История Албании

История Албании насчитывает несколько столетий. В период античности территория современной Албании населена иллирийскими племенами и входила в состав Римской империи. Затем территория вошла в состав Византии. В XIII веке было образовано королевство Албания. С XV века — часть Османской империи. В 1912 году получила независимость.

Доисторический период

Албания была населена уже в период верхнего палеолита. Кониспольские пещеры — весьма примечательный археологический памятник, где обнаружены следы обитания со времён палеолита и до железного века. В эпоху неолита Албания находилась на рубеже нескольких крупных археологических культур, в основном связанных происхождением с Сескло и Старчево-Кришской культурой. Поздние потомки неолитического населения (культура Малик) были ассимилированы носителями индоевропейских языков, в результате чего образовался народ иллирийцы.

Античный период

В античный период территория современной Албании населена иллирийскими племенами (вероятно, предками современных албанцев), главным образом племенем тавлантиев и дарданцев. Южная её часть входила в состав Эпира. Центральная часть, с греческими городами Аполлония и Эпидамн, переименованном при римлянах в Диррахий (ныне Дуррес), со времён Филиппа II и Александра Македонского спорадически входила в состав государства Македония, а с присоединением его к Риму в 146 до н. э. — вошла в состав одноимённой римской провинции. Северная часть, с городами Скодра (ныне Шкодер) и Лисс, со II века до н. э. вошла в состав римский провинции Далмация. Диррахий был важным центром, так как он был расположен в узком месте Адриатического моря и из него обыкновенно переправлялись с Балкан в Италию, и наоборот; там начиналась стратегически важная Эгнатиева дорога, ведшая через весь полуостров в Фессалоники и дальше через Византий в Азию.

Средневековье

При разделе Римской империи основная часть страны вошла в состав Византии, Далмация — в состав Западной Римской империи. Подверглась нашествиям готов и гуннов (конец IV—V вв.), с конца VI века — славянских племён. Часть территории в течение около века входила в состав так называемого Первого Болгарского царства. После взятия Константинополя крестоносцами части территории современной Албании были попеременно под властью венецианцев, Эпирского царства, Неаполитанского королевства, Сербского королевства. В середине XIV века (1336—1355) вся территория Албании была завоёвана сербским королём Стефаном Душаном. После падения Византии в 1204 г. крестоносцы создали небольшое, но стратегически важное королевство Албания со столицей в г. Дурресе (1271—1333; 1355—1368). В 1368 г. Дуррес возглавил Карл Топия — первый этнически албанский князь в истории Балкан, создавший здесь средневековое княжество Албания. До этого государственные образования в стране формировались представителями других национальностей — римлянами, греками, венецианцами и крестоносцами различных стран.

Войны Скандербега

В 1381 году турки проникают на территорию Албании и поддерживают в межплеменной войне род Топия против рода Бальшей. Албания превратилась в поле столкновения интересов венецианцев и турок. Турки называли албанцев арнаутами. В 1385 году сербские и албанские князья потерпели поражение в битве при Савре.

В середине XV века сопротивление туркам оказывал национальный герой Скандербег.

В составе Османской империи (1468—1912)

См. также: Албанское национальное возрождение

К концу 1571 года турки полностью вытесняют венецианцев с территории Албании. Горный север Албании сохранил определённую автономию. Власть там принадлежала советам старейшин во главе с байрактарами — Хранителями Знамени. В Албании постепенно распространяется ислам.

Османское владычество сохранялось до начала XX века, когда в ходе Первой Балканской войны территория Албании оказалась оккупирована войсками Черногории, Сербии и Греции, а Турция потерпела поражение в войне и Албания оказалась перед угрозой раздела между соперничающими державами.

В составе Турции Албания обладала достаточной автономией. Земли, населённые албанцами, в 1835 были разделены на эйялеты Янина и Румелия, во главе которых ставились чиновники из Константинополя. Позже, в 1846 году, были созданы пашалыки в Монастире (до 1877 года) и Ускибе (до 1863 года). После 1865 года Стамбул повторно разделил албанские земли между вилайетами Ишкодра (Шкодер), Янина (с 1867), Битола (Монастир) и Косово (с 1877).

После свержения султана Абдул-Хамида II в июле 1908 появились албанские школы, возникли газеты и политические клубы, особенно на юге страны. В ноябре 1908 в Монастире (Битоль) состоялся национальный конгресс, обсудивший вопрос о национальной автономии и едином албанском алфавите на основе латиницы. Стремясь расширить контроль над горцами, младотурками был принят т. н. закон о бандах (1909); запрещалось ношение оружия, вводилось наказание палками и др. Такой подход возмутил даже албанских мусульман.

В 1909 году в Албании вспыхнуло восстание.

Независимая Албания

28 ноября 1912 года во Влёре была провозглашена независимость. В 1912—1913 Австро-Венгрия, Великобритания, Германия, Италия, Россия и Франция признали вначале автономию, а затем — независимость Албании от Турции. Фактически над Албанией был установлен протекторат этих шести держав, которые и определили границы нового государства.

В 1914 году на короткое время князем Албании был провозглашён Вильгельм Вид, вскоре свергнутый в ходе проитальянского переворота. Столкновение итальянских интересов с германскими в Албании стало одной из причин перехода Италии на сторону Антанты.

В годы Первой мировой войны Албания превратилась в арену военных действий. В апреле 1915 года страны Антанты и Италия подписали секретный договор, ликвидировавший независимость Албании. Её территория к концу войны была оккупирована итальянскими, сербскими и греческими войсками.

21—31 января 1920 года албанский Национальный конгресс вновь провозгласил независимость страны и объявил Тирану столицей государства.

К власти в стране пришла феодально-помещичья группировка Зогу, который при военной, материальной и дипломатической помощи Югославии, Англии, Франции и Италии подавил демократическое движение и провозгласил себя вначале президентом, а 1 сентября 1928 — королём Албании.

Ахмет Зогу в 1924 году был премьер-министром Албании. В июне того же года его сверг православный епископ Фан Ноли, назначивший себя премьер-министром. Зогу обратился за помощью к русским офицерам-эмигрантам в Югославии, которые в декабре 1924 года отрядом численностью 108 человек под командованием полковника Миклашевского в течение недели захватили Албанию (в армии которой в то время было 7,5 тыс. и 3 тыс. жандармерии). Епископ Фан Ноли бежал, Зогу созвал законодательное собрание, провозгласившее его в 1925 году президентом, а в 1928 году — королём.

Итальянская оккупация (1939—1943)

7 апреля 1939 года Италия ввела в Албанию 50-тысячный корпус и к 10 апреля аннексировала её территорию. Зогу эмигрировал в Грецию. 12 апреля правительство Албании оформило унию с Италией. Премьер-министром переходного правительства стал Шефкет Верладжи. Страной управлял наместник итальянского короля вице-король Франческо Якомони ди Сан-Савино, которому подчинялась албанская национальная администрация. За период с 1939 по начало 1941 года были сформированы Албанская фашистская партия, Албанская Королевская гвардия, дислоцировавшаяся в Риме, четыре Албанских фашистских милицейских легиона (NN с 1 по 4), первые два из которых общей численностью 12 тысяч бойцов приняли участие во вторжении в Грецию (1940). С декабря 1940 по апрель 1941 Греция вновь оккупировала Южную Албанию (Северный Эпир). Помимо этого были созданы шесть Королевских Албанских пехотных батальонов, три артиллерийские батареи, две лёгких батареи ПВО, а также пять иррегулярных добровольческих батальонов. 1940—1941 гг. албанцев стали призывать в итальянские ВМС, ВВС, пограничную и таможенную охрану, а также в карабинеры. В самой Албании для поддержания порядка были созданы местные полицейские силы.

12 августа 1941 года указом итальянского короля Виктора Эммануила III на оккупированных албанских территориях учреждалось великое герцогство Албания, включающее также в себя территории Метохии, центрального Косово и западной Македонии. С усилением деятельности партизан в конце 1941 г. были сформированы Албанские Стрелковые полки (Cacciatori d'Albania) (NN с 1 по 3). Каждый полк насчитывал 2—3 тысячи бойцов в двух пехотных батальонах, пулемётной роте и артиллерийской батарее. Весной 1943 года в Косово был создан четвёртый полк, включенный под N1 в 1-ю Албанскую стрелковую бригаду, однако из-за низкой боеспособности и массового дезертирства из 2-го и 3-го полков, она была расформирована перед капитуляцией Италии. Во второй половине 1941 года под руководством немецких властей в Косово для поддержания порядка была создана албанская жандармерия (ок. 1 тысячи человек) со штабом в Косовска-Митровице. При ней имелось около тысячи албанских добровольцев, отрядами которых командовали сельские старосты.

Немецкая оккупация (1943—1944)

C 1943 года в стране развернулось массовое партизанское движение, было начато формирование регулярной Национально-освободительной армии (НОА). В сентябре того же года, после свержения Муссолини, фашистская Италия капитулировала перед англо-американскими войсками и вышла из войны, но уже 10 сентября в страну вошли немецкие войска. Были созданы Вторая Призренская лига и коллаборационистское правительство Реджепа Митровицы, в котором ведущую роль играл министр внутренних дел Джафер Дева — крайний великоалбанский националист, глава карательных органов, один из организаторов дивизии СС «Скандербег».

Перелом в вооружённой борьбе наступил лишь через год в результате общего изменения военной ситуации на Балканах. Освободительная борьба переросла в народно-демократическую революцию. 24 мая 1944 года был создан Антифашистский национально-освободительный совет Албании, преобразованный 20 октября того же года во Временное демократическое правительство. 17 ноября 1944 года НОА освободила Тирану, а 29 ноября завершила освобождение страны.

Социалистическая Албания (1946—1990)

В 1945 году в Албании прошли парламентские выборы, на которых 97,7 % голосов получил коммунистический Демократический фронт. Страну возглавил 1-й секретарь албанской компартии (АПТ) Энвер Ходжа. 11 января 1946 года монархия была упразднена, провозглашена Народная Республика Албания (НРА). 14 марта того же года была принята Конституция НРА.

Попытки вооружённого сопротивления националистической организации Балли Комбетар, возглавляемой в эмиграции Мидхатом Фрашери и Абасом Эрменьи, были жёстко подавлены. Антикоммунистическая эмиграция консолидировалась в Национальный комитет «Свободная Албания», но не могла оказывать заметного влияния на ситуацию в стране.

Режим Энвера Ходжи отличался последовательностью сталинистского курса. Экономика была огосударствлена и предельно централизована. Политическая власть безраздельно принадлежала верхушке АПТ во главе с первым секретарём. Насаждался культ личности Ходжи. Оппозиция жёстко подавлялась тайной полицией Сигурими. После советско-югославского раскола 1948 года Ходжа принял сторону Сталина и провёл партийную чистку. На «титовцев» обрушились репрессии, в ходе которой был арестован и казнён его единственный политический конкурент Кочи Дзодзе.

В феврале 1951 года антикоммунистическая подпольная организация Фронт сопротивления/Национальное единство организовала взрыв на территории советского посольства в Тиране. Это послужило предлогом для бессудного расстрела 22 представителей оппозиционной интеллигенции и предпринимательства.

В апреле 1956 года на конференции АПТ в Тиране было подавлено выступление коммунистических идеалистов — сторонников Хрущёвской оттепели против правящей сталинистской группировки.

Жёстко преследовалась религия. В 1967 году Албания была провозглашена «первым в мире атеистическим государством». Религиозное мировоззрение и в особенности отправление религиозных обрядов приравнивалось к государственным преступлениям и каралось вплоть до смертной казни. Широко известна история католического священника Штьефена Курти, расстрелянного в 1971 за тайное крещение ребёнка.

Количество политических казней за сорокалетнее правление Энвера Ходжи оценивается почти в 5,5 тысяч человек, более 34 тысяч осуждены на различные тюремные сроки, из них около 1 тысячи умерли в заключении. Интернированию и депортациям подверглись 50 тысяч человек. Для страны, население которой составляло в тот период 1,2—2,7 миллиона, это были серьёзные цифры. По имеющимся данным, задержания, допросы, принудительные работы, полицейский надзор применялись, к трети населения Албании.

В то же время, резкий слом патриархальных структур, провозглашение равноправия женщин, политика индустриализации повысили социальную мобильность и тем самым создали режиму поддержку заметной части населения.

До 1956 года Албания поддерживала отношения с СССР в противовес Югославии, однако после ХХ съезда КПСС был принят курс на политическую изоляцию. В 1960 году на встрече руководителей Компартий в Бухаресте Ходжа осудил политику Хрущёва, а в декабре 1961 года Албания разорвала дипломатические отношения с СССР, затем вышла из СЭВ (1962) и Организации Варшавского договора (1968). Впоследствии отношения поддерживались только с маоистским Китаем и Румынией. В 1978 году произошел разрыв отношений и с КНР.

В 1975 году Албания стала единственной страной, которая отказалась подписать Заключительный акт СБСЕ. Таким образом, Албания осталась в стороне от мировой политики и погрузилась в пучину полной международной изоляции.

Начало 1970-х гг. в Албании характеризовалось некоторым смягчением режима. В конце десятилетия Энвер Ходжа даже выбрал себе будущего преемника, им стал Рамиз Алия. При этом обострились отношения между Ходжей и его ближайшим сподвижником премьер-министром Мехметом Шеху. По ряду оценок, Шеху выступал за более прагматичный курс в экономике и внешней политике. В декабре 1981 года было объявлено о самоубийстве премьера. Вскоре он был объявлен «врагом партии и социализма».

В сентябре 1982 года антикоммунистическая Группа Шевдета Мустафы предприняла неудачную попытку убить Энвера Ходжу. Эта акция и «дело Шеху» были использованы как предлогом для новой волны политических репрессий. Несколько связанных с Шеху высокопоставленных чиновников, в том числе экс-министр внутренних дел Кадри Хазбиу, были казнены.

В 1986 году в Албании был объявлен курс на строительство социализма. Несмотря на то, что к этому времени политические репрессии уже немного смягчились, а также значительно улучшились отношения с ближайшими соседями, странами ЦВЕ, в этой стране стала довольно серьёзно ощущаться проблема безработицы. Одним из знаковых показателей улучшения отношений и постепенного назревания необходимости выхода из международной изоляции стало соединение железнодорожных сетей Албании и Югославии в 1986 году.

Новейшая история

В апреле 1985 года, после смерти Энвера Ходжи, его место занял Рамиз Алия. Вначале он пытался продолжать прежнюю политику, но в Восточной Европе к тому времени уже начались перемены, вызванные горбачёвской политикой гласности и перестройки. Тоталитарный режим Албании оказался под двойным давлением со стороны США, европейских государств и своего собственного народа. После того, как в декабре 1989 года был расстрелян румынский коммунистический лидер Николае Чаушеску, Алия понял, что он может оказаться следующим, если ничего не предпримет.

С января 1990 года в Албании развернулись массовые протесты, достигшие особых масштабов в декабре 1990 и феврале 1991. В мае 1991 всеобщая забастовка под антикоммунистическими лозунгами вынудила президента Алию и правительство согласиться на досрочные парламентские выборы. 22 марта 1992 года оппозиционная Демократическая партия Албании (ДП) одержала победу и сформировала правительство. Президентом стал лидер ДП Сали Бериша. Так — в течение двух лет — произошло падение коммунистического режима в Албании.

Ещё будучи президентом, Алия (последним в Европе) подписал Хельсинкские соглашения и обязался соблюдать права человека, разрешил политические партии, и хотя его собственная партия победила на выборах в 1991, всем стало ясно, что перемены не остановить. В 1992 году на всеобщих выборах победу одержала уже Демократическая партия Албании, набравшая 62 % голосов. Крах коммунистического режима вызвал массовый отток населения из Албании, когда сотни албанцев переплывали Адриатическое море на лодках и высаживались в Италии.

Эволюция процессов демократизации страны, начатых при Рамизе Алия и проявившихся, в частности в победе на парламентских выборах 1992 года демократической партии, привела к усилению роли общественного мнения, результатом чего, отчасти, стало признание Албанией при президенте С. Бериши края Косово в 1992 году.

На всеобщих выборах в июне 1996 года Демократическая партия прибегла к манипуляции результатами голосования для получения абсолютного большинства в парламенте. В марте 1997 года страну охватили массовые волнения, связанные с утратой населением сбережений из-за участия в расплодившихся в стране «финансовых пирамидах». Во многих городах для наведения порядка пришлось привлекать милицию и создавать отряды вооружённых добровольцев. В страну в рамках операции «Альба» были введены полицейские силы Италии и ещё ряда государств. Их задачей было поддерживать порядок и охранять гуманитарные грузы, идущие в Албанию. На фоне воцарившейся анархии внеочередные выборы 1997 года выиграла посткоммунистическая Социалистическая партия, правопреемница Албанской партии труда. Лишь в 2005 году она вновь уступила большинство мест в парламенте Демократической партии.

Литература

• Арш Г. Л., Сенкевич И. Г., Смирнова Н. Д. Краткая история Албании / Под ред. А. Ф. Миллера. — М.: Наука, 1965.
• Смирнова Н. Д. История Албании в XX веке. — М.: Наука, 2003. — ISBN 5-02-008867-6.

Ссылки

• Винцесь Мудров. [magazines.russ.ru/ural/1996/8/public.html Terra incognita посреди Европы]

Отрывок, характеризующий История Албании

Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!