История Ганы

Доколониальный период

Территория современной Ганы была населена уже в эпоху мезолита. До прихода европейцев на территории нынешней Ганы в XIII—XVII вв. существовали древние города-государства, самыми крупными из которых были Бего (Бегхо), Боно-Мансу, Ла и Шаи. В этих государственных образованиях развивалось земледелие, животноводство и ремёсла, активно велась добыча золота и торговля.

В XVII образовалась федерация Ашанти. Практически в течение всего XVIII в. она боролась с соседями за контроль над торговым и путями на юг, к побережью Гвинейского залива, и на север в страны Западного Судана. К началу XIX в. Конфедерация Ашанти превратилась в мощную державу, под контролем которой находились земли, примерно соответствующие территории современной Ганы. Опираясь на сильное войско, правители Ашанти добивались подчинения им территорий, населённых близкородственными им племенами, и ликвидации племенной раздробленности.

Колонизация

В 1482 году на побережье первыми высадились португальцы, они построили крепость Эльмину, затем крепости Аксим, Шама и другие. Португальцы вывозили золото (в XVI веке золото, вывозимое с Золотого Берега, составляло около 10 % мировой добычи) и рабов.

Богатства Золотого Берега привлекали и другие европейские державы: Нидерланды, Швецию, Данию, Пруссию, Британию. Первые английские поселенцы появились здесь в 1631 году. За обладание богатствами Золотого Берега (такое название дали стране колонизаторы) велось ожесточенное соперничество, в результате которого Великобритания к середине XIX века вытеснила с Золотого Берега других европейских конкурентов, в 1844 году английский губернатор заключил с правителями прибрежных территорий народности фанти договор о признании ими британского протектората.

К 1901 году британцы установили полный контроль над этой территорией. Для этого им понадобилось сломить сопротивление коренного населения, сопротивлявшегося попыткам Британии проникнуть вглубь материка, в ходе семи англо-ашантийских войн. Первые 5 войн закончились победой ашанти (1806, 1811, 1814—1815, 1823—1826 и 1863 гг.), однако их поражение в шестой войне (1873—1874 гг.) фактически ознаменовало конец самостоятельного развития, а в результате седьмой (1895—1896 гг.) Англия нанесла Ашанти полное поражение, оккупировала её территорию и заключила договоры о протекторате с отдельными племенами. В 1900 году ашанти во главе с королевой-матерью Яаа Асантева предприняли последнюю попытку отстоять свою независимость — Войну Золотого Трона. Она закончилась захватом британцами города Кумаси и Золотого Трона. После подавления этого восстания англичане включили в 1901 году всю территорию Ашанти в колонию Золотой Берег.

Постколониальный период

Кваме Нкрума: социалистическая ориентация

В 1940-х годах усилилась освободительная борьба народов Золотого Берега, была создана первая партия, поставившую себе целью достижение независимости страны — Объединённый конвент Золотого Берега. Опасаясь всеобщего восстания, британцы согласились на большинство его требований. В 1956 году британское Того (Тоголенд), протекторат Ашанти и протекторат Фанти были объединены с Золотым Берегом в единую колонию.

Под руководством Кваме Нкрумы и его Народной партии конвента национально-освободительная борьба увенчалась деколонизацией и провозглашением независимости, став первым государством чернокожих в составе Содружества. С 6 марта 1957 года страна стала именоваться Ганой, желая этим напомнить о мощи и величии древнейшей африканской империи южнее Сахары (располагавшейся, впрочем, вне территории современной Ганы). 1 июля 1960 года Гана стала республикой, а её первый премьер-министр Нкрума — её первым президентом.

Кваме Нкрума, чьи взгляды (коншиенсизм) находились на стыке марксизма, африканского социализма и панафриканизма, ориентировался во внутренней и внешней политике на социалистические страны, в первую очередь СССР и Китай, и проводил реформы, направленные на усиление государственного сектора в экономике, избавление страны от экономической зависимости со стороны колониальных держав, форсированную индустриализацию и создание сельскохозяйственных кооперативов. Нкрума предоставлял помощь национальным движениям других африканских стран (на территории Ганы проходили боевую и политическую подготовку борцы за свободу многих африканских колоний) и, выдвинув идею создания «Соединённых Штатов Африки», стал одним из инициаторов образования Организации африканского единства (ОАЕ).

Однако в стране крепло недовольство авторитарным стилем правления (в 1964 году была введена однопартийная система), коррупцией администрации, отсутствием результатов преобразований, подкреплённое ухудшением международной экономической конъюнктуры (снижением мировых цен на какао-бобы, которые были основной экспортной культурой Ганы).

Перевороты и приход к власти Джерри Ролингса

В феврале 1966 года Нкрума был свергнут кликой офицеров. За этим последовала серия сменявших друг друга военных хунт и слабых гражданских правительств. Они отказались от социалистической ориентации и проводили курс на развитие частного предпринимательства.

В июне младшие офицеры во главе с капитаном ВВС Джерри Ролингсом совершили очередной переворот, в ходе которого был убит командующий армией Ганы генерал Одарти-Веллингтон. Захвативший власть революционный совет объявил о проведении чистки, в ходе которой были расстреляны многие прежние политические деятели, чиновники и старшие офицеры. На демократических парламентских и президентских выборах летом 1979 года победила левая Национальная народная партия, объединившая многих последователей Кваме Нкрумы (она получила 71 место из 140 в парламенте, в который прошло 5 партий) и её кандидат Хилла Лиманн.

Однако ННП, несмотря на левую направленность, не ликвидировала частный сектор экономики и поощряла иностранные инвестиции в Гану, и режим Третьей республики не сумел справиться с социально-экономическими трудностями. Недовольные этим, офицеры во главе с Джерри Ролингсом, совершившие переворот 1979 года, устроили новый переворот 31 декабря 1981 года. В 1982 году были образованы народные трибуналы, занимавшиеся новыми чистками политиков, чиновников, предпринимателей. Вместе с тем, Джерри Ролингсу удалось стабилизировать экономическое положение страны.

Переход к демократии

В 1990 году было объявлено о начале перехода к гражданскому правлению. В 1992 году была принята новая конституция страны, предусматривающая многопартийность, тогда же был снят запрет на деятельность политических партий. В ноябре-декабре 1992 года в стране прошли первые президентские и парламентские выборы на многопартийной основе. Президентом был избран всё тот же Джерри Ролингс, бывший председатель временного совета национальной обороны (ВСНО), правивший Ганой 19 лет. Однако при бывшем диктаторе в стране сложилась функционирующая демократическая система.

В декабре 2000 года новым президентом избран Джон Куфуор. В 2004 году он был снова избран на этот пост. В декабре 2008 года новым президентом был избран, а 7 января 2009 года вступил в должность социал-демократ Джон Атта Миллз. С 25 июля 2012 года президентом Ганы является Джон Драмани Махама.

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий История Ганы

Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.