История Иллинойса

История Иллинойса может быть условно разделена на четыре основных периода: доколумбова эпоха, эра исследований и колонизации европейцами, развитие территории в пределах американских границ, рост и становление штата, как одного из самых густонаселённых и экономически мощных в США.

Доколумбовый период

Неподалёку от города Коллинсвилл, штат Иллинойс располагается исторический памятник Кахокия, представляющий группу из 109 курганов, до XVI века здесь находился центральный город Миссисипской культуры, исчезнувшей по неизвестным причинам между 1400 и 1500 годами. Другой важной силой была конфедерация Иллинойсов — политический союз между несколькими племенами, чьё имя носит и штат Иллинойс. В XVII—XVIII веках племена Иллинойсов сильно пострадали от войн с ирокезами и другими северными племенами, спровоцированными европейской экспансией. В итоге они были вытеснены с этих земель и их заменили племена потаватоми, майами, сауки и другие.

Европейская колонизация

В 1673 году французские исследователи Жак Маркетт и Луи Жолье прошли на каноэ свыше 4000 км по рекам и озёрам Среднего Запада, включая реки Иллинойс и Миссисипи. А в 1680 году реку Иллинойс обследовал Кавелье де Ла Саль. В результате их исследований эти территории вошли в состав Новой Франции, где находились до 1763 года, пока не перешли к англичанам. Во время Войны за независимость под командованием Джорджа Кларка англичане были изгнаны с этих мест, а территории вошли в состав Виргинии. В 1783 году этот регион был передан новым Соединённым штатам и стал частью Северо-западной территории.

Американская территория

В 1779 году объединением компаний Illinois и Wabash была образована Illinois-Wabash Company, цель которой заключалась в выкупе земель у индейцев, права на которые в 1763 году приобрели англичане. Компания Illinois ещё в 1773 году купила два больших участка земли, а Wabash в 1775-м приобрела ещё два. Поскольку Королевская декларация 1763 года запрещала частным лицам покупать земли у индейцев, Великобритания отказалась признавать эти сделки. После Войны за независимость объединённая компания обратилась в Верховный суд США, но и тот признал сделку частных лиц и индейцев недействительной.

3 февраля 1809 года была создана территория Иллинойс, и началось её массовое заселение. Во время англо-американской войны, начавшейся в 1812 году, Иллинойс был местом строительства множества оборонительных крепостей.

Штат

3 декабря 1818 года Иллинойс стал 21-м штатом США. Первые поселения начали появляться на юге штата, а затем быстро распространялись в северном направлении, вытесняя коренных жителей. В 1832 году некоторые индейцы вернулись из штата Айова, но были изгнаны в ходе Войны Чёрного Ястреба.

Изначально столица штата находилась в Каскаскии — столице бывшей территории Иллинойс. В 1819 году она была перенесена в Вандалию, где оставалась в течение 18 лет. За это время капитолий штата трижды переносился в различные здания. В 1837 году законодатели, представляющие округ Сангамон, под руководством Авраама Линкольна добились переезда столицы в Спрингфилд.

Иллинойс носит прозвище «Земля Линкольна», потому что именно здесь 16-й президент США провёл годы своего становления.

Зимой 1830 года в Иллинойсе прошли мощные снегопады, окутавшие весь штат, что сделало невозможным передвижения по его территории на всю зиму, в результате этого многие путешественники погибли. 20 декабря 1836 года прошёл быстро движущийся холодный атмосферный фронт, замораживающий лужи за несколько минут, и убил путешественников, которые не успели достичь укрытий. Неблагоприятные погодные условия привели к неурожаям в северной части штата и тогда южный Иллинойс стал оказывать помощь с поставками продовольствия. Возможно, это способствовало закреплению за югом прозвища «Маленький Египет», отсылая к библейской истории Иосифа в Египте, который поделился зерном со своими братьям.

Ныне знаменитый город Чикаго стал известен после 1848 года как порт на Великих озёрах, а чуть позже и как крупный железнодорожный узел. В 1857 году Чикаго стал крупнейшим городом штата.

Рабство

Иллинойс имеет богатую историю по отношению к рабству и афроамериканцам в целом. Ещё с 1719 года и вплоть до создания штата у французов здесь были чёрные рабы. Рабство существовало, несмотря на принятый Конгрессом США в 1787 году закон «Northwest Ordinance», запрещавший его. После обретения штатом независимости в 1818 году, закон утратил силу. На тот момент здесь насчитывалось около 900 рабов. В южной части штата, известной как «Египет», селились в основном иммигранты с юга, где рабство существовало свободно, что позволило им привезти рабов и сюда. Рабовладельцы стремились узаконить свои права принятием специальной конвенции, однако её заблокировал губернатор Эдвард Колс, собрав сторонников и убедив их в том, что богатые рабовладельцы в случае победы скупят все хорошие фермерские земли. На референдуме в 1823 году 60 % избирателей высказались против этой конвенции. Тем не менее, до конца 1840-х годов некоторое число рабов всё же свозилось в Иллинойс на сезонные работы или в качестве прислуги. В 1853 году сенатор штата Джон Логан выступил за принятие закона, запрещавшего селить в штате афроамериканцев, в том числе вольноотпущенников. После 1865 года Логан сменил свою позицию на противоположную и стал ведущим защитником их гражданских прав.

Мормоны в Наву

В 1839 году члены Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, последователи которой известны как мормоны, основали поселение, получившее название Наву. Город, расположенный вдоль реки Миссисипи, стремительно вырос до 12 тыс. жителей и даже некоторое время соперничал на звание крупнейшего в Иллинойсе. К началу 1840-х годов церковь, возведённая в Наву, стала одним из самых больших зданий в штате на то момент. В 1844 году основатель Движения святых последних дней Джозеф Смит младший был убит в окрестностях города Картаж, несмотря на то, что находился под защитой судебной системы Иллинойса, а его безопасность гарантировал лично губернатор Томас Форд. В 1846 году мормоны под руководством Бригама Янга покинули Иллинойс и направились в нынешний штат Юта, который тогда ещё был мексиканской территорией. Лишь небольшая группа мормонов осталась в Наву. Сегодня в городе есть ряд восстановленных зданий периода пребывания здесь движения Святых последних дней.

Гражданская война

Во время гражданской войны более 250 тыс. мужчин из Иллинойса служили в армии Союза, кроме того штат был главным поставщиком зерна и мяса северянам. Начиная с первого призыва от президента Авраама Линкольна и в течение всей войны, штат Иллинойс организовал 150 пехотных полков, которые были пронумерованы от 7 IL до 156 IL. Были собраны 17 кавалерийских полков, а а также два лёгких артиллерийских полка. Самый знаменитый участник войны Улисс Грант был из города Галена. Республиканцы, под твёрдым руководством губернатора Ричарда Йейтса взяли на свой контроль управление войсками.

Иллинойс в конце XIX — XX веке

В 1871 году штат пережил разрушительный чикагский пожар.

К 1880 году Иллинойс занимал 4-е место по числу жителей и принял несколько волн европейской иммиграции. В конце XIX и начале XX века штат стал ареной мощного развития профсоюзного, рабочего, забастовочного движений и серьёзных классовых конфликтов. В результате уже к концу века трудящиеся добились реформы промышленной инспекции и признания профсоюзов, к 1903 году — введения 8-часового рабочего дня и ограничения рабочей недели подростков 48 часами, а в 1909 году был введён 10-часовой рабочий день для женщин. Экономический и социальный рост штата продолжался и во время обеих мировых войн.

В XX веке Иллинойс стал одним из ключевых штатов. В 1913—1917 губернатором был Эдвард Данн, демократ из Чикаго и лидер прогрессивного движения. Его преемником стал участник войны Фрэнк Лоуден, в 1920 и 1928 годах ставший одним из кандидатов в президенты от республиканцев.

На послевоенный период приходится модернизация промышленности и сельского хозяйства, стремительный рост численности населения. В настоящее время продолжается процесс образования крупных фермерских хозяйств, изменение этнического состава крупных городов за счёт меньшинств, укрепляется положение штата как одного из важнейших торгово-финансовых центров страны.

В 1933 году в Чикаго прошла выставка EXPO «Век прогресса». В 1937 годах разработка нефти в округах Марион и Кроуфорд привела к буму нефтедобычи в штате, а к 1939 году Иллинойс вышел на четвёртое место по производству нефти в США. В 1955 году бизнесмен Рэй Крок открыл первый ресторан, основанной им корпорации McDonald’s в Дес-Плейнс. Этот ресторан существует и по сей день, ныне в нём располагается музей. В 1959 году после открытия Морского пути Святого Лаврентия Чикаго получил выход к Атлантическому океану.

В 1949—1953 годах губернатором был известный юрист, демократ Эдлай Стивенсон. С 1961 по 1968 года руководил штатом Отто Кернер младший, который способствовал развитию экономики и образования, установлению равного доступа к работе и жилью, созданию служб охраны психического здоровья. Однако, в 1973 году федеральным судом Кернер был осуждён по 17 пунктам обвинения во взяточничестве и других расходах на посту губернатора. В 1968 году этот пост занял республиканец Ричард Огилви, воодушевлённый преобладанием однопартийцев в сенате, он приступает к модернизации правительства штата. Огилви успешно выступал за конституционную конвенцию, увеличение социальных расходов, а также ввёл в штате первый налог прибыль.

Иллинойс как ни один другой штат внёс вклад в развитие ядерных технологий. В рамках Манхэттенского проекта в Чикагском университете в 1942 году удалось добиться первых устойчивых ядерных цепных реакций (Чикагская поленница-1). В 1946 году основана Аргоннская национальная лаборатория. К 1960 году возле города Моррис была построена первая атомная электростанция Дрезден-1, финансируемая из частных источников. В 1967 году Фермилаб — национальный ядерный исследовательский центр, запустил ускоритель заряженных частиц, который на протяжении 40 лет был крупнейшим в мире.

В 1976 году на выборах губернатора победил Джим Томпсон, прокурор из Чикаго, который несколько раз переизбирался и занимал этот пост вплоть до 1991 года.

22 сентября 1985 года в Шампейне состоялся первый концерт общества помощи американским фермерам — «Farm Aid», основанного музыкантом, актёром и кинорежиссёром Вилли Нельсоном.

На выборах 1992 и 1994 годов, республиканцы составляли большинство в обеих палатах законодательного собрания штата. Это позволило им проводить политику увеличения финансирования образования, а также сокращения численности администрации штата, расходов и социальных программ.

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Illinois/_Topics/history/home.html История Иллинойса]  (англ.) Thayer's American History

Отрывок, характеризующий История Иллинойса

– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.