История Великобритании

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Периоды английской истории
Тюдоровский период

(1485—1558)

Елизаветинская эпоха

(1558—1603)

Яковианская эпоха

(1603—1625)

Каролинская эпоха

(1625—1642)

Гражданские войны, республика и Протекторат

(1642—1660)

Реставрация Стюартов и Славная революция

(1660—1688)

Образование Великобритании

(1688—1714)

Георгианская эпоха

(1714—1811)

Регентство

(1811—1830)

Викторианская эпоха

(1837—1901)

Эдвардианская эпоха

(1901—1910)

Первая мировая война

(1914—1918)

Межвоенный период

(1918—1939)

Вторая мировая война

(1939—1945)

Шаблон: просмотр • обсуждение • править

Об истории Англии до 1707 года см. статью История Англии.

Актом об унии 1707 года Англия и Шотландия слились в Королевство Великобритания (Kingdom of Great Britain), с общим законодательным собранием. В 1801 году Великобритания преобразовалась в Соединённое Королевство Великобритании и Ирландии, которое образовалось в результате объединения Великобритании с Ирландией. В 1922 году шесть ирландских провинций отделились и образовали независимое государство Ирландия, и в 1927 году Соединённое Королевство Великобритании и Ирландии было преобразовано в современное Соединённое Королевство Великобритании и Северной Ирландии.





Окончание царствования Анны (1702—1714)

Акт об унии был ненавистен многочисленным приверженцам изгнанной династии Стюартов. Пользуясь этим настроением, Яков III Стюарт, претендент на престол, поддержанный значительным отрядом французов, сделал в марте 1708 г. попытку высадиться на шотландском берегу. Высадка не удалась благодаря бдительности английского адмирала Бинга. После смерти Анны корона перешла, согласно акту о престолонаследии, к курфюрсту Ганноверскому Георгу, сыну Софии, внучки Якова I.

Георг I (1714—1727)

Почти сразу после вступления на престол Георг I отправил в отставку министерство тори и призвал в кабинет вигов в лице Роберта Уолпола и Тауншенда. Прежнее министерство было отдано под суд за Утрехтский мир, а Болингброк бежал во Францию и поступил на службу к претенденту. В это время граф Мар во главе 15 000 якобитов поднял знамя восстания в Шотландии, а в декабре 1715 года претендент лично высадился близ Абердина и провозгласил себя королём под именем Якова III. Но смерть главного покровителя Стюартов, Людовика XIV, равно как несогласие между претендентом и Болингброком, парализовали силы восстания, тогда как английское правительство действовало с решительностью и энергией, опираясь на поддержку парламента. Повстанцы были разбиты при Шерифмуире (Данблейне), и только что высадившийся Яков принужден был бежать. Ещё менее успешным оказалось второе восстание 1719 года.

В 1718—1720 годах Англия приняла участие в так называемом четверном союзе, который был направлен против политики испанского министра Альберони. Она объявила войну Испании и уничтожила её флот. В 1720 году внутри страны разразился финансовый кризис

Георг II (1727—1760)

При Георге II в положении партий не произошло никакой перемены. Виги по-прежнему оставались у кормила правления и выказывали большое миролюбие. Но в 1739 году, вследствие посягательства на торговые интересы англичан со стороны Испании, Уолпол принужден был объявить последней войну, которая, впрочем, велась обеими сторонами довольно вяло и с малым успехом.

В 1742 она слилась с войной за Австрийское наследство, в которой Англия, как одна из поручительниц Прагматической санкции, приняла сторону императрицы Марии-Терезии. Первоначально, пока министром оставался Уолпол, помощь Англии ограничивалась только субсидиями; но когда после его отставки государственным секретарем стал лорд Картерет, заклятый ненавистник Франции, последней была официально объявлена война. Английские войска высадились в Нидерландах, где с ними соединилась 16-тысячная армия из гессенцев и ганноверцев. Георг II лично принял начальство над войсками и 27 июня 1743 г. разбил маршала Ноаля при Деттингене-на-Майне. 22 февраля 1744 г. британский флот уничтожил французский при Тулоне, но зато 11 мая 1745 г. герцог Камберлендский, сын короля, потерпел жестокое поражение при Фонтенуа.

В том же 1745 г. французы пытались сделать высадку в Шотландии, с сильным флотом, на котором находился младший претендент Карл Эдуард, внук Якова II, но не имели успеха. Однако в июле 1745 г. молодой авантюрист вступил на почву Шотландии и поднял там восстание якобитов, принявшее тем более грозный характер, что все британские войска находились за границей. Герцог Камберлендский поспешил с сильным отрядом из Нидерландов и 16 апреля 1746 г. победой при Куллодене положил конец мятежу. По Аахенскому миру, заключенному с Францией 18 октября 1748 года, обе стороны возвратили друг другу свои завоевания. Англия добилась только некоторых торговых выгод и признания Георга II со стороны Франции.

Во главе правления все ещё оставались виги, сначала под руководством Пелхэма, а потом его брата, герцога Ньюкэсла. В 1755 г. между Англией и Францией возгорелась война в Америке из-за спора о границах. Сначала англичанам не везло, но с 1756 г., со вступлением в министерство Уильяма Питта, который, в противоположность королю, всего более дорожившему интересами Ганновера, преследовал чисто национальную политику, дела приняли иной оборот. Англичане завладели в Америке Квебеком и Монреалем, а в Индии — Калькуттой, Суратом и Пондишери. В Семилетней войне Англия была на стороне Пруссии.

Георг III (1760—1820)

Смерть Георга II и вступление на престол его внука, Георга III, изменили положение дел. Молодой король находился в руках своего воспитателя и любимца Бьюта, и когда 25 октября 1761 года Питт вышел в отставку вследствие несогласия короля и кабинета на немедленное объявление войны Испании, тори в первый раз после долголетнего промежутка снова вступили в управление делами. Но торийское министерство вскоре увидело себя вынужденным начать войну с Испанией, доставившую Англии Гавану и Манилу. По Парижскому миру 1763 г. Гавана и Манила вернулись Испании, но Англия приобрела от Франции Канаду, Кейп-Бретон, острова Сент-Винсент, Доминику, Гренаду и Тобаго, а от Испании — Флориду и важные торговые права.

Лорд Клайв воспользовался переворотами в Бенгалии, чтобы завоевать для Ост-Индской компании три царства: Бенгалию, Бихар и Ориссу. Неисчислимые богатства потекли теперь в метрополию, оказывая могущественное влияние на развитие гражданских сношений, на промышленность и торговлю. Но эти частные обогащения нисколько не уменьшили финансового расстройства, в которое государство впало со времени войны. Государственный долг вырос до 106 миллионов; в народе господствовало общее недовольство Парижским миром, доставившим Англии меньше выгод, чем предполагал Питт. Это неудовольствие нашло себе красноречивое выражение в знаменитых «Письмах Юниуса», печатавшихся в продолжение 1766—1771 гг. в «Public Advertiser».

Война за независимость США (1775—1783)

При таком положении дела министерству Гренвилля, сменившему бездарный кабинет Бьюта, пришла мысль открыть себе новые источники доходов в североамериканских колониях. Между прочим, оно возвысило там ввозные пошлины и в марте 1765 г. ввело закон о гербовом сборе (Stamp Act). Колонии с негодованием отвергли произвольные распоряжения правительства. Когда несколько лет спустя на ту же дорогу вступило торийское министерство Норта, колонии открыто восстали против Англии. 4 июля 1776 г. конгресс колоний провозгласил независимость 13 Соединенных штатов. Война в это время была уже в полном ходу. Сначала успех был на стороне англичан, американская армия, не имевшая боевого опыта, представляла собой скорее народную милицию; но моральный уровень её был значительно выше, чем у английских войск. В ходе войны американская армия быстро совершенствовалась, с успехом применяя действия в рассыпном строю против английских линейных боевых порядков. Успешно действовал американский флот. Крупная победа американских войск под Сатарогой (октябрь 1777) наметила перелом в ходе войны. Победе способствовала международная обстановка: в 1778 г. штаты заключили союз с Францией, которая воспользовалась этим случаем, чтобы отомстить своей сопернице, и в 1779 г. привлекла к участию в войне также и Испанию. Сверх того, по инициативе России, северные морские державы образовали «вооруженный нейтралитет» для защиты своих взаимных торговых интересов. Лондонский кабинет пришёл в такое раздражение, что объявил войну Голландии за её намерение присоединиться к союзу северных держав. В октябре 1781, после поражения англичан при Йорктауне, перевес в пользу штатов стал значительным. 30 ноября 1782 был подписан отдельный мир с колониями, за которыми признана полная независимость, а в сентябре 1783 заключен общий мир в Версале. Англия должна была выдать обратно Испании — Флориду и Минорку, а Голландии — Суматру.

Ирландские реформы (1778—1783)

К концу XVIII века протестанты-парламентарии в Ирландии стали выступать за более справедливые отношения между Англией и Ирландией. Напрасно британский кабинет пытался успокоить бурю некоторыми торговыми льготами; в 1782 г. британский парламент принужден был отменить законы 1720 г. («the Sixth of George I»), подчинявшие ирландский парламент постановлениям британского. Вместе с тем была ограничена власть наместника, что придало Ирландии большую политическую самостоятельность. Другого рода беспорядки потрясли Англию и Шотландию. Принятые парламентом в 1778 г. облегчительные меры по отношению к католикам, в которых народ увидел опасность для протестантской религии, вызвали в Лондоне возмущение черни; беспокойные элементы зашевелились и в Шотландии. Парижский мирный договор усилил неудовольствие. Ввиду сильной оппозиции, поднявшейся в парламенте, преданное королю правительство Шелберна ушло в отставку, и его место заняло коалиционное министерство Фокса (вождя вигов) и Норта. Этот неестественный союз между двумя государственными людьми столь противоположного образа мыслей встретил решительного противника в самом короле, который поставил во главе управления знаменитого Уильяма Питта младшего.

Колонии и политическое развитие (1784—1792)

Питт, став премьером, прежде всего обратил внимание на положение дел в Индии. Вспыхнувшая во время североамериканского восстания война с маратхскими правителями и войны с майсурским раджой Гайдар-Али и его преемником Типу-Султаном были завершены, и майсорцы должны были возвратить все свои завоевания. Ост-Индская компания, впавшая вследствие войны в громадные долги, принуждена была подчиниться постановлению парламента от 1784 года, который учредил над её директорами и акционерами наблюдательное ведомство (контрольное управление по делам Индии) из шести лиц, назначаемых королём. За новое восстание в 1789 году Типу-Султан поплатился половиной своих владений и тяжёлой военной контрибуцией. В этом, равно как в открытиях Кука в Австралии, имевших своим последствием основание новых колоний в Новом Южном Уэльсе, Англия нашла себе некоторое вознаграждение за потери в Северной Америке.

В самом парламенте оппозиция вигов, руководимая такими блестящими талантами, как Эдмунд Бёрк и Фокс, задумала целый ряд либеральных политических реформ. Её благим намерениям неожиданно положен был конец Французской революцией, которая заставила имущие классы забыть свои прежние раздоры и теснее сомкнуться вокруг правительства. В старой партии вигов произошёл глубокий раскол: более умеренные члены её под предводительством Бёрка отделились от своих единомышленников и искали сближения с тори. Партия Фокса растаяла и утратила всякое влияние на дела.

Французские революционные войны (1792—1797)

Однако, только в декабре 1792 г., после захвата Бельгии Французской республикой, Англия решилась отказаться от своего нейтралитета. Сигналом к взрыву послужила казнь Людовика XVI. Немедленно по получении этого известия французский посланник был выслан из Лондона, а Конвент ответил на это 1 февраля 1793 г. объявлением войны Англии и Нидерландам, а 7 марта — и Испании. В то время как на материке победа везде оставалась за французами, Англия торжествовала на море. Она почти совершенно вытеснила французов из Ост— и Вест-Индии и отняла у Батавской республики её ост-индские владения, мыс Доброй Надежды и так далее. Для подавления внутренних беспорядков парламент разрешил министерству приостановить действие Habeas Corpus и принял многие другие исключительные законы.

После Кампо-Формийского договора 1797 года Англия осталась единственной воюющей с Францией державой. К войне добавились внутренние волнения. Среди матросов Флота Канала вспыхнул бунт; народ страдал от дороговизны и голода, Английский банк приостановил размен банковых билетов.

Ирландское восстание и присоединение Ирландии (1798—1800)

Хотя победа Нельсона при Абукире несколько успокоила страх, навеянный французской экспедицией в Египте, но как раз в это время возбужденное состояние умов в несчастной Ирландии заставляло опасаться всего худшего. Уже с давних пор в этой стране существовал громадный католический союз «соединенных ирландцев» (United Irishmen), стремившийся при помощи Франции к низвержению английского господства. После нескольких неудачных французских экспедиций к берегам Ирландии правительство решило обезоружить союз и наказать его вожаков. Этот шаг вызвал кровавую междоусобную войну (восстание 1798 г.), длившуюся несколько месяцев.

Чтобы окончательно приковать Ирландию к Великобритании, Питт предложил в 1799 г. билль о слиянии ирландского парламента с английским, и хотя этот билль первоначально был отвергнут ирландцами, но на следующий год правительству удалось провести его при помощи подкупленного большинства. По новому закону 28 ирландских лордов, вместе с 4 епископами, должны были заседать в верхней, а 100 ирландских депутатов — в нижней палате. Оба государства были уравнены в правах, образовав Соединённое королевство Великобритании и Ирландии по Акту об унии 1800 года. В действительности семь восьмых ирландского населения, как католики, по-прежнему оставались лишенными всяких политических прав.

Война с Наполеоном (1801—1814)

Между тем, в 1799 г. против Франции составилась новая коалиция. Успехи французов заставили Австрию и Россию, в союзе с южно-германскими государствами, взяться за оружие. Ещё в том же году в Нидерландах появилась русско-британская экспедиция под начальством герцога Йоркского, не имевшая, однако, успеха. Все усилия союзников приводили только к ещё более быстрому увеличению могущества противника. Уже в 1801 г. Австрия и Германия заключили Люневильский мир; Англия снова очутилась одна, без союзников. Несмотря, однако, на это, она отвергла мирные предложения Бонапарта и в возобновлении вооруженного нейтралитета между Россией, Швецией и Данией для взаимной защиты своей торговли от британских насилий усмотрела прямое объявление войны. Нельсон получил приказ силой проложить себе проход через Эресунн и появиться в Балтийском море. В ответ на это Пруссия заняла своими войсками Ганновер.

Восшествие на престол в России императора Александра I дало положению дел новый оборот. В июне 1801 г. британский кабинет заключил с Россией договор о мореплавании, к которому присоединились также Швеция и Дания. Чтобы облегчить заключение мира, Питт уступил в марте 1801 г. своё место Эддингтону, который 27 марта 1802 г. действительно заключил Амьенский мир. Англия должна была возвратить Франции, Испании и Батавской республике все свои завоевания, за исключением Тринидада и Цейлона. Одна только крайность могла заставить англичан принять подобные условия мира; они вскоре почувствовали всю тяжесть французского преобладания на материке, грозившего закрыть для них все европейские гавани.

Неудивительно поэтому, что уже 18 мая 1803 г. английский кабинет, с одобрения всех партий, снова объявил войну Франции. Враждебные действия начались, однако, не особенно блестяще, так как все британские силы были сосредоточены в Ла-Манше для отражения предполагавшейся высадки французов в Англию. Слабое министерство Эддингтона должно было удалиться, и управление делами снова перешло к Питту. Он немедленно объявил войну тайной союзнице Франции, Испании, и в апреле 1805 г. заключил союз с Россией, отвергнув мирные предложения Наполеона. В августе 1805 к русско-британскому союзу присоединились Австрия и Швеция, и тогда же Нельсон разгромил испанско-французский флот при Трафальгаре.

Но эта великая победа не искупила поражения союзников в Австрийском походе, и после Пресбургского мира (26 декабря 1805) Франция приняла относительно Англии ещё более грозное положение, чем когда-либо. Необходимость покоя чувствовалась теперь всеми партиями. Поэтому новое министерство Фокса и Гренвилля, образовавшееся после смерти Питта, в январе 1806 г., открыло переговоры о мире, которые, однако, не привели к цели. Наполеон, между прочим, предлагал Англии обратно Ганновер, вследствие чего Пруссия легко дала себя склонить на союз с Россией и Австрией. Во время этой новой войны Наполеон издал свой знаменитый эдикт о блокаде европейских гаваней, до крайности стеснивший торговлю между материком и Англией и объявивший все английские судна и товары добычей каждого желающего. Несчастный исход прусско-русской войны против Франции, окончившийся в июле 1807 г. Тильзитским миром, учреждение Рейнского союза, дружба России с Францией — все это лишило Англию всякой поддержки на материке. Чтобы удержать за собою, по крайней мере, Порту, английское правительство предписало адмиралу Денкворту произвести в феврале 1807 г. грозную демонстрацию в Дарданеллах, но этим достигло прямо противоположного результата: Порта приняла сторону Франции.

Вскоре после того английский флот под начальством Гамбиера появился в Эресунне, бомбардировал Копенгаген и увел с собою датский флот. Этот поступок имел своим последствием объявление войны со стороны России и Дании. Для Англии были теперь закрыты все европейские гавани, кроме Португалии и Швеции, и она могла противопоставить этой общей блокаде только контрабандную торговлю на широкую ногу. Уже по одному этому для неё было необходимо продолжать войну, чего бы она ей ни стоила. В марте 1807 г. министерство Гренвилля по вопросу об эмансипации католиков потерпело поражение и было заменено ультрапротестантским кабинетом Портлэнда и Персиваля, в котором иностранные дела перешли в талантливые руки Кэннинга. Пользуясь восстанием испанцев, новый кабинет отправил английский корпус в Португалию, под начальством Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, а другой корпус, под начальством Мура — в Испанию. Благодаря тому, что часть французских сил была отвлечена новой войной с Австрией (1809), Уэлсли в союзе с испанскими повстанцами скоро получил значительный перевес на полуострове. Но Шонбруннский мир, в октябре 1809 г., снова поднял Наполеона и Францию на вершину могущества. Континентальная система, к которой, вследствие придворной революции, примкнула и Швеция, могла быть поддерживаема теперь без всяких послаблений. Вдобавок успехи британского оружия на Пиренейском полуострове заметно стали ослабевать; к концу 1810 г. в руках англичан оставались только Кадис и Лиссабон. Зато на море Англия по-прежнему удерживала своё превосходство, тогда как французы потеряли за это время все свои колонии.

Перемена личностей в высших правительственных сферах с 1809 г. ничего не изменила в воинственной политике Англии. После смерти Портлэнда управление осталось в руках Персиваля. Вследствие неизлечимого сумасшествия Георга III старший сын его, принц Уэльский, сделался регентом, сначала с ограниченными, а затем с полными королевскими прерогативами. Виги рассчитывали благодаря этой перемене стать у кормила правления, но регент неожиданно для всех принял сторону тори и после убийства Персиваля поставил во главе министерства лорда Ливерпуля, тогда как иностранные дела перешли к Кэстльри.

Злополучный поход Наполеона в Россию послужил, наконец, тем поворотным пунктом, которого так долго и напрасно ждала британская политика. После отступления французов из Москвы английский кабинет употребил все возможные усилия, чтобы побудить европейские державы к дружной борьбе с Наполеоном. Парижский мир (30 мая 1814) блестяще увенчал собою усилия Англии. Наполеон пал, Франция была унижена; все моря, все гавани и берега снова открылись для британских парусов, и никакой вопрос европейской политики не мог быть решен помимо воли и против интересов островитян. Земельные приобретения, полученные Англией по этому миру, были громадны, если даже не считать её завоеваний на индийском материке. Франция должна была уступить ей Мальту, Иль-де-Франс (Маврикий), Тобаго, Сент-Люсию и Сейшельские острова; Голландия — Демерара (в Гайане) с превосходными хлопковыми плантациями, мыс Доброй Надежды и весь Цейлон; Дания — Гельголанд. Ионические острова были поставлены под её верховное покровительство. Возвращение Наполеона с острова Эльбы доставило ей новую славу при Ватерлоо. Общий мир повел за собою также улаживание несогласий с Соединенными Штатами Америки, которые с 1812 г. боролись против насилий, совершаемых британскими кораблями над нейтральными государствами. Война велась обеими сторонами с переменным успехом и окончилась, в декабре 1814 г. миром в Генте.

За время этих войн национальный долг Англии достиг громадной цифры и обрушился всей своей тяжестью на низшие классы населения. Плохие урожаи ещё более подняли цены на хлеб, и без того искусственно возвышенные «хлебными законами», по которым иностранный хлеб позволялось ввозить в Англию только в таком случае, когда цены на туземный хлеб доходили до известной, весьма высокой нормы. Наконец, континентальная система усилила промышленную деятельность на материке, и английские товары, производившиеся в громадных количествах, не находили достаточного сбыта. Бурные народные собрания, бунты и эксцессы голодающего пролетариата стали обычным явлением, а торийское правительство не сумело противопоставить этим явлениям ничего другого, кроме отмены «Habeas Corpus», стеснения печати, запрещения сходок и ношения оружия. Эти меры ещё более разжигали народное неудовольствие, и во многих фабричных округах вспыхнули настоящие восстания. Так, например, в Манчестере против народа пришлось употребить в дело оружие (1819 г.).

Георг IV (1820—1830)

Среди этого брожения 29 января 1820 г. регент вступил на престол под именем Георга IV. Первый значительный акт его правления — неблаговидный процесс о разводе с его супругой, Каролиной Брауншвейгской — ещё более воспламенил народную ненависть к двору и министрам. Внешнему спокойствию тоже грозила опасность вследствие осложнений, вызванных революциями в Испании, Неаполе и Греции. Торийские министры остались верны консервативной политике, надеясь в укреплении легитимного принципа на материке найти опору и для британской аристократии. Но когда после самоубийства Кэстльри (12 августа 1822 года) Джордж Каннинг вступил в министерство иностранных дел, во внешней политике Англии произошёл решительный переворот. В отношении к другим державам он принял принцип невмешательства; пытался, хотя и напрасно, помешать вступлению французов в Испанию для восстановления прежней правительственной системы; принял на себя почин в признании Греции воюющей державой, и 1 января 1825 г. первый признал южноамериканские республики.

Во внутренней политике тоже обнаружилось стремление стать ближе к желаниям и нуждам народа. Уже во время войны была запрещена торговля невольниками. В 1824 года был издан закон, которым за эту торговлю налагались такие же наказания, как за морской грабеж. Этим положено начало эмансипации невольников. Ревностно стремились Каннинг и министр финансов Гескиссон к поднятию торговли и облегчению податей, вследствие чего мало-помалу спокойствие снова водворилось в стране. Страшный торговый кризис, вызванный акционерной игрой и торговыми сношениями с южноамериканскими государствами, прошёл благодаря этому без серьёзного потрясения, в особенности когда в 1826 г. были понижены хлебные пошлины. Но в Ирландии политическое и социальное положение по-прежнему сохраняло свой грозный характер. Немедленно по заключении мира Даниэль О’Коннель основал «католическую ассоциацию», ближайшей целью которой была давно обещанная, но постоянно отвергаемая тори эмансипация католиков. Каннинг, со своей стороны, попытался добиться того же от парламента, но его билль, принятый нижней палатой, был отвергнут палатой лордов. Ожидание ирландцев возросли, когда в апреле 1827 года Ливерпуль вышел в отставку и Каннинг занял пост первого министра. Эта перемена имела своим непосредственным последствием выход в отставку Веллингтона, Пиля и других, и Каннинг образовал новое министерство, в которое вступил герцог Кларенский, наследник престола. Лорды подняли целую бурю против нового министерства; но зато народ приветствовал в нём провозвестника великих реформ. Правда, до поры до времени, эти реформы были отсрочены, так как 8 августа 1827 года Каннинг умер, успев только заключить договор с Россией и Францией относительно освобождения Греции. Лорд Годрич, занявший его место, должен был вскоре выйти в отставку вследствие затруднений, вызванных португальскими делами и наваринским сражением. После этого Веллингтон составил новое министерство, в котором занял место и Пиль.

Бессильная политика этого кабинета в греко-турецком вопросе и в Португалии, где после выступления посланных туда Каннингом английских войск Дон Мигуэль ниспровергнул конституцию, вызвала в стране взрыв неудовольствия. Ирландия тоже заволновалась при известии о составлении нового министерства, от которого надо было ожидать не реформ, а новых угнетений. Распавшаяся было католическая ассоциация снова сплотилась; протестанты возобновили свои оранжистские ложи и брауншвейгские клубы. В этом опасном положении Веллингтон решился сделать первый шаг к эмансипации католиков. В феврале 1829 года Пиль внес в нижнюю палату предложение об отмене «Test act»'a и, когда оно было принято, предложил другой билль, которым, под условием присяги в верности, католикам открывался доступ в парламент. Этот билль, принятый после горячего сопротивления тори, хотя и не облегчил бедственного положения Ирландии, но возбудил надежды на дальнейшие реформы во всех слоях народа. На очередь выступил теперь вопрос о парламентской реформе. В феврале 1830 г. лорд Россель внес в нижнюю палату проект парламентской реформы, отвергнутый большинством 23 голосов. Раздражение народа, вызванное отклонением этого закона, было так велико, что министры напрасно старались успокоить умы отменой тягостных налогов на жизненные средства. О’Коннель, после эмансипации католиков заседавший в парламенте, воспользовался этим положением дел и выступил с требованием об уничтожении союзного акта, соединявшего Ирландию с Великобританией.

Вильгельм IV (1830—1837)

Среди этого общего возбуждения умов 26 июня 1830 г. умер Георг IV, и на престол вступил брат его, герцог Кларенский, под именем Вильгельма IV. Против всех ожиданий, новый король, несмотря на всем известную приверженность его к реформам, удержал министерство Веллингтона. Но в то же время он признал Июльскую монархию во Франции, и эта уступка народным симпатиям произвела благоприятное впечатление в стране. Однако, во вновь избранном парламенте большинство принадлежало вигам, и палата немедленно нанесла поражение министерству по вопросу о содержании двора. Веллингтон подал в отставку, и король поручил составление нового кабинета престарелому графу Грею, умеренному, но последовательному вигу. В новый кабинет вошли такие приверженцы реформы, как Брум (Brougham), лорды Голланд и Джон Россель, а также некоторые члены умеренной фракции тори, как, например, Пальмерстон, получивший портфель иностранных дел. Уже 3 февр. 1831 г. Джон Россель внес в парламента билль о реформе (см. это сл.); но она состоялась после упорного сопротивления со стороны тори только в июне 1832 г.

Новый закон надолго обеспечил господство за вигами, и они охотно остановились бы на этой, хотя и богатой последствиями, но все же весьма умеренной реформе. Не так, однако, думали реформисты из народа, так называемые радикалы, вынесшие билль на своих плечах и видевшие в нём лишь начало дальнейших улучшений в государственном организме. Поэтому министерство с тревогою ожидало распущения старого и открытия нового парламента, который в первый раз должен был собраться на основании нового избирательного закона. Заседание открылись 5 февраля 1833 г., и вскоре был выдвинут вопрос о тревожном положении Ирландии. Между тамошними католиками составились союзы, систематически отказывавшие англиканскому духовенству в уплате церковной десятины. Возникшие вследствие этого беспорядки заставили Грея внести особый «усмирительный билль», которым лорду-наместнику предоставлялось право в известных случаях прибегать к действию военных судов. Билль прошёл, несмотря на сильную оппозицию. Для успокоения умов министерство вслед за тем внесло в обе палаты билль о реформе Ирландской церкви, которым предполагалось упразднить церковный налог, сократить число епархий и приходов и раздать в аренду церковные земли. Этот билль, нанесший существенный урон интересам англиканской церкви, прошёл с некоторыми изменениями в обеих палатах. Ещё меньший отпор встретила проведенная в той же сессии отмена невольничества в английских колониях, а также отмена привилегий Ост-Индской компании. Для улучшения поземельных отношений в Ирландии министерство внесло в сессию 1834 г. десятинный билль, по которому десятинный сбор из натуральной повинности был обращен в денежную и возложен не на арендатора, а на собственника земли.

Сверх того было постановлено, чтобы излишки от ирландских церковных доходов, долженствовавшие получиться от этой реформы, были употребляемы на общеполезные цели, преимущественно на содержание школ и бедных. Но это последнее определение — так назыв. апроприационный параграф (см. соотв. статью) — вызвала сильное неудовольствие со стороны тори и вообще протестантов и в конце концов было отвергнуто. Вслед за тем 19 июля 1834 г. Грей отказался от председательства в министерстве, и его место занял лорд Мельбурн; но характер министерства остался тот же. 16 августа, после того, как верхняя палата отвергла принятый общинами десятинный билль, бурный парламент был закрыт. Тори воспользовались этой отсрочкой, чтобы восстановить народ против министерства, распространяя опасения насчет тайных сношений кабинета с О’Коннелем. И действительно, им удалось до такой степени запугать короля, что 14 ноября 1834 г. он неожиданно для всех распустил кабинет. Так как умеренные виги отказались вступить в союзное министерство, то Пилю пришлось образовать чисто торийский кабинет. 30 дек. парламент был распущен; но уже 19 февраля 1835 г., вслед за открытием нового парламента, вполне выяснилось, что министерство не пользуется доверием палаты. Несколько либеральных предложений Пиля — упразднение местных духовных судов и освобождение диссентеров от обязанности венчаться в государственной церкви — были приняты; но во время прений о вновь предложенном десятинном билле лорд Россель внес поправку относительно прибавления отвергнутого прежней палатой апроприационного параграфа, которая и была принята, вследствие чего министерство должно было подать в отставку. Король обратился к Мельбурну, и тот составил кабинет из своих прежних товарищей. Министры воспользовались этой победой, чтобы провести в высшей степени важную меру. Городское управление находилось в Англии в самом печальном положении. Магистраты обыкновенно сами пополняли свой состав, облагали жителей произвольными повинностями и отказывали им в праве участия в городских делах. Россель внес билль, которым устанавливался новый порядок избрания городских властей, и избирательное право предоставлено каждому плательщику податей. Билль прошёл в обеих палатах; но десятинный билль, внесенный вместе с апроприационным параграфом, был опять отвергнут палатой лордов.

Парламентская сессия 1836 г. показала, что в общем виги все ещё пользуются доверием народа, хотя вожди радикалов настаивали на более деятельной преобразовательной политике. Прежде всего, необходимо было принять меры против оранжистских лож, которые стали теперь направлять свои нападки прямо против престола. Меры эти были разрешены парламентом, после чего Россель внес билль о реформе ирландских городов, находившихся ещё в худшем положении, чем английские. Билль быль отвергнут верхней палатой. Ожесточенно нападали тори и на внешнюю политику правительства. Ещё 22 апреля 1834 г. между Англией, Францией, Испанией и Португалией заключен был так называемый четверной союз для защиты либеральных учреждений на Пиренейском полуострове против абсолютистских поползновений Дон Карлоса и Дон Мигуэля, которые, в качестве представителей легитимности, имели за себя симпатии тори. Теперь правительство разрешило вербовку английского легиона на службу конституционного правительства Испании, чем вызвало против себя целую бурю на скамьях оппозиции. Заседание парламента 1837 г. открылись опять прениями об ирландских делах, и хотя предложенный Росселем закон о бедных в Ирландии получил громадное большинство в обеих палатах, но зато тем яростнее разгорелась борьба из-за городового и десятинного биллей для Ирландии. В то самое время, как напряжение партий достигло своей высшей точки, в ночь с 19 на 20 июня 1837 г. скончался король Вильгельм IV, и буря на время улеглась.

Виктория (1837—1901)

Основная статья: Викторианская эпоха

С восшествием на престол королевы Виктории в государственной жизни Англии наступил период глубоких внутренних преобразований, постепенно изменивших её старый аристократический строй в духе современного демократизма. Первые годы нового царствования были ознаменованы движением чартистов в пользу доставления народу одинаковых прав с высшими и средними классами. Чартистское движение вербовало сторонников преимущественно среди рабочих масс в крупных промышленных городах и под конец приняло характер открытого восстания, подавленного только строгими мерами.

Министерство лорда Мельбурна в 1841 г. должно было уступить своё место консервативному кабинету Роберта Пиля. Но глухое неудовольствие против хлебных законов, ложившихся всей своей тяжестью на бедную часть населения, достигло таких размеров, что даже консерваторы не могли обойтись без некоторых уступок. Хлебные законы были сначала смягчены, а потом окончательно отменены, главным образом, под давлением знаменитой «Лиги против хлебных законов», основанной Джоном Кобденом и поддержанной самыми выдающимися деятелями либеральной партии, между прочим, Джоном Росселем. Торговля хлебом сделалась свободной, и английский народ приобрёл право утолять свой голод дешёвым хлебом. Образ действий Пиля в вопросе о хлебных законах, а также введённый им для покрытия ожидавшегося вследствие отмены этих законов дефицита трёхпроцентный налог с дохода, падавший преимущественно на зажиточные классы, произвели раскол между тори. Аграрная партия, предводимая Дизраэли и лордом Бентинком, соединившись с вигами и радикалами, нанесла Пилю поражение по вопросу об усмирительном билле для Ирландии.

Новое министерство Джона Росселя (1846) сделало ещё несколько шагов вперед по пути свободы торговли. Оно открыло английские гавани для кораблей всех наций без исключения, уничтожило навигационные ограничения, существовавшие с XVII в., и вообще обнаружило несомненную заботливость об интересах низших классов народа. Этому немало способствовали страшный голод, разразившийся над Ирландией в 1846 г., и последовательный ряд неурожайных лет во многих местностях Англии и Шотландии.

В области внешней политики Англия в течение первых лет царствования королевы Виктории выступала повсюду как бы естественной защитницей народных прав, попираемых тогда чуть ли не во всех странах Европы. В шлезвиг-гольштинском осложнении она приняла сторону слабейшей Дании; она тайно поддерживала революционные правительства в Венгрии, Италии и особенно в Сицилии, возбудив против себя ненависть всех реакционных правительств, окрестивших тогдашнего руководителя английской иностранной политики, лорда Пальмерстона, именем «лорда-поджигателя». Но либерализм Пальмерстона нимало не помешал ему первым признать государственный переворот, произведенный во Франции Луи Наполеоном, и довести дружбу с французским императором до заключения формального союза между обоими государствами, выразившегося их совместным участием в Крымской войне. Эта война, как известно, немного прибавила лавров в венке военной славы Англии, но причинила жестокое расстройство её финансам и на время задержала внутреннюю преобразовательную деятельность.

Грозное восстание сипаев в Индии в 1857 послужило поводом к окончательному упразднению Ост-Индской компании и подчинению величайшей колонии в мире непосредственной власти английского правительства. Гражданская война в США вызвала со стороны английских консерваторов проявления горячей симпатии к рабовладельческим штатам, наделавшие Англии немало хлопот, улаженных только в 1872 г. третейским судом в Женеве (см. Алабамский вопрос).

Она дала себя вовлечь также в пресловутую мексиканскую экспедицию, затеянную Наполеоном с целью навредить Соединенным Штатам, но вовремя отступила, разгадав истинные намерения своего союзника. В 1863 году Англия, по инициативе Гладстона, совершила акт высокой международной справедливости, возвратив Ионические острова, находившиеся под её протекторатом с 1815 года, их древнему отечеству, Греции.

Между тем, дело реформы хотя медленно, но постоянно подвигалось вперёд и окончательно восторжествовало в 1866 г., когда после смерти Пальмерстона главой министерства сделался Джон Россель, а роль предводителя в палате общин перешла к Гладстону. Уже в том же году Гладстон внес билль о парламентской реформе, заключавший в себе значительное расширение избирательных прав низших классов. Этот билль был отвергнут, и министерство должно было выйти в отставку.

Новый консервативный кабинет Дерби-Дизраэли с первого же шага убедился в невозможности откладывать дальше удовлетворение назревшей в народе потребности в политических правах, и в 1867 г. Дизраэли предложил свой собственный проект реформы, даже более радикальный, чем прошлогодний билль Гладстона, который был принят обеими палатами. Первые выборы, происходившие на основании нового избирательного закона, принесли значительный перевес партии Гладстона, которому и было поручено образование нового кабинета.

Деятельность этого кабинета ознаменовалась целым рядом в высшей степени важных реформ:

  • В 1869 г. упразднена Ирландская национальная церковь, доходы которой обращены на устройство школ.
  • В 1870 г. издан новый закон о народном образовании и принят ирландский поземельный билль.
  • В 1871 году отменена продажа дипломов в армии.
  • В 1872 году принята система тайной подачи голосов на выборах.

Финансовая политика Гладстона была в полном смысле блестяща, но нельзя сказать того же о его иностранной политике. Он спокойно дал совершиться разгрому Франции и вынужден был признать фактическую отмену статей Парижского трактата 1856 г., которыми ограничивались права России на Чёрном море. В 1874 г., потерпев поражение по вопросу об университетском образовании в Ирландии, Гладстон распустил парламент, но после новых выборов должен был уступить своё место лорду Биконсфильду (Дизраэли).

С переходом власти к торийскому министерству Англия выступила с более решительной внешней политикой и в разгоревшейся вскоре после того русско-турецкой войне держала сторону Турции.

О внутренних законодательных работах во все время управления консервативного министерства не было и речи. Блестящий успех Биконсфильда на Берлинском конгрессе, провозглашение королевы Виктории императрицей Индии, преобладающее положение, занятое Англией в Египте вследствие перехода в её руки большинства акций Суэцкого канала, присоединение Кипра, африканская экспедиция против зулусов, — все это приятно щекотало шовинистские инстинкты некоторой части английской нации и тормозило мирный ход её развития.

Однако, внутри страны торийскому министерству приходилось бороться всё с новыми затруднениями. Основанная Парнеллем ирландская земельная лига поставила себе задачей совершенное уничтожение крупного землевладения и замену его крестьянским хозяйством. Неудовольствие проникло также в Шотландию и Англию, где торийскому кабинету, главным образом, ставилось в вину то, что, жертвуя народным достоянием ради внешнего блеска, оно оказывается глухим к самым настоятельным нуждам населения.

Уверенный в своей силе, Биконсфильд распустил парламент; но, к общему удивлению, новые выборы принесли блестящую победу либералам. Даже приверженцы ирландской автономии (гомрулеры) получили 60 голосов. Биконсфильд должен был уступить место Гладстону, и в Англии возобновилась прерванная законодательная работа. В 1881 г. Гладстон провел новый земельный закон для Ирландии. В 1884 г. принята новая избирательная реформа, благодаря которой число британских избирателей возросло почти вдвое.

Во внешних делах либеральный кабинет оказался менее удачливым. Египетское восстание, руководимое Араби-пашою, хотя и было усмирено, но весь Судан попал во власть махдистов. Эти неудачи ослабили влияние Гладстона, и он должен был уступить власть торийскому министерству лорда Солсбери. Кратковременное управление нового министерства ознаменовалось присоединением Бирманской империи к Англии.

На выборах 1885 г., происходивших на основании нового закона, партия Гладстона одержала верх, и в сформированный им новый кабинет вошли многие радикальные элементы. Ввиду решающего значения, приобретённого при наличном составе парламентских партий представителями ирландской автономии, Гладстон немедленно выступил с двумя законами, имевшими целью умиротворение Ирландии. Первым законом предполагалось посредством государственной выкупной операции обратить ирландское землевладение в свободную крестьянскую собственность, а вторым — даровать Ирландии самостоятельное правительство и особый местный парламент. Последний проект возбудил сильную оппозицию в стране и повел к расколу в недрах самой партии Гладстона. Его министерство пало 9 июня 1885 г.

Консервативный кабинет Солсбери в делах внешней политики неизменно шёл по стопам Биконсфильда. Главным актом его внутренней деятельности должен быть признан изданный в 1889 г. новый закон об устройстве графств, придавший английскому самоуправлению более широкую выборную основу.

20 век

См. также: Великобритания во Второй мировой войне

В XIX веке Великобритания стала крупнейшей колониальной державой мира (Британская империя). В 1900 основана Лейбористская партия Великобритании.

«Англия — это страна империализма, которая держит в порабощении своем от 400 до 500 миллионов населения в колониях. Это самая главная страна, которая господствует над большей частью населения земного шара»[1].

В годы Первой мировой войны Великобритания была одним из главных участников Антанты, а по её окончанию — среди основателей Версальской системы.

Великая депрессия 1929—1933 гг. серьезно затронула экономику Великобритании.

Во второй половине 30-х гг. правительство Чемберлена проводило политику «умиротворения» нацистской Германии. В сентябре 1938 г. было подписано Мюнхенское соглашение, вследствие которого была оккупирована Судетская область Чехословакии, а затем Чехословакия перестала быть самостоятельным государством.

В годы Второй мировой войны Великобритания была одним из главных участников антигитлеровской коалиции.

После Второй мировой войны правительства Великобритании попеременно формировали лейбористы (1945—51, 1964—70, 1974—79, 1997—2010) и консерваторы (1951—64, 1970—74, 1979—97, с 2010 по настоящее время).

В июле 1945 состоялись долго откладывавшиеся всеобщие выборы. Временное правительство консерваторов, сформированное в мае и замещавшее коалиционное военное правительство, потерпело сокрушительное поражение, и к власти пришла лейбористская партия с подавляющим парламентским большинством.

В 1945 году пост премьер-министра занял Клемент Эттли. Министром иностранных дел стал Э. Бевин, министром внутренних дел Г. Моррисон. Новое правительство провело закон об образовании, предусматривавший реорганизацию школьной системы и вводивший всеобщее бесплатное среднее образование. Также вводились законы касавшиеся помощи бедным, пенсий по старости, детских пособий и других государственных обязательств. Закон о здравоохранении 1946 предусматривал национализацию больниц и бесплатную медицинскую помощь. Кроме того было сокращено количество членов Палаты общин. В 1949 году был введен закон по национализации сталелитейной отрасли.

В январе 1957 сэр Энтони Иден после недолгого премьерства ушел в отставку, причиной которой стали переутомление, болезнь и неудачи в политике. Его сменил Гарольд Макмиллан, взявший на себя смелость восстановить репутацию страны и исправить положение дел в консервативной партии, расколовшейся по вопросу о зоне Суэцкого канала. Благодаря незаурядному политическому таланту он справился с обеими задачами. Критики Макмиллана часто обвиняли его в том, что внутренняя политика в его исполнении была непрерывной импровизацией. Однако страна преуспевала, и в октябре 1959 Макмиллан и его партия выиграли всеобщие выборы, завоевав парламентское большинство в 100 мест.

В стране не было единодушия по вопросу о вступлении в ЕЭС. В 1962 в лейбористской партии в связи с этим произошел раскол. Большинство её членов, которые выступали против присоединения, более всего тревожила судьба планирования в рамках ассоциации стран с частнопредпринимательской экономикой, а также потенциальная угроза британскому строю и «островному» образу жизни, характерному для большинства британцев. Разговоры о поддержании связей между странами Содружества имели под собой меньше оснований ввиду сокращения объема торговли и неохотного одобрения его премьер-министрами вступления Великобритании в ЕЭС. В ходе трудных переговоров правительство торопилось согласовать экономические условия Британии и европейских стран, особенно по вопросу о субсидировании сельского хозяйства. Однако в начале 1963 Франция предложила наложить вето на прием Британии в Общий рынок. Усилия Макмиллана потерпели неудачу, и никто не смог предложить программу, которая могла бы заменить.

В ходе распада Британской колониальной империи независимость получили к середине 1970-х годов почти все английские колонии.

Эра консерваторов

С 1979 года в Великобритании наступила 18-летняя эра консерваторов, которая была представлена двумя консервативными премьер-министрами: Маргарет Тэтчер, которая оставалась на своём посту с 1979 до 1990 гг. и Джоном Мэйджером с 1990 по 1997 гг. . Для этого периода в истории Великобритании были характерны:

  1. Укрепление британской экономики;
  2. Усиление роли Великобритании в мире;
  3. Преодоление внутреннего кризиса 1970-х гг.

Маргарет Тэтчер как лидер консервативной партии, победившей на выборах, была назначена королевой премьер-министром в мае 1979 г. Она стала первой женщиной премьер-министром в истории Великобритании. Тем не менее, за жесткость её курса и характера она получила прозвище «железная леди». Во внешней политике Тэтчер взяла в курс на дальнейшее сближение с США, особенно после прихода к власти Р. Рейгана.

Крупнейшим внутриполитическим шагом правительства Тэтчер стало принятие антипрофсоюзных законов, среди которых были:

  • Закон о запрете забастовок солидарности в 1982 г. (наказание — штрафы, угроза тюремного заключения);
  • Закон о профсоюзах (Trade Union Act) 1984 г.;
  • Акт о занятости (Employment act) 1988 г. — узаконил штрейкбрехерство (Предательство рабочих интересов, совершаемое штрейкбрехерами).

Другим крупным шагом в политике Тэтчер стало разгосударствление экономики (приватизация), в результате чего ряд крупных предприятий был продан государством в частные руки.

В 1989 г. по инициативе правительства М. Тэтчер был введён подушный налог. Это означало, что каждый, достигший возраста 18 лет и проживающий в доме или квартире был обязан платить налог. Такой налог вызвал всеобщее возмущение британцев. Закон ударил по бедным и многодетным семьям. В 1993 г. налог был отменён и заменён налогом с домовладельцев и арендаторов домов, но введение этого налога способствовало политическому кризису 1990 г.

К 1990 г. правительство М. Тэтчер добилось значительных успехов в экономике и внешней политике, но авторитет М. Тэтчер падал. Причинами этого были:

  • её слишком жёсткий курс;
  • крайне непопулярное решение о введении подушного налога;
  • бескомпромиссная политика в отношении европейской интеграции;
  • «усталость» партии и избирателей от одного и того же лидера (М. Тэтчер возглавляла правительство уже 11 лет подряд — дольше всех премьер-министров в ХХ веке.).

В 1990 г. в консервативной партии разразился кризис. Министр обороны Майкл Хезелтайн поставил вопрос о доверии Тэтчер как лидеру партии и начал сколачивать «антитэтчеровскую» коалицию. На ежегодных выборах лидера партии М. Тэтчер потерпела поражение и ушла в отставку с поста премьер-министра.

Преемником Маргарет Тэтчер на посту премьер-министра Великобритании стал Джон Мейджор (1990 по 1997). В первый год правления Мейджора мировая экономика переживала спад, первые признаки которого были заметны ещё во время правления Маргарет Тэтчер. Экономика Великобритании из-за этого также оказалась не в лучшем положении. Ожидалось поэтому, что на всеобщих выборах 1992 года консервативная партия, возглавляемая Мейджором, скорее всего проиграет лейбористской, во главе которой стоял Нейл Киннок. Однако Мейджор не согласился с этим и стал проводить кампанию в «уличном» стиле, выступая перед избирателями в духе своих прежних речей в округе Ламберт. Яркие выступления Мейджора контрастировали с более гладкой кампанией Киннока и привлекли симпатии избирателей. Консервативная партия выиграла выборы и Мейджор во второй раз стал премьер-министром.

Всего через 5 месяцев после начала второго срока премьерства Мейджора разразился финансовый кризис, вошедший в историю как «Чёрная среда». Кризис был спровоцирован валютными спекулянтами (самым известным из которых был Джордж Сорос), которые сыграли на противоречиях в европейской валютной системе и вызвали резкое падение курса британского фунта. Правительство Великобритании вынуждено было пойти на девальвацию фунта и выйти из европейской валютной системы (ERM).

Североирландский терроризм

1980-е гг. стали временем усиления североирландского терроризма. Организация ИРА (Ирландская республиканская армия), добивающаяся полного ухода Великобритании из Северной Ирландии (Ольстер), усилила террористическую деятельность.

Формами проявления данной деятельности стали:

  • Провокация беспорядков в Северной Ирландии (Ольстере);
  • Взрывы, иные теракты на территории острова Великобритания.

Несмотря на угрозы в адрес лично М. Тэтчер, она не пошла на уступки террористам.

На сегодняшний день Великобритания возглавляет Содружество наций, является членом НАТО, ЕС, Большой восьмерки, обладает ядерным оружием. Является одной из наиболее развитых стран мира.

XXI век

На всеобщих парламентских выборах 6 мая 2010 года консерваторы получили 306 мандатов — этого не хватило, чтобы сформировать однопартийное правительство. Поэтому 12 мая была сформирована правительственная коалиция, в которую вошли две партии: консерваторы и Либеральные демократы. Премьер-министром был назначен Дэвид Кэмерон, а его заместителем — Ник Клегг.

В 2016 году, по итогам референдума, Великобритания покинула Европейский союз.

Напишите отзыв о статье "История Великобритании"

Примечания

  1. ↑ Ленин В. И. ПСС. — Т. 41. — С. 327.

См. также

Литература

 Данные в этой статье приведены по состоянию на 1997 год.
Вы можете помочь, обновив информацию в статье.
  • Hume, «History of England» (Лондон, 1754—1764);
  • Lingard, «History of England» (1819—31; 6 изд., 1854);
  • Mackintosh, «History of England» (1830, продолжена Валласом, 1839);
  • Lappenberg, «Geschichte von England» (т. I и II, Гамб., 1834—37; т. ΠΙ — V написаны Р. Паули, Гота, 1853—58);
  • Knightly, «History of England» (Лондон, 1835);
  • Ranke, «Englische Geschichte im XVI и XVII Jahrh.» (4 изд. 1877);
  • Green, «History of the English People» (1877—80, русский перевод 1891 r.);
  • Buckle, «History of civilisation in England» (5 изд. 1874; 2 русск. перевода: Бестужева-Рюмина и Буйницкого, СПб., 1861);
  • Gardiner und Mullinger, «Introduction to the study of English history» (Лондон, 1881).

Отдельные периоды. Начальная история до 1066:

  • Coote, «The Romans of Britain», (Лонд., 1878);
  • Kemble, «The Anglo-Saxons in England» (1849);
  • Palgrave, «The rise and progress от the English Common Wealth» (Англосаксонский период, Лонд., 1832, 2 т.);
  • Thierry, «Histoire de la conquête de l’Angleterre par les Normands» (9 изд., Париж, 1884; русский перевод, СПб., 1858);
  • Freeman, «History of the Norman conquest» (Лонд., 1882, 2т.).

По истории династий: Норманнской, Анжуйской, Ланкастерской и Йоркской.

  • Cobbe, «History of the Norman Kings of England» (1869);
  • Gardiner, «The House of Lankaster and Jork» (1874);
  • Turner, «History of England from the Norman conquest to 1500» (1814; нов. изд., 1853).

По истории Тюдоров: Froude, «History of England from the fall of Wolsey to the death of Elizabeth» (нов. изд. 1881).

По истории первых Стюартов и республики:

  • Gardiner, «History of England from the accession of James I» (Лонд., 1863—87);
  • Clarendon, «History of the Rebellion and civil Wars in England» (нов. изд. 1871);
  • Guizot, «Histoire de la révolution d’Angleterre» (нов. изд. 1881, с продолжением истории Кромвеля; русский перев., СПб., 1858); Dahlmann,

По-русски см.

  • П. Виноградов, «Исследование по социальной истории Англии в средние века»;
  • М. Ковалевский, «Общественный строй Англии в конце средних веков»;
  • Смирнов, «Реформация в Англии»;
  • Вызинский, «Англия в XVIII столетии». Сочинения по истории английской конституции.

Ссылки

</tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></tr></table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий История Великобритании

Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=История_Великобритании&oldid=81415357»