История Канады

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

История Канады — история страны, которая занимает северную часть североамериканского континента[1]. Первоначально страна была населена автохтонным населением, затем Канада благодаря иммиграции из Европы превратилась в официально двуязычную федерацию, мирным путём добилась независимости от Великобритании. Первыми европейскими поселенцами стали выходцы из Франции в XVII веке, но затем страна стала британской колонией и получила независимость в XX веке. На историю Канады оказывали влияние её жители, география и отношения с окружающим миром.





Ранний период

В течение тысячелетий территория Канады была заселена индейскими племенами, которые иногда называют «коренными народами» или «первыми народами» (англ. First Nations).

Практически нет письменных источников по истории Канады до прибытия европейцев, но археологические данные проливают свет на историю данного периода. Первые поселения человека на территории Канады были датированы периодом примерно 25 тысяч лет до н. э. на севере Юкона и 9500 лет до н. э. на юге Онтарио. Таким образом, некоторые регионы Канады были обитаемы индейцами и инуитами с незапамятных времён. Группы людей оказались на территории Канады в результате миграции с Аляски и Восточной Сибири. Оценки антропологами населения Северной Америки в тот период колеблются от двух до 18 млн человек. Большинство историков сходятся на нижней планке в два миллиона. Достоинство этой гипотезы в том, что она оценивает население Северной Америки примерно в 1,7 млн, а население Канады менее чем в 300 тыс. жителей, а население территории США в тот период составляло около миллиона человек.

Коренные жители Канады занимались в основном охотой и рыбной ловлей. Каждый отдельный регион имел свои культурные и языковые особенности, связанные с местом их обитания. Анимизм был основой религиозных верований среди местных жителей того периода.

Начало европейской колонизации

Считается, что первыми европейцами, ступившими на канадскую землю (остров Ньюфаундленд) около 1000 года, были исландские викинги. Однако они не смогли колонизовать страну, прозванную ими Винландией.

В XV веке баски занимались рыбной ловлей и китобойным промыслом в прибрежных водах, они основали 9 рыболовных аванпостов на Ньюфаундленде и Лабрадоре. Самым большим был пост Ред-Бэй с населением 900 человек. В 1412 году исландцы заметили 20 баскских китобойных шхун на 800 км западнее Исландии[2]. Европейские рыболовы, главным образом португальцы и испанцы, часто заплывали в прибрежные воды Ньюфаундленда в поисках рыбы. Английское и французское правительство посылали исследовательские экспедиции в Северную Америку (Джена Денис, Томас Оберт), чтобы разведать путь в Индию и картографировать рыболовные зоны в Заливе Святого Лаврентия. Французы первыми основали постоянные поселения в Канаде.

Жизнь индейцев ко времени прибытия европейцев

Со времени прибытия европейцев в XVI веке местные племена представляли собой разрозненные народности. В ходу было множество языков, не было никаких связующих факторов. Самыми распространёнными были алгонкинский и атапаский языки. Племена занимались в основном охотой и кочевали вслед за стадами оленей. Однако некоторые племена занимались земледелием и в гораздо меньшей степени зависели от природы. Это были самые развитые племена гуронов и ирокезов, живших на территории, ныне входящей в штат Нью-Йорк. Гуроны и ирокезы выращивали кукурузу, фасоль, тыкву, подсолнечник и табак, также занимались охотой и войной. Иногда они строили временные поселения, где накапливали запасы продовольствия. Когда лес становился слишком редким или почвы истощались, они передвигались на другое место.

На западном побережье были найдены племена, которые вели более-менее оседлый образ жизни с большой ролью сельского хозяйства. Некоторые племена западного побережья предпринимали сезонные миграции с целью поохотиться и половить рыбу (лосось, белый палтус, сельдь) и поохотиться на тюленей. Они строили временные поселения из круглых брёвен, были сгруппированы в кланы и фратрии внутри племени. Религиозные церемонии и социальные процессы занимали важное место в жизни этих племён.

Кочевые племена были, как правило, менее организованными, за исключением племён, обитавших в Скалистых горах или на внутренних плато, организованных так же, как племена западного побережья. Народности лесной зоны (микмаки, монтаньяры, наскапи, оджибве и кри), которые говорили на алгонкинских языках, следовали за дичью и организовались в более-менее многочисленные группы, управлялись вождями, не имевшими больших полномочий.

Индейцы прерий часто заключали союзы для общей охоты на бизонов. Зимой племена распадались на мелкие группы, летом собирались снова, чтобы вместе преследовать стада бизонов. Деятельностью этих племён управляли советы.

Племена Ньюфаундленда, беотуки, стали первыми племенами, вступившими в контакт с европейцами, прибывшими осваивать Америку. Именно отсюда пошло выражение «краснокожие», которым позже обозначали всех коренных жителей Северной Америки. Северные племена инуитов не вступали в контакт с европейцами до конца XIX — начала XX века, они стали известны под именем эскимосов.

Первые исследователи

Первые европейцы прибывали на берега Лабрадора и Ньюфаундленда, это были викинги, норманны, и возможно баски. Исландский исследователь Лейф Эриксон, стал первым европейским исследователем, посетившим территорию современной Канады в 990 году; после него была сложена «Сага об Эрике Рыжем». Следы поселения, воздвигнутого Эриком и его людьми, были найдены в Л'Анс-о-Медоуз на острове Ньюфаундленд[3]. С течением времени выяснилось, что баски в поисках трески могли доплывать до Ньюфаундленда[4].

Португальский исследователь Жоао Фернандо Лаврадор проплыл вдоль берега Лабрадора (названного позже его именем) и нанёс на карты берег, однако он не предпринимал попыток освоения этих земель[5]. В середине XV века в сторону нынешней Канады ходил португалец Жуан Ваш Кортириал, который объявил об открытии «земли трески»; его исследования продолжили сыновья Мигель и Гашпар.

Венецианский исследователь Джованни Кабото (Джон Кэбот) и его сын Себастьян в поисках северо-западного прохода высадились в Бонависте (Ньюфаундленд) в 1497 году по заданию английского короля Генриха VII. Эти исследования положили начало притязаниям Англии на канадскую территорию.

По следам Джона Кэбота англичанами предпринимались исследовательские экспедиции. В поисках Северо-западного прохода Мартин Фробишер в 1576 году исследовал арктический регион островов Баффина. Джон Дэвис исследовал тот же регион в 1585 году и открыл пролив, названный его именем. В 1579 году Фрэнсис Дрейк посетил остров Ванкувер (который сейчас входит в состав провинции Британская Колумбия) во время своего кругосветного путешествия[6]. С тем же намерением — найти Северо-Западный проход — испанский мореплаватель Иоанн Фока в 1592 году исследовал берега Северной Америки от Мексики до юга острова Ванкувер. В конце концов, Генри Гудзон пытался обнаружить Северо-западный проход для британской Ост-Индской компании, и стал первым европейцем, исследовавшим Гудзонов залив в 1610 году (он перезимовал в регионе залива Джеймса)[7][8].

Новая Франция (1534—1763)

Французский исследователь Жак Картье на двух кораблях и с командой в 61 человек вышли в сторону Америки и посетили Ньюфаундленд, Залив Святого Лаврентия, острова Мадлен и остров Принца Эдуарда. Затем в 1534 году Картье высадился на полуострове Гаспе (прозванном «колыбелью Французской Канады»), где водрузил крест в знак того, что эти земли отныне принадлежат французской короне. Таким образом, Картье стал вторым уполномоченным французского короля. Первым был Джованни Верраццано, который в 1524 году исследовал берега Северной Америки от Ньюфаундленда до Флориды и первым употребил термин «Новая Франция».

Во время своего второго путешествия в 1535 году Картье поднялся по реке Святого Лаврентия до местечка Стадакона (город Квебек) и снова встретился с Доннаконой, вождём племени ирокезов реки Святого Лаврентия (племя позже исчезло), с которым встречался в Гаспе во время своего первого путешествия. Он обозначил территорию вокруг Стадаконы как «страна Канада», позже это имя стало обозначать долину реки Святого Лаврентия, а позже и всю Новую Францию. Затем французский исследователь поднялся до местечка Ошелага (нынешний Монреаль), где его дальнейшее продвижение было остановлено порогами Лашен. Во время своего третьего путешествия в 1541 году Картье исследовал долину реки Святого Лаврентия, основал форт Шарлебур-Рояль на реке Ка-Руж.

Вслед за Картье последовали и другие французские исследователи, такие как Жан Франсуа де ла Рок де Роберваль, который разыскивал мифическое «Королевство Сагеней». В 1555 году француз Николя Дюран де Виллеганьон попытался основать колонию в заливе Рио-де-Жанейро, но был быстро вытеснен португальцами. Затем в 1562 году и в 1565 году гугеноты Жан Рибо и Рене Гулен да Ладоньер предприняли попытку основать поселения в Южной Каролине, но были убиты испанцами.

Между 1598 годом и 1603 годом Генрих IV присвоил Труалю де Ла Роше де Мегу титул генерал-лейтенанта Канады, Ньюфаундленда и Лабрадора, также был основан новый пост для дальнейшей колонизации с несколькими десятками поселенцев. Пост был построен на острове Сабль (современная Новая Шотландия). После многочисленных неудачных попыток колонизации (Новый Ангулем на Лонг-Айленде и Сен-Огюстен во Флориде) французам наконец удалось создать постоянное поселение в Тадуссаке в 1600 году. Затем Пьер Дюг де Мон основал Порт-Рояль в 1605 году, который стал первой столицей Акадии. В 1608 году был основан город Квебек, название которого происходило от алгонкинского термина, обозначавшего «место, где река сужается», город стал столицей Новой Франции, также называемой «Канада». Квебек стал первым постоянным французским городом в Северной Америке. Самюэль де Шамплен поднялся по реке до порогов Лашен и проплыл по реке Ришельё, там, где сейчас находится озеро Шамплен. Во время своего пребывания он наладил отличные отношения с племенами монтанье, алгонкинов и гуронов.

Тем временем европейские колонисты приносили с собой многочисленные болезни, которые быстро распространялись среди не имевшего иммунитета местного населения, приводя к эпидемиям и вымиранию индейцев. Французские колонисты часто прибывали очень больными на кораблях с антисанитарными условиями и спасались лекарствами местных жителей, такими как аннеда, которое эффективно излечивало цингу.

Первые католические миссионеры прибыли в Новую Францию в 1615 году и основали обитель на реке Сен-Шарль в 1620 году. Затем последовал долгий перерыв, и в 1670 году они обосновались в местности Нотр-Дам-Дез-Анж. В 1692 году Жан-Батист да ла Круа де Шеврир совместно с епископом Квебека основали больницу в вышеуказанном месте.

С целью обратить местных жителей в католичество в Новую Францию в 1625 году прибыли иезуиты. Они основали колледж Квебека, где обучались как французы, так и гуроны. Следуя своей цели обратить в христианство местные племена, иезуиты установили хорошие отношения с гуронами. Тем временем в 1648 году ирокезы, подстрекаемые англичанами, напали на гуронов и убили католических миссионеров.

Ньюфаундленд осваивали англичане. Хамфри Гилберт в 1583 году объявил Ньюфаундленд собственностью английской короны. Англичане безуспешно пытались основать колонии, в конце концов в 1637 году Ньюфаундленд был отдан во владение английскому авантюристу Дэвиду Кирку[9].

Англо-французские войны

В XVIII веке соперничество Британии и Франции резко обострилось, и в 1763 году по Парижскому договору Новая Франция перешла во владение Великобритании.

Канада под британским владычеством (1763—1867)

Войны против США

Восстания

Канадская конфедерация

1 июля 1867 года Канада получила право формировать собственное правительство, не выходя из состава Британской империи. Канада фактически получила независимость и приняла название Доминион Канада. Поначалу в федерацию не входили острова Ньюфаундленд и Принца Эдварда. Первым премьер-министром Канады стал Сэр Джон Александер Макдональд.

В современных границах Канада сложилась в 1870-х годах, остров Ньюфаундленд вошел в состав государства в 1949 году.

Столкновения с метисами и индейцами

Мировые войны и межвоенные годы

Во время Первой мировой войны франкофоны активно выступали против призыва в канадскую армию, мотивируя это нежеланием умирать за интересы Британии и недостатком франкоязычных воинских формирований.

По Вестминстерскому статуту (1931) была расширена компетенция правительства Канады (как и других британских доминионов) в международных и внутренних делах.

В годы правления либерала У. Лайона Макензи Кинга начинается реализация политики социального государства в Канаде.

Послевоенный период

После Второй мировой войны усилилось влияние США на экономику и политику Канады (при одновременном ослаблении английских позиций). Попытки премьер-министра консерватора Дж. Дифенбейкера вести независимую от США политику оказались безуспешными. Лишь со второй половины 1960-х годов, во время премьерства либералов Лестера Пирсона и Пьера Трюдо, наметился поворот в сторону независимого политического курса.

В 1960—1970-х годах обострилась внутренняя борьба по вопросу положения франко-канадцев.

В 1982 году вступила в силу новая конституция Канады; её не признает Квебек, добивающийся особого статуса.

Консервативное правительство Стивена Харпера, пришедшее к власти в результате выборов 2006 г., резко сократило иммиграционные квоты и повысило требования к иммигрантам. Такая политика привела к поляризации канадского общества: большинство, недовольное чрезмерными социальными расходами на иммигрантов, поддержало эти меры, в то же время такая политика вызвала резкое недовольство иммигрантов и жителей крупных городов.

В результате парламентских выборов 2011 г. консерваторы получили абсолютное большинство в Парламенте, а главной оппозиционной партией впервые в истории стала Новая демократическая партия. Напротив, две старых влиятельных партии — либералы и Квебекский блок — потерпели сокрушительное поражение, их представительство в парламенте уменьшилось до нескольких человек.

См. также

Напишите отзыв о статье "История Канады"

Примечания

  1. [wikiwix.com/cache/?url=www.statcan.gc.ca/edu/clock-horloge/edu06f_0001-fra.htm&title=%5B1%5D Территория Канады]  (фр.)
  2. Mark Kurlansky. The Basque History of the World. — 1999. — ISBN ISBN 0-8027-1349-1.
  3. [www.pc.gc.ca/lhn-nhs/nl/meadows/index_f.asp Parcs Canada — Lieu historique national de L’Anse aux Meadows — Lieu historique national du Canada de L’Anse aux Meadows]  (фр.)
  4. [www.heritage.nf.ca/patrimoine/exploration/placentia_history_f.html Historique de Plaisance]  (фр.)
  5. [www.heritage.nf.ca/exploration/portuguese.html The Portuguese Explorers]  (англ.)
  6. Samuel Bawlf, The Secret Voyage of Sir Francis Drake Douglas & McIntyre, 2003
  7. Douglas Hunter, God’s Mercies': Rivalry, Betrayal and Dream of Discovery, Random House of Canada, 2008
  8. [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=F1ARTF0003880 L’Encyclopédie canadienne, Henry Hudson]  (фр.)
  9. [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=F1ARTF0004332 L’Encyclopédie canadienne, Sir David Kirke]  (фр.)

Литература

  • Нохрин И. М. [www.lulu.com/shop/ivan-nohrin/canadian-social-and-political-thinking-and-formation-of-national-identity/paperback/product-20127059.html Общественно-политическая мысль Канады и становление национального самосознания (последняя треть XIX — начало XX вв.)]. — Huntsville: Altaspera Publishing & Literary Agency, 2012. — 232 с. — ISBN 978-1-105-76379-3. (обл.)
  • Нохрин И. М. [www.academia.edu/6668370/_._._1763-1791_._ Канада: английская или французская? Утверждение британской колониальной администрации в Квебеке и первые попытки урегулирования межэтнических противоречий (1763—1791 гг.)]. — Челябинск: Энциклопедия, 2013. — 160 с. ISBN 978-5-91274-197-5

Отрывок, характеризующий История Канады

– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.