Исторические источники

В российском источниковедении получили распространение два определения исторического источника.

Истори́ческие исто́чники — весь комплекс документов и предметов материальной культуры, непосредственно отразивших исторический процесс и запечатлевших отдельные факты и свершившиеся события, на основании которых воссоздается представление о той или иной исторической эпохе, выдвигаются гипотезы о причинах или последствиях, повлёкших за собой те или иные исторические события.

Истори́ческий исто́чник — продукт (материально реализованный результат) целенаправленной человеческой деятельности, используемый для получения данных о человеке и обществе, в котором он жил и действовал.

Классификация источников

Существует несколько подходов к общей классификации исторических источников. В XIX веке в Европе была распространена классификация источников на остатки и предания.

И. Дройзен

Одним из первых детальную классификацию исторических источников предложил немецкий историк XIX века И. Дройзен. Он разделил все многообразие продуктов целенаправленной человеческой деятельности на исторические остатки и исторические предания (исторические традиции).

Согласно Дройзену, речь, письмо, изображение — составляют историческую традицию. Она подразделяется на устную (песнь, сага, рассказ, легенда, анекдот, пословицы, крылатые слова), письменную (генеалогические таблицы, исторические надписи, мемуары, брошюры, газеты и т. п.) и изобразительную (географические карты, иконография исторических личностей, планы городов, рисунки, живопись, скульптура).

По мнению Дройзена, непосредственными результатами самих событий являются так называемые остатки:

• Произведения всех наук, ремесел, искусств, свидетельствующие о потребностях, способностях, взглядах, настроениях, состояниях;
• Данные языка;
• Обычаи, нравы, учреждения;
• Монументы;
• Деловые акты, протоколы, делопроизводственные и всевозможные административные документы.

Л. Н. Пушкарёв

Историк Л. Н. Пушкарёв подразделял исторические источники на типы, роды, виды. Тип, по Л. Н. Пушкарёву, «это высшая систематическая категория». Отличительной чертой типа является сам принцип хранения. Пушкарёв выделил следующие три типа исторических источников:

1. Письменные;
2. Вещественные;
3. Этнографические;

Тип «письменные» исторические источники подразделялся на два рода:

1. Документальные;
2. Повествовательные;

Документальные исторические источники воплощают в себе действительность, а повествовательные отображают её через сознание их авторов.

Виды — еще более мелкая градация. Под видом Пушкарёв понимает «исторически сложившийся комплекс письменных источников, для которых характерны сходные признаки их структуры, их внутренней формы».

С. О. Шмидт

В 1985 году С. О. Шмидтом была предложена другая схема классификации источников по типам и подтипам.

1. Вещественные источники во всем их многообразии (от памятников археологии до современных машин и предметов бытового обихода).

2. Изобразительные источники:

А) художественно-изобразительные (произведения изобразительного искусства, искусства кино и фотографии);

Б) изобразительно-графические;

В) изобразительно-натуральные (прежде всего фотографии, кинокадры).

3. Словесные источники:

А) разговорная речь;

Б) памятники устного творчества (фольклор);

В) письменные памятники (включая эпиграфические) во всем многообразии содержания и формы — видов и разновидностей. К этому типу относятся и все фонодокументы, в той или иной мере фиксирующие «речь» человека.

4. Конвенционные источники во всем их многообразии. Сюда можно отнести все условные обозначения графическими знаками (ноты, знаки математической, химической и др. символики).

5. Поведенческие источники. Визуально наблюдаемые (или воспроизводимые) обычаи и обряды (ритуалы) — коллективные и индивидуальные действия (трудовые, семейно-бытовые, праздничные и пр.)

6. Звуковые или аудиальные источники (это звуки в широком и узком смысле).

Намеренные и ненамеренные письменные источники

Исторические источники также делят на намеренные и ненамеренные. Марк Блок в качестве примера намеренного источника приводит «Историю» Геродота, а в качестве примера ненамеренного источника — древнеегипетский погребальный папирус. Таким образом намеренные источники — это те источники, которые создавались с расчётом на то, что их будут изучать потомки. Примеры намеренных источников — хроники, мемуары. Ненамеренные источники не предназначались для потомков. Примеры ненамеренных источников — деловая переписка, служебные документы. С точки зрения историка, оба типа источников имеют свои преимущества и недостатки. Намеренные источники как правило передают хронологию исторических событий и их связь. В то же время эти источники часто ангажированы. Ненамеренные источники часто фрагментарны, но они дают историку те сведения, которые отсутствуют в намеренных источниках (например по причине того, что современники не считали эти сведения достаточно значимыми для передачи потомкам). Подчеркивая важность источников, Марк Блок поставил вопрос об обязательном включения в книги по истории глав об источниках и методах их изучения.

В качестве исторических источников, как правило, выступают первоисточники, на основании которых создаются вторичные источники, однако иногда и вторичный источник может выступать в качестве первичного, поэтому некоторые исследователи затрудняются сформулировать точное определение первичного и вторичного источника.

По словам Мишеля Фуко:

Все более и более полное сбережение письменных источни­ков, учреждение архивов, их упорядочивание, реорганизация библиотек, создание каталогов, репертуаров, инвентариев пред­ставляют собой в конце классической эпохи нечто большее, чем просто новую восприимчивость ко времени, к своему прошлому, к глубинным пластам истории; это способ введения в уже сфор­мировавшийся язык и в оставленные им следы того же самого порядка, который устанавливают между живыми существами. Именно в этом зарегистрированном времени, в этом разбитом на квадраты и пространственно-локализованном становлении, историки XIX века возьмутся за написание наконец «верной» истории, то есть освобожденной от классической рационально­сти, от её упорядоченности и от её теодицеи, — истории, отдан­ной во власть неистовой силе вторгающегося времени.

— Мишель Фуко

Работа с источниками

Извлекая информацию из источника, исследователь должен помнить два существенных момента:

• Источник дает лишь ту информацию, которую в нём ищет историк, он отвечает лишь на те вопросы, которые историк ставит перед ним. И полученные ответы всецело зависят от заданных вопросов.
• Письменный источник передает события через мировосприятие автора, его создавшего. Это обстоятельство имеет важное значение, ибо то или иное понимание картины мира, существующее в сознании создателя источника, так или иначе воздействует на те данные, которые он фиксирует.

Так как исторические источники различных видов создаются людьми в процессе осознанной и целенаправленной деятельности и служили им для достижения конкретных целей, то они несут ценную информацию о их создателях и о том времени, когда были созданы. Чтобы извлечь эту информацию, необходимо понимать особенности и условия возникновения исторических источников. Информацию из источника важно не только извлечь, но и критически оценить, а также правильно интерпретировать.

Интерпретация источников

Интерпретацию проводят с целью установить (в той или иной мере, в какой это возможно с учетом временной, культурной, любой другой дистанции, разделяющей автора произведения и исследователя) тот смысл, который вкладывал в письменный источник его автор. От интерпретации исследователь переходит к анализу его содержания. На этом этапе становится необходимым взглянуть на источник и его свидетельства глазами современного исследователя — человека другого времени. Исследователь раскрывает всю полноту социальной информации вокруг источника, решает проблему её достоверности. Он выдвигает аргументы в пользу своей версии правдивости свидетельств, и обосновывает свою позицию.

По мнению историка Марка Блока, сами по себе источники ничего не говорят. Историк, изучающий источники, должен искать в них ответ на какой-либо определённый вопрос. В зависимости от постановки вопроса источник может сообщать разную информацию. Блок приводит в качестве примера жития святых эпохи раннего Средневековья. Эти источники как правило не содержат достоверных сведений о самих святых, зато они проливают свет на образ жизни и мышления своих авторов.

Примеры интерпретации источников

Историк культуры Владимир Библер считал, что вместе с созданным когда-то руками человека историческим источником из прошлого в наше время попадает «фрагмент прошедшей действительности». После позитивной идентификации источника исследователь начинает заниматься реконструктивной работой: сопоставлением с уже известными источниками, мысленной достройкой, заполнением лакун, исправлением искажений и очисткой от более поздних напластований и субъективных интерпретаций. Главным для историка является определить, действительно ли описанное в источнике или донесенное им событие — факт, и что этот факт действительно был или происходил. В результате, историк расширяет попавший в наше время фрагмент прошедшей действительности и как бы увеличивает его «историческую площадь», более полно реконструрирует сам источник, углубляет его истолкование и понимание, а в итоге — увеличивает историческое знание:

Расшифровывая исторический факт, мы включаем в современную действительность фрагменты действительности прошедшей и тем самым раскрываем историзм современности. Мы сами развиваемся как культурные субъекты, то есть субъекты, прожившие долгую историческую жизнь (100, 300, 1000 лет). Мы действуем как исторически памятливые субъекты.

Владимир Библер приводит следующий пример. В 1952 году на Неревском раскопе в Новгороде студенты-археологи МГУ во главе с A. B. Арциховским среди целого ряда берестяных грамот XII—XIV веков обнаружили грамоту № 46 с надписью:

Н В Ж П С Н Д М К З А Т С Ц Т…

Е Е Я И А Е У А А А Х О Е И А . . .

Несмотря на то, что правая часть надписи не сохранилась, попытки расшифровать грамоту оказались успешными. Оказывается, что нужно было читать её по вертикали, приставляя к букве верхней строчки — букву нижней, а затем начинать все сначала, и так до последней буквы. Часть недостающих букв была восстановлена по смыслу. Непонятная надпись была шуткой новгородского школяра, написавшего: «Невежа писа не дума каза, а хто се цита…» — «Незнающий написал, недумающий показал, а кто это читает…». В результате работы с куском бересты исследователь не только расшифровал надпись, но и получил представления о характере людей и культуре того времени. Он также генерировал новое знание о древнерусской культуре и о психологии людей исследуемой эпохи, или, словами Библера, расширил площадь фрагмента прошлого:

…в нашем времени теперь присутствует (в качестве факта) именно такая, действительно осмысленная берестяная грамота. Присутствует и актуально существует кусок быта XII в. вместе с характерным грубоватым юмором, розыгрышем, «обрывком» взаимоотношений.

Условия успешной работы с источниками

Широта исторического взгляда была отражением широты его исторического образования. В области русской истории трудно быть специалистом более Соловьева. Не много будет после него ученых, которым удастся так последовательно и полно изучить источники нашей истории. Но Соловьев не закапывался в свою специальность. В этом отношении он — поучительный образец, особенно для занимающихся отечественной историей, между которыми часто проявляется наклонность уединяться в своей цеховой келье.

— В. О. Ключевский

Многие историки предупреждают об опасности фетишизации источников. Следует помнить, что источники — это всего лишь рабочий материал для историка, а их анализ и критика закладывают базу для исследования. Основной же этап в работе историка начинается на стадии интерпретации источника в контексте его времени и осмысления отдельно взятого источника в комплексе с другими данными для производства нового исторического знания.

Говоря об исторических источниках, И. Дройзен постоянно подчеркивал их неполноту и фрагментарность, не позволяющую воссоздать пол­ную картину прошлого. Он призывал проводить перекрестный анализ различных видов источников, чтобы избежать их неправильной трактовки. В качестве меры достоверности исследова­ния Дройзен предлагал признать четкость в обозначении пробелов и возможных ошибок.

Для успешной работы с историческими источниками от историка требуется не только кропотливость и непредвзятость, но и глубокие знания предмета исследования и широкий культурный кругозор. В качестве примера плодотворной работы историка с источниками можно привести Сергея Михайловича Соловьева, автора 29-томной «Истории России». В. О. Ключевский так писал о нём:

См. также

• Источниковедение
• Источники по истории Африки

Литература

• Бескровный Л. Г. Очерки по источниковедению военной истории России. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957. — 452 с.
• Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. — М., 1986. — 254 с.
• Бокщанин А. Г. Источниковедение Древнего Рима. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. — 160 с.
• Григорьева И. В. Источниковедение новой и новейшей истории стран Европы и Америки. — М.: Высш. школа, 1984. — 335 с.
• Данилевский И. Н., Кабанов В. В. и др. Источниковедение. — М.: Росс. гос. гум. ун-т, 2004 . — 701 с. — ISBN 5-7281-0090-2
• Иванов Г. М. Исторический источник и историческое познание. — Томск: Изд-во ТГУ, 1973. — 250 с.
• Источниковедение: Теория. История. Методические источники российской истории: учеб. пособие / И. А. Данилевский В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. — М.: Изд-во Рос. гос. ун-та, 1998. — 702 с. — ISBN 5-7281-0090-2.
• Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика: Учебник / А. К. Соколов, Ю. П. Бокарев, Л. В. Борисова и др.; под ред. А. К. Соколова. — М.: Высш. школа, 2004. — 688 с. — ISBN 5-06-004521-8
• Источниковедение истории СССР / под ред. И. Д. Ковальченко. — 2-е изд. — М.: Высш. школа, 1981. — 496 с.
• Источниковедение Древней Греции (эпоха эллинизма) / под ред. В. И. Кузищина. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. — 240 с.
• Источниковедение истории Древнего Востока / под ред. В. И. Кузищина. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1962. — 381 с.
• Козлов В. П. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII—XIX веков. — М.: Аспект Пресс, 1996. — 272 с.
• Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории / Ин-т общественной мысли; подгот. текста: Р. Б. Казаков, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева; авт. коммент.: Т. В. Гимон, М. Ф. Румянцева. — М.: РОССПЭН, 2010 г. — 631 с. — В 2-х томах. — (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времён до начала XX века). Оригинал: Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. I—II. СПб., 1910—1913.
• Лихачев Н. П. Летописи и записи в рукописях и на книгах как генеалогический материал. — СПб.: Типография В. П. Мартынова, 1900. — 23 с.
• Лурье Я. С. Логические основы критики источника / Источниковедческие разыскания. 1985. АН Грузинской ССР. — Тбилиси, 1988.
• Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков: Учебное пособие / Отв. ред. В. И. Рутенбург. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1955. — 374 с. — 4000 экз. (в пер.)
• Пронштейн А. П. Методика работы над историческими источниками / А. П. Пронштейн, А. Г. Задера. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. — 82 с.
• Пушкарев Л. Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. — М.: Наука, 1975. — 282 с.
• Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка /Пер. с англ. — М: Издательство «Весь Мир», 2000. — 296 с. — ISBN 5-7777-0093-4
• Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР. Выпуск 1. С древнейшего времени до конца XVIII века. — М.: Издательство социально-экономической литературы, 1962. — 495 с.
• Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук: Пер. с фр. В. П. Визгина, Н. С. Автономовой / Вступ. ст. Н. С. Автономовой. — СПб., 1994. — 406 с. — ISBN 5-85962-021-7
• Шмидт С. О. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии. — М., Изд-во РГГУ, 1997 г. — ISBN 5-7281-0046-5
• Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. — М.: Высш. школа, 1986. — 240 с.

Отрывок, характеризующий Исторические источники

Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери: