История Квебека

История Квебека начинается с 1534 года, когда здесь была основана французская колония.

Квебек был колонией Франции с 1534 года по 1763 год под названием Новая Франция, а затем перешёл под управление Британской империи с 1763 года по 1931 год, до независимости Канады. Католическая церковь играла ведущую роль в развитии социально-культурных учреждений в Квебеке до начала 1960-х. Так называемая Тихая революция, начатая в 1960 году, характеризуется значительным увеличением роли правительства Квебека в управлении будущего политического, социального и экономического развития края.

До французской колонизации Северной и Южной Америки (от предыстории до 1508)

Первые люди прибыли в Америку из Азии около 30 тыс. лет назад. Они пересекли узкий перешеек, который соединял северо-восток Азии и северо-запад Америки. Этот перешеек образовался в результате накопления воды в огромных ледниках, которые охватывали большую часть планеты. Археологические объекты в южной части провинции Квебек показали, что группы охотников проникли в долину реки Святого Лаврентия когда море Шамплена отступило около 10 тыс. лет назад. Они кочевали по этой территории в условиях, которые очень отличались от современных. Суровые климатические условия вызывались близостью ледников. Охотничьи группы использовали лодки и переносные жилища из кожи животных. Их излюбленной добычей были олени, хотя они охотились и на других млекопитающих, а также занимались рыболовством, которое дополняло их рацион.

Несколько тысячелетий спустя, индейцы постепенно расширили свою деятельность, максимально используя животные и растительные ресурсы. Они вели кочевой сезонный образ жизни, приспособленный для охоты, рыболовства и собирательства. Орудия труда индейцев были достаточно разнообразны: изделия из меди и каменные орудия. Медь добывалась на Лабрадоре и в Пенсильвании. Распространённость медных орудий демонстрирует высокую степень торговли и коммуникаций, которые будут продолжать расти до прибытия европейцев.

Находки керамики в долине реки Святого Лаврентия датируются 3 тысячелетием до нашей эры. Производство керамики было сосредоточено в основном на юге Квебека. Именно тогда американские индейцы с Великих озёр расширили свою торговлю в регионе. Ещё через тысячу лет первые инуиты прибыли на территорию провинции Квебек и заменили тунитов, которые на сегодняшний день исчезли. Иммиграция происходила постепенно, небольшими группами по 30 человек.

Сельское хозяйство в Северной Америке появилось в VIII веке, но лишь в XIV веке стало широко распространено в долине Св. Лаврентия. Ирокезы долины Святого Лаврентия выращивали кукурузу, тыкву, подсолнух и зерно.

Викинги обосновались в Америке около 1000 года и есть следы их присутствия до 1340 года, в основном в провинции Ньюфаундленд.

В начале XVI века, когда французы начали исследование Америки, около 30 тысяч индейцев проживало на территории, которая позже стала провинцией Квебек.

Новая Франция (1508—1763)

Французские исследования без успешной колонизации (1508—1607)

Документированная история французской разведки началась в 1508 году. В 1508 году, спустя 16 лет после первого путешествия Христофора Колумба, Томас Обер, который участвовал в исследовательской экспедиции в регион Ньюфаундленда, привёз несколько индейцев во Францию. Это событие подтверждает, что с начала XVI века французские мореплаватели отваживались заходить в залив Св. Лаврентия.

До 1524 года не предпринималось каких-либо официальных экспедиций. Разыскивая короткий путь в Азию, Джованни де Верразано тщательно обошёл Атлантическое побережье Северной Америки от Флориды до Ньюфаундленда. Он не нашёл прохода в Азию, но его путешествие было использовано для подготовки экспедиции Жака Картье 10 лет спустя.

Король Франции, Франциск I захотел присоединится к странам Европы, которые недавно приступили к изучению Атлантики, чтобы найти путь в Китай и Индию. Поэтому он профинансировал экспедицию Жака Картье и поручил ему поиск «островов и земель, в которых можно найти в больших количествах золото, пряности и шелка». Считается, что Жак Картье стал первооткрывателем Канады, потому что он первый провёл систематические исследования.

Во время своего первого путешествия в 1534 году Жак Картье исследовал залив Святого Лаврентия, но посчитал, что пролив, отделяющий остров Антикости от полуострова Гаспе — это бухта. Таким образом, он пропустил открытие реки Св. Лаврентия. 23 июля, он поставил 9 метровый крест на полуострове Гаспе от имени Франции.

Во время своего второго путешествия в 1535 году, он проплыл по реке Св. Лаврентия до местности, где позже появился город Монреаль. 3 октября 1535 года он взобрался на гору, которую назвал Мон-Рояль. После этого визита он достиг Стадаконы, где провёл зиму. Во время своего третьего путешествия в 1541 году Жак Картье, основал колонию Шарльсбург-Рояль, которая в следующем году была переименована во Франс-Руа. Исследователи попытались преодолеть пороги, которые заблокировали дальнейшие исследования.

Разочарованный тем, что он не нашёл ни пути в Азию, ни богатства, ни гостеприимных земель, Франциск I не захотел вкладывать деньги в разведку и колонизацию этих земель. Он приказал колонистам вернуться во Францию. Французы продолжали ловить здесь рыбу и торговать мехами с индейцами, но понадобилось 60 лет, чтобы предпринять новую попытку колонизации.

Колонизация

После разочаровывающих результатов исследований Картье, когда не были найдены ни драгоценные металлы, ни путь в Азию, французское правительство не было заинтересовано в Канаде. Но французские рыбаки продолжали ловить рыбу в регионе Ньюфаундленда, в основном треску. Но сушка трески требовала провести здесь некоторое время, прежде чем вернуться в Европу, что позволяло проводить обмены с индейцами. Так родилась торговля пушниной. Постепенно эти обмены становятся все более важными, и возрождают интерес к этому углу Северной Америки. Именно купцы стали первыми основателями постоянных поселений в Акадии и долине реки Св. Лаврентия.

В отличие от рыболовства, пушной промысел требовал постоянного присутствия, чтобы построить выгодные отношения с коренными народами, которые являлись основой работы в этом бизнесе. Но постоянные поселения обходились дорого. Таким образом, французское правительство на раннем этапе предоставляло льготы для компаний, чтобы те смогли финансировать создание факторий. Как правило, король предоставлял монополию купцам, которые соглашались финансировать фактории.

В 1600 году Пьер Шавон основал торговый Тадуссак, при впадении реки Сагней в реку Св. Лаврентия. В первую зиму умерла большая часть небольшого населения. Именно в этой негостеприимной местности в 1603 году, купец Де-Мон, который получил монополию на торговлю пушниной, пытался основать колонию сначала в устье реки Сен-Круа, а затем в Порт Рояль, но безуспешно.

В течение этого периода, Самюэль де Шамплен, который работал на Де-Мона, провёл некоторые исследования. Он исследовал Атлантическое побережье между Акадией и Кейп-Код, а затем прошёл вверх по реке Св. Лаврентия до местности, где сейчас расположен Монреаль. Во время путешествия он заметил, что ирокезы называют местность"Kébec". Великий путешественник принял к сведению преимущества этого места.

Основание города Квебек

Колонизация Новой Франции реально начинается с основания Квебека Самюэлем де Шампленом в 1608 году. Шамплен, который сначала занимался рыбной ловлей в реке Св. Лаврентия, быстро понял выгоду торговли пушниной. Для облегчения этой торговли, он встретился с большой группой монтанье на временном посту в Тадусаке в 1603 году, где заключил союз с этой группой алгонкинов. Он понимал важность постоянного поселения. Город Квебек стал первым крупным французским поселением в Америке. Эту местность он заметил в 1603 году, и по его мнению оно обладало рядом преимуществ: здесь было много меха; его было легко защищать из-за мыса Диаманд; кроме того река здесь была узкой и можно было легко её контролировать; наконец, было много плодородных земель. Колонизация началась, но продвигалась черепашьими темпами.

Колонизация продвигалась медленно, потому что французское правительство на самом деле не хотело инвестировать в колонию. Оно предоставило развитие колонии торговой компании, которой предоставило монополию на торговлю мехом. Со своей стороны компания должна была заселить территорию. Для компании это было не слишком заманчиво — использовать значительную часть своей прибыли, чтобы создать колонию для короля. По этой причине те компании, которые преуспели, всегда уклонялись от выполнения своих обязательств и Новая Франция не развивалась. Шамплен потратил много энергии на пропаганду развития этой территории. В 1618 году он представил меморандум для французских властей, в котором он сделал инвентаризацию всех ресурсов колонии. В конце концов создание кардиналом Ришельё Компании Новой Франции (Компания ста акционеров) позволило ста акционерам развивать Канаду.

Правление компании Новой Франции (1627—1662)

В 1627 году кардинал Ришелье, дал Компании Новой Франции монополию на торговлю пушниной в обмен на обязательство колонизации Новой Франции. Каждый акционер инвестировал 3000 ливров, таким образом, начальный капитал составил 300 тыс. ливров. Компания получила монополию на 15 лет и за эти годы, она должна была привлечь 4000 человек в колонии. Король Франции попытался вновь колонизировать Новую Францию без вложения денег. В 1629 году должно было прибыть 400 человек, но к сожалению флот попал в руки англичан в заливе Св. Лаврентия. Компания так и не оправилась после этого финансового удара. Кроме того, торговля была плохой из-за растущей враждебности ирокезов. Почти разорённая Компания Новой Франции продала свою монополию Компании Жителей в 1645 году.

Во время правления компаний, были основаны города Труа-Ривьер в 1634 году и Монреаль в 1642 году. Тем не менее, колония осталась малонаселенной, а в 1662 году, 54 года спустя после основания города Квебек, в колонии жило только 3000 человек. Причины медленных темпов колонизации были следующими:

• Отсутствие силы отталкивания во Франции, которая побуждала бы французов эмигрировать;
• Слабая притягательность колонии из-за сурового климата;
• Ирокезская враждебность;
• Экономика на основе единого ресурса, который не требовал больших трудовых ресурсов.
• Неспособность тысяч гугенотов, осесть во французских землях Америки, особенно после отмены Нантского эдикта, а те, кто пересек Атлантику, поселились в Новой Англии.

Королевское правление

В 1663 году король Франции Людовик XIV отметив неспособность частных компаний колонизировать Канаду, превратил Новую Францию в королевскую колонию. Король-Солнце (прозвище, данное королю Франции Людовику XIV) вместе со своим морским министром Жан-Батистом Кольбером создали новые административные структуры. Король послал в Квебек Жана Талона, чтобы иметь в провинции «глаза и руки короля». И наконец, он организовал Суверенный Совет.

Даже несмотря на несовершенство этих мер и небольшой доход провинции, лицо Новой Франции полностью изменилось за несколько лет. Благодаря политике первого интенданта Жана Талона, население значительно выросло. В 1666 году первая перепись населения насчитала 3215 человек в Новой Франции, в 1760 году население составило уже более 70 тыс. человек. На протяжении всех этих лет колония получил чуть менее 10 тыс. иммигрантов а это означает, что основная часть прироста населения обеспечивалась рождаемостью.

Меховая торговля оставалась движущей силой экономической активности, даже если губернаторы стремились диверсифицировать экономику. Торговля мехом привела французов и канадцев вглубь континента, строились укреплённые аванпосты для торговли мехом. Именно тогда Новая Франция достигла своих максимальных размеров. Её земли занимали гораздо большую площадь, чем все английские колонии вдоль восточного побережья Атлантического океана, однако Новая Франция оставалась малозаселённой, что делало её очень уязвимой.

На протяжении этих лет было 4 конфликта между английскими и французскими колониями. В Семилетней войне (1756—1763) французские колонии потерпели окончательное поражение.

Происходили многочисленные столкновения между Новой Францией и английскими колониями в течение всего периода колониального господства. После ряда таких Новая Франция вынуждена была уступить британским колониям или испанским колониям Мексики часть своих территорий.

Переход под британское правление

Окончательный переход колоний в Северной Америке под правление Великобритании произошёл в середине XVIII века, когда британцы решили расширить свои колонии за счёт Новой Франции и избавиться от своего единственного конкурента в Северной Америке. В то время как население Новой Франции насчитывало 60 тыс. человек, в британских колониях проживало более 2 млн человек. Кроме того Великобритания имела большой перевес на море и могла снабжать свои колонии всем необходимым. После короткого боя, британские колонисты захватили Квебек в 1759 году и Монреаль в 1760 году. Французская колония была завоевана. Поражение было неизбежным ввиду неравенства сил. Успешная иммиграция в британские колонии была вызвана двумя условиями которых не хватало французской колонии:

• Наличие сил отталкивания в метрополии: религиозные преследования в Великобритании побудили некоторых британских граждан уехать в Америку в поисках лучшей жизни;
• Привлекательность земель сельскохозяйственного назначения в сочетании с мягким климатом в британских колониях.

Французское поражение было закреплено Парижским договором в 1763 году. В это время Франция должна была выбирать между своей колонией Новая Франция или карибскими колониями. Франция выбрала страны Карибского бассейна в связи с наличием легкодоступных природных ресурсов, а также потому, что она знала, что не в состоянии защищать свои огромные колонии Новой Франции против процветающих британских колоний.

Британское правление

Королевская декларация 1763 года

После завоевания британские власти хотели получить полный контроль над колонией и ассимилировать французских поселенцев-католиков. Королевская декларация 1763 года оформила британское правление Квебеком, установила законодательные и нормативные условия для достижения вышеуказанных целей.

Британские законы должны были стать оформлением британского правления провинцией Квебек. Было решено распространить британское право также на уголовное и гражданское законодательство Квебека. Губернатор Мюррей также ввёл обязательную процедуру отказа от католической веры при занятии должности в администрации. Также поощрялось создание протестантских школ и иммиграция из Англии.

Тем не менее, в последующие годы два условия сорвали планы британской администрации:

• Отсутствие привлекательности британской колонии для потенциальных переселенцев, они предпочитают селиться в бывших британских колониях, где они находили свой язык и культуру (и более теплый климат). Таким образом, в последующие годы, население новой английской колонии состояло из франкоканадцев более чем на 95 %.
• Турбулентность в бывших британских колониях вызванная следующими условиями:
  • Введение новых налогов взимаемых Великобританией, чтобы оплатить расходы Семилетней войны.
  • Авторитарное правление Лондона в колониях.

Квебекский Акт (1774)

Квебекский Акт был принят через 4 месяца после Бостонского Чаепития. Это стало ответом на начавшееся повстанческое движение. В Квебеке жило 90,000 франкофонов и только 2000 британцев. Чтобы предотвратить восстание в Квебеке и особенно избежать присоединения франкоканадцев к Войне за Независимость США, британская администрация пошла на следующие уступки:

• Дала франкофонам право использовать французский Гражданский кодекс, применительно к вопросам наследования имущества, завещаний и наследства.
• Гарантировала им право исповедовать свою религию и отменила клятву, исключавшую назначение католиков на должности судьи и государственного служащего.
• Расширила территорию провинции Квебек, присоединив регионы Великих Озёр,Огайо и Лабрадора.

Великобритания добилась своего: духовенство и верхушка общества не поддержали американскую революцию, когда американские борцы за независимость в 1775 году вторглись в Квебек, франкоканадцы их не поддержали.

Тем не менее, многие франкоканадцы участвовали в Войне за независимость на стороне Соединённых Штатов, в частности Клеман Госслин и Луи-Филипп де Водрёль. Некоторые участвовали в Битве при Саратоге в 1777 году и в Битве при Йорктауне в 1781 году.

Британское поражение, нанесённое Лафайетом и Вашингтоном дало американцам независимость. Это заставило 50 тыс. лоялистов бежать в Канаду, что стало предпосылкой создания англоязычной Канады.

Конституционный акт 1791 года и создание Верхней и Нижней Канады

Однако вскоре англичане почувствовали себя некомфортно среди франкоязычного большинства и настаивали, чтобы британские власти уменьшили те льготы, которые были предоставлены франкоканадцам Актом 1774 года были урезаны.

В 1791 году, после обращения лоялистов, британцы приняли Конституционный акт 1791 года, который разделял Канаду на два политических образования: преимущественно франкоязычную Нижнюю Канаду и Верхнюю Канаду (к западу от реки Оттава), где преобладал английский язык. Эта организация предоставила некоторые элементы демократии политической жизни в колонии, потому что определенные политические должности избирались, но окончательный контроль за принятием политических решений остался в руках метрополии. Не существовало ответственности министров, которая сделала бы их ответственными перед избирателями.

Восстание патриотов (1837—1838)

Через некоторое время франкоканадцы высказали своё недовольство ограниченными полномочиями, предоставленными им Актом 1791 года. Основные события развернулись после 1834 года. Патриотическая партия во главе с Луи-Жозефом Папино, внесла на голосование в законодательной ассамблее Нижней Канады 92 резолюции, документ который суммировал все жалобы, накопленные франкоканадцами с 1791 года. Документ был отправлен в Лондон и рассмотрен британскими чиновниками. Ответ пришёл в 1837 году и усиливал полномочия губернатора за счёт ассамблеи.

Сложилось протестное движение, которое было далеко не единодушным и довольно умеренным, оно в целом исключало применение силы для достижения результата. Но в 1837 году и 1838 году, движение выродилось в вооруженный мятеж известный, как восстание патриотов. Это восстание было подавлено силой британской армии. Это движение было не только франкоканадским националистическим движением, но было частью широко охватившей Европу революционной волны, поднятой революцией во Франции. Подобное восстание имело место в англоязычной Верхней Канаде, но также было подавленно британской армией.

Акт о Союзе (1840)

В 1840 году в ответ на восстание патриотов и после доклада Дарема, в котором был сделан вывод, что проблемы Канады были вызваны в основном из-за наличия двух культурных групп в регионе, британский парламент принял Акт о Союзе, объединявший обе Канады и принявший меры по ассимиляции франкоканадцев. Обе законодательные ассамблеи были сведены в одну палату, в которой франкоканадцы имели меньшинство голосов.

На выборах 1841 года, лидер франкоканадцев в палате Луи-Ипполит Лафонтен заключил союз с лидером группы английских реформаторов. Франкоканадцы поддержали проекты экономического развития, предложенные англичанами, в свою очередь англичане поддержали законы по сохранению французского языка и культуры. Коалиция одержала победу на выборах.

В 1848 году эта же коалиция получила от Лондона поддержку идеи ответственного перед избирателями Канады правительства. Ещё со времён французского правления, основные доходы поселенцы, как правило, получали от сельского хозяйства и торговли мехами. Под управлением британцев ситуация принципиально не изменилась, но к 1830 году экономическая ситуация стала ухудшаться в связи с нехваткой сельскохозяйственных земель из-за возросшего населения, почвы начали истощаться из-за слишком долгого интенсивного использования, к тому же торговля мехами стала падать.

Экономическая ситуация стала ещё хуже в 1842 году и 1846 году, когда Великобритания ввела протекционистские тарифы на канадскую пшеницу и древесину, вместо практиковавшейся ранее свободной торговли. Всё это создало сложную экономическую ситуацию в колонии. Для выхода из кризиса были приняты следующие меры:

• Диверсификация культур;
• Колонизация новых земель, таких как Оттава, Сагней, Гаспе и восточные регионы.
• Лесная промышленность заменила доходы от торговли мехами, потому что Англия нуждалась в лесе, чтобы заменить древесину ранее поступавшую из региона Балтийского моря, поставки которой оказались прерванными из-за блокады организованной Наполеоном.
• Временная или постоянная миграция в Соединенные Штаты;
• Исход из сельской местности в города, где промышленность начала набирать обороты особенно в лесопереработке и судостроении.

Квебек в конфедерации (1867-настоящее время)

Акт о Британской Северной Америке (1867)

В 1860-х годах назрела необходимость устранения серьёзных проблем: С политической точки зрения Закона о Союзе 1840 года не принес ожидаемых результатов:

• франкоканадцы по-прежнему не ассимилировались, но стали ещё более многочисленными;
• политическая система воспроизводила только правление меньшинства, которое, не удовлетворяло ни англофонов, ни франкофонов.

С экономической точки зрения:

• Канада отставала в промышленном отношении от США из-за колониальной политики Соединенного Королевства, которая способствовала производству промышленных товаров в метрополии;
• Канада потеряла свой привилегированный доступ на рынок Великобритании с отменой льготных тарифов, ранее предоставленных Соединенным Королевством для канадского сырья;
• Канада не была достаточно населенной, чтобы поддержать появление эффективной экономики, в отличие от Соединенных Штатов, имевших большой внутренний рынок.

Было принято решение разделить Канаду на провинции, для англофонов — Онтарио и Квебек для франкофонов, также были присоединены британские колонии Нью-Брансуик и Новая Шотландия. Это рождение новой Канады было оформлено Актом о Британской Северной Америке от 1867 года. Каждая из сторон получила удовлетворение: англофоны получили больше провинций и большинство на федеральном уровне, франкофоны получили большинство в провинции Квебек с необходимыми инструментами для защиты своего языка и культуры, было создано единое правительство для всей Канады, что создало условия для ускоренного развития экономики и строительства железных дорог с запада на восток. После 1867 года Канада не была ещё полностью суверенной, но она могла контролировать свои финансы, внутреннюю политику и торговлю, хотя внешняя политика осталась в ведении Великобритании.

Столицей провинции Квебек стал город Квебек, который с 1608 года по 1627 год и с 1632 года по 1763 год был столицей французской Канады и всей Новой Франции, с 1763 года по 1791 год столицей провинции Квебек, с 1791 года по 1841 год столицей Нижней Канады, с 1852 года по 1856 год и с 1859 года по 1866 год столицей провинции Канада.

Национальная политика и промышленное развитие провинции Квебек (1879—1896)

Экономический кризис 1873 года серьёзно сказался на экономике Канады и провинции Квебек. Население начало сомневаться в эффективности экономического развития Канады.

В 1879 году, чтобы оживить экономику и заставить замолчать критиков, федеральное правительство, возглавляемое консерватором Джоном Макдональдом, приняло программу национальной политики. Основными аспектами этой политики были:

• Введение тарифов 30—35 % на ввоз промышленных товаров, чтобы содействовать индустриализации Канады;
• Продление железной дороги во второстепенные города и на запад для содействия торговле;
• Поддержка иммиграции для развития западных регионов и увеличения размера канадской экономики.

Национальная политика имела позитивные последствия, которые проявились в:

• Промышленном развитии Канады и провинции Квебек;
• Увеличении продуктивности сельского хозяйства и исходе населения в городские центры, в частности, в Монреаль, где была сосредоточена промышленность провинции Квебек;
• Появлении промышленной буржуазии и канадских банков;
• Развитие организованного рабочего движения в целях улучшения условий для работников, которые часто работали в небезопасных условиях, и за нищенскую зарплату.

Оноре Мерсье (у власти с 1887 по 1891 г.) был первым премьер-министром Квебека, который получил возможность проводить политику национализма в Квебеке и требовать, чтобы федеральное правительство не вмешивалось в области провинциальной юрисдикции.

Промышленное развитие Квебека (1896—1918)

В течение этого периода Квебек начинает использовать свои богатые природные ресурсы. Хотя предыдущий период был отмечен развитием легкой промышленности, что не требовало большого капитала и в основном предназначалось для внутреннего потребления, в период 1896—1918 гг. началось развитие отраслей промышленности требующих больших капиталовложений и направленных в основном на экспорт: гидроэнергетика, целлюлоза и бумага, алюминий и химикаты.

Так как Квебек не располагал капиталом, необходимым для развития этих отраслей, он должен был создать правовую среду, благоприятную для иностранных инвестиций и надо было признать, что его экономика частично контролируется иностранцами. Инвесторы, которые предоставляли капитал в промышленность Квебека, были в основном англичане, а затем к ним присоединились американцы с 1914 года.

Этот период характеризуется:

• Сильным перетоком населения из села в город;
• По-прежнему высокой иммиграцией под руководством национальной политики, принятой в 1879 году: иммиграция поступала в основном из Великобритании, но также из Италии, Греции и Польши;
• Эмиграция в США сокращается, так как люди могли найти работу на заводах в Квебеке;
• Профсоюзное движение набирало силу благодаря хорошему здоровью экономики, но профсоюзное движение по-прежнему охватывало лишь квалифицированных работников, неквалифицированных рабочих слишком легко было заменить;

Канадские националисты и франкоканадцы блокировались вокруг Анри Бурасса. Первоначально Бурасса был сторонником канадского национализма, который стремился к освобождению Канады от Великобритании. Следует помнить, что Канада, созданная в 1867 году, не была полностью суверенной. В частности, Великобритания по-прежнему контролировала канадскую внешнюю политику. Так, именно Соединённое Королевство втянуло Канаду в Первую мировую войну в 1914 году. В течение этого периода Бурасса считал, что франкоканадцы и англоканадцы могут жить в гармонии в единой Канаде. После некоторых политических столкновений между франкоканадцами и англоканадцами (например, закон, ограничивавший использование французского языка в провинции Онтарио и в особенности призыв во время Первой мировой войны), Анри Бурасса приходит к франкоканадскому национализму и стал стойким защитником прав франкоканадцев. Различия во мнениях между франкофонами и англоканадцами о воинской повинности резко подчеркнули различия в политических взглядах между двумя языковыми группами в Канаде.

Деятельность Анри Бурасса стала определяющей для франкоканадского национализма на ближайшие десятилетия.

Результат промышленного развития (1919—1928)

В дополнение к существовавшим отраслям промышленности, в этот период появилась горная промышленность. Англия была занята восстановлением собственной экономики и не могла финансировать промышленное развитие Канады, и капитал из США стал все более проникать в канадскую экономику.

После войны Канада вошла в рецессию. Поскольку экономика США не пострадала от рецессии, 130 тыс. квебекцев мигрировали в США в поисках работы, которой не было в Квебеке. Этот исход иссяк в 1925—1926 годы, когда началось улучшение в экономике Квебека.

На идеологическом уровне существовали две конкурирующие тенденции:

• Либерализм, олицетворяемый премьером Луи-Александром Ташеро. Либерализм проповедовал, что материальный прогресс — это хорошо для общества, и материальный прогресс достигается посредством экономического и особенно промышленного развития. Либеральная партия, промышленники и деловые люди отстаивали эту точку зрения;
• Духовный национализм, воплощенный аббатом Лионелем Гру, который выступал за: важность семьи и контроль за образованием; католическую религию, которая определяет ценности; сельское хозяйство, которое должно быть фундаментом экономики в противовес индустриализации и урбанизации. Правда некоторые сторонники этой идеологии, например Оливар Асселен, Эдуар Монтпети признавали некоторую ценность умеренной индустриализации .

1920-е годы характеризовались урбанизацией, процветанием, обогащением и увеличением потребления промышленных товаров. Этот период экономического роста резко прекратился с началом Великой депрессии 1929 года.

В 1920 г. провинцию всколыхнуло убийство малолетней Авроры Ганьон её мачехой и родным отцом. Судебный процесс над убийцами получил широкую общественную огласку и привлёк внимание к проблеме семейного насилия. Созданные по материалам этой истории театральная пьеса и два фильма оставили заметный след в квебекской культуре и стали одними из самых кассовых в местной истории.

Великая депрессия и Вторая мировая война (1929—1945)

Великая депрессия 1929 года сильно ударила по Квебеку, как и по всем другим промышленно развитым странам. С 1929 года по 1933 год (в разгар депрессии), безработица увеличилась c 3 % до 25 %, а заработная плата снизилась на 40 %.

В 1931 году Канада приобрела полный суверенитет по Вестминстерскому статуту и стала хозяйкой своей внешней политики, которая ранее находилась в руках Соединённого Королевства. Однако, Канада по-прежнему медленно принимала символы суверенного государства. Например, и после 1931 года, Канада сохранила гражданство, флаг и национальный гимн Великобритании. Эти пережитки колониального прошлого были постепенно заменены на канадские: в 1947 году было введено национальное гражданство, в 1964 году флаг, и в 1980 году национальный гимн. Само собой разумеется, что франкоканадцев Квебека не устраивали эти пережитки колониального прошлого, и именно они инициировали дискуссии, которые привели Канаду к постепенному отходу от британских атрибутов колониализма.

В 1930-е франкоканадский национализм, который проповедовал Анри Борасса, постепенно превращается в Квебекский национализм, так как франкоканадцы в других провинциях ассимилировались. Был сделан вывод, что только правительство провинции может защитить их от ассимиляции. Кроме того, Квебекский национализм усиливался экономической депрессией, поскольку считалось, что федеральное правительство слабо реагирует на депрессию.

Депрессия начала проходить с началом Второй мировой войны. Война привела к почти неограниченному спросу на продукты питания, одежду, оружие и боеприпасы. Процветание вернулось, безработица исчезает и заработная плата увеличивается. Война, однако, увеличила разрыв между английской и французской Канадой. Англоканадцы поддержали участие канадских войск в войне в Европе, франкоканадцы нет. В 1939 году, чтобы объявить вступление Канады в войну, премьер-министр Макензи Кинг пообещал франкоканадцам, что они не будут призываться против их воли. Тем не менее, в 1942 году, ощутив растущую потребность в рабочей силе, федеральное правительство пересмотрело своё обещание путём плебисцита, прося всех канадцев освободить его от своего обещания, данного франкоканадцам. Квебек отклонил большинством в 71 % (85 % франкофонов), а канадцы из других провинций согласились большинством в 80 %. Многие квебекцы поняли, что их число уже недостаточно, чтобы быть услышанными в Оттаве. Квебекский национализм соответственно усилился.

Период Дюплесси (1945—1960)

Этот период характеризуется долгим правлением Мориса Дюплесси, премьер-министра Квебека. Политические идеи Дюплесси:

• Ультраконсерватизм, который проявлялся в тесном контакте с работодателями и в частности, с американскими компаниями, которые вкладывают значительные средства в Квебек;
• Ультраконсервативная социальная политика оставляла мало места для вмешательства государства в области образования, здравоохранения и поддержки уязвимых групп населения, консервативная образовательная политика, значительная часть образования по-прежнему оставалась под контролем католической церкви;
• Вызов тенденции централизации. Федеральное правительство расширило федеральное налогообложение за счёт полномочий провинций, особенно во время войны. В 1945 году федеральное правительство собирало 83 % налогов, в то время как провинции 7 %, и муниципалитеты 10 %. Федеральное правительство, пользуясь своими финансовыми средствами, вмешивалось в области провинциальной юрисдикции. Морис Дюплесси категорически возражал против такого вмешательства. Чувство квебекского национализма выразилось в создании партии, выступавшей за независимость Квебека.

Экономически это был период процветания в Квебеке. Заработная плата росла быстрее, чем инфляция, улучшились условия труда, появился оплачиваемый отпуск и пенсионные планы. Квебек перенимает американский образ жизни. Количество обладателей автомобилей и бытовой техники (холодильников, электрических плит, радиоприемников, телевизоров и телефонов) быстро возрастает.

В то же время некоторые^[кто?] называют этот период «Великой тьмой» (фр. Grande Noirceur), поскольку политический курс Дюплесси отличался ультраконсервативной социальной политикой, католическим клерикализмом, антикоммунизмом, подавлением рабочего движения и коррупцией.

Реформы в Квебеке

В 1960 году, после прихода к власти в Квебеке Либеральной партии во главе с Жаном Лесажем, начался период серьёзных экономических, политических и социальных реформ. Этот период часто называют «Тихой революцией».

Квебек увидел новый период процветания. Заработная плата продолжает расти быстрее, чем инфляция и массовое вступление женщин на рынок труда серьёзно увеличило доходы домохозяйств. Под влиянием американских телесериалов американский образ жизни получает широкое распространение в провинции Квебек, потребление стремительно растёт. Рост доходов населения также повысил поступления налогов, которые обеспечили проведение многих реформ, которые осуществлялись в течение этого периода.

В 1961 году контроль над экономикой Квебека переходит к франкофонам. 45 % компаний, созданных в Квебеке, принадлежали иностранным инвесторам, 47 % принадлежало англоканадцам и лишь 7 % находились под контролем франкофонов.

Для повышения контроля над экономикой Квебека, провинциальное правительство приступает к осуществлению программы национализации и создания государственных предприятий. Национализация гидроэнергетики на территории провинции было самым сенсационным в этой национализации. Были созданы государственные инвестиционные фонды, такие как Caisse de dépôt et placement du Québec и la Société générale de financement (SGF). Государственные предприятия в сочетании с сильным ростом государственной деятельности в области здравоохранения и образования создали руководящие должности, которые занимали преимущественно франкофоны, что позволило создать класс франкоязычных бизнесменов. Но вмешательство государства происходило также в виде прямого вмешательства (субсидии, беспроцентные займы, помощь при экспорте и т. д.) в целях содействия развитию франкоязычной буржуазии.

Рост провинциального государственного аппарата и рост государственного вмешательства в экономику вызывал много трений с федеральным правительством, особенно с учетом того федеральное правительство было сторонником централизации.

Английская Канада была обеспокоена изменениями, происходящими в квебекском обществе. В 1963 году премьер-министр Канады Лестер Пирсон задал знаменитый вопрос: «Чего хочет Квебек?» и создал Королевскую комиссию по двуязычию и бикультурализму (англ.), чтобы попытаться ответить на этот вопрос и предложил меры для удовлетворения потребностей квебекцев. Осуществление мер только увеличило разрыв между англоканадцами и франкоканадцами Квебека. Англоканадцы считали, что уступки франкофонам чрезмерны, в то время как квебекцы считали, что уступки явно не достаточны и не удовлетворяют их потребностям.

Столкнувшись с постоянными трениями между федеральным правительством и правительством провинции, квебекское националистическое движение превращается в движение за независимость. В 1968 году сепаратисты объединились под руководством Рене Левека в Квебекскую партию. Сепаратистские партии собрали 8 % голосов избирателей в 1966 году, 23 % в 1970 году и 30 % в 1973 году. Эти результаты были недостаточными для захвата власти (у власти оставалась Либеральная партия), но они демонстрировали значительный рост сепаратистской идеологии в Квебеке.

В 1967 году генерал де Голль во время поездки в Канаду сказал, что готов признать независимый Квебек и произнёс знаменитую фразу «Vive le Québec libre» (рус. Да здравствует свободный Квебек) перед восторженной толпой в Монреале.

Некоторые люди выбрали путь насилия для выражения их стремления к политическим изменениям. Однако, эти акты насилия со стороны Фронта освобождения Квебека (FLQ) встречались редко, были разрозненными и были широко осуждены. В октябре 1970 года террористическая группа похитила британского дипломата Джеймса Креста и министра труда Квебека Пьера Лапорта. Лапорт был найден мертвым, на этом террористическая деятельность закончилась. Эти события вошли в историю как Октябрьский кризис. В 1976 году к власти в провинции пришла Квебекская партия.

Квебек в поисках идентичности (1976 — настоящее время)

Период быстрого обогащения был завершен. Несколько факторов способствовали стабилизации и даже во многих случаях сокращению покупательной способности в Квебеке:

• Нефтяные кризисы 1973—1974 и 1979 годов ускорение темпов инфляции и повышение высокие процентные ставки;
• Экономический рост уменьшился;
• Налоги были увеличены для финансирования программ, осуществляемых в период 1960—1975;
• Правительства столкнулось с дефицитом доходов и сократило некоторые социальные программы;
• Глобализация оказывала понижательное давление на заработную плату.

В 1994 году Канада подписала важное соглашение о свободной торговле с США — Соглашение о свободной торговле в Северной Америки (НАФТА). Дискуссии вокруг переговоров по этому соглашению ещё раз показала разногласия между английской и французской Канадой. Англоканадцы как правило, выступали против соглашения, а квебекцы поддерживали его. Благодаря решимости премьер-министра Брайана Малруни, который был квебекцем, договор был заключен.

Экономика провинции Квебек по-прежнему сильно зависела от традиционных секторов, таких, как производство мебели и текстильной промышленности которые успешно приспосабливались к свободной торговли и глобализации. По статистике соотношение занятых и безработных в 2006 году было одним из лучших в истории Квебека.

Растущая мощь транснациональных корпораций и глобализации подрывали способность государственного вмешательства в экономику Квебека. Правительство Квебека, которое постоянно вмешивалось в 1960-х и 1970-х годах в экономику, играло все меньшую и меньшую роль в экономике, предоставляя большую свободу предпринимателям.

С 1976 года по настоящее время, Квебекская партия (сторонники независимости) и Либеральная партия Квебека (которая не поддерживает сепаратистских настроений) чередовались у власти. Квебекская партия правила 1976 года по 1985 год, с 1994 года по 2003 год, с 2012 года по апрель 2014 года и Либеральная партия с 1985 года по 1994 год, с 2003 года по 2012 год, с апреля 2014 года по настоящее время.

В 1976 году на выборах победила Квебекская партия, которая открыто выступала за независимость Квебека. Во время предвыборной кампании партия обещала, что не объявит независимости Квебека, пока не будет проведён референдум. В первые годы Квебекская партия была успешной и правительство провело ряд популярных законов (Закон о защите французского языка, закон о финансировании политических партий, закон о Возмещении ущерба жертвам дорожно-транспортных происшествий, закон об охране сельскохозяйственных земель, а также ряд других законов в социал-демократическом стиле).

Вернувшаяся в 1985 году к власти, Либеральная партия Квебека стремилась к реформе Конституции Канады с тем, чтобы добиться для Квебека более широкой автономии. Однако компромиссные соглашения с возглавлявшимся Б. Малруни федеральным правительством и другими провинциями (известные как «Соглашение на озере Мич» и «Шарлоттаунское соглашение») так и не были ратифицированы: англоязычным канадцам они представлялись слишком широкой уступкой квебекцам, а с точки зрения квебекцев, напротив, они давали слишком мало.

В 1980 году (Референдум о независимости Квебека (1980)) и 1995 году (Референдум о независимости Квебека 1995), Квебекская партия предложила Квебеку подтвердить своё стремление к независимости в ходе референдума. Несмотря на удовлетворение квебекцев правлением Квебекской партии и частые ссоры с федеральным правительством, Квебек отклонил предложения о независимости 59,5 % голосов в 1980 году и 50,4 % голосов в 1995 году.

См. также

• Флаг Квебека
• Герб Квебека
• Сепаратистское движение Квебека

Литература

• Нохрин И. М. [www.lulu.com/shop/ivan-nohrin/canadian-social-and-political-thinking-and-formation-of-national-identity/paperback/product-20127059.html Общественно-политическая мысль Канады и становление национального самосознания (последняя треть XIX — начало XX вв.)]. — Huntsville: Altaspera Publishing & Literary Agency, 2012. — 232 с. — ISBN 978-1-105-76379-3. (обл.)
• Нохрин И. М. [www.academia.edu/6668370/_._._1763-1791_._ Канада: английская или французская? Утверждение британской колониальной администрации в Квебеке и первые попытки урегулирования межэтнических противоречий (1763—1791 гг.)]. — Челябинск: Энциклопедия, 2013. — 160 с. ISBN 978-5-91274-197-5

Ссылки

• [www2.marianopolis.edu/quebechistory/encyclopedia/index.htm Энциклопедия истории Квебека]  (фр.)
• [www.civilization.ca/educat/oracle/modules/dmorrison/page01_f.html%7C История инуитов в Квебеке]  (фр.)
• [www.republiquelibre.org/cousture/HIST1.HTM От Новой Франции до современного Квебека]  (фр.)

Отрывок, характеризующий История Квебека

Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».