История Аргентины

История Аргентины

Эпоха индейцев (11 тысячелетие до н. э. — XVI век)

Доколумбовую Аргентину заселяли оседлые индейские племена диагита, также на её территории охотились кочующие племена индейцев. Существовало несколько развитых культур — Санта-Мария, Белен, Санагаста и др. В период до инкского завоевания и прибытия испанцев на территории Аргентины существовали города, из которых самым крупным был Тастиль. Позже часть современной Аргентины занимала Империя Инков.

Испанская колония (XVI век — 1810 год)

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Река Ла-Плата была открыта в 1512 году испанским мореплавателем Хуаном Диас-де-Солисом. В 1515 году он предпринял по ней экспедицию на трех кораблях до устьев реки Уругвай.

С 1527 года на Ла-Плате появился новый мореплаватель — Себастьян Кабот, уроженец Италии. Он поднялся вверх по реке и основал первую испанскую колонию, форт Санкти-Спириту, под 32° 15' южной широты, у Параны. 1 сентября 1534 года испанец Дон Педро де Мендоса составил экспедицию из 2500 человек и, снарядив на свой счёт 14 кораблей, отправился на берега Ла-Платы с намерением устроить колонию. 2 февраля 1535 года он основал город Буэнос-Айрес и был первым аделантадо, но, обманутый в своих ожиданиях, вернулся в Европу в 1537 году и умер в дороге.

Оставленные им испанцы покинули Буэнос-Айрес, поднялись вверх по реке Парагвай и основали Асунсьон. Преемником Мендосы был генерал-капитан Мартинес-де-Ирала.

2 ноября 1540 года на Ла-Плату явился из Испании новый мореплаватель Альваро Нуньес Кабеса-де-Вака и был провозглашен вторым аделантадо.

В 1555 году звание аделантадо передано Ирале, собственно, настоящему завоевателю и основателю этих областей. При нём и при его преемнике, аделантадо Ортис де-Сарате, возникло много колоний.

В 1576 году назначенный генерал-капитаном, Хуан Гарай основал в 1579 году Санта-Фе. В 1580 году он же возобновил Буэнос-Айрес; таким образом бассейн Ла-Платы оказался почти завоеванным.

При аделантадо Хуан де-Торес-де-Вера-Арагон, 1587—1591 годах, был основан Корриентес испанцем Алонсо де-Вера (1588 год).

До 1620 года страною управляли, один за другим, десять наместников, назначаемых иногда вице-королём Лимы, иногда королём Испании. В 1610 году в верхних областях Параны появились миссии иезуитов (иезуитские редукции); они с успехом проповедовали среди индейцев, основали свои колонии и даже войско и подвергались частым нападениям со стороны светских властей, отчасти из зависти, отчасти потому, что отстаивали права индейцев.

При Филиппе III в Испании учреждено особое управление соединенных областей Параны и Парагвая, названное исп. Gobierno del Rio de la Plata; под этим именем здесь перебывало 82 памятника. Страна разделялась на три большие области: Тукуманскую, основанную в 1560 году, область Буэнос-Айрес и Парагвай. К первой области относятся колонии, основанные спутниками Альмагро и других авантюристов из Перу. В это время все провинции находились под гнетом монопольной системы, ни одна испанская колония не могла вести торговли с другой колонией на том же полушарии, вследствие чего развилась в громадных размерах тайная контрабанда, лишившая испанцев Южной Америки ожидаемых выгод.

В 1680 году напротив Буэнос-Айреса с разрешения испанцев была основана португальцами колония дель-Сакраменто (в 1718 году им принадлежала вся восточная Банда, ныне Уругвай), что ещё более способствовало развитию контрабандной торговли, и даже основание колонии Монтевидео (1726 год) не прекратило её.

После падения иезуитов в Европе, в 1767 году, они были изгнаны из областей Ла-Платы, и их многочисленные и богатые колонии пришли в упадок; индейцы впали в бедность и одичали.

13 ноября 1776 года на Ла-Плату прибыл для изгнания португальцев флот из 116 кораблей с 10 000 солдат под прикрытием 12 военных кораблей. По изгнании их ввели более правильную торговую систему, и уже в 1774 году испанским колониям было разрешено торговать между собой. При втором вице-короле в 1782 году государство разделено на 8 провинций, из них 4 (Ла-Пас, Кочабамба, Чаркас и Потоси) составили позднейшее Верхнее Перу, а 4 других — Аргентину, именно: Сальта, Кордова, Буэнос-Айрес и Миссионе.

Вследствие союза Испании с Францией в 1806 году на Ла-Плате высадились британцы и захватили Буэнос-Айрес, но через несколько месяцев они были изгнаны населением. В следующем году они снова появились и были разбиты под городом, заперты в монастырь и были вынуждены капитулировать. Предводитель аргентинцев Сантъяго Линир-и-Бремон за эту победу был провозглашен вице-королём, но должен был уступить свой пост Сиснеро, назначенному хунтой в Севилье.

Образование независимой Аргентины

После долгих недовольств в 1810 году колонисты свергли вице-короля Сиснероса (10 по счёту) и 22 мая именем Фердинанда VII созвали временную хунту из 9 человек. Кордова, Парагвай и Восточная полоса (будущий Уругвай) не признали этой хунты, и начались междоусобицы. Население Восточной полосы под руководством Х. Х. Артигаса в 1811 г. начало борьбу против вторгшихся из Бразилии португальских войск. Конгресс Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы в Тукумане 9 июля 1816 объявил об их независимости. С молчаливого согласия буэнос-айресского правительства португальцы в августе вторглись в Восточную провинцию и частично оккупировали её. В начале 1817 Андская армия Хосе де Сан-Мартина совершила переход через Анды и 12 февраля 1817 разгромила испанские войска в сражении при Чакабуко (Чили).

В 1825 году созван конгресс из представителей 14 штатов, определены отношения штатов, поручено главному шт. Буэнос-Айресу ведение иностранных дел союза, и признана за ним высшая исполнительная власть. Каждый город, в котором был муниципалитет (кабильдо), стремился к самостоятельности, но сильнейший был Буэнос-Айрес, лежащий вблизи моря, и потому он получил главенство,вследствие всего этого богатые жители считали себя вправе стать во главе правительства. Им удалось составить партию централистов и утвердить конституцию 24 декабря 1826 года, по которой во главе союза явилось небольшое число аристократов. По этой конституции Ривадавиа назначен первым президентом конфедерации, но уже 7 июля 1827 года он сложил с себя эту должность.

В 1825 году от Соединённых провинций Рио-де-ла-Платы отделилась Республика Боливар, а в 1828 году, в результате Аргентино-бразильской войны — провинция Сисплатина, ставшая независимым государством Уругвай. Поэтому название государства было изменено на Аргентинская конфедерация.

Диктатура Росаса

Большая часть населения Буэнос-Айреса, состоящая из независимых скотопромышленников, стремилась в свою очередь стать в главе федерального правления. Она нашла себе предводителя в лице Хуана Мануэля де Росаса. Интригами и хитростью он настолько сумел расположить к себе народ, что в 1829 году был избран губернатором Буэнос-Айреса и главою конфедерации.

Походы Росаса вынудили индейцев удалиться за Рио-Колорадо, сам же Росас удалившись от общественной деятельности жил на своих плантациях. Однако в 1835 году его выбрали диктатором на 5 лет и затем два раза возобновляли диктатуру, так что он пробыл неограниченным правителем до 1852 года. В течение этого времени ни разу не созывали национального конгресса. Росас был хитрый, смелый и жестокий тиран, у которого цель оправдывала средства.

В 1845 году Росас пришел на помощь Орибе, избранному президентом Уругвая, против Риберы, захватившего со своею партиею Монтевидео. В этот конфликт вмешались Франция и Великобритания.

В это время от Розаса отпали входившие в союз республики штаты Корриентес и Энтре-Риос. Возникшая по этому поводу война поглотила все внимание Розаса, между тем в Аргентине усилилась оппозиционная партия; 3 февраля 1852 года Росас был разбит у Монте-Касеро войсками Бразилии, Уругвая, Парагвая и восставшими аргентинцами с Хусто Хосе де Уркиса-и-Гарсия во главе, бывшим губернатором в Энтре-Риос. Росас покинул страну и бежал в Англию.

Аргентина во второй половине XIX века

3 мая 1852 года собрание из депутатов различных провинций в Сан-Николас-де-лос-Арройос назначило временным губернатором Буэнос-Айреса Висенте Лопеса, но уже 23 июня Уркиса, командующий войсками, стал во главе правления, и в том же году по договору была объявлена независимость Парагвая^{[уточнить]}. Кроме того, он разрешил свободное плавание по всем притокам Ла-Платы.

Уркиса сумел удержать власть, стоя во главе войска, но когда в сентябре 1852 года ему пришлось уехать на конгресс конфедерации в Санта-Фе, в Буэнос-Айресе вспыхнуло восстание и 11 сентября Валентин Альсина был выбран губернатором.

Буэнос-Айрес решил выйти из конфедерации и сделаться вполне самостоятельным.

5 марта 1854 года Уркиса был выбран президентом конфедерации на 5 лет, и новое правительство избрало себе резиденциею Баяду дель-Парана, находившейся в провинции Энтре-Риос.

В 1857 году в Буэнос-Айресе выбрали Облигадо президентом на 5 лет. Уркиса остался во главе конфедерации. В течение следующих 2 лет все попытки восстановить полное объединение штатов были безуспешны. Наконец 10 ноября 1859 года по мирному договору в Сан-Хосе-де-Флорес Буэнос-Айрес, войска которого были перед тем разбиты Уркисою у Венады, присоединен к конфедерации, а 6 июня 1860 года окончательно вошёл в состав Соединенных штатов союза.

14 октября 1862 года Митре был избран президентом вновь Соединенных Аргентинских штатов, и на время водворилось спокойствие. Новое положение, по образцу Северо-Американских Штатов, удовлетворило обе главные партии страны, унитариев (централистов) и федералистов. Унитарии получили сильную центральную власть, умеренные федералисты — достаточную независимость отдельных провинций.

Поощрялась иммиграция; в период с 1850 по 1880 годы население Аргентины выросло на 150 %. Экономическое развитие было прервано только однажды — т. н. войной «тройственного союза» (1865—1870), когда Аргентина в союзе с Бразилией и Уругваем воевала против Парагвая.

В октябре 1868 года кончался срок президентства Митре; значительная партия выставила кандидатом доктора Доминго-Фаустино-Сармиенто, посла конфедерации в Северо-Американских Соединенных Штатах. Митре агитировал за другого кандидата, рассчитывая и после отставки управлять страною, что ему не удалось, потому что 12 октября 1868 года избрали Сармиенто.

В 1871—1884 годах осуществлялась возглавляемая на основном своём этапе генералом Хулио Архентино Рока кампания, известная как «Завоевание пустыни», которая привела к установлению аргентинского господства над Патагонией, населённой индейскими племенами, из которых наиболее сильное сопротивление захватчикам оказывали мапуче (арауканы).

В 1873 году опять восстал Энтре-Риос с Лопес-Хорданом во главе; на усмирение их потребовалось много времени, потому что в их руках были все лошади и они быстро передвигались. В это же время кончился срок президентства Сармьенто. Унитарии выставили кандидатом Митре, но 12 июня 1874 года избран был кандидат федералистов Авельянеда.

Авельянеда вступил в должность 12 октября 1874 года. Благодаря его энергии и деятельности министра финансов, де-ла-Пласа, им удалось избегнуть государственного банкротства и восстановить упавший кредит Аргентинская конфедерация союза.

Военный министр Адольфо Альсина в 1876 году оттеснил множество небольших индейских племен на северо-запад и приобрел стране большое пространство земли. Эти приобретения и стремления примирить унитариев и федералистов так расположили народ к Альсина, что решено было избрать его в президенты, однако 26 декабря 1877 года он скоропостижно скончался.

Буэнос-Айрес был осажден и сдался после двух битв 20 июня. Рока избран президентом и вступил в должность 12 октября 1880 года. Избранный на 6 лет в 1886 году президент Рока передал этот пост своему зятю, доктору Мигелю Хуаресу Сельману. Эта перемена, против обыкновения, совершилась без кровопролитий благодаря успехам в политическом образовании народа. Президент Сельман, ревностный приверженец политики генерала Рока, постоянно поддерживал её и долго боролся против господства клерикализма в провинции Кордова.

При Митре и двух его преемниках — Доминго Фаустино Сармьенто (1868—1874) и Николасе Авельянеде (1874—1880) с помощью иностранного капитала и технологий строились железные дороги; разводились новые породы крупного рогатого скота и овец; вошла в употребление люцерна как кормовая культура, а пастбища обносились колючей проволокой. Стало применяться замораживание мяса, и начался масштабный экспорт сельскохозяйственной продукции Аргентины (включая охлажденное мясо) в европейские страны.

Огромным вкладом в дело развития страны явилась проведенная Сармьенто полная реорганизация системы народного образования. Благодаря этим реформам Сармьенто остался в памяти народа как «президент-учитель». Администрация Сармьенто поощряла иммиграцию и способствовала развитию внешней торговли; при нём в 1869 году была произведена первая перепись.

В 1880 году город Буэнос-Айрес был отделен в административном отношении от провинции Буэнос-Айрес и выделен в особый Федеральный округ. Президентом Аргентины стал генерал Хулио Архентино Рока, известный своими победами в войне против индейцев Пампы. По истечении срока его правления в 1886 году пост президента занял при открытой поддержке Рока его родственник Мигель Хуарес Сельман. Его правление ознаменовалось усилением коррупции, и в противовес правящей Консервативной партии был создан оппозиционный Гражданский радикальный союз, объединявший множество иммигрантов из Испании и Италии. Деятельность этого союза привела в 1890 году к революционным выступлениям, которые повлекли за собой отставку президента. На следующий год были заморожены выплаты по внешним долгам и страна оказалась под угрозой банкротства.

В 1892 году был избран новый президент — Луис Саэнс Пенья (с кандидатурой которого согласились обе партии), однако принятые им меры не получили поддержки, и в 1895 он ушёл в отставку.

В 1898 году на пост президента был вновь избран генерал Рока. В этот период давние споры с Чили из-за пограничных территорий в районе Пуна-де-Атакама и в Патагонии, которые едва не привели к войне, были наконец урегулированы путём международного арбитража. Проблема с границей в Пуна-де-Атакама была решена с помощью посла США в Буэнос-Айресе, а в 1902 году король Англии Эдуард VII выступил в качестве третейского судьи в споре о Патагонии. Кроме того, во время правления Роки получила силу закона доктрина Драго, утверждающая недопустимость вмешательства одного государства в дела другого с целью взыскания с него задолженности.

Аргентина в первой половине XX века

Консерваторы, которых поддерживали главным образом крупные землевладельцы (латифундисты), оставались у власти до 1916 года. Продолжительный период их правления ознаменовался бурным развитием экономики, превратившим Аргентину в одного из крупнейших в мире производителей мяса и зерна; это время было отмечено быстрым ростом населения страны, а также развитием народного образования и культуры. Аргентина входила в первую десятку стран с самым высоким доходом на душу населения.

В 1912 году был принят закон о всеобщем избирательном праве при тайном голосовании; это была одна из важнейших политических реформ, когда-либо проводившихся в стране. Новый закон дал возможность партии большинства, радикалам, добиться избрания на пост президента своего лидера Иполито Иригойена. Во время его пребывания у власти (1916—1922) правительство уделяло большое внимание вопросам социального обеспечения и образования. Иригойен сумел отстоять нейтралитет Аргентины во время Первой мировой войны. После 6 лет (1922—1928) президентского правления другого радикала, доктора Марсело Торкуато де Альвеара, Иригойен был вновь избран в 1928 году.

Неспособность Иригойена управлять страной в условиях кризиса послужила предлогом для государственного переворота; в сентябре 1930 года президент был свергнут. Этот переворот был осуществлен совместными усилиями высших офицеров и гражданских лидеров Консервативной партии (сменившей название на Национально-демократическую), а также оппозиционного крыла радикалов, отделившегося от Радикальной партии. Правительство возглавил генерал Хосе Феликс Урибуру, сторонник авторитарной власти, который предпринял безуспешную попытку установить фашистскую диктатуру в интересах крупных корпораций.

В 1931 году противники Урибуру из числа военных вынудили генерала назначить выборы. Однако Радикальной партии было запрещено принимать в них участие, и основными соперниками правящей коалиции оказались выступившие совместно социалисты и прогрессивные демократы. Победу в 1932 году одержал генерал Агустин Педро Хусто, радикал, пользовавшийся поддержкой консерваторов. По истечении срока его полномочий, коалиция выдвинула на пост президента своего кандидата — Роберто Марселино Ортиса, а на пост вице-президента — консерватора Рамона Кастильо. В 1938 году было объявлено об их победе на выборах, несмотря на многочисленные сообщения о фальсификации результатов.

Ортис попытался исправить нарушения законности, которыми была отмечена деятельность правительства после революции 1930, и это снискало ему широкую поддержку населения. Однако после двух лет пребывания на посту президента он был вынужден отойти от активной деятельности по состоянию здоровья и передать исполнительную власть Кастильо; последний официально вступил в должность президента в 1942 году после смерти Ортиса, и занимал её до военного переворота 4 июня 1943 года.

Правление Хуана Перона

В течение первых десятилетий XX века ослабевала роль общества в управлении страной; экономические кризисы, ненависть и недоверие землевладельцев к интересам британцев привели к военному перевороту в 1943 году.

Хуан Перон, малоизвестный полковник, имеющий незначительный пост в министерстве труда, дважды стал президентом: в 1946 и в 1952 годах. Вместе со своей популярной и сильной духом женой Эвитой он провел жёсткую экономическую реформу. Программа уделяла большее внимание аргентинской индустриализации и самоопределению, и была одобрена фракциями консервативных националистов и рабочими. Его партия была свергнута в результате военного переворота в 1955 году, что привело к изгнанию Перона в Испанию и введению военного управления страной в течение 30 лет, с промежуточным общественным управлением.

Перон сочувствовал нацистам и после войны в Аргентине разными путями оказалось множество бывших деятелей Третьего рейха. Самой значительной фигурой был живший под чужим именем в Буэнос-Айресе Адольф Эйхман. В мае 1960 года агенты израильской разведки «Моссад» нашли Эйхмана, похитили его и тайно вывезли в Израиль. После этого живший там же врач Освенцима Йозеф Менгеле бежал в Парагвай, а затем в Бразилию.

Перон в 1973 году ненадолго вернулся к власти, а умер в 1974 году, передав власть своей третьей по счёту жене Исабель.

Возрастающие экономические проблемы и политическая неустойчивость привели к забастовкам (коррентинасо, росариасо, кордобасо, чоконасо, виборасо, тукуманасо, рокасо, мендосасо, девотасо, родригасо), политическим похищениям, развитию партизанских движений. В 1976 году правительство Исабель было свергнуто, и к власти пришла военная хунта, которая применяла для достижения своих целей самые жестокие методы: пытки, похищения и убийства.

«Грязная война» и Фолклендский конфликт

Период между 1976 и 1983 годами известен как годы «Грязной войны». Активизировавшиеся повстанцы «левого» толка пытались противодействовать военной хунте .

Оппозиция правительству подавлялась с применением «эскадронов смерти», в результате чего пропало без вести от 10 000 до 30 000 граждан, реальных или мнимых оппозиционеров. Самым видимым проявлением террора этого периода были Матери Площади мая, женщины, которые искали пропавших родственников и устраивали манифестации у административных зданий столицы.

Социальная напряжённость способствовала принятию военной хунтой решения о силовой попытке возвращения Мальвинских (Фолклендских) островов. Спор о принадлежности островов начался ещё в XVIII веке. в целях преодоления экономического кризиса Гальтиери отдал приказ аргентинской армии высадиться на Мальвинских островах, территория которых с 1833 году была оккупирована Великобританией. Аргентина считала, что острова принадлежат ей по праву наследования от Испании. Генерал Леопольдо Гальтиери захватил Мальвинские острова, а также остров Южная Георгия, чтобы отвлечь внимание общества от коррупции и экономических просчётов. В ответ на аргентинскую акцию Великобритания неожиданно отправила в Южную Атлантику мощную военно-морскую группировку. Боевые действия между Великобританией и Аргентиной продолжались полтора месяца и завершились полным поражением аргентинских сил. Острова вновь оказались под юрисдикцией Великобритании. В июне 1995 года министр иностранных дел Аргентины предложил каждому из 2000 островитян продать свою национальность за 800 000 долларов США. Дело усложняется тем, что в районе Фолклендских островов предположительно находятся большие запасы нефти. На сегодняшний день Великобритания продолжает удерживать острова, однако Аргентина не отказалась от претензий на них.

Восстановление демократии

В начале 1983 года, после семи лет безраздельной власти правительство Аргентины практически полностью лишилось поддержки населения. Хунте пришлось объявить, что она передаст власть избранному правительству; выборы были назначены на 30 октября 1983 года. В период перед выборами хунта издала закон об амнистии, освобождавший военных и полицейских от ответственности за преступления, совершенные ими в период военной диктатуры.

Альфонсин и партия радикалов были твердо намерены сократить военные расходы и поставить армию под контроль гражданского правительства. Альфонсин и радикалы победили, набрав абсолютное большинство голосов и на президентских выборах, и на выборах в Национальный конгресс, хотя перонистам досталась половина мест в сенате.

13 декабря 1983 года Альфонсин вступил в должность; по его приказу были немедленно арестованы Видела, Виола, Гальтьери и их соратники из военной хунты (два месяца спустя по обвинению в убийстве был арестован Биньоне); Национальный конгресс объявил закон об амнистии не имеющим силы. Всем старшим офицерам в армии было предложено подать в отставку. Чтобы излишне не обострять отношений с вооруженными силами, Альфонсин отдал распоряжение, чтобы преступления офицеров были рассмотрены военным судом. Однако родственники жертв объявили, что возбудят дела против преступников в гражданских судах.

С самого начала Альфонсин занял жесткую позицию в отношениях с иностранными банками и Международным валютным фондом. Он позаботился о создании валютного запаса и отказался расходовать его на выплаты процентов по внешним долгам Аргентины до тех пор, пока условия этих долгов не будут пересмотрены в интересах восстановления экономики Аргентины.

К началу 1985 года Правительство выдвинуло новую программу — «План аустраля». По этому плану прежнюю денежную единицу — песо — заменяла новая — аустраль (1 аустраль = 1000 песо); кроме того, программа включала введение режима жесткой экономии, замораживание заработной платы, рост налогов и снижение затрат на общественные нужды. Состоявшиеся 14 мая 1989 года президентские выборы проходили в обстановке роста инфляции и углубляющегося спада производства. Кандидат перонистов Карлос Менем одержал решительную победу над радикалом Эдуардо Анхелосом, получив 51,7 % голосов.

Менем сменил Альфонсина на посту президента 8 июля 1989 года. Новое правительство отказалось от идей перонизма и предупредило население Аргентины, что оно должно приготовиться к «серьёзной хирургической операции без анестезии». Менем имел в виду далеко идущий проект неолиберальных экономических реформ, имевших целью создание свободного рынка и включавших приватизацию государственных предприятий, прекращение государственного регулирования экономики, либерализацию внешней торговли и поощрение иностранных инвестиций; кроме того, планировались реформы на рынке труда с целью урезать полномочия профсоюзов, которые по большей части контролировались перонистами. Новую экономическую программу Менема завершал принятый в 1991 году план создания конвертируемой валюты — нового песо, эквивалентного доллару. С инфляцией удалось быстро справиться, и в 1995 году рост цен не превысил 4 %. За период 1991—1994 годов экономический рост составил 30 %. Менему удалось также сократить расходы на военные нужды, закрыть большую часть предприятий военной промышленности и восстановить контроль гражданского правительства над вооруженными силами. На президентских выборах 1995 года Менем получил почти 50 % голосов.

В течение второго срока правления Менема политическая обстановка в стране резко обострилась. Союз, образованный радикалами и левоцентристским Фронтом за солидарную страну, выступал за внесение корректив в экономическую политику, предусматривавших создание новых рабочих мест, борьбу с коррупцией, а также увеличение ассигнований на образование, здравоохранение и социальные нужды. Президент Менем пытался заручиться поддержкой общественности по вопросу о возможности выдвижения своей кандидатуры на третий срок. Это предложение Менема встретило многочисленные возражения и привела к расколу в рядах Перонистской партии накануне выборов 1999 года. Основным кандидатом на выборах от перонистов на этом этапе стал и кандидат Союза Фернандо де ла Руа.

Мировой спад экономики и ошибки нового правительства привели к экономическому кризису 2002 года. Президент Нестор Киршнер был выбран на четырёхлетний срок в 2003 году. Ему удалось поднять экономику, а период 2003—2008 годов экономический ежегодный рост составил 9 %.

В 2007 году президентом избрана Кристина Киршнер. В 2010 году в стране были легализованы однополые браки.

Литература

Литература, использованная при написании статьи в ЭСБЕ:

• Нуньес, «An account historical, political, and statistical of the provinces of La Plata» (Лонд., 1825 г.);
• Вудбейн-Париш, «Buenos-Ayres and the province of the Rio de la Plata» (Лонд., 1839);
• Кинг, «Twenty-four years in the Argentine Republic» (Лонд., 1846);
• Мекиннон, «Steam warfare in the Parana» (Лонд., 1848);
• Мансфильд, «Paraguay, Brazil and the Plate» (Кембр., 1856);
• Пэдж, «Report on the exploration and survey of the river La-Plata and tributaries» (Вашингт., 1856);
• Балькарсе, «Buenos-Ayres» (Пар., 1857);
• Маннекен, «Les provinces argentines et Buenos-Ayres» (Пар., 1856);
• Бурмейстер, «Reise durch die La-Plata-Staaten» (2 т., Галле, 1861);
• Домингес, «Historia Argentina» (Буэнос-Айрес, 1866);
• Форд, «Rapport au Gouvernement de S. M. Britan n ique» (Париж, 1867);
• Бек-Бернар, «La République Argentine» (Лозан., 1867);
• Мартен де-Мусси, «Rapport sur quelques produits argentins» (Париж, 1867);
• Чуди, «Reisen durch Südamerika» (Лейпц., 1869);
• де-Мусси, «Description g éographique et statistique de la Confédé ration Argentine» (Пар., 1873);
• Андре, «Buenos-Ayres und die argentin. Provinzen» (3-е изд., Лейпц., 1874);
• Петерман, «Die südamerikan. Republiken Argentina, Chile, Paraguay und Uruguay» (Гота, 1875);
• Мюльхаль, «Handbook of the river Plata republics» (Лонд., 1875);
• Бурмейстер, «Physikal. Beschreibung der Argentin. Republik» (Пар., 1875);
• Напп, «Die Argentinische Republik» (Буэнос, 1876);
• Деро, «Buenos-Ayres, la Pampa et la Patagonie» (Пар., 1877);
• Севальос, "Descripcion amena de la republica Argentina " (Мадр., 1881);
• Алеман, «Neueste Mitteilungen über die Argentinische Republik» (Берл., 1883);
• Грегер, «Die Republik Argentinien» (Баз., 1883);
• Лапина, «Die Argentinische Republik als Ziel der europ. Auswanderung» (Буэнос, 1883);
• Эгги-Гигер, «Argentin. Zust ä nde» (Берн, 1883);
• Кони, «Die Provinz Buenos-Ayres» (Лейпц., 1884);
• Гейсер, «Drei Aufsätze betreffend die europ. Auswanderung nach den argentin. Provinzen Buenos-Ayres, Santa-Fe und Entre-Rios» (Цюр., 1885).

Ссылки

• Аргентинская конфедерация, или Аргентинская республика // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.countries.ru/?pid=1475 История Аргентины]

Отрывок, характеризующий История Аргентины

Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.