История Керчи

История

Средние века

В VI веке город находился под властью Римской (Византийской) империи. По решению императора Юстиниана I сюда был направлен гарнизон и началось строительство крепости, получившей название Боспор. Город с IV века становится центром епархии, и культура местного населения развивается под влиянием греческого православия.

В 576 году Крым присоединяет Тюркский Каганат.

В VIII веке Крым попадает в сферу влияния Хазарского каганата. Боспор получает тюркское название Карша, или Чарша, что в переводе с тюркского означает рынок.

К IX—X векам хозяевами Северного Причерноморья стали русы. С образованием Тмутараканского княжества город, названный Корчевом, играл важную роль как морские ворота Киевской Руси. В XII веке древнерусский Корчев завоевывают Половцы, и вскоре вернулся в сферу влияния Византии, но славянское население продолжало жить в городе и позже, до монгольского нашествия. В XIII веке Крымом, в том числе и Корчевом, завладели тюрки (впоследствии получивших собирательное название «татары»).

В 1318 году город вошёл в состав Генуэзских колоний в Северном Причерноморье, центром которых была Каффа. При генуэзском правлении город, который они называли Черкио и Воспоро, являлся крупным морским портом. Население занималось соляным и рыбным промыслами, власть принадлежала консулу, который подчинялся правительству в Каффе.

В 1475 году город перешёл к Османской империи. При османах Керчь неоднократно подвергалась набегам со стороны Запорожских казаков. В начале XVIII века, в ответ на усиление военной мощи России на Азовском море, турки построили на Керченском проливе крепость Ени-Кале.

Новое время

После Русско-турецкой войны по Кучук-Кайнарджийскому договору 1774 года Керчь и крепость Ени-Кале были переданы России.

В состав Таврической губернии Керчь вошла в 1783 году. Население города состояло из греков, русских, украинцев, итальянцев и армян. В 1790 году в Керченском проливе произошёл бой, в котором русский флот под командованием адмирала Фёдора Ушакова одержал победу над турками.

По ведомостям Новороссийской казённой палаты, составленным в 1802, в Керчь-Еникальском посаде и в крепости числилось всего 249 жителей.

В 1821 году Керчь и Ени-Кале выделили в особую административную единицу — Керчь-Еникальское градоначальство. С этого времени город начинает благоустраиваться — проложено шоссе с тротуарами, соединившее город с Ени-Кале, главные улицы освещались фонарями, открыт государственный музей древностей и уездное училище, которое готовило счетоводов и делопроизводителей. К 1830 году в Керчи насчитывалось 24 рыболовных предприятия, возросло значение Керченского порта. В начале 80-х годов XVIII века русский путешественник Василий Фёдорович Зуев открыл на Керченском полуострове месторождения железной руды. По сообщению инженеров Гурьева и Воскобойникова, проводивших исследование месторождения в 30-х годах XIX века, это месторождение «есть самое богатейшее во всей Южной России». В 1846 году на базе месторождения железной руды начал работу чугуноплавильный завод. К середине XIX века население Керчи составляло 13,6 тысяч жителей.

В 1855 году во время Крымской войны английские войска разрушили и разграбили город. Доменная печь была взорвана, а оборудование железноплавильного завода погрузили на судно и вывезли в Англию.

Во второй половине XIX века в Керчи построены механический и цементный заводы, открыты консервная фабрика Петерса и Жуковского (1873) и табачная фабрика Месаксуди (1867), проведены работы по углублению и расширению фарватера Керченского пролива.

По данным переписи населения Российской империи 1897 года в Керчи насчитывалось 31383 жителя (для сравнения в Санкте-Петербурге 1264,9; в Москве 1038,6; в Одессе — 403,8; в Киеве — 247,7 тыс. жителей).

Распределение жителей городов Таврической губернии по родному языку, по данным той же переписи:

• Русский — 49,1 %;
• Татарский — 17,2 %;
• Еврейский — 11,8 %;
• Украинский — 10,4 %;
• Греческий — 3,5 %;
• Армянский — 2,2 %;
• Немецкий — 1,5 %.

Распределение по вероисповеданию по данным той же переписи:

• Православные и единоверцы — 62,3 %;
• Магометане — 14,6 %;
• Иудеи — 13,6 % (конкретно в Керчи 10 %, подробнее [www.migdal.ru/migdal/methodology/3766/3771/]);
• Римско-католики — 3,2 %;
• Караимы — 2 %;
• Армяно-григориане — 1,8 %.

Керчь выделялась среди других крымских городов сравнительно высоким числом рабочих, которое достигало 2590 человек.

В городе в начале XX-века было две гимназии (мужская и женская), мореходное училище каботажного плавания и девичий институт, основанный купцом Кушниковым. Школ, даже начальных, не хватало, и в приёме детей могли отказать из-за отсутствия мест. В городе была общественная библиотека, театр и английский клуб. Водопровода в то время ещё не было, и жители пользовались водой из колодцев.

В 1900 году начал давать продукцию металлургический завод, в Керчь проведена железная дорога, население города составляло более 33 тыс. человек.

Электричество в некоторых домах города появилось в 1910.

В 1913 в Керчи начал действовать морской порт.

После упадка, вызванного Первой мировой и Гражданской войнами, город возобновил свой рост. К 1939 году население города достигло 104 500 человек.

Керчь в годы Великой Отечественной войны

В годы Великой Отечественной войны Керчь стала ареной жестоких сражений между советскими и германскими войсками. Линия фронта четырежды проходила через Керчь. После ожесточённых боёв в ноябре 1941 года немцы захватили город. Первый раз город был освобожден 30 декабря 1941 года в ходе Керченско-Феодосийской десантной операции. После отступления советских войск в мае 1942, часть советских воинов вместе с местными жителями (включая детей и стариков) укрылись в Аджимушкайских каменоломнях, где они успешно сражались более полугода. При этом немцы полностью отрезали их от воды и травили газами. Для добычи воды были созданы отряды, которые в буквальном смысле высасывали воду из камня, и она шла в первую очередь раненым и для пулеметов. После войны в Аджимушкае был открыт музей.

31 октября 1943 года советские войска начали переправу через Керченский пролив в ходе Керченско-Эльтигенской десантной операции. Рядом с городом был занят Керченский плацдарм, линия фронта проходила по его окраинам. В январе 1944 года катерами Азовской военной флотилии был высажен десант в Керченском порту, в ходе которого была освобождена часть города, но из-за неудачи наступления на плацдарме занятые десантом позиции пришлось оставить. 11 апреля 1944 года Керчь была окончательно освобождена. О тяжести и ожесточенности боев при обороне и освобождении Керчи свидетельствует тот факт, что за эти бои 146 человек были удостоены высокого звания Героя Советского Союза, а 21 воинская часть и соединение были удостоены почетного звания «Керченские».

За время войны численность населения города сократилась с 70 тыс. до 6,5 тыс. человек.

• 14 сентября 1973 года Керчи было присвоено звание город-герой.

Обелиск Славы на горе Митридат открыт 8 августа 1944 г. Это первый монументальный памятник, посвященный событиям Великой Отечественной войны на территории СССР.

Археология

Планомерные раскопки в Керчи начались с 30-х годов XIX века. В 1872 году при раскопках в районе крепости Ени-Кале была найдена свинцовая печать Ратибора, наместника Великого князя Киевского Всеволода в Тмутаракани, а при раскопках 1912 года обнаружена печать Феофании Музалон, византийской патрицианки, жены князя Олега Святославича.

В черте города находятся несколько курганов — погребальных сооружений под высокой искусственной насыпью. Регулярно проводятся археологические работы на горе Митридат, на вершине которой в V веке до н. э. — III веке н. э. располагался акрополь Пантикапея. Античные городища Тиритака, Нимфей, Китей, Артезиан и Порфмий также подвергаются систематическим раскопкам. Несколько древних городов периода Боспорского царства были обнаружены на Азовском побережье Керченского полуострова, однако к настоящему времени они недостаточно изучены.

Керчь включена в международную программу ЮНЕСКО «Шелковый путь».

Отрывок, характеризующий История Керчи

Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.