Улица Константина Иванова

Улица Константина Иванова
Вид улицы К. Иванова в сторону центра
Общая информация
Страна	Россия
Регион	Чувашия
Город	Чебоксары
Район	Центр (Московский)
Протяжённость	2 км
Прежние названия	Соборная, Большой Московский тракт, Большая Советская, Чувашская
[maps.yandex.ru/?um=vTgzH7jTnwsXiceheClYJMvb7baKvx5k&l=map на Яндекс.Картах]
Список улиц Чебоксар

Улица Константина Иванова (чуваш. Константин Иванов урамĕ) — улица в исторической части города Чебоксары. Одна из старейших улиц в городе.
Проходит от дамбы «Дорога к храму» до Московского проспекта. Нумерация домов ведётся от «Дороги к храму».

Происхождение названия

До революции улица называлась Соборной. Это было связано с тем, что на улице располагалось сразу несколько храмов, в том числе и главный храм Чебоксар — Введенский собор.
Улица была одной из главных в городе, по ней в разное время проходила дорога ссыльных и каторжников, декабристов и революционеров. На улице побывали императрица Екатерина II, поэты А. С. Пушкин, Г. Р. Державин и другие исторические личности.
В 1918 году Соборную переименовали в Большую Советскую, затем в 1926 году — в Чувашскую, и только в 1952 году улица получила своё современное наименование. Названа была в честь чувашского поэта, классика чувашской литературы — Константина Иванова.

История

На историческом холме, откуда сейчас берёт начало улица Константина Иванова, в стародавние времена располагался деревянный Чебоксарский кремль. В 1566 году неподалеку от кремля был основан Троицкий монастырь, построено несколько церквей. В комплекс монастыря входили Троицкий собор, церковь Толгской Божией Матери, надвратная церковь Федора Стратилата, шатровая колокольня с башенными часами и монастырские стены с башнями.

Чебоксары в то время, как и другие города-крепости Русского государства, выполняли военно-стратегическую функцию. Отсюда нередко снаряжались военные отряды, выступавшие против набегов кочевников. Естественно город нуждался в надёжном сообщении с Москвой. В XVII веке дорога до Нижнего Новгорода была проложена. Так зародилась улица, которая позднее стала называться Соборной.

Вплоть до XVIII века улица, как и весь посад, застраивалась хаотично. Плановая застройка имелась лишь на территории кремля. В связи с тем, что крепость была деревянной, в ней часто случались пожары. После пожара 1704 года её уже не восстанавливали. Пожар 1773 года уничтожил весь посад целиком.

По плану Императрицы Екатерины II, утвержденному ей собственноручно в середине XVIII века, Чебоксарам полагалось застраиваться преимущественно каменными домами. Соборная стала в то время одной из главных и наиболее застраиваемых улиц, так как вела в направлении Москвы.

В окрестностях улицы располагалось 13 каменных церквей, 4 монастыря и ратуша.

Жемчужиной каменного зодчества, сохранившейся до наших дней, является кафедральный собор Введения во храм Богородицы (дом № 21) — старейшее каменное сооружение Чебоксар, памятник истории и культуры построенный в 1659 году.

Ещё одна церковь, Успения Пресвятой Богородицы (памятник русского провинциального зодчества XVIII в.) (дом № 1В) находится в самом начале улицы и примыкает к так называемой «Дороге к Храму». Церковь расположилась на искусственном острове, соединенном с набережной «горбатым» мостиком с чугунными декоративными решетками. В прошлом церковь по своим размерам значительно превосходила остальные храмы города. Она была двухэтажной, трехпрестольной, с востока примыкала двухэтажная трехчастная апсида, а с запада — трапезная и колокольня. В 1934 году, были снесены колокольня с часовней, а также купол церкви. В советское время здесь размещался краеведческий музей, в 1993 году её вернули Чебоксарско-Чувашской епархии. Сейчас церковь вновь открыта для верующих.

Интересна история и Свято-Троицкого мужского монастыря (дом № 1А) — памятника истории и культуры федерального значения, образца архитектурного комплекса эпохи барокко. Обитель была основана в 1566 году по грамоте, данной Иваном Грозным. В XVIII веке деревянные строения монастыря заменили каменными. 25 мая 1767 года, во время своего недолгого пребывания в городе, монастырь посещала Императрица Екатерина II.

Останавливалась Императрица в доме надворного советника Соловцова (дом № 1Б), который считался одним из лучших в Чебоксарах. Дом примыкает к стенам Троицкого монастыря с южной стороны. Здание в основном сохранило свою первоначальную планировку и сводчатые перекрытия. На главном фасаде расположен сильно выдвинутый вперед ризалит, который является центром композиции объёма здания. Сегодня в двухэтажном здании с метровыми кирпичными стенами размещается художественное училище. Ещё в дореволюционное время здесь действовало народное училище. Затем его преобразовали в школу второй ступени, в которой учились многие известные люди города и республики, среди них будущий генерал-полковник, Герой Советского Союза А. Н. Боголюбов. В его честь ныне названа одна из улиц города.

Из более поздних построек можно выделить особняк Фёдора Ефремова — младшего сына знаменитого купца П. Е. Ефремова, построенный в 1911 году на Соборной улице (ныне улица Константина Иванова, дом № 4). После революции в нём размещались Совет Народных Комиссаров и ЦИК Чувашской АССР, позднее — Республиканская библиотека им. М. Горького, а с 1976 года — Чувашский государственный художественный музей. Сейчас здесь находится отдел русского искусства Чувашского государственного художественного музея.

Особняк ныне украшает старую часть Чебоксар, а в начале XX века он был самым изысканным в городе. Его архитектура весьма оригинальна. Фасады здания прорезаны разнообразными по величине окнами полуциркулярных и прямоугольных очертаний. Пластика фасадов обогащена выступающими в виде ризалитов частями и примыкающими объёмами. Парапет с коваными элементами и художественно оформленными аттиками (один из них с флюгером) завершает объём здания. В интерьерах сохранилась лепнина, плафонная живопись, паркет, декоративное чугунное литье главной лестницы и изразцовые камины. Хозяин особняка заасфальтировал тротуар возле дома с вкраплениями цветного мрамора. Покрытие оказалось настолько прочным, что служило даже в послевоенные годы XX века.

В 1918 году, Соборную улицу переименовали в Большую Советскую, затем — в Чувашскую. В ранний советский период на Большой Советской размещались первый совнархоз, ЦИК и СНК Чувашии, первая городская поликлиника и больница, тюрьма.

7 декабря 1933 года в здании кинотеатра «Родина» (дом № 9), на съезде ударников-дорожников Чувашской АССР выступал с речью венгерский писатель-коммунист Мате Залка. Об этом факте сегодня напоминает мемориальная доска, размещённая на здании кинотеатра.

В 30-е и 40-е годы на улице были построены: кинотеатр «Родина», кирпичный завод, Дом водосвета, после войны — пивоваренный завод, разбит сквер, названный именем Константина Иванова.

Здания и сооружения

• № 1А,  памятник архитектуры (федеральный) — комплекс зданий и сооружений Свято-Троицкого мужского монастыря (17 в., 17-18 вв.).
• № 1Б (ул. Союзная, 23),  памятник архитектуры (федеральный)  — Художественное училище, бывший Дом надворного советника Соловцова (1-я пол. 18 в.).
• № 1В,  памятник архитектуры (региональный) — Церковь Успения Пресвятой Богородицы (1763).
• № 2 (ул. Бондарева, 15),  памятник архитектуры (региональный) — Дом жилой (Дом ЦИК) (1938).
• № 4 — Отдел русского и зарубежного искусства Чувашского государственного художественного музея, бывший особняк купца Фёдора Прокопьевича Ефремова (1911).
• № 5,  памятник архитектуры (федеральный) —здание Чебоксарского епархиального православного духовного училища, бывший Дом крестьянина (1928).
• № 9,  памятник архитектуры (региональный) — Выставочный зал «ЧУВАШИЯ-ЭКСПО», бывший кинотеатр «Родина» (1933).
• № 14,  памятник архитектуры (региональный) — здание Первой Чебоксарской городской больницы им. П. Н. Осипова (1930) .
• № 15 (ул. Бондарева, 13),  памятник архитектуры (региональный) — здание Чебоксарской аптеки № 1 (была создана в 1780 году, в этом здании открыта в 1870 году; здание реконструировано после 1918 года в 1930-е гг.).
• № 19 — Резиденция митрополита (2004).
• № 20,  памятник архитектуры (региональный) — Психотерапевтический центр, бывший жилой дом.
• № 21,  памятник архитектуры (федеральный) — ансамбль Введенского собора — старейшего собора Чебоксар (1651).
• № 23 — Чебоксарско-Чувашская епархия.
• № 30 — Кадетская школа имени Героя Советского Союза полковника А.В. Кочетова.
• № 34А — Городская ветеринарная станция.
• № 63,  памятник архитектуры (региональный) — здание Ликёро-водочного завода «Чебоксарский» — одного из старейших предприятий города (было основано в 1899 году как Казенный винный склад №3).
• № 80А — Завод стройматериалов (бывший кирпичный завод, 1931).
• № 91А — Студенческий сквер.

Памятники

•  памятник архитектуры (федеральный) Памятник-бюст Константину Иванову. Установлен в июне 1952 года в сквере им. Константина Иванова. Авторы — скульптор И. Ф. Кудрявцев, архитектор В. И. Ступин.
•  памятник архитектуры (региональный) Памятник отдавшим жизнь за Советскую власть. Установлен в начале 1920-х гг. на набережной Волги (сквер Влюблённых). Памятник представляет собой братскую могилу, в которой захоронены борцы за установление и укрепление Советской власти в Чувашии в 1918—1924 годы: Пучков И. О., Беззубов А. Г., Башмачников В. В., Кузнецов М. А., Кременский П. И., Ахлаткин Ф. М.
• Памятник святителю Гурию Казанскому. Установлен в 2015 году рядом с комплексом зданий Свято-Троицкого мужского монастыря с северной стороны.

Транспорт

• Автобус: № 22.

Смежные улицы

• Московский проспект
• Красная площадь

Фотогалерея

Свято-Троицкий мужской монастырь	Церковь Михаила Архангела и дом № 13	Дом № 2/15	Дом № 13

Первая Чебоксарская городская больница имени П.Осипова	Дом № 17	Резиденция митрополита и Введенский собор	Купола Введенского собора

Литература

• Трифонова З. А. Города Чувашии: Книга-альбом. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2008, 238 с. — ISBN 978-5-7670-1569-7

Ссылки

• [foto.cheb.ru/cat36/ Фотографии улицы Константина Иванова]

Отрывок, характеризующий Улица Константина Иванова

Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить: