Исторический вестник

Исторический вестник
Специализация:	исторический и литературный журнал
Периодичность:	ежемесячник
Язык:	русский
Адрес редакции:	Санкт-Петербург (1880—1917) Москва (с 2012)
Главный редактор:	Б. Б. Глинский (1880—1917) А. А. Горский и др. (с 2012)
Издатель:	Б. Б. Глинский
Страна:	Российская империя Российская империя Россия Россия
История издания:	с 1880 по 1917 гг., с 2012
Объём:	25 печ. лист.
Тираж:	13000
ISSN печатной версии:	[www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2411-1511&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2411-1511]
Исторический вестник в Викитеке

«Истори́ческий ве́стник» (рус. дореф. Историческій Вѣстникъ) — русский ежемесячный историко-литературный журнал. Издавался в Санкт-Петербурге с 1880 по 1917 годы. С 2012 года продолжил издаваться в Москве.

Возникновение журнала и его развитие

Журнал был основан А. С. Сувориным и С. Н. Шубинским с целью «знакомить читателей в живой, общедоступной форме с современным состоянием исторической науки и литературы в России и Европе». Издание журнала было разрешено министром внутренних дел 14 июля 1879 года без предварительной цензуры. Первоначальная цена за 12 номеров составляла 10 руб. Первая книга «Исторического вестника» вышла 1 января 1880 года. Инициатором издания, его вдохновителем и многолетним редактором стал С. Н. Шубинский (1880—1913). Получив неудачный опыт редактирования своего первого исторического журнала («Древняя и Новая Россия») (1875—1879 гг.), он пытается основать новый журнал, сделав его более популярным, общедоступным, интересным не только для узкого круга профессиональных историков. Ему не сразу удалось заинтересовать своим предприятием А. С. Суворина. В первые годы своего существования журнал был убыточным: в 1880—1882 гг. журнал издавался тиражом 3250 экз., в 1885 году — 4000 экз. В этом году журнал перестал быть убыточным. В 1887—1888 гг. журнал издавался тиражом 5200 экз. К 1890 году все ранее понесённые издержки покрылись прибылью. Журнал приобрёл устойчивую популярность среди читателей, заняв прочное место в «триумвирате» русских исторических журналов наряду с «Русским архивом» и «Русской стариной», опережая их по количеству подписчиков. Отличием «Исторического вестника» было то, что он не помещал на своих страницах необработанных, («сырых») материалов. С другой стороны, журнал приближался по своему типу к журналам общелитературного образца, сочетая в себе коммерческий успех и доступное изложение материала, поэтому сравнение его со своими убыточными предшественниками было бы не вполне корректно. К 1914 году журнал уже насчитывал 13 тыс. подписчиков. Вышло 147 тт. Каждый том состоял из трёх ежемесячных выпусков, имел свою нумерацию страниц, оглавление, список иллюстраций. Следующим редактором журнала стал его многолетний сотрудник Б. Б. Глинский (1913—1917), приложивший все силы для того, чтобы сохранить традиции первого редактора журнала. С этого времени секретарём редакции становится молодой сотрудник Д. А. Масляненко, ведущий в журнале отдел «Смесь», а с начала Первой мировой войны — рубрику «Историческая летопись», в которой обозревались текущие события с европейского театра военных действий.

Разделы и характер публикаций

Как писал Б. Б. Глинский, «Н. И. Костомаров, К. Н. Бестужев-Рюмин, Е. Е. Замысловский, А. Г. Брикнер, И. Е. Забелин, А. Н. Корсаков, Л. Н. Майков и многие другие, принявшие участие на первых порах в организуемом С. Н. Шубинским журнале, принесли с собою хотя и почтенную, но очень тяжёлую научную артиллерию… Журналу грозила участь, может быть, очень почтенная, но несколько специализированная, — обслуживать интересы избранной аудитории». Чтобы сделать журнал более привлекательным для широкого читателя, Шубинский публикует историческую беллетристику, литературную критику, компендиум и компиляцию, а также умеренную публицистику, одновременно исторические интересы распространяются на события западноевропейской жизни: В. Р. Зотов, Е. М. Гаршин, А. И. Кирпичников, В. А. Тимирязев и т. д. Большой популярностью пользовались отделы «Смесь», «Заграничные исторические новости и мелочи», «Библиография», «Некрологи». В серьёзных статьях редакция стремилась к популярности изложения и занимательности. Это отличало журнал от «Русского архива» П. И. Бартенева и «Русской старины» М.Семевского. В каждом номере журнала печатался портрет и несколько рисунков. Общее направление журнала можно охарактеризовать как консервативно-монархическое.

Дневники и воспоминания

Один из наиболее обширных отделов издания представлял собою воспоминания. Здесь в разные годы были напечатаны «Дневник В. И. Аскоченского», «Записки К. А. Полевого», «Из семейной хроники Л. Н. Павлищева», «Воспоминания А. Я. Головачевой (Панаевой)», «Воспоминания В. А. Соллогуба», «Записки Н. П. Игнатьева», мемуары И. А. Арсеньева и мн. др.

История литературы

В этом разделе печатались исследования А. К. Бороздина, М. И. Сухомлинова, А. И. Кирпичникова, В. Я. Стоюнина, А. И. Незеленова, А. П. Пятковского, А. Д. Галахова, М. В. Шевлякова и мн. др. Немало также исследований и статей было помещено по политической и церковной истории России, в обработке И. E. Забелина, Д. И. Иловайского, Д. А. Корсакова, И. И. Дубасова, С. Н. Шубинского и др.

Археология, география и этнография

Работы из области археологии и описание местностей по большей большей части носили случайный характер. Здесь выделяются работы В. Е. Рудакова и А. А. Миронова. В нынешнее время особый интерес представляют своеобразные «репортажи» из многочисленных русских и зарубежных православных монастырей, которые время от времени появлялись на страницах журнала. Русская церковная старина уже в то время представлялась историкам предметом бережного и заботливого отношения к своей истории. См. статьи А. А. Титова: «Никитский монастырь», «Белогостицкий монастырь», «Ростовский Троицкий Варницкий монастырь», А. Г. Слёзскинского: «Кириллов монастырь», Г. П. Миллера: «Киево-Выдубицкий Свято-Михайловский монастырь» и т. д.

Беллетристика

Раздел беллетристики был новостью в историческом журнале. Но это было то новшество, которое и принесло популярность изданию. Замечательная плеяда русских писателей, писавшая на исторические темы, до этого разрозненная по разным журналам, отныне собралась под одной обёрткой. Русские «вальтер скотты» и были в первую очередь залогом денежного успеха «Исторического вестника», а издатели, таким образом, метко угадали стремление нового читающего поколения к облегчённому историческому чтению. Здесь встретились произведения гр. Е. А. Салиаса, Д. Л. Мордовцева, Г. П. Данилевского, Н. И. Костомарова, В. С. Соловьёва, Е. П. Карновича, П. Н. Полевого, В. П. Буренина, Н. И. Мердер (Н. Северин), Р. И. Сементковского. Особняком стоят произведения, ставшие классикой русской литературы и украшением журнала: рассказы и очерки Н. С. Лескова, С. Н. Терпигорева (Атавы). Впоследствии историческая беллетристика дополнилась бытовой беллетристикой (П. П. Гнедич, И. И. Ясинский, И. Н. Потапенко) и мн. др.

В приложении к журналу печатались иностранные романы.

Дополнительные разделы

Раздел библиографии произведений русской и иностранной исторической литературы составлялся несколькими десятками рецензентов, среди которых были как профессора и академики, так и регулярные сотрудники журнала, занимавшиеся исключительно рецензированием. Координацией их работы для исключения дублирования рецензий занимался лично С. Н. Шубинский.

Раздел некрологов составлялся очень подробно, нередко некролог представлял из себя небольшой исторический очерк. Благодаря своему особому положению в журналистике, журналу удалось у себя поместить некролог Н. Г. Чернышевского (автор — А. И. Фаресов). Это был единственный некролог писателя, на имя которого в печати был наложен запрет. Кроме того, в ежегодном обзоре Д. Д. Языковым составлялся обзор жизни и деятельности писателей, умерших в предшествующих годах.

В конце журнала следовали новости, исторические материалы и документы, имеющие общий интерес, смесь, заметки и поправки, где зачастую вспыхивала полемика между мемуаристами. С. Н. Шубинский представлял возможность высказаться всем. А. С. Суворин, по его признанию, начинал читать журнал с конца.

Продолжение Исторического вестника

Издание

В 2012 году в Москве под редакцией А. А. Горского был издан 1-й номер (том) нового Исторического вестника под общим его названием «Начало русской государственности», который одновременно обозначен и 148 томом, так как по замыслу издателей он является продолжением дореволюционного издания. На продолжение издания новых выпусков Исторического вестника по словам его создателей подтолкнула геополитическая ситуация в мире, в которой история в данное время во многом актуализирована политикой. При этом, как отметил председатель редакционного совета Е. И. Пивовар:

«Мы должны не только вежливо и настойчиво указывать нашим уважаемым соседям на свои исторические права, но и сами уходить от искушения искусственного удревнения собственной истории или присвоения чужой».

Изначально издание планировалось завершить в том же году 2-м [149] томом «Терроризм в России в начале XX века», однако в следующем 2013 году Исторический вестник продолжил издаваться.

Редакция

Под общей редакцией: 1-й [148] и 10-й [157] тома — А. А. Горского, 2-й [149] том — С. В. Девятова, 3-й [150] том — И. В. Курукина, 8-й [155] том — В. Ж. Цветкова.

Главная редакция журнала

• А. Э. Титков ― главный редактор; кандидат исторических наук.
• Д. В. Климов (1-й [148] — 8-й [155] тома) ― заместитель главного редактора; кандидат исторических наук.
• Ф. Г. Тараторкин (9-й [156] — 10-й [157] тома) ― заместитель главного редактора; кандидат исторических наук.
• И. Я. Керемецкий ― заместитель главного редактора (художественный редактор); член Творческого союза художников России.
• Е. А. Радзиевская ― учёный секретарь.
• Т. Лефко ― редактор английской версии.

Редакционный совет

• Е. И. Пивовар ― председатель редакционного совета; ректор РГГУ, профессор, член-корреспондент РАН.

Члены редакционного совета

• А. А. Горский ― доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник.
• С. В. Девятов ― доктор исторических наук, советник директора ФСО России, заведующий кафедры истории россии XIX—XX вв. исторического факультета МГУ им. Ломоносова.
• Д. Р. Жантиев (8-й [155] — 10-й [157] тома) ― кандидат исторических наук, доцент Института стран Азии и Африки МГУ им. Ломоносова.
• С. М. Исхаков ― доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.
• И. В. Курукин ― доктор исторических наук, профессор РГГУ.
• А. Э. Титков ― кандидат исторических наук, главный редактор журнала «Исторический вестник».

Список томов

• Т. 1 [148] — Начало русской государственности (2012)
• Т. 2 [149] — Терроризм в России в начале XX века (2012)
• Т. 3 [150] — Романовы: Династия и эпоха (2013)
• Т. 4 [151] — История — свидетельница времён (2013)
• Т. 5 [152] — Жизнь в тени вождей (2013)
• Т. 6 [153] — История — свидетельница времён (2013)
• Т. 7 [154] — Литва, Русь и Польша XIII—XVI веков (2014)
• Т. 8 [155] — Первая мировая война. 1914 год (2014)
• Т. 9 [156] — История — свидетельница времён (2014)
• Т. 10 [157] — Монгольские завоевания и Русь (2014)

Интересные факты

Гонорары в журнале были настолько невелики, что сам Шубинский предпочитал публиковаться в более высокооплачиваемых органах: в газете «Новое время» или в журнале «Нива».

С. Н. Шубинский невольно способствовал появлению одной исторической мистификации на страницах своего журнала. В его бумагах историк М. Д. Эльзон обнаружил заметку некоего Н. Ноневича, который писал Шубинскому, что воспоминания католического монаха М. Лавриновича «Вильна 1812», опубликованные в «Историческом вестнике» в 1897 году (№ 12), описывающие бегство русских и вступление в город французов, на самом деле являются главой из опубликованной ранее, ещё в 1880 году, повести Игнацы Ходзько «Записки квестара». Возможно, Шубинский увидел в заметке Ноневича угрозу респектабельности своего журнала и не опубликовал это разъяснение. Мистификация просуществовала до 1980-х годов, ещё в 1977 году П. А. Зайончковский в монументальном труде «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях» ссылался на подделку М. Лавриновича как на исторический документ.

Литература

• Городецкий Б. М. (сост.) Систематический указатель содержания «Исторического вестника» за 25 лет (1880—1904). — СПб., 1908.
• Рудаков В. Е., Мартемьянов Т. А. Систематический указатель содержания «Исторического вестника» за семь лет. 1905—1911. — Пг., 1915.
• Исторический Вестник // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Большая советская энциклопедия

Ссылки

• [book-old.ru/BookLibrary/00502-Istorichskiy-Vestnik.html Библиотека Царское Село, тома Исторического Вестника, PDF]
• [starieknigi.info/index/IV.htm Исторический вестник в PDF]. // starieknigi.
• [web.archive.org/web/20100518163648/intueri.narod.ru/raritet/raritet_03.htm Раритетные издания]

Отрывок, характеризующий Исторический вестник

Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.