История Выборга

Выборг — один из крупнейших городов Ленинградской области, ранее 2-й по величине город Финляндии, имеет богатую историю.

До 1293 года

Несохранившаяся Иоакимовская летопись, известная только в пересказе Татищева, повествует о постройке города при море новгородским старейшиной Гостомыслом; он, якобы, назвал город в честь своего сына «Выбором». Татищев, комментируя текст, предполагал, что Выбор и является Выборгом. Опираясь на эти сведения, можно было бы говорить об основании города уже в IX веке, однако данная версия не подтверждается другими источниками.

Тем не менее, история поселения в районе будущего города начинается гораздо раньше 1293 года, года основания шведами Выборгского замка. Уже в начале первого тысячелетия источники повествуют о проживании в этом районе племени корела, предков современных карел. Корела самостоятельно и совместно с новгородцами вела торговлю с ганзейскими и готландскими купцами, а важнейшую роль в этой торговле играло западное устье реки Вуоксы, через которое можно было попасть во внутренние районы Карельского перешейка и Ладожское озеро. Хотя достоверных сведений о наличии какого-либо карельского поселения именно в районе будущего города не существует, свидетельством этого можно считать предания, сохранявшиеся в Выборге до XVI века, говорившие о том, что ещё до основания выборгского замка на Замковом (в ту пору — Воловьем) острове, а также на другом, соседнем острове Твердыш, ранее — Линнасаари (фин. linna — «крепость, замок», saari — «остров»), существовало некое предшествующее ему поселение «Старый Выборг». Более того, именно такое официальное название до 1944 года носил городской район Пикируукки (ныне северная часть Выборгского посёлка). Именно там начались первые изыскания финских археологов, которые впоследствии продолжили советские учёные, но эти попытки окончились неудачей. Зато в 1980-х годах, на основании сделанных находок, руководитель раскопок В. А. Тюленев смог сделать вывод о существовании в XI—XII веках карельского острожка-убежища, в котором располагались склады товаров и немногочисленная стража, на самом Замковом острове. Необходимость бытового обеспечения данного комплекса оставила археологам надежду на обнаружение поблизости, собственно, поселения, возможно — именно на острове Твердыш.

Найденный карельский острожек имел прекрасное расположение — он контролировал тот самый торговый путь из Финского залива в водную систему Вуоксы и далее в Ладогу. Охраной его стен пользовались не только корелы, но и новгородские купцы, о чём свидетельствуют археологические находки. Удобство Замкового острова оценили и шведские завоеватели: в 1293 году они взяли с боя и разрушили острожек, основав на его месте каменную крепость.

В 1908 году при строительстве нового вокзала, под верхним пластом земли нашли хорошо сохранившиеся жилища людей каменного периода. Вызванные из Петербурга и Гельсингфорса геологи заявили, что найденные жилища принадлежат людям, жившим 4000 лет назад.

Шведский период 1293—1710

В 1293 году во время одного из крестовых походов в землю, населённую карелами, по решению регента шведского короля Торгильса (Торккеля) Кнутссона на Замковом острове основан мощный замок, получивший название Выборг. Он стал надёжным форпостом распространения шведского влияния на земли Карельского перешейка, и оставался неприступным несколько столетий, с 1293 по 1710 год. Новгородская республика не желала мириться с потерей карельских земель, и уже в 1294 году дружина Новгорода Великого осадила Выборг, но взять его новгородцы не смогли. Неудачным был и военный поход против шведов в 1322 году, хотя, по некоторым сведениям, новгородцы сумели овладеть замком, который потом вернули шведам за выкуп или в результате дипломатических переговоров. В 1323 году по Ореховецкому мирному договору Новгорода и Швеции граница между ними была установлена по реке Сестре, часть Карельского перешейка вместе с Выборгом отходила Швеции.

В 1403 году Выборг получает статус города: шведский король Эрик Померанский дарует ему «городские привилегии», в том числе и торговые, благодаря которым город быстро превратился в крупный торговый центр. Город посещали немецкие купцы, в основном, из городов ганзейского торгового союза, предпочитая вести свои торговые дела через Выборг. Город был центром лена, управлявшимся шведским наместником, причём на должность эту назначались самые влиятельные личности страны, устанавливавшие свою независимую политику, в которой упор делался на усиление военного и политического могущества выборгской земли и торговые связи с Новгородом и Таллином. С 1442 по 1448 годы в Выборге правил Карл Кнутсон Бунде, любитель пышных празднеств. При нём выборгский замок стал самым красивым в Швеции — были пристроены новые башни и покои, обновлены рыцарские залы и парадные комнаты. В 1470-е годы при наместнике Эрике Аксельссоне Тотте весь разросшийся на полуострове город был обнесён каменной крепостной стеной с 9 башнями и 2 бастионами, земляным валом и рвом, наполненным водой.

В сентябре 1495 года Выборгскую крепость осадили русские войска под командованием воеводы Ивана III Даниила Щени. По преданию, когда Выборг был практически взят, в небе над городом появился крест, при виде которого русские воины в смятении сняли осаду и ушли от крепости. На самом же деле этим «крестом», по всей вероятности, был сильный взрыв одной из крепостных башен, устроенный самими осаждёнными под командованием Кнута Поссе. Произошедшее событие вошло в историю под именем «Выборгский гром» (или «грохот»). В 1525 году Выборг стал вассальным владением графа фон Гойа, взявшего в жёны сестру шведского короля Густава Ваза. При нём в городе прибавилось богатых переселенцев из Любека, Гамбурга, Бремена и других ганзейских городов. В быту горожан стали преобладать немецкие обычаи, открывались храмы, учреждения образования. Во второй половине XVI века к старому городу пристроили новую часть — Рогатую крепость (Вал, Горнверк), значительная часть которой сохранилась до наших дней; тогда городская территория увеличилась вдвое. XVI—XVIII были особенно насыщены русско-шведскими войнами, почти во всех из них Выборг играл важнейшую роль как ближайшая к России база размещения шведских войск. В 1609 году в городе было заключено несколько соглашений между посланниками царя Василия Шуйского и шведским правительством, которые заложили основу для шведской интервенции в годы Смутного времени. В историю эти соглашения вошли под наименованием Выборгского договора. В XVII веке плотно застроенный преимущественно деревянными постройками город с узкими улочками неоднократно опустошали пожары, так в 1627 и 1628 годах город выгорал практически полностью. По направлению шведского правительства в 1639 году инженер А. Торстенсон разрабатывает новый городской план застройки с прямоугольной сеткой улиц, осуществить который помог, как ни странно, ещё один опустошительный городской пожар 1652 года.

Во время Северной войны Выборг снова выступил форпостом Швеции на Карельском перешейке, и, после падения Нотебурга (Орешка) и Ниеншанца (русское название — Канцы) в Ингерманландии, стал передовой базой, из которой шведы угрожали только что основанному Петербургу. В 1706 году Пётр I предпринимает первую попытку захватить шведскую крепость, и лично возглавив поход осаждает Выборг, однако, безрезультатно. Только в 1710 году город был взят русскими войсками и флотом, а по Ништадтскому мирному договору 1721 года официально стал частью Российской империи.

Российский период 1710—1917

По поводу взятия Выборга в 1710 году Пётр I писал:

Итако чрез взятие сего города Санкт-Петербургу конечное безопасение получено.

Выборг фактически переходит в состав России, становится центром военного комендантского округа. В 1719 году Выборгский и Кексгольмский округа были объединены в Выборгскую провинцию Петербургской губернии, официально вошедшую в состав Российской империи по Ништадтскому мирному договору в 1721 году, а в 1744 году создаётся отдельная Выборгская губерния. Жителям новой губернии позволили сохранить шведские законы. В частности, это обозначало, что крепостное право на жителей губернии не распространялось. Также им было разрешено сохранить лютеранскую веру.

Взятие города русскими войсками способствовало сильному росту населения, в первую очередь за счёт притока русских торговых людей и выборгского гарнизона. Появляются первые русские предместья: Выборгский и Петербургский форштадты (теперь Петровский посёлок и район, ограниченный улицами Вокзальной, Железнодорожной, Онежской и Ленинградским шоссе соответственно). Постепенно замок утрачивает своё военное значение, и назревает необходимость строительства новых укреплений с запада. В 1731 году утверждается проект генерал-майора Кулона, и к 1742 году возводятся бастионы. Строительство продолжается и в 50-х годах под присмотром генерал-фельдмаршала Миниха, позже — А. П. Ганнибала. Эти укрепления, построенные по последнему слову фортификационной техники, получают имя Святой Анны, по сей день они называются Анненские. Следует отметить, что они ни разу не использовались в боевых действиях, и поэтому прекрасно сохранились до нашего времени. Швеция неоднократно пыталась вернуть Выборг, и в ходе русско-шведской войны 1788—1790, летом 1790 года в акватории Выборгского залива происходит крупнейшее морское сражение между русской эскадрой под командованием адмирала Чичагова и шведской эскадрой под командованием короля Густава III, завершившееся разгромом шведов. В русско-шведской войне 1808—1809 Выборг уже не участвовал непосредственно, а использовался только как тыловая база. Эта война завершилась заключением Фридрихсгамского мирного договора, по условиям которого уже вся Финляндия входит в состав Российской империи на правах Великого княжества.

С 1784 по 1797 год Выборгскую губернию вновь преобразовывают в Выборгское наместничество. Город продолжает разрастаться: начинают застраиваться новые районы — Павловская слобода (ныне Выборгский посёлок), Пантсарлахти (район Садовой улицы), Папула. В 1802 году Выборгская губерния становится Финляндской, а в 1811 году получает прежнее название, но уже в составе Великого княжества Финляндского.

В дальнейшем до самого двадцатого века история Выборга почти не имеет крупных событий: в нём стоит русский гарнизон, развивается торговля и промышленность.

После восстания декабристов в Петербурге узниками Выборгского замка становятся несколько сотен его участников, в основном — нижние чины. Изменяется облик города: в 1861 году утверждается генеральный план застройки Выборга, и на месте снесённых укреплений Каменного города и Рогатой крепости прокладываются новые улицы и разбиваются парки. Возводится множество каменных зданий по проектам известных архитекторов, в которых размещаются банки, учреждения, конторы акционерных обществ. В 60-х годах XIX века по проекту известного инженера-фортификатора Э. И. Тотлебена для защиты города с востока были возведены Восточно-Выборгские укрепления. Центром укреплений была господствующая над городом возвышенность с установленной на ней батареей; по этой батарее получила название и сама гора, по сей день именуемая Батарейной.

Вторая половина XIX — начало XX века отмечены в истории Выборга как время динамичного экономического развития. В 1856 году открывается Сайменский канал, а в 1870 — железная дорога Санкт-Петербург — Гельсингфорс. В городе начинается газификация (1860 год), электрификация и телефонизация (1882 год), проводится водопровод (1893 год), а в 1912 году открывается трамвайное движение.

Экономический взлёт XIX века значительно увеличивает население Выборга, город становится вторым по населению и экономическому развитию в Великом княжестве Финляндском. К 1910 году в городе насчитывается 50 тысяч жителей, из которых 81 % были финны, 10 % — шведы, 6,5 % — русские, 0,7 % — немцы, 1,1 % — остальные. В городе находилось большое количество промышленных предприятий, с 1888 года действовал Рабочий союз, имевший отдельную секцию для русских рабочих.

Близость к столице Российской империи, и принадлежность к относительно либеральному Великому княжеству притягивает в Выборг политических противников царской власти. 10 июля 1906 года, после роспуска императором Николаем II Государственной Думы первого созыва, 180 её депутатов собрались в Выборге и составили обращение «Народу от народных представителей», в котором призывали к гражданскому неповиновению царским властям. Это обращение вошло в историю как «Выборгское воззвание».

В 1917 году Выборг активно участвует в Февральской революции, в городе избирается Выборгский Совет солдатских и рабочих депутатов, в котором большое влияние имеют большевики. Незадолго до октябрьских событий у выборгского рабочего Юхо Латукки скрывался В. И. Ленин.

Финляндский период 1917—1940

На первую половину 1918 года приходятся переломные события в судьбе города — после провозглашения независимости Финляндии 31 декабря 1917 года его покидают советские организации, демобилизуются расквартированные в Выборге войска. В январе 1918 года в Финляндии начинается гражданская война, и Выборг становится одним из главных центров красных финнов. 29 апреля, когда при участии германских войск под командованием генерала фон дер Гольца красные отряды повсеместно были разбиты, последним пал Выборг, после чего более 3 тысяч красногвардейцев, оставшихся в городе русских офицеров и солдат, а также мирных граждан погибло в ходе развернувшихся репрессий.

После поражения красной революции в Выборге, как и в Финляндии в целом, продолжительный период нестабильности сменился спокойствием — 17 июля 1919 года в стране было объявлено республиканское правление.

Культурные и транспортные связи города с СССР заставила прекратить прочная граница. Выборг, служивший до 1917 года для России «воротами в Финляндию», описывался теперь как «форпост западной цивилизации на границах с Советским Союзом». Устойчивый приток финноязычного населения и популяризация финского языка и культуры привели к тому, что количество русско-, немецко- и шведско-говорящих горожан в пропорциональном соотношении сильно уменьшилось. В Выборге начался процесс увядания той атмосферы космополитизма, которая была характерная для него ранее. Официальным языком местного самоуправления стал теперь финский. За патриотическое воспитание и военную подготовку населения отвечала военизированная организация Шюцкор. Аналогом Шюцкора для женщин была организация Лотта Свярд, в ней выборжанки обучались ухаживать за ранеными, готовились принять участие в хозяйственном обеспечении финской армии в случае военных действий.

В независимой Финляндии Выборг сохранил своё положение второго города страны и центра культурной и общественной жизни Восточной Финляндии. Здесь функционировали филиалы всех крупных финских партий: социал-демократической, Аграрного союза, различных партии националистического характера и прочих. Город являлся одним из важнейших торговых и транспортных центров страны. Работало множество образовательных, культурных, спортивных, здравоохранительных учреждений, действовало большое число храмов и консульств.

В 1920—1930-х годах в состав города вошли многие стихийно разросшиеся предместья. В 1929 году городской архитектор О. Меурман разрабатывает градостроительный план Большого Выборга, основные идеи которого реализовывались вплоть до 1970-х годов. В Выборге были возведены многие важные общественные здания: художественный музей и школа (1930 год), окружной архив (1933 год), новая городская библиотека (1935 год). К 1930-м годам центр деловой жизни города переместился из района Линнойтус (территория бывшей выборгской крепости) в районы Салакка-Лахти и Репола, ближе к железнодорожному вокзалу.

В 1930-х годах Выборг с прилегающей территорией считался центром промышленности Финляндии. В 1938 году в городе действовало 38 промышленных предприятий различных отраслей. Население Выборга к 1939 году составляло 74 403 человека (по некоторым данным — около 86 000 человек).

Военный период 1940—1944

Мирный период закончился в конце ноября 1939 года, когда началась советско-финская война. В феврале 1940 года, после прорыва основных укреплений линии Маннергейма, Красная армия вплотную подошла к Выборгскому укреплённому району. 2 марта, когда в Москве уже велись переговоры о мире, советская 7-я армия начала наступление на город: по льду Выборгского залива был осуществлён обход города с запада, перерезано шоссе Выборг-Хельсинки, основной штурм происходил с северо-восточного направления. К 13 марта, за день до прекращения боевых действий согласно подписанному в Москве договору, в ходе фронтального штурма части 7-й армии продвинулись к центру города из района вокзала и Батарейной горы.

Согласно условиям Московского мирного договора большая часть Выборгской губернии Финляндии, включая Выборг и весь Карельский перешеек, а также ряд других территорий отошли к СССР. Финское население города было полностью эвакуировано в Финляндию. 31 марта 1940 года Верховным Советом СССР был принят Закон СССР о передаче большей части полученных от Финляндии территорий в состав Карело-Финской ССР. В составе этой республики 9 июля 1940 года Выборг был определён центром Выборгского (Виипурского) района.

По специальной кампании город начинает заселяться советскими переселенцами, причём число желающих уже менее чем через месяц превышало возможности. Активно шло восстановление промышленности на опустошённых предприятиях, вновь открывались учреждения культуры, образования. Но летом 1941 года в Выборг снова пришла война.

29 августа под натиском наступающих финнов части РККА оставили город, отступив к Ленинграду, заминировав большое число зданий радиофугасами. К счастью для городской архитектуры, взорваться из них успели лишь единицы, большая же часть была разминирована сапёрами. В город начало возвращаться финское население. Вновь восстанавливается городское хозяйство.

Через три года финская армия отступила с Карельского перешейка, финские граждане вновь эвакуировались во внутренние районы Финляндии, 20 июня 1944 года в Выборг вошли части советской армии.

Советский период 1944—1991

Вторая мировая война принесла городу огромный ущерб: были разрушены и сожжены промышленные предприятия, более 500 жилых домов, культурно-просветительные и лечебные учреждения, выведены из строя предприятия городского хозяйства, причинены огромные повреждения железнодорожному узлу. Однако уже летом 1944 года начинается интенсивное восстановление города, и к 1948 году последствия войны, в основном, были ликвидированы. В Выборг съезжаются тысячи переселенцев из республик СССР, город становится крупным промышленным центром Ленинградской области.

В 1947 году архитекторами ленинградского института Горстройпроект разрабатывается новый план застройки города, предусматривавший восстановление старых зданий и возведение новых на месте разрушенных в войну, преимущественно в историческом центре города. Осенью 1948 года на Карельском перешейке проходят массовые переименования: все улицы и районы Выборга получают новые, русские названия, чаще всего без каких-либо исторических обоснований. Исключается всё то, что могло напоминать об интернациональном прошлом города.

В конце 1940-х — начале 1950-х годов открываются новые предприятия: судостроительный завод (1947 год), в дальнейшем ставший ведущим предприятием города, завод «Электроинструмент» (1947 год), завод лимонной кислоты (1948 год), приборостроительный завод (1953 год). Население города увеличивается с 35 тысяч человек в 1950 году до 51 тысячи в 1957. Начинается реставрация некоторых архитектурных памятников: выборгского замка, Часовой башни, башни Ратуши. В 1960 году открывается краеведческий музей.

К 1960-м годам жилищное строительство распространяется на район восточнее Батарейной горы, ранее застроенный, преимущественно, малоэтажными домами, значительная часть которых была разрушена в ходе войны. Застройка шла по типовым проектам жилых и общественных зданий, город приобретал «советский» облик, свойственный большинству новых районов в городах СССР. Меняется структура транспорта: на смену закрытому в 1957 году трамваю приходит автобус, а паровозы с 1969 года вытесняются электропоездами. Прежде главный двигатель выборгской экономики — Сайменский канал — вновь начал работу только в 1968 году. К 1970 году численность населения Выборга достигла 65 тысяч человек, что всё ещё было ниже довоенного уровня.

C 1970-х годов в городе начинаются активные археологические раскопки, большее внимание уделяется сохранению и реставрации старого фонда. В 1982 году в Выборге основан ленинградский областной театр драмы и кукол «Святая крепость», создаются многочисленные музыкальные ансамбли, объединения художников, другие творческие объединения. В 1988 году принято решение правительства РСФСР об организации музея-заповедника «Парк Монрепо». Летом того же года в городе проводится скульптурный симпозиум, результатом которого стало появление сада Скульптуры.

С конца 1950-х годов идёт последовательное увеличение количества туристов, приезжающих в Выборг, в том числе иностранных, из республики Финляндия.

Российский период с 1991 года

Перестроечное время знаменует для города новую эпоху — граница с Финляндией открывается, приграничная торговля становится новым источником доходов для жителей. В 1991 году существовал проект о создании в Выборге свободной экономической зоны, который, однако, так и не был осуществлён. В 1990-х значительная часть городских предприятий останавливается из-за банкротства, однако в то же время открывается множество новых частных фирм и предприятий с иностранными инвестициями. Выборг развивается как туристический центр: число посетивших город туристов растёт с 400 тысяч в 1994 году до 600 тысяч в 1996 году. Открываются объекты соответствующей инфраструктуры: несколько десятков туристических фирм, гостиниц, множество пунктов общественного питания.

В августе 1993 года в Выборге проходят празднества, посвящённые 700-летию основания города. Тогда же проходит первый кинофестиваль «Окно в Европу». В 1999 году выборгская библиотека Алвара Аалто была включена ЮНЕСКО в список «100 памятников мировой культуры, нуждающихся в особом внимании в 2000 году».

В 1996 году население города достигает официально зафиксированного максимума — 81200 человек. В городе открывают свои представительства более 40 религиозных конфессий. К Выборгу вновь начинает возвращаться звание перекрёстка национальных и духовных культур. Развиваются связи с городами Финляндии, Норвегии, Швеции, Китая.

В 1990-х годах в исторической части города отстраивается заново несколько зданий, разрушенных во время войны. В начале-середине 2000-х годов реконструируется ряд заброшенных зданий, строятся новые (в основном это торговые центры и элитное жильё). Появляется большое количество супермаркетов.

В 2008 году по итогам всероссийского конкурса «Самый благоустроенный город России» Выборг занял второе место среди городов с население до 100 тысяч жителей. 1 августа 2009 года Выборг стал центром праздника, посвящённого 82-й годовщине образования Ленинградской области.

25 марта 2010 года Указом Президента Российской Федерации Дмитрием Медведевым Выборгу присвоено почётное звание Российской Федерации «Город воинской славы».

В 2010-х годах неоднокоратно происходил снос старых зданий в историческом центре Выборга.

Отрывок, характеризующий История Выборга

Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.