История Азорских островов

Точная дата открытия Азорских островов неизвестна. В 1432 году португалец Гонкалу Вельо Кабрал открыл остров Санта-Мария, на котором уже в 1457 году высадились португальские или фламандские мореплаватели. Колонизация необитаемых островов началась в 1439 году, когда на них прибыли первые люди, в основном, из провинций Алгарви и Алентежу. В следующие века острова заселялись жителями стран Европы, в основном, северной Франции и Фландрии.

После Санта-Марии были открыты Сан-Мигель и Терсейра. Затем была открыта центральная группа островов: Грасиоза, Сан-Жоржи, Пику и Фаял. Последними в 1452 году были открыты Корву и Флориш. В 1439 году была основана «Прайя дос Лобос». Первой столицей острова Сан-Мигель стала Вила Франка ду Сампу. В 1552 году Вила Франка была уничтожена сильным землетрясением, новой столицей острова стала Понта-Делгада.

Третьим островом был открыт остров первоначально названный островом Иисуса Христа, позже переименованный в Терсейру. Фаял, упоминавшийся в старых письмах и обозначавшийся на навигационных картах как «Insule de venture», возможно был открыт в первой половине XV века. На северном побережье Фаяла расположено поселение, основанное в 1460 году колонистами, прибывшими сюда из северной Португалии. Остальные 2 острова, входящие в восточную группу островов, были открыты последними. Флориш и Корву были открыты около 1452 года Диогу ди Тейве и его сыном Жуаном ди Тейве. Первоначально остров Флориш был назван островом Святого Томаса и Святой Ирины, но в связи с тем, что на нём в избытке росла горчица полевая (растение жёлтого цвета), остров был переименован в более соответствующее ему — «Флориш». В 1470 госу остров посетил фламандский аристократ Виллем ван дер Хаген.

В 1580—1640 годах Азорскими островами, в связи с ослаблением власти Португалии в её доминионах, управляла Испания. В это время близ островов шли ожесточённые бои между испанскими и английскими пиратами. Экономическому процветанию островов способствовало предоставление Португалии независимости и вступление на престол династии Браганса в 1640 году. Так как Азорские острова занимали выгодное стратегическое положение, в XVI—XVII веках они превратились в центр судоходства Европы, Африки, Востока и Америки.

Процветание островов началось после вторжения Франции на Пиренейский полуостров и эвакуации Жуана IV на корабле в Бразилию, когда ограничения торговли были устранены. Начавшаяся в 1820 году гражданская война в Португалии сильно отразилась на жизни населения Азорских островов. В 1829 году на выборах в Вила-да-Прая победили либералы, до которых у власти находились абсолютисты. В результате в Португалии был установлен новый режим. На острове Терсейра расположилась штаб-квартира либералов, а также регентский совет, главой которой назначили Марию II.

В 1836—1976 годах архипелаг был разделён на 3 округа, обладавших такими же правами, как и округа, расположенные на материковой части Португалии. Деление было произвольным и не зависело от числа островных групп. В округ Ангра входили: Терсейра, Сан-Жоржи и Грасиоса, столицей округа была Ангра-ду-Эроишму, расположенная на острове Терсейра. В округ Орта входили: Пику, Фаял, Флориш и Корву, столицей округа была Орта. В округ Понта-Делгада входили: Сан-Мигель и Санта-Мария, столицей округа была город с одноимённым названием.

В 1976 году Азорские острова получили статус автономного региона Португалии, округа были ликвидированы.

Ссылки

• [www.azoresweb.com/history_azores.html History of the Azores] (англ.). Azoresweb.com. Проверено 2 июня 2013. [www.webcitation.org/6H62iF2U6 Архивировано из первоисточника 3 июня 2013].

Отрывок, характеризующий История Азорских островов

– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.