История Гамбии

Найденные археологические артефакты (каменные топоры и сломанные глиняные изделия) доказывают, что первые люди жили на побережье реки Гамбия около 2000 лет до н. э. Первым известным письменным упоминанием Гамбии являются записи карфагенянина Ганнона, написанные после того, как карфагенские мореплаватели посетили реку Гамбия. В III веке н. э. сеть работорговли включила в себя регион реки Гамбия. Поздние королевства Фони, Комбо, Сине-Салом и Фулладу стали торговыми партнёрами крупных империй Западной Африки в Гамбии. В V—VIII веках большая часть сенегамбийской территории была заселена племенами серахуле, чьи потомки в настоящее время составляют около 9 % населения страны.

После арабского завоевания Северной Африки в начале VIII века на территории Империи Гана распространился ислам. Около 750 года в Вассу на северном побережье реки Гамбия было поставлено большое количество каменных столбов, самый крупный из которых высотой в 2,6 м весит 10 тонн. Камни похожи на отметки захоронений королей и вождей на территории Империи Гана. В XI веке некоторые исламские правители были похоронены на территории страны таким же образом, и часть каменных кругов объявили священными.

Восточная Гамбия была частью большой Западно-Африканской империи, которая процветала тысячелетие, начиная с 300 года. Относительная политическая стабильность обуславливалась разрешением торговли и свободным перемещением людей через регион. Сильные королевства организовались из семей и кланов таких, как волоф, мандинка и фульбе (фулани), организуя большие социальные и политические образования. Малые группы мандинка поселились на территории Гамбии в период XII—XIII веков, а империя Мандинка в Мали доминировала в регионе в XIII—XIV веках.

Европейцы в Гамбии

Первыми европейцами, увидевшими берега Гамбии в 1455 году, были португальские мореплаватели Луиш де Кадамосту и Антониотти Усодимаре. В 1456 году они вернулись и совершили поездку на 32 км вверх по течению реки и проплыли мимо острова, который они назвали островом Святого Андрея в честь погибшего моряка, которого они похоронили на этом острове (в дальнейшем остров переименовали в остров Джеймс). Первые португальские торговцы обнаружили людей племён мандинка и волоф в местах их современного проживания, в дальнейшем были ассимилированы местным населением.

В 1587 году англичане начали вести торговлю в регионе после того, как Приор Крита Антониу продал англичанам эксклюзивное право торговли на реке Гамбия. В 1621 году один из торговцев, Ричард Джобсон, описал жизнь скотоводов-фульбе и их взаимоотношения с мандинка. Между 1651 и 1661 годами часть Гамбии, приобретённая принцем Якобом Кеттлером, находилась под управлением Курляндии. Курляндцы обосновались на острове Святого Андрея, который они использовали в качестве торговой базы до его захвата англичанами в 1661 году.

В 1678 году Королевская Африканская Компания получила привилегию на торговлю в регионе и основала форт на острове Джеймс. В конце XVII—XVIII веках борьбу за контроль над регионом вели британцы, укрепившиеся примерно в 30 км вверх от устья реки в форте Сент-Джеймс, и французы, создавшие на северном берегу опорный пункт — форт Альбреда. И тех и других интересовали главным образом работорговля и потенциальные месторождения золота. В 1765 году форты и поселения в Гамбии перешли под контроль британской короны, и на протяжении следующих 18 лет Гамбия стала частью британской колонии Сенегамбия с центром в Сент-Луисе. По Версальскому договору 1783 года, Франция отказалась от претензий на территории вдоль реки Гамбия в обмен на часть Сенегала, сохранив только свой аванпост Альбреду, Гамбия перестала быть британской колонией и снова перешла к Королевской Африканской Компании.

В 1807 году работорговля была запрещена на всей территории Британской империи, но вывоз рабов из Гамбии не прекратился. В апреле 1816 года капитан Александр Грант заключил договор с вождём Комбо на уступку острова Банжул. Он назвал его островом Святой Марии и основал поселение Батерст (переименован в Банжул в 1973 году). Отдалённость Батерста от основных центров работорговли и отсутствие у Великобритании чётко выраженных экономических интересов в этом регионе обусловили достаточно вялый характер британской политики. Поэтому в 1821 году британские поселения в Гамбии были переданы под управление администрации Сьерра-Леоне, которое продолжалось до 1888 года, исключая период 1843-1866 годов, когда Гамбия имела свою собственную администрацию.

К 1829 году были совершены первые торговые сделки по продаже арахиса. В 1851 году он уже составлял 72 % всего объёма экспорта. Препятствиями в росте объёмов торговли и сельского хозяйства были постоянные вооружённые столкновения между язычниками сонинке и мусульманами-марабутами. Для того, чтобы создать условия для торговли и уменьшить французское влияние в регионе, британцы приобретали у местных вождей небольшие территории, например, «уступленную милю» на северном берегу реки Гамбии в 1826 году и земельный участок на южном берегу в 1840 году. Также с вождями были подписаны договоры, в которых они соглашались на британский протекторат. В 1857 году французы передали британцам Альбреду в рамках обмена колониальными владениями. В 1888 году Гамбия вновь стала отдельной колонией, границы которой были определены соглашением с Францией 1889 года.

После 1888 года колония управлялась губернатором с помощью Исполнительного Совета и Законодательного Совета. В 1902 году остров Святой Марии был провозглашён коронной колонией в то время, как остальная часть страны стала протекторатом.

Во время Второй мировой войны войска Гамбии сражались на стороне войск союзников в Бирме, а Батерст служил в качестве остановки для самолётов ВВС США. Во время перелёта на конференцию в Касабланке и с неё здесь останавливался на ночь президент США Франклин Рузвельт, положив начало визитам американских президентов в страны африканского континента.

После Второй мировой войны в стране начались реформы, которые были направлены на постепенное увеличение представительства коренного населения в органах колониальной власти. В Конституции 1954 года были введены нормы, предоставившие право голоса взрослому населению страны, а также назначение министров-гамбийцев для совместной работы с британскими чиновниками.

Независимая Гамбия

В 1960 году в протекторате было введено всеобщее право голоса и Законодательный Совет был заменён на Палату представителей (House of Representatives), состоящую из 34 членов. В 1962 году была создана должность премьер-министра и Исполнительный совет включил губернатора в качестве председателя, премьер-министра и 8 других министров. Дауда Джавара, лидер Прогрессивной народной партии (PPP), стал первым премьер-министром. Гамбия получила полное самоуправление 4 октября 1963 года. Конституция независимой Гамбии вступила в силу в феврале 1965 года, провозгласив страну конституционной монархией в рамках Содружества наций. После референдума 23 апреля 1970 года Гамбия стала республикой. В июле 1981 года в стране произошло восстание, которое было подавлено сенегальскими войсками, 500—800 людей погибли в процессе подавления восстания, был причинён большой материальный ущерб экономике.

В феврале 1982 года вступило в силу соглашение с Сенегалом о создании Конфедерации Сенегамбия, при которой Гамбия сохраняла собственное правительство, внешнеполитическую и финансовую самостоятельность. В рамках конфедерации были предусмотрены координация внешнеполитических акций, транспортной политики и объединение вооружённых сил и сил безопасности двух стран. Джавара был избран на новый президентский срок в мае 1982 года, получив 72,4 % голосов избирателей. В марте 1987 года он победил на выборах с 59,2 % голосов (два оппонента). В 1989 году распалась Конфедерация Сенегамбия из-за требований гамбийской стороны об усилении своей роли в деятельности высших органов конфедерации. В последующие годы отношения между Гамбией и Сенегалом оставались напряжёнными. В апреле 1992 года Джавара вновь переизбирается с 59 % голосов (ближайший из четырёх оппонентов — Шериф Мустафа Дибба получил 22 %).

В марте 1992 года Джавара обвинил Ливию в поставке оружия формированию Самбы Самьянга, лидера восстания 1981 года, которые ливийская сторона не признала. Такие же обвинения Джавара сделал в 1988 году по отношении Ливии и Буркина-Фасо. В 1992 году президент объявил амнистию для большинства членов Движения за справедливость в Африке (MOJA), связанным с событиями 1981 года. В апреле 1993 года двое из лидеров MOJA вернулись из ссылки и организовали политическую партию.

22 июля 1994 года Джавара был свергнут в результате бескровного военного переворота, руководимого лейтенантом Яйя Джамме. Президент Джавара получил убежище на американском военном корабле, на котором он находился во время переворота. Хунта младших офицеров и некоторых гражданских лиц приостановила действие конституции, запретила любую политическую деятельность, заключила под домашний арест старших офицеров и действующих министров. Был сформирован Временный Управляющий Совет Вооружённых сил (Armed Forces Provisional Ruling Council), который пообещал восстановить гражданское правление к декабрю 1998 года. Европейский союз и США приостановили поставку помощи стране и настаивали на возвращении гражданского режима. В 1995 году вице-президент Сана Себалли пытался провести ещё один переворот с целью свержения военного режима, но эта попытка не увенчалась успехом. Изолированный от развитых западных стран Яйя Джамме стал налаживать дипломатические отношения с другими маргинальными странами. В 1994 году он установил отношения с Ливией, в 1995 году — с Тайванем, что повлекло разрыв отношений с Китаем. Были также заключены экономические соглашения с Ираном и Кубой. 23 ноября 2010 года Гамбией были расторгнуты дипломатические соглашения с Ираном.

На референдуме 1996 года за новый проект конституции проголосовало около 70 % гамбийских избирателей. Во исполнение положений новой конституции Джамме уволился из вооружённых сил. 26 сентября 1996 года на президентских выборах, к участию в которых была допущена только часть политических партий, Яйя Джамме победил с 55,76 % голосов (Усаину Дарбое — 35,8 %, Амат Ба — 5,8 %). Через два дня после выборов он распустил Временный Управляющий Совет Вооружённых сил, который он создал после обретения власти в 1994 году, и объявил о выборах в парламент в 1997 году, на которых впечатляющую победу одержала партия президента. Содружество наций поставило под сомнение честность и справедливость проведённых в 1996 и 1997 годах выборов.

Первым посещением Джамме развитых стран стал официальный визит во Францию в феврале 1998 года, где были подписаны соглашения о техническом, культурном и научном сотрудничестве. В 1999 году Джамме выступил посредником между повстанцами Касамансе и сенегальским правительством, что увеличило международный авторитет страны и способствовало выдаче стране ряда кредитов Африканского банка развития, ОПЕК и Исламского банка развития.

В октябре 2001 года Джамме был переизбран на должность президента с 52,96 % голосов, а в октябре 2006 года с 67,3 % голосов (Усаину Дарбое — 26,6 %).

Отрывок, характеризующий История Гамбии

В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.