Исторический роман

Истори́ческий рома́н — роман, построенный на историческом сюжете, который воспроизводит в художественной форме какую-либо эпоху, определённый период истории. В историческом романе историческая правда сочетается с художественной, исторический факт — с художественным вымыслом, настоящие исторические лица — с лицами вымышленными, вымысел помещён в пределы изображаемой эпохи. Всё повествование в историческом романе ведётся на фоне исторических событий.

История становления жанра

Зачатки исторического романа усматриваются в произведениях об Александре Македонском и о Троянской войне, написанных в первые века нашей эры и получивших широкое распространение в Средневековой Европе. Во французских псевдоисторических романах XVII века история была лишь фоном для изображения необычных приключений персонажей, а исторические факты нередко подменялись вымыслом (отсюда и название — «псевдоисторический роман»).

Создателем первых настоящих исторических романов и основоположником жанра считается всемирно известный британский писатель Вальтер Скотт. В таких произведениях, как «Уэверли, или Шестьдесят лет назад» (1814), «Роб Рой» (1817), «Айвенго» (1819), «Квентин Дорвард» (1823), Скотт сумел совместить исторический факт с художественным вымыслом, пользуясь при этом как романтическими, так и реалистическими литературными приёмами изображения. Данный тип повествования в дальнейшем был назван «вальтерскоттовским» и оказал большое влияние на развитие исторического романа в европейской литературе (в том числе и русской), а также способствовал пробуждению романтического интереса к истории в целом и к Средним векам в частности.

Исторический роман в русской литературе

Первая попытка исторического повествования в русской литературе встречается в повести Н. М. Карамзина «Наталья, боярская дочь» 1792 года. Однако, трудность овладения исторической эпохой в повести не только не разрешена, но и осознана автором, как неразрешимая. Влияние Вальтера Скотта в первую очередь отразилось на произведениях А. С. Пушкина «Арап Петра Великого» (1827) и «Капитанская дочка» (1836). Однако, в сознании современников Пушкина гораздо больше отразились исторические романы Загоскина М. Н. («Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» 1829, «Аскольдова могила» 1833, «Брынский лес» 1845 и др.) и Лажечникова И. И. («Последний Новик» 1831—1833, «Ледяной дом» 1835 и др.), авторы которых считаются первыми в России создателями «исторического романа вальтерскоттовского типа». Другими важными произведениями данного жанра в русской литературе являются «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя и «Война и мир» Л. Н. Толстого.

В советский период отечественной литературы известны исторические романы таких писателей, как Юрий Тынянов, Алексей Николаевич Толстой, Сергей Сергеев-Ценский, Василий Ян, Валентин Пикуль, Дмитрий Балашов, Юрий Давыдов, Владимир Мединский и др.

См. также

• Историческая проза

Литература

• [feb-web.ru/feb/slt/abc/lt1/lt1-3351.htm Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов] / Под ред. Бродского Н., Лаврецкого А., Лунина Э., Львова-Рогачевского В., Розанова М.. — СПб, 1925. — Т. 1. — 576 с.
• Сиповский В.В. Из истории русского романа и повести. — СПб: 2-е отд. Имп. АН, 1903. — 333, [3] с.

Отрывок, характеризующий Исторический роман

– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.