторая половина 1930-х годов ознаменовалась новым витком репрессий, ударивших и по Истфаку ЛГУ. Уже в 1935 году был арестован первый декан факультета Г. С. Зайдель, обвинённый в связях с Г. Е. Зиновьевым (вместе с деканом арестовали 12 преподавателей, названных «скрытыми зиновьевцами»), а в следующем году были арестованы ещё 10 преподавателей, в том числе и сменивший Зейделя на посту декана С. М. Дубровский. В 1937 году был арестован и третий декан А. К. Дрезен, обвинённый в том, что не сумел принять «срочные меры для ликви­дации троцкистской контрабанды». В результате репрессий лишились должностей и два следующих декана: К. А. Успенский и А. Л. Фрайман. После увольнения последнего должность декана занял М. Д. Присёлков, до этого репрессированный трижды.

В 1939 году на историческом факультете открылись философское и экономическое отделения, на основе которых в 1940 году были образованы философский и экономический факультеты ЛГУ. В 1944 году на базе филологического и исторического факультетов был воссоздан восточный факультет университета.

С дальнейшим периодом, характеризовавшимся расцветом факультета, связано имя Владимира Васильевича Мавродина, работавшего на историческом факультете с 1934 года. Мавродин руководил факультетом дважды (с 1940 по 1949 и с 1959 по 1971 годы). Несмотря на сложную политическую ситуацию и административное преследование многих учёных, Мавродин сумел собрать на факультете мощный профессорско-преподавательский состав, среди которого в 1930—1940-е годы были 4 действительных члена и 3 члена-корреспондента АН СССР.

Удар по факультету нанесло начавшееся в 1949 году «Ленинградское дело». С делом связано отстранение В. В. Мавродина и арест (в сентябре 1949 года) следующего декана — Н. А. Корнатовского. Было закрыто археологическое отделение факультета. Факультетом последовательно руководили заведующая кафедрой истории Древней Греции и Рима К. М. Колобова (1949—1951) и заведующий кафедрой истории Нового и Новейшего времени В. Г. Ревуненков. В 1950-х годах на факультете впервые появляются иностранные студенты из стран Европы, Азии, Африки и Америки.

В 1959 году на деканский пост вернулся В. В. Мавродин. 1960-е и 1970-е годы характеризовались развитием факультета, созданием трёх новых кафедр и новых научных центров, открытием вечернего отделения, а также формированием нового поколения «петербургской исторической школы». В 1963 году появилась кафедра истории КПСС, которая сразу стала занимать ведущее положение среди кафедр факультета. В. А. Ежов являлся в 1971—1982 годах одновременно и заведующим этой кафедрой и деканом факультета. Уже в 1980-х годах студенты кафедры получали повышенную стипендию, а позднее для кафедры истории КПСС открылась отдельная специальность. На кафедре также было открыто заочное отделение, благодаря чему около половины всех студентов исторического факультета специализировались по истории КПСС.

Современность

Последнее двадцатилетие XX века связано с именем Игоря Яковлевича Фроянова, бывшего деканом с 1982 по 2001 год и долгое время заведовавшим кафедрой истории СССР, а затем — истории России. Он внёс большой вклад в развитие исторической науки и формирование новой концепции изучения Древней Руси. В 2002 году факультет возглавил А. Ю. Дворниченко, также яркий представитель петербургской исторической школы.

С 2001 года заслуженным учёным факультета присуждается звание «Почётный профессор СПбГУ». На данный момент его удостоены: д.и.н. Г. Л. Курбатов (2001), д.и.н. Г. Л. Соболев (2004), д.и.н. А. Д. Столяр (2004), д.и.н. В. А. Якубский (2009), д.и.н. Э. Д. Фролов (2010), д.иск. Н. Н. Калитина (2011), д.иск. Т. В. Ильина (2013) и д.и.н. С. Г. Кащенко (2015).

На факультете открыто 4 специальности («история», «искусствоведение», «музеология», «туризм»). Сейчас в структуру факультета входят 17 кафедр, образующие пять профилей обучения («Отечественная история», «Всеобщая история», «Археология», «Этнография» и «История культуры»), аспирантура и докторантура, 10 научных центров, открыт малый факультет. Обучение ведется на дневном, вечернем, заочном отделениях на госбюджетной основе и договорной (платной). Кроме того, исторический факультет предоставляет широкий спектр довузовских образовательных услуг: на факультете работают подготовительные курсы, готовящие абитуриентов к вступительным экзаменам, а также по программе ЕГЭ; кроме того функционирует Малый исторический факультет для учеников 8—10 классов.

С 2008 года Истфак проводит проект «исторический профильный класс». Первой участницей проекта стала Гимназия № 27. Задача этого проекта в установлении тесных контактов между средним и высшим образованием. Факультет готовится к привлечению в проект новых школ-участниц из Санкт-Петербурга, Ленинградской области и других регионов. С 2010 года Исторический факультет в рамках Болонского процесса перешел к обучению студентов по программе бакалавриата и магистратуры по всем специальностям (ранее это не распространялось на специальность «история»). С сентября 2011 года на факультете по инициативе профессора А. Х. Даудова была создана кафедра истории народов стран СНГ.

26 сентября 2011 года декан факультета А. Ю. Дворниченко после 10-летнего пребывания в должности сложил с себя полномочия. Обязанности декана временно исполнял доцент кафедры этнографии и антропологии И. И. Верняев. 5 октября приказом ректора исполняющим обязанности декана до проведения официальных выборов был назначен профессор А. Х. Даудов, а выборы декана назначались на 28 мая 2012 года. На заседании Учёного совета А. Х. Даудова избрали деканом исторического факультета.

Проект слияния с философским факультетом, создание института и протесты

14 ноября 2013 года в прессе впервые появились сообщения о возможности слияния исторического и философского факультетов. Согласно информации со ссылкой на представителя СПбГУ, с 1 января 2014 года на базе двух факультетов должен был начать работу Институт истории и философии СПбГУ[3]. Решение о реорганизации было принято учёными советами обоих факультетов, однако многие студенты и ряд преподавателей отнеслись к этой идее резко критически.

Студенты исторического факультета создали «ВКонтакте» группу «Мы против слияния факультетов СПбГУ», после чего было решено направить ректору университета Н. М. Кропачеву петицию, в которой значилось требование всестороннего и всеобщего обсуждения проекта будущего института. Также были проведены одиночные пикеты[4]. В числе преподавателей, поддержавших протесты, были заведующие кафедрами исторического регионоведения (Ю. В. Кривошеев), музеологии (А. В. Майоров), истории славянских и балканских стран (А. И. Филюшкин), председатель Научной комиссии факультета И. И. Верняев и другие.

5 декабря 2013 года на площади Сахарова предполагалось провести митинг против создания Института, но он не был санкционирован в связи с запретом проводить митинги вблизи учебных заведений. 3 декабря учёный совет философского факультета отказался от идеи объединения с историческим и объявил о намерении создать Институт философии. 5 декабря состоялось заседание учёного совета исторического факультета, где было решено преобразовать факультет в Институт истории СПбГУ[5].

Институт истории СПбГУ (с 2014)

13 января 2014 года состоялось заседание Учёного совета СПбГУ, на котором было принято решение о создании трёх новых подразделений: Института наук о Земле, Института «Высшая школа менеджмента» и Института философии[6]. 27 января было объявлено о создании Института истории СПбГУ[7].

28 апреля 2014 года приказом и. о. ректора исторический факультет получил название Институт истории СПбГУ[8]. Директором Института был назначен А.Х.Даудов[9].

В конце 2014 года в структуре Института произошел ряд изменений, главным из которых стало слияние кафедр Истории народов стран СНГ и Истории предпринимательства и менеджмента (с ликвидацией последней)[10]. Заведующим кафедрой был назначен В.Л. Пянкевич (бывший зав.кафедрой Истории предпринимательства и менеджмента), сменивший на этом посту директора Института А.Х. Даудова.

Кафедры и научные центры

Специальность: история

Специальность: искусствоведение

  • Кафедра истории русского искусства (заведующий — к.иск. Е. В. Ходаковский)[23]
  • Кафедра истории западноевропейского искусства (заведующая — д.иск. А. А. Дмитриева)[24]

Специальность: музеология

Также в институте есть общеуниверситетская кафедра преподавания истории на естественных и гуманитарных факультетах (заведующий — д.и.н. Ю. В. Тот)[26].

Научные центры:

  • Центр истории и теории исторической науки
  • Центр антиковедения (руководитель — профессор Э. Д. Фролов)
  • Центр изучения ранних религий и античного христианства
  • Центр по изучению военной истории (руководитель — доцент Е. В. Ильин)
  • Центр по изучению политических партий и общественных движений России
  • Центр этнологических исследований Северо-запада России
  • Центр исследований Петербурга и региона
  • Центр изучения истории Украины (руководитель — профессор Т. Г. Таирова (Яковлева))
  • Центр изучения исторической психологии (руководитель — доцент В. В. Василик)
  • Центр истории Санкт-Петербургского университета (руководитель — доцент Е. А. Ростовцев)

Исторический институт осуществляет приём в аспирантуру по следующим специальностям:

  • 07.00.02 — Отечественная история
  • 07.00.03 — Всеобщая история
  • 07.00.06 — Археология
  • 07.00.07 — Этнография, этнология и антропология
  • 07.00.09 — Историография, источниковедение и методы исторического исследования
  • 17.00.09 — Теория и история искусств
  • 24.00.03 — Музееведение, консервация и реставрация историко-культурных объектов

Руководители факультета и института

О деканах историко-филологического факультета (1819—1919) см. Список деканов Историко-филологического факультета СПбУ

Деканы факультета общественных наук (ФОН)

Директора факультета языкознания и материальной культуры (Ямфак), Историко-лингвистического института (ЛИЛИ) и Института филологии, литературы и истории (ЛИФЛИ)

Деканы исторического факультета

Директора Института истории

Известные студенты и выпускники

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Институт истории СПбГУ"

Примечания

  1. [history.spbu.ru/institut/istoriya-fakulteta.html Сайт Исторического факультета СПбГУ — История факультета]
  2. Гришина Н. В. Историки «старой школы»: проблема вживания в советскую действительность // Историк в меняющемся пространстве российской культуры. Челябинск, 2006.
  3. [sptoday.ru/2013_11_14/spbgu-otkazyvaetsya-ot-pyati-fakultetov-v-polzu-trex-institutov/ СПбГУ отказывается от пяти факультетов в пользу трёх институтов — «Петербург сегодня».]
  4. [www.fontanka.ru/2013/12/05/125/ Историки и философы не захотели жить вместе.]
  5. [www.fontanka.ru/2013/12/05/159/ В СПбГУ вместо истфака появится Институт истории.]
  6. [spbu.ru/news-spsu/19844-sostoyalos-dekanskoe-soveshchanie-13-yanvarya Состоялось деканское совещание 13 января.]
  7. [spbu.ru/news-spsu/19908-sostoyalos-zasedanie-uchenogo-soveta-spbgu-27-yanvarya Состоялось заседание Учёного совета СПбГУ 27 января.]
  8. [spbu.ru/images/orders/2153.pdf Приказ о переименовании исторического факультета СПбГУ]
  9. [guestbook.spbu.ru/ru/direktory-institutov/daudov-abdulla-khamidovich.html.]
  10. [history.spbu.ru/sng-o-kafedre.html О кафедре истории народов стран СНГ.]
  11. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/50/75 Кафедра истории России с древнейших времён до XX века ]
  12. [history.spbu.ru/index.php?chpu=nir Кафедра новейшей истории России]
  13. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/52 Кафедра источниковедения истории России]
  14. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/53 Кафедра исторического регионоведения]
  15. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/54 Кафедра истории Древней Греции и Рима]
  16. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/55 Кафедра истории Средних веков]
  17. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/56 Кафедра всеобщей истории Нового и Новейшего времени]
  18. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/57 Кафедра истории славянских и балканских стран]
  19. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/58 Кафедра истории западноевропейской и русской культуры]
  20. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/61 Кафедра археологии]
  21. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/46/62 Кафедра археографии и архивоведения]
  22. [history.spbu.ru/index.php?chpu=1/3/1701 Кафедра истории народов стран СНГ]
  23. [history.spbu.ru/ri-o-kafedre.html Кафедра истории русского искусства]
  24. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/47/64 Кафедра истории западноевропейского искусства]
  25. [history.spbu.ru/index.php?chpu=rus/10/34/42/48/65 Кафедра музеологии]
  26. [history.spbu.ru/index.php?chpu=kafedra_prepodavaniya Общеуниверситетская кафедра преподавания истории на естественных и гуманитарных факультетах]
  27. [www.peterhofmuseum.ru Официальный сайт Государственного музея-заповедника "Петергоф"]

Литература

  • Валк С. Н. Историческая наука в Ленинградском университете за 125 лет // Валк С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб.,2000. С.7-106. (первое издание — Труды юбилейной сессии ЛГУ. Секция исторических наук. Л.,1948. С.3-79).
  • Брачев В. С., Дворниченко А. Ю. Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета (1834—2004). СПб.,2004.
  • Дворниченко А. Ю. Владимир Васильевич Мавродин : Страницы жизни и творчества. СПб. : Филол. фак. СПбГУ, 2001. 191 с. (История науки, персоналии). ISBN 5-8465-0039-0.
  • Исторический факультет Санкт-Петербургского университета, 1934—2004 : Очерк истории. СПб., 2004. 387, [2] с., [12] л. ил. ISBN 5-288-03515-6.
  • Ростовцев Е. А., Баринов Д. А. [history.spbu.ru/files/departments/ist-ross-s-dr-vrem/sotrudniki/rostovtsev/Fakultet.pdf Историко-филологический факультет Петербургского университета: проблемы коллективной биографии (1819—1917) // Клио. 2013. № 10 (82). С. 36-41.]

Ссылки

  • [history.spbu.ru/ Сайт Института истории]
  • [bioslovhist.history.spbu.ru/%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C-%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2-%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D1%82-%D0%BF%D0%B5%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B1%D1%83%D1%80%D0%B3%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D1%83%D0%BD%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82%D0%B0-xviii-xx-%D0%B2%D0%B2.html Словарь историков Санкт-Петербургского университета XVIII-XX вв.]

Координаты: 59°56′37″ с. ш. 30°17′57″ в. д. / 59.943639° с. ш. 30.299417° в. д. / 59.943639; 30.299417 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.943639&mlon=30.299417&zoom=17 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Институт истории СПбГУ

Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей: