История Антуана Фишера

История Антуана Фишера
англ. Antwone Fisher
Жанр	мелодрама, биографический фильм
Режиссёр	Дензел Вашингтон
Продюсер	Тодд Блэк Рэнда Хейнс Дензел Вашингтон
Автор сценария	Антуан Фишер
В главных ролях	Дерек Люк Дензел Вашингтон Малкольм Дэвид Келли Джой Брайант
Оператор	Филипп Русло
Композитор	Майкл Данна
Кинокомпания	Fox Searchlight Pictures
Длительность	115 минут
Бюджет	12.5 млн $ США
Сборы	23,367,586 $ США
Страна	США США
Язык	английский
Год	2002
Выход фильма «История Антуана Фишера» (оригинальное название — англ. Antwone Fisher)

К:Фильмы 2002 года

История Антуана Фишера (англ. Antwone Fisher) — мелодраматический биографический фильм 2002 года, ставший режиссёрским дебютом для Дензела Вашингтона, и актёрским для Дерека Люка.

Сюжет

Фильм рассказывает об истории 24-летнего Антуана Фишера (Дерек Люк), темпераментного молодого человека, служащего в ВМС США. После драки с таким же матросом на базе в Коронадо, штат Калифорния, Антуан был понижен в звании, оштрафован, списан на берег на 45 дней и отправлен на консультацию к психологу с целью обуздать приступы гнева. Антуан идет на встречу с доктором Джеромом Дэвенпортом (Дензел Вашингтон), где активно сопротивляется попыткам того узнать что-то о его жизни. Параллельно Антуан испытывает чувства к сотруднице военно-морского флота матросу Шерил (Джой Брайант), но стесняется с ней общаться. Две недели спустя, Антуана принудительно доставили в кабинет Дэвенпорта, из-за того что он пропускал встречи. Он объясняет Антуану, что осталось три сеанса, по которым будет вынесена оценка и решён вопрос об оставлении его в рядах ВМФ. Антуан отказывается разговаривать, а Дэвенпорт приказывает ему посещать сеансы, в результате чего он просто просиживает отведённое время в кресле. Наконец, Дэвенпорту удаётся разговорить Антуана, и попытаться направить его чувства к Шерил в нечто положительное. Антуан рассказал ему о том, что отец был убит своей подружкой до его рождения, а мать, Ева Мэй Фишер, была арестована и попала в тюрьму штата Огайо, где и родила его. Затем он был помещен в детский дом, однако мать не забрала его, и в возрасте двух его отдали в приемную семью псевдорелигиозной пары — мистера и миссис Тейт (Эллис Уильямс и Новелла Нельсон). В возрасте семи лет, в Кливленде, маленький Антуан (Малкольм Дэвид Келли) регулярно избивался приемной матерью, обзывавшей его и двух других мальчиков «ниггерами». На следующем сеансе, Антуан рассказал, о том как воспротивился «матери» и был выгнан из дома в возрасте 14 лет. Прожив на улицах несколько лет, он решил вступить во флот, чтобы сделать что-то важное в своей жизни. Однако жестокость общества пробудила в нём буйный нрав. Желая помочь понять неоднозначные чувства в отношении своей расы, Дэвенпорт даёт Антуану книгу о том как поколения афроамериканских рабов начали плохо обращаться со своими детьми, так как переняли это отношение от своих хозяев. На третьем сеансе, Дэвенпорт заявляет, что они больше не будут видеться, хоть он и даст положительную рекомендацию во флот. Но несмотря на первоначальный скептицизм, растерянный из-за открытости своих чувств, Антуан врывается в офис Дэвенпорта и кричит на него и его пациентов. На это, Дэвенпорт предлагает встречаться в кабинете в свободное время. Антуан получает от него поддержку, рассказывая о своей стеснительности с Шерил. Для решения этой проблемы Дэвенпорт предлагает разрядить обстановку при общении с ней, предложением пойти поесть. После некоторых сомнений Антуан идет на свидание с Шерил, где она его целует и они начинают встречаться. Антуан сообщает об этом Дэвенпорту, но не вовремя — у доктора проблемы в отношениях с женой.

Флот ушёл в Мексику, где во время отдыха в одном клубе, у одного моряка вызывает сомнения сексуальная ориентация Антуана, что перерастает в драку. Антуан попадает на гауптвахту, после чего Дэвенпорт прилетел к нему для того чтобы узнать что случилось. Антуан доверяется ему и рассказывает о том, что в детстве он подвергся сексуальному насилию со стороны Надин (Йолонда Росс), члена семьи Тейт. Единственным человеком, которому он говорил об этом в детстве, был его друг Джесси (Яша Вашингтон). Возвратившись в Коронадо, Антуан в конце концов открывает Шерил, что ходит к психоаналитику, так как её отец — ветеран Вьетнамской войны и поэтому она знакома с болью и страданием. Антуан приезжает к Дэвенпорту домой и знакомится с его женой Бертой (Салли Ричардсон), которая приглашает его на обед в честь Дня благодарения.

На семейном ужине, после неловкого вопроса о семье со стороны отца Джерома, Антуан рассказывает ему стихотворение «Кто будет плакать о маленьком мальчике?», после чего Дэвенпорт советует Антуану найти свою настоящую семью. После церемонии вручения дипломов, Дэвенпорт дарит Антуану книгу о Маркусе Гарви. Но Антуан снова испытал чувство гнева, и признался, что чувствует себя одиноким после того, как его лучший друг Джесси (Де'Анджело Уилсон) в 19 лет был убит при попытке ограбления. Понимая, что должен найти своих родителей, чтобы найти успокоение, Антуан попросил Шерил поехать вместе в Кливленд. После безрезультатных поисков в департаменте социальных услуг Антуан решает вернуться в дом Тейтов чтобы узнать хоть что-то о своей семье. Там он сталкивается со своим прошлым и даёт ему достойный отпор, говоря, что испытания только закалили его. В результате, миссис Тейт раскрывает Антуану имя его отца: Эдвард Элкинс. После обзванивания всех Элкинсов из нескольких телефонных книг, Антуан находит свою тетю Аннет (Верни Уотсон-Джонсон) и на следующее утро приходит к ней домой. С помощью дяди Джеймса Антуан находит свою мать (Виола Дэвис), живущую неподалеку, и идёт к ней в гости. Антуан говорит ей, что он хороший человек, достигший многого в своей жизни, он прощает её и уходит. Когда он возвращается в дом Элкинс, он попадает в праздник, подготовленный для него и находит семью, которую он потерял.

Приехав в Коронадо, Антуан благодарит Дэвенпорта за всё, сообщая, что больше не является девственником и сказав о его правоте в отношении строительства новой своей семьи. Однако доктор отвечает, что это он должен благодарить Антуана, так как он дал ему понять свою отрешённость от проблем своего брака с Бертой. Став его названным сыном, Антуан помог Дэвенпорту эмоционально раскрыться и стать лучшим врачом и мужем. Фильм завершается тем, что Дэвенпорт предлагает Антуану пойти перекусить.

В ролях

Актёр	Роль
Дерек Люк	Антуан Фишер Антуан Фишер
Малкольм Дэвид Келли	Антуан Фишер (7 лет) Антуан Фишер (7 лет)
Кори Ходжес	Антуан Фишер (14 лет) Антуан Фишер (14 лет)
Дензел Вашингтон	Джером Дэвенпорт Джером Дэвенпорт
Джой Брайант	Шерил Смолли Шерил Смолли
Салли Ричардсон	Берта Дэвенпорт Берта Дэвенпорт

Производство

Когда я увидел фильм в первый раз, я был поражен смесью чувств: страх, радость, гордость и удовлетворение — все из которых до сих пор живы, и я уверен, будут со мной до конца моей жизни. Я надеюсь, что другие тоже уйдуть с теми же чувствами и мужеством, чтобы сделать то, что улучшит жизнь детей в целом. Я надеюсь, что после просмотра фильма и прочтения моей биографии, люди увидят, что каждый ребёнок имеет значение и безграничный потенциал, даже имея только обнадеживающее слово в качестве подлинного жеста заботы... что может и спасти жизнь ребёнка и дать надежду на будущее. Оригинальный текст (англ.)   When I saw the film for the first time, I was overwhelmed by a mixture of feelings: fear, joy, pride and satisfaction - all of which still linger, and I am certain they will for the rest of my life. I hope others, too, walk away with those same feelings and the courage to do something to better the lives of children in general. I hope that after seeing the movie and reading my memoir that people will see that every child has value and boundless potential and that even if all one has to give is an encouraging word as a genuine gesture of care. .. that gift alone can save a child's life and give hope for the future.

— Антуан Фишер о фильме

Сценарий фильма был написан Антуаном Фишером с подачи продюсера Тода Блэка в 1993 году, заинтересовавшимся его историей. Дензел Вашингтон проявил интерес к этому проекту в качестве режиссёра в 1996 году, после прихода Блэка со сценарием и предложением сыграть психолога. Вашингтон встречался с Фишером, долгое время обсуждал с ним проект фильма, после чего решился приступить к съёмкам. Позже Вашингтон признавался, что «я просто не мог поверить в эту историю. Я имею в виду что, это была такая удивительная история. А потом я получил возможность встретиться с Антуаном. Меня зацепило». В 2001 году Фишер рассказал расширенную версию своей жизни в мемуарах «Finding Fish», немедленно ставших бестеллером «New York Times». В 1996 году, во время работы в сувенирном магазине «Sony Pictures Studios», начинающий актёр Дерек Люк встретил Фишера, работающего там охранником, подружился с ним и узнал о проекте съёмок фильма по его сценарию, познакомившись с самим Вашингтоном, спутавшим его с Фишером. После нескольких прослушиваний, Люк был утвержден на главную роль. Съёмки проходили в естественной обстановке в окрестностях Кливленда и заняли две недели, также захватив его окрестности — Гленвилл, пять недель в Сан-Диего, в том числе на базе ВМС США на 32-й улице, станции Норт-Айленд и пригороде Пойнт-Лома, на борту корабля USS Belleau Wood. Анутан Фишер следил за съёмками, находился на площадке каждый день и участвовал в монтаже. Действие фильма было перенесено в современность, и как сказал Фишер, специально:

Я родился в 1959 году, но ради фильма, мы решили [изменить его] так, чтобы ребёнок — дети — найти бы это современным. Если бы мы сделали про то, как я рос в 60-х и 70-х, то некоторые дети могли бы сказать: «Ну, что старая история». И люди могут сказать, что прошло много времени с тех пор. Но мы хотели, чтобы люди начали сопоставлять себя с героем.

Оригинальный текст (англ.)  

I was born in 1959 but for the movie's sake, we decided [to change it] so that children - kids - would find it contemporary. If we did it like I grew up in the '60s and '70s, then some kids might say, "Well, that's an old story." And people might say that a long time has passed since then. But we wanted it to be current so that people would identify with it more.

Прокат и критика

19 декабря 2002 года «Антуан Фишер» вышел в прокат в США. Он был полностью проигнорирован Академией кинематографических искусств и наук, вручающей премию «Оскар», хотя сравнивался с фильмом «Игры разума».

Фильм получил благоприятные отзывы от кинокритиков, примером чего может служить сайт «Rotten Tomatoes», на котором 79% из 144 критиков дали положительные рецензии, а на «Metacritic» — 62% из 32-х.

Известный кинокритик Роджер Эберт признался, что во время просмотра фильма ему два раза на глаза наворачивались слёзы, но не из-за грусти, а ощущения доброты, отметив, что судя по этому дущераздирающему, истинному, но радостному фильму «трудно поверить, что Дерек Люк является новичком, но легко поверить, почему Вашингтон решил, что он будет играть Антуана Фишера». Стивен Холден из «The New York Times» отметил, как всегда блестящую игру Вашингтона и убедительность Люка в честном фильме. Критики Фредерик и Мэри Энн Брускат отметили, что эта искренняя драма является одним из лучших фильмов года. Ксан Брукс из «The Guardian» отметил, этот фильм предсказуем и приправлен клише

Темы

«Община рабов»

Для того чтобы объяснить, но не оправдать издевательства семьи Тейт, Дэвенпорт предложил Антуану прочитать книгу 1972 года — «Община рабов» — американского историка Джона Уэсли Блэссингейма, ставшую одним из первых исторических исследований рабства в США. В ней Блэссингейм говорит, что в большинстве своём негры не были покорными, а их ментальность, сформированная в условиях многовекового рабства оказала воздействие на последующие поколения, наделив их психологическими травмами, такими как, например жестокое обращение с детьми

«Философия и взгляды Маркуса Гарви»

После церемонии вручения дипломов о прохождении службы, Дэвенпорт для повышения самооценки дарит Антуану книгу «Философия и взгляды Маркуса Гарви» — о мировоззрении деятеля движения за права чернокожих Маркуса Гарви, написанную его женой Эми Жак Гарви.

«Кто поплачет о маленьком мальчике?»

Стихотворение, прозвучавшее в фильме, было написано Антуаном Фишером в 1981 году, а издано в 2003 году в книге «Who Will Cry For the Little Boy?», среди других стихотворений. По признанию самого Фишера их предисловия к книге, идея собрать свои стихи вместе ему пришла в голову после посещения лекции Майи Анжелу, охарактеризовавшей поэзию как целебную силу для выхода из глубины отчаяния.

Оригинальный текст

Перевод

Who will cry for the little boy, lost and all alone? Who will cry for the little boy, abandoned without his own? Who will cry for the little boy? He cried himself to sleep. Who will cry for the little boy? He never had for keeps. Who will cry for the little boy? He walked the burning sand. Who will cry for the little boy? The boy inside the man. Who will cry for the little boy? Who knows well hurt and pain. Who will cry for the little boy? He died and died again. Who will cry for the little boy? A good boy he tried to be. Who will cry for the little boy, who cries inside of me?

Кто поплачет о маленьком мальчике, которого бросили одного? Кто поплачет о маленьком мальчике, предоставленном самому себе? Кто поплачет о маленьком мальчике? Перед сном он плачет сам. Кто поплачет о маленьком мальчике? У него никого нет. Кто поплачет о маленьком мальчике? Он шел по раскаленному песку. Кто поплачет о маленьком мальчике? Мальчик внутри мужчины. Кто поплачет о маленьком мальчике? Который знает как велика боль. Кто поплачет о маленьком мальчике? Он умирал снова и снова Кто поплачет о маленьком мальчике? Он так хотел быть хорошим. Кто поплачет о маленьком мальчике, который плачет во мне?

Саундтрек

</td></tr>

Antwone Fisher
Саундтрек
Дата выпуска	10 декабря 2002
Жанр	Саундтрек
Длительность	35:31

Официальный саундтрек из 16 композиций был сочинён Майклом Данна и был выпущен 10 декабря 2002 года:

№	Название	Длительность
1.	«Antwone's Dream/Fight»	3:02
2.	«Lock yourself up»	1:40
3.	«Basement Beating»	1:57
4.	«Grasshoppers»	2:00
5.	«I didn't know what to do»	1:40
6.	«Ship Departs»	1:23
7.	«Antwone remembers Nadine»	1:27
8.	«Antwone and Nadine»	2:02
9.	«First Kiss»	1:53
10.	«Who will cry»	2:08
11.	«Our sessions have ended»	1:47
12.	«Going to Cleveland»	2:26
13.	«Finding Mae Mae»	3:28
14.	«Daddy's baby sister»	1:55
15.	«Mom & new family»	4:31
16.	«Rocked to the core»	2:12

Номинации и награды

Награда	Категория	Номинанты	Результат
Премия Американского института киноискусства	Фильм года		Победа
Премия Американской ассоциации сценаристов	Сценарий-открытие	Антуан Фишер	Победа
BET Awards	Лучший актёр	Дерек Люк	Номинация
	Лучший актёр	Дензел Вашингтон	Победа
Black Reel Awards	Лучшая актриса второго плана	Джой Брайант	Номинация
	Лучший актёр второго плана	Дензел Вашингтон	Номинация
	Лучший фильм	Дензел Вашингтон Тодд Блэк Рэнда Хейнс	Победа
	Лучший прорыв — зрительский выбор	Дерек Люк	Победа
	Лучший сценарий	Антуан Фишер	Победа
	Лучший режиссёр	Дензел Вашингтон	Победа
	Лучший актёр	Дерек Люк	Победа
Critics' Choice Movie Awards	Freedom Award	Дензел Вашингтон	Победа
Ассоциация кинокритиков Чикаго	Наиболее многообещающий актёр	Дерек Люк	Номинация
Humanitas Prize	Художественный фильм	Антуан Фишер	Победа
NAACP Image Award	Выдающийся кинофильм		Победа
	Лучший актёр второго плана в кинофильме	Дензел Вашингтон	Победа
«Независимый дух»	Лучшая мужская роль	Дерек Люк	Победа
	Лучшая женская роль второго плана	Виола Дэвис	Номинация
MTV Movie Awards	Лучший прорыв года	Дерек Люк	Номинация
Motion Picture Sound Editors	Лучший монтаж звука	Дональд Сильвестер Милдред Иатроу	Номинация
Национальный совет кинокритиков США	Лучший прорыв	Дерек Люк	Победа
Общество критиков онлайн-фильмов	Лучший прорыв	Дерек Люк	Номинация
Ассоциация телевидения и онлайн-фильмов	Лучший прорыв	Дерек Люк	Номинация
Премия Гильдии продюсеров США	Награда Стэнли Крамера	Дензел Вашингтон Тодд Блэк	Победа
Общество кинокритиков Финикса	Лучший дебют	Дерек Люк	Номинация
	Лучший сценарий (оригинальный)	Антуан Фишер	Номинация
	Лучший режиссёр	Дензел Вашингтон	Номинация
Общество политических фильмов	Открытие		Победа
	Мир		Номинация
«Спутник»	Выдающийся новый талант	Дерек Люк	Победа
	Лучший фильм		Номинация
	Лучший режиссёр	Дензел Вашингтон	Номинация
Teen Choice Awards	Тематическая мужская роль	Дерек Люк	Победа
Ассоциация кинокритиков Вашингтона	Лучший режиссёр	Дензел Вашингтон	Победа
	Лучший фильм		Номинация
Премия Гильдии сценаристов США	Лучший оригинальный сценарий	Антуан Фишер	Номинация
«Молодой актёр»	Лучший молодой актёр в художественном фильме	Малкольм Дэвид Келли	Номинация
	Лучший семейный художественный фильм-драма		Номинация

Ссылки

• Antwone Fisher (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.rottentomatoes.com/m/antwone_fisher/ Antwone Fisher] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.metacritic.com/movie/antwone-fisher Antwone Fisher] (англ.) на сайте Metacritic
• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=antwonefisher.htm «Antwone Fisher»] (англ.) на сайте Box Office Mojo

Отрывок, характеризующий История Антуана Фишера

– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.