История Киева

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

История Киева — столицы Украины и её крупнейшего города — насчитывает как минимум 1200 лет. Согласно летописи, Киев был основан тремя братьями: Кием, Щеком, Хоривом и их сестрой Лыбедью и назван в честь Кия, старшего брата. Также предание гласит, что появление большого города на холмистых берегах реки Днепр было предсказано Андреем Первозванным.

Точная дата основания города не установлена. Первое славянское поселение, по некоторым предположениям, существовало на территории современного города ещё в VI веке. В 882 году Киев стал столицей Древнерусского государства (Киевской Руси) и в X—XII веках достиг своего расцвета. В результате монгольского нашествия на Русь был разрушен и пришёл в упадок. В последующие века Киев был центром административных единиц в составе Великого княжества Литовского, Речи Посполитой и Русского государства, которое трансформировалось в Российскую империю.

Киев сильно вырос за время промышленной революции конца XIX века. В период Гражданской войны город оказался в центре нескольких вооружённых конфликтов и успел побывать столицей нескольких украинских государств. С 1922 года входил в состав Советского Союза, в 1934 году стал столицей Советской Украины. Во время Великой Отечественной войны город подвергся серьёзным разрушениям, многие древние памятники были утрачены в годы «сталинской» реконструкции городского центра. После войны стал третьим по величине городом Советского Союза после Москвы и Ленинграда, столицей второй по численности населения советской республики. С момента распада Советского Союза в 1991 году Киев является столицей независимой Украины.





Доисторический период

Археологические раскопки показывают, что поселения на территории Киевской области существовали уже в эпоху верхнего палеолита 15 — 20 тыс. лет назад (Кирилловская стоянка)[1]. Период энеолита (медный век) и неолита представлен трипольской культурой[2], памятники и периоды которой исследователи разделяют на три этапа: ранний (4500 — 3500), средний (3500—2750) и поздний (2750—2000 гг. до н. э.). Для юго-запада области в период бронзового века характерна белогрудовская культура. Зарубинецкая культура характерна для северо-запада Киевщины второй половины I тыс. до н. э. — первой половины I тыс. н. э.[3] Железный век на территории современного Киева и Киевской области представлен черняховской археологической культурой[4], которую также называют «киевской культурой» и которая существовала на рубеже II—III вв. — рубеже IV—V вв. в лесостепи и степи от Нижнего Подунавья на западе до левобережья Днепра и Черниговщины на востоке[5].

Этимология

Топоним «Киев» не получил в науке однозначного объяснения. Согласно летописи, название города происходит от имени его основателя. В «Повести временных лет» начала XII века сказано, что Киев основан тремя братьями Кием, Щеком и Хоривом и сестрой Лыбедью как центр племени полян. Назван в честь старшего брата. Город в то время состоял из княжего двора и терема. Вариант той же легенды приведён в сочинении армянского автора Зеноба Глака («История Тарона»), где говорится об основании Куара (Киева) в стране полуни (полян) Куаром, Ментеем и Хереаном[6].

Народная этимология объясняет название Киева тем, что его первыми жителями были рабочие (кияне, кияны), которые обслуживали переправу через Днепр. Переправа представляла собой деревянный настил на столбах (киях) вбитых в дно. Сходные топонимы известны и в других славянских землях (например, Кийево в Хорватии, Куявия в Польше). Гарвардский учёный Омельян Прицак считал происхождение топонима тюркским или еврейским[7]. Мысль об основании города хазарами разделял также Г. Вернадский[8][9].

Ранняя история

В хронике М. Стрыйковского в третьей главе 11 книги, где кратко приводится история владимирского, луцкого и киевского княжеств перед правлением Гедимина, утверждается, что город Киев был основан князем Кием в 430 году[10].

Результаты археологических раскопок свидетельствуют, что уже в VI—VII веках на правом берегу Днепра существовали поселения, которые некоторыми исследователями интерпретируются как городские. Были обнаружены остатки укреплений, жилищ, керамика VI—VII столетия, византийские монеты императоров Анастасия I (491—518) и Юстиниана I (527—565), амфоры, многочисленные ювелирные изделия[11][12]. Эта концепция, подкреплённая празднованием в 1982 году 1500-летия Киева, рассматривалась как общепринятая. Однако, в противоположность «юбилейной концепции» значительная часть историков и археологов считает, как и прежде, что образование Киева как города проходило на рубеже IX и X веков, ссылаясь на данные археологии[13]; при этом не видит оснований для утверждения о генетической преемственности города и поселений V—VIII веков[14]. Наиболее ранняя киевская дендроданта на одной из построек Подола относится к 887 году[15]. Только в X веке отдельные поселения слились в единое поселение городского характера[16].

В VIII—X веках на Андреевской горе в самой сердцевине княжеского двора находилось языческое святилище, сложенное насухо из неотесанных камней. К югу от площадки капища располагался жертвенник[17].

На протяжении большей части IX века Киев находился в нестабильной зоне венгро-хазарского конфликта. Согласно «Повести временных лет» во второй половине IX века в Киеве княжили дружинники варяга Рюрика, Аскольд и Дир, освободившие полян от хазарской зависимости. В 882 году[nb 1] Киев был завоёван новгородским князем Олегом, который перенёс туда свою резиденцию, сказав: «се буди мати градам Руским». С этого момента Киев стал столицей Древнерусского государства (Киевской Руси). На это же время приходится и рост масштабов строительства на территории Киева, об этом свидетельствуют археологические материалы, обнаруженные в Верхнем городе, на Подоле, Кирилловской горе, Печерске. Строительство было обусловлено быстрым увеличением количества населения города, прибывшего из разных регионов Руси[11]. Во время переселения из Поволжья на берега Дуная в конце IX века на территории современного Киева останавливались венгры:

Идоша угры мимо Киева, горою еже ся зовёт ныне Угорское, и пришедше к Днепру, сташа вежами.

Одним из первых документов, где упоминается название Киева (Qiyyob), является Киевское письмо, написанное в X веке местной еврейской общиной[8]. В арабских сочинениях того же периода (Ибн Хаукаль, Истахри и др.) Киев (Куйаба) фигурирует как центр одной из групп русов, наряду с Новгородом (ас-Славией) и Арсанией (идентификация последнего пункта не ясна)[18][19]. В другой части повествования у тех же авторов Киев противопоставляется русам, что, вероятно, отражает более раннее положение дел. В византийском трактате «Об управлении империей» Киев фигурирует под неславянским, возможно хазарским, названием Самватас, что, согласно одной из трактовок, означает «верхние укрепления»[nb 2].

В некрополе на Старокиевской горе срубы камерных погребений сооружались в двух техниках рубки углов срубов: «в обло» и «в лапу». В ряде случаев в Киеве, Гнёздове, Шестовицах, Чернигове и Тимерёве исследователями отмечено существование камер отличной и от срубной, и от столбовой конструкций[21]. В большинство погребений конца IX — начала Х века в Киеве и на Среднем Поднепровье тело покойного было помещено в могильную яму головой на запад. По характеру и деталям погребальной обрядности они имеют прямые аналогии в памятниках на территории Великой Моравии в Старом месте близ Угерске-Градиште, Микульчицах (en:Mikulčice), Поганьско (близ Бржецлава), Скалице, Старом Коуржиме, Колине и Желенках[22].

Столица Руси (IX—XII века)

Начиная с захвата города Олегом и до середины XIII века Киев был столицей Руси. Киевские великие князья традиционно имели верховенство над князьями других русских земель, и киевский стол был главной целью во внутридинастических соперничествах. В 968 году город выдержал осаду печенегов, в чём имелась заслуга укреплённых форпостов Киева, самым крупным из которых был Вышгород[23]. Летописные упоминания об этом городе-крепости прерываются после нашествия Батыя 1240 года.

В 988 году, по приказу князя Владимира жители города были крещены в Днепре. Русь стала христианским государством, была основана Киевская митрополия, просуществовавшая в общерусских границах до 1458 года. В 990 году началось строительство первой на Руси каменной церкви. Согласно церковному преданию, она была построена на месте убийства первомучеников Феодора и его сына Иоанна[24]. Церковь была разрушена ордами хана Батыя во время набега на Киев в 1240 году.

В IX—X веках город застраивался кварталами срубных и каркасно-столбовых сооружений; княжеская часть имела также каменные дома. На Подоле, как свидетельствует «Повесть временных лет», в первой половине X века действовал христианский храм — соборная церковь святого пророка Ильи[11].

Во время правления Владимира Киев примерно на треть состоял из княжеских земель, на которых располагался дворец. Город Владимира был обнесён земляным валом и рвом. Центральным входом служили каменные Градские (позднее — Софийские, Батыевы) ворота. Территория города Владимира занимала около 10-12 га. Валы города Владимира имели в своей основе деревянные конструкции и до наших дней не сохранились[25].

В то время Киев поддерживал широкие международные связи: с Византией, странами Востока, Скандинавией, Западной Европой. Убедительные свидетельства этого содержатся в письменных источниках, а также в археологических материалах: на территории Киева обнаружено около 11 тысяч арабских дирхемов VII—X веков, сотни византийских и западноевропейских монет, византийские амфоры и многие другие артефакты иностранного происхождения[11].

После смерти князя Владимира престол, по завещанию, должен был занять его сын, Борис[26]. Однако другой сын Владимира, Святополк, организовал убийство Бориса и второго вероятного наследника, Глеба[27]. Тем не менее, Святополк потерпел поражение от войск Ярослава Мудрого в битве под Любечем и потерял киевское княжение. Он попросил польского короля Болеслава I о помощи. Тот согласился и предпринял поход на Киев. Разбив на берегах Буга войско Ярослава Мудрого, Болеслав со Святополком вошли в Киев. Но жители Киева не приняли нового князя. В 1018 году состоялось восстание, в результате которого на престол был возвращён Ярослав.

По словам немца Титмара Мерзебургского, Киев начала XI века был большим городом, с 400 храмами и 8 торжищами. Адам Бременский в начале 70-х годов XI века называл его «соперником Константинополя»[28]. Киев достиг своего «золотого века» в середине XI века при Ярославе Мудром. Город существенно увеличился в размерах. Кроме княжеского двора, на его территории находились дворы других сыновей Владимира и прочих высокопоставленных лиц (всего около десяти). Было три входа в город: Золотые ворота, Лядские ворота, Жидовские ворота. О строительстве города Ярослава летописи упоминают под 1037 годом.

В лето 6545 (1037 г.) с заложи Ярослав город великий Киев, у него же града суть Златая врата; заложи же и церковь святые Софья, митрополью, и посемь церковь на Золотых воротах Богородица.
«Повесть временных лет»

Город Ярослава располагался на площади свыше 60 га, был окружён рвом с водой глубиной 12 м и высоким валом длиной 3,5 км, шириной у основания 30 м, общей высотой с деревянным частоколом до 16 м[29]. В период правления Ярослава Мудрого был построен Софийский собор с многочисленными фресками и мозаиками, наиболее известной из них является Богоматерь Оранта[30]. В 1051 году князь Ярослав собрал епископов в Софийском соборе и избрал митрополитом местного уроженца Илариона, чем продемонстрировал конфессиональную независимость от Византии. В том же году монахом Антонием Печерским была основана Киево-Печерская лавра. Сооснователем Печерского монастыря стал один из первых учеников Антония — Феодосий. Князь Святослав II Ярославич подарил монастырю плато над пещерами, где позже выросли каменные храмы, украшенные живописью, кельи, крепостные башни и другие строения. С монастырём связаны имена летописца Нестора, художника Алипия[31]. В 1054 году состоялся раскол христианской церкви, но Киеву удалось сохранить хорошие отношения с Римом[32].

Третьей по времени возникновения частью старого Киева стал так называемый город Изяслава-Святополка, центром которого был Михайловский Златоверхий монастырь. От Старокиевского плато его отделял овраг-балка, вдоль которой, по одной из версий, проходил летописный взвоз Боричев, где когда-то была старорусская таможня. В 1068 году было организовано вечевое выступление против Изяслава после поражения русских войск в битве с половцами на реке Альте. В итоге Изяслав был вынужден бежать в Полоцк, престол временно занял Всеслав Брячиславич[33].

Распад Древнерусского государства и феодальная раздробленность (XII—XIV века)

После смерти киевского князя Святополка Изяславича (1113) в Киеве состоялось народное восстание; верхи киевского общества призвали на княжение Владимира Мономаха (4 мая 1113 года). Став киевским князем, он подавил восстание, но в то же время вынужден был законодательным путём несколько смягчить положение низов. Так был создан «Устав Владимира Мономаха» или «Устав о резах», который вошёл в состав расширенной редакции «Русской Правды». Этот устав ограничил прибыли ростовщиков, определял условия закабаления и, не покушаясь на основы феодальных отношений, облегчал положение должников и закупов[34].

Древнеславянская столица времён правления Ярославичей и Владимира Мономаха олицетворяла в застройке отсутствие монолитности и скупченности, напротив, только в древнем Киеве впервые были применены приёмы проектирования улиц и площадей с учётом законодательной основы, регулирующей эстетическую сторону строительства жилья[35]. Крупнейшим районом древнего Киева был Подол. Его площадь в XII—XIII веках составляла 200 га. Он также был известен своими укреплениями, так называемыми столпиями, которые упоминаются в летописи XII века. В центре Подола было летописное «Торговище», вокруг которого стояли монументальные культовые сооружения: церковь Пирогоща (1131-35), Борисоглебская и Михайловская церкви. Массовая застройка Киева была преимущественно деревянной, её составляли кварталы срубных и каркасно-столбовых зданий, преимущественно двухэтажных. Планировка города была усадебно-уличной[11].

Экономической основой города были: сельско-хозяйственное производство, ремесло, а также торговля. На территории, где располагались районы древнего Киева, были обнаружены остатки мастерских, изделия из глины, черных и цветных металлов, камня, кости, стекла, дерева и других материалов. Они свидетельствуют, что в XII веке в Киеве работали ремесленники более 60 специальностей[11].

На Руси владение Киевским великокняжеским столом принадлежало (по крайней мере теоретически) старшему в роде и обеспечивало верховную власть над удельными князьями. Киев оставался реальным политическим центром Русской земли по крайней мере до смерти Владимира Мономаха и его сына Мстислава Великого (в 1132 году). Возвышение отдельных земель с собственными династиями в течение XII века подорвало политическое значение города, постепенно превратив его в почётный приз самому сильному князю и, соответственно, в яблоко раздора. В отличие от других земель в Киевском княжестве не сложилось собственной династии. Основная борьба за него велась между князьями из четырёх русских княжеств: Владимиро-Суздальского, Волынского, Смоленского и Черниговского. Серьёзный удар нанёс Киеву разгром союзным войском русского князя Андрея Боголюбского в 1169 году[36]. Впервые за период междоусобиц Киев был взят приступом и разграблен. Два дня суздальцы, смоляне и черниговцы грабили и жгли город, дворцы и храмы. В монастырях и церквях забирали не только драгоценности, но и иконы, кресты, колокола, ризы. Вслед за тем владимирские князья тоже стали носить титул «великих». Связь между признанием старейшинства в княжеском роде и обладанием Киева с этого момента стала необязательной. Очень часто завладевшие Киевом князья предпочитали не оставаться в нём сами, а отдать своим зависимым родственникам. В 1203 году Киев был захвачен и сожжён смоленским князем Рюриком Ростиславовичем и союзными Рюрику половцами. Во время междоусобных войн 1230-х годов город несколько раз осаждался и разорялся, переходя из рук в руки[37]. К моменту монгольского похода на Южную Русь киевским князем был представитель старшей на Руси ветви рода Мономаховичей — Даниил Галицкий[38].

Монгольское нашествие и власть Золотой Орды (1240—1362)

Основная статья: Осада Киева (1240)

В декабре 1240 года Киев перенёс осаду монголов[39][40]. Затем князь Михаил Всеволодович Черниговский правил в городе с 1241 по 1243 год, а затем Ярослав Всеволодович Владимирский получил ярлык на Киев в Орде и был признан верховным правителем всех русских земель, «старей всем князем в русском языце».

В 1262 году была создана киевская кормчая книга, которая стала прототипом Волынской, Рязанской и других кормчих книг[11].

Фактически, однако, разгромленный Киев потерял и экономическое, и политическое значение, а вслед за тем и духовную монополию: в 1299 году киевский митрополит отъехал во Владимир, откуда затем митрополичий престол был перенесён в Москву. Главное ядро города (Гора и Подол) находилось в традиционных пределах. После сооружения деревянно-земляного замка Замковая гора превратилась в детинец города. Основное количество жителей в то время сосредоточивалось на Подоле, здесь находились собор Успения Богородицы и городской торг, а впоследствии — магистрат с ратушей[11].

Монголы не стремились разрушить город полностью. Главной причиной постепенной гибели большинства уцелевших в 1240 году сооружений стало то, что в результате монгольского разгрома древнерусской государственной системы и разрушения экономической базы города — Среднего Приднепровья, а также установление золотоордынского ига Киев не имел средств для содержания большого количества каменных сооружений. Уцелели только отдельные храмы, которые находили экономическую поддержку: Софийский, Успенский, Выдубицкий, Михайловский Златоверхий, Кирилловский соборы, церковь Успения[11].

История Киевского княжества во второй половине XIII — первой половине XIV веков известна плохо. Им правили местные провинциальные князья, не претендовавшие на общерусское главенство. В 1324 году киевский князь Станислав был разбит в битве на реке Ирпень великим князем литовским Гедимином. С этого времени город находился в сфере влияния Литвы, однако выплата дани Золотой Орде продолжалась ещё несколько десятилетий[41].

В составе Великого княжества Литовского и Речи Посполитой (1362—1654)

В 1362 году после битвы на Синих Водах Киев окончательно оказался в составе Великого княжества Литовского. Киевским князем стал Владимир Ольгердович. Вхождение происходило мирным дипломатическим путём. Владимир вёл независимую политику, чеканил собственную монету, что, однако, привело к его замене в 1394 году на княжении Скиргайлом Ольгердовичем, а после смерти последнего — к установлению наместничества. В конце XIV — начале XV века Киев представляет собой политический центр, где ведут переговоры великий князь литовский Витовт, король польский и верховный князь литовский Владислав II Ягайло, великий князь московский Василий Дмитриевич, митрополиты Киприан, Фотий, Григорий (Цамблак), хан Тохтамыш. Город стал основной базой армии Витовта, который начал наступление на Золотую Орду, но был разбит в 1399 году на Ворскле. Хан Тимур-Кутлук осадил тогда Киев, но не взял его, получив от киевлян выкуп[11].

В XIV веке в центре Киева был построен замок с деревянными укреплениями и башнями, также в замке находились единственные в городе башенные часы. Замок служил резиденцией трёх киевских князей: Владимира Ольгердовича, его сына Олелько и внука Семёна[42].

В 1416 году Киев был разорён войсками золотоордынского эмира Едигея, которые не смогли взять лишь городской замок. После смерти Витовта в 1430 году Киев стал главной базой «русской партии» великого князя литовского Свидригайла. Киевляне активно участвовали в борьбе с литовским центром. В 1436 году киевский воевода Юрша разбил близ города литовские войска[11].

С конца XIV века в списках парижской Сорбонны и других университетов появляются имена студентов из Киева, под 1436 годом указан первый доктор «рутенской нации из Киева» — Иван Тинкевич[11].

В 1440 году было восстановлено Киевское княжество во главе с князем Олелько Владимировичем. В 1455-70 года в Киеве княжил Семён Олелькович. Оба князя пользовались авторитетом, имели династические связи с великими московскими и тверскими князьями, молдавским правителем Стефаном III Великим. Время их правления стало для Киева периодом развития: была осуществлена реконструкция Успенского собора и других церквей, созданы каменные барельефы с изображением Оранты, а также новые редакции Патерика Киево-Печерского и других письменных источников. Киев продолжал быть важным центром внутренней и международной торговли. Через город транзитом шло много товаров с Востока, Европы, из Великого княжества Московского. Этому способствовало, в частности, то, что безопасность караванам, которые перемещались через южно-русские земли, литовские власти гарантировали лишь в том случае, когда их маршруты проходили через Киев[11]. Киев был потенциальным центром объединения русских земель, находившихся в составе Великого княжества Литовского, поэтому после смерти киевского князя Семёна Олельковича литовская власть превратила княжество в воеводство. Попытка киевлян не допустить в город воеводу Мартина Гаштольда, заговор князей 1481 года во главе с князем Михаилом Олельковичем и восстание князя Михаил Глинского 1508 года завершились неудачей[11].

После разделения общерусской митрополии на московскую и литовскую части в середине XV века Киев стал центром последней. В 1482 году город пережил разорение армией крымского хана Менгли-Гирея. В 1494—1497 годах Киев получил городские права (Магдебургское право)[43]. После Люблинской унии 1569 года он был передан польским коронным землям. В 1596 году Киевская православная митрополия переходит в унию с Римом.

В рамках острой борьбы униатов и православных роль города как духовного центра православия вновь возросла. При архимандритах Елисее Плетенецком и Захарии Копыстенском в Киево-Печерской лавре в 1616 году была основана типография и началось печатание богослужебных и полемических книг, при этой типографии в 1627 году Памво Берында издал «Лексикон славеноросский альбо имен толкование»[44]. Пётр Могила завёл здесь училище, которое впоследствии было объединено с братской школой и послужило началом Киево-Могилянской коллегии[45].

В составе Русского царства и Российской империи (1654—1917)

После Переяславской рады на площади перед древней Церковью Успения Богородицы Пирогощи население Киева принесло присягу царю Алексею Михайловичу. В Киеве был размещён русский гарнизон из стрельцов и рейтар, который удерживал город на протяжении всех перипетий русско-польской войны 1654—1667. Воеводой Василием Шереметевым были неоднократно отбиты нападения гетмана Ивана Выговского[46], а после поражения Шереметева под Чудновом[47], вопреки договорённостям, Киев отказался сдать полякам новый воевода Юрий Барятинский. Добиться взятия города силой поляки не смогли.

С 1648 — и до 1708 года город Киев был полковым центром Киевского полка — административно-территориальной и военной единицы Гетманщины (Киевский полк был образован ещё 27 октября 1625 года, однако лишь после восстания Хмельницкого и Зборовского договора стал административно-территориальной единицей)[48].

30 января (9 февраля) 1667 года было заключено Андрусовское перемирие, по условиям которого Речь Посполитая уступила Смоленск и Левобережную Украину в пользу Русского царства. Киев был уступлен Польшей первоначально временно, затем, по «Вечному миру» 1686 года — постоянно. Больше ни один из польско-русских договоров, касающихся Киева, никогда не был ратифицирован[49]. С 1721 года — центр Киевской губернии.

В конце XVII века территория Киева располагалась только на правом берегу Днепра. Город имел форму, вытянутую вдоль берега. Выделялись три разобщённых части города: Нижний город (Подол), где располагались академия и братская церковь; Верхний город с Софийским собором и Михайловским монастырём; Печерск, восточную часть которого ограждали оборонные валы лавры. Интенсивное городское строительство было обусловлено меценатской деятельностью Ивана Мазепы[50]. Фактически эти три отдельных территории объединились в монолитное городское образование только в XIX веке. XVIII век становится веком интенсивного развития города и появления множества его архитектурных шедевров. В 1701 году в Киеве было построено центральное сооружение Выдубицкого монастыря — Георгиевская церковь, одна из видных достопримечательностей украинского барокко. В елизаветинскую эпоху под руководством московского архитектора Ивана Мичурина по проекту Бартоломео Растрелли в Киеве строятся ещё два здания в стиле барокко: Мариинский дворец и Андреевская церковь. Существенную перестройку в стиле украинского барокко проходят древние храмы и монастыри Киевской Руси: Софийский собор, Михайловский Златоверхий монастырь, Киево-Печерская лавра. В последней, среди прочего, обновлён Успенский собор, возведена Большая лаврская колокольня — самое высокое сооружение города. В 1772 году по плану архитектора Ивана Григоровича-Барского[51] была построена православная Покровская церковь на Подоле.

10 марта 1708 года Генерал-фельдмаршала графа Б. П. Шереметева полк получил наименование «Киевский солдатский полк». Полк в 1709 году сражался под Ригой и принимал участие в Полтавской битве. До конца века у полка несколько раз менялось наименование. С 31 марта 1801 года он назывался «Киевский гренадерский полк»[52]. 18 декабря 1708 года при первом разделении Русского царства на губернии образована Киевская губерния с губернским городом Киевом[53] и включала 55 городов[54]. Губернатором назначен князь Голицын Дмитрий Михайлович (1708—1718).

22 октября 1721 года в Петербурге в Троицком соборе царю Петру I был поднесён титул «император» — Российское царство стало именоваться Российской империей, частью которой стала и Киевская губерния[55][56].

Указом от 7 ноября 1775 года в Киевской губернии учреждено губернское правление[57].

16 сентября 1781 года после упразднения Гетманщины и её сотенно-полкового устройства было образовано Киевское наместничество. В состав наместничества были включены территории Киевского, Переяславского, Лубенского и Миргородского полков[58].

Указами от 30 ноября, 12 и 31 декабря 1796 года из части уездов Брацлавского, Киевского и Волынского наместничеств учреждена новая Киевская губерния, причём часть территории, находившаяся на левобережье Днепра, отошла к Малороссийской губернии[59].

4 (16) ноября 1805 года «Киевский гренадерский полк» отличился в сражении под австрийской д. Шенграбен, 13 июня 1806 года первым в Российской армии награждён Георгиевским знаменем.

В 1811 году состоялся один из самых крупных пожаров в истории Киева. Ввиду стечения многих обстоятельств (по некоторым свидетельствам, имел место быть поджог) сгорел целый район города — Подол. Огонь за три дня (9—11 июля) уничтожил свыше 2 тысяч домов, 12 церквей, 3 монастыря. Подол заново отстраивался по проекту архитекторов Андрея Меленского и Вильяма Гесте[60].

Даже после того, как Киев и окрестности перестали быть частью Польши, поляки составляли немалую долю от населения города. В 1812 году в Киеве насчитывалось более 4300 мелких польских панов[61]. Для сравнения, в городе было примерно 1000 русских дворян. Обычно дворяне зимовали в Киеве, где они развлекались за гуляниями и походами на ярмарку[62]. До середины XVIII века Киев (польск. Kijów) испытывал значительное влияние польской культуры[61]. Хотя поляки составляли не более десяти процентов населения Киева, они составляли 25 % избирателей, так как в то время для избирателей существовал имущественный ценз. В 1830-х годах в Киеве было немало школ с польским языком обучения, и до того, как зачисление поляков в университет Святого Владимира не было ограничено в 1860 году, они составляли большинство учащихся этого заведения. Отмена русским правительством автономии города Киева и его передача под власть бюрократов, что было продиктовано директивой из Санкт-Петербурга, были в значительной степени мотивированы страхом польского восстания в городе[62]. Варшавские заводы и мелкие польские магазины имели свои филиалы в Киеве. Обрусевший поляк Иосиф Завадский</span>ruuk, основатель фондовой биржи в Киеве, был городским головой в 1860—1863 годах. Киевские поляки имели тенденцию быть дружественными по отношению к украинскому национальному движению в городе, а некоторые даже принимали в нём участие[63]. Многие бедные польские дворяне украинизировались в языке и культуре, и эти украинцы польского происхождения стали важным элементом растущего украинского национального движения. Киев служил своеобразным пунктом назначения, куда такие активисты пришли вместе с проукраинскими потомками казачьих офицеров с левого берега. Многие из них хотели покинуть город и перебраться в сельскую местность, чтобы попытаться распространить украинские идеи среди крестьян[61].

С 12 (24) июня 1812 года по 1814 год «Киевский гренадерский полк» 2-й гренадерской дивизии 8-го пехотного корпуса участвовал в Отечественной войне 1812 года и Заграничных походах Русской армии 1813—1814 годов[64].

В 1834 году в рамках борьбы с польским доминированием в этом регионе в сфере образования по инициативе Николая I был открыт Императорский университет св. Владимира, ныне известный как Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко[65]. Это был второй университет на территории Малороссии после Харьковского императорского университета. В 1853 году по инициативе императора, называвшего Киев «Иерусалимом земли Русской»[66] и много заботящегося о его развитии, был открыт Николаевский цепной мост.

Быстрый рост города в первой половине XIX века вызвал необходимость составления плана, который мог бы регулировать и упорядочить застройку. Несмотря на то, что один из первых генпланов был составлен ещё в 1750 году, он в основном фиксировал существовавшее положение. Фактически первый генплан, в современном понимании этого слова, был составлен архитектором Беретти и инженером Шмигельским (утверждён в 1837 году). По этому плану осуществлялось интенсивное строительство вдоль реки Лыбедь, на Печерске, Подоле, были проложены Владимирская улица, Бибиковский (теперь Т. Шевченко) бульвар, улица Крещатик[67].

В августе 1862 года вместо 1-й Армии создан Киевский военный округ Императорской русской армии Российской империи[68].

1 октября 1865 года император Александр II открыл Киевское пехотное юнкерское училище. С 1897 года оно называлось «Киевское военное училище». С 26 сентября 1914 года — «Первое Киевское военное училище». С 10 октября 1915 года — «Киевское пехотное великого князя Константина Константиновича военное училище». На погонах появился алый вензель Константина Константиновича в виде буквы «К». В ноябре 1917 года оставшиеся в живых преподаватели-офицеры и юнкера уехали в Область Войска Донского в русскую Добровольческую армию[69].

Для укрепления Киева в военном плане в XIX веке была открыта Киевская крепость. Она была построена ещё в 1679 году, когда казацкие войска под руководством гетмана Самойловича объединили старокиевские и печерские укрепления, образовав одну большую крепость. Следующий период развития оборонительных сооружений Киева определяется строительством Печерской цитадели под предводительством гетмана Ивана Мазепы по приказу Петра I. Строительство проходило по плану французского инженера Вобана. Накануне Отечественной войны 1812 года По проекту военного инженера Оппермана сооружается земляное Зверинецкое укрепления, соединяется с Печерской цитаделью. Масштабные реконструкции проводятся в период правления царя Николая I, который утвердил план расширения крепости. К началу 60-х годов XIX века она состояла из следующих частей: ядро — цитадель, два самостоятельных укрепления (Васильковское и Госпитальное), дополненные оборонительные казармы и башни[70].

Во время русской промышленной революции в конце XIX века Киев стал важным центром торговли и транспорта Российской империи, данная экономико-географическая зона специализировалась на сахаре и экспорте зерна по железной дороге и по реке Днепр. В 1900 году город стал влиятельным промышленным центром с населением 250000 человек[61]. Архитектурные памятники того периода включают железнодорожную инфраструктуру, основу многочисленных образовательных и культурных объектов, а также архитектурные памятники, построенные в основном на деньги купцов, например, синагога Бродского[71][72].

В то время в Киеве возникла большая еврейская община, которая развивала собственную этническую культуру и интересы. Это было вызвано запретом еврейских поселений в самой России (Москва и Санкт-Петербург), а также на Дальнем Востоке. Изгнанные из Киева в 1654 году, евреи, вероятно, не могли поселиться в городе снова до начала 1790-х годов. 2 декабря 1827 года Николай I издал указ, запрещающий евреям постоянно жить в Киеве. Киевские евреи подлежали выселению, и лишь некоторые их категории могли приезжать на ограниченное время, причём для их пребывания назначались два особых подворья[73]. В 1881 и 1905 годах знаменитые погромы в городе привели к гибели около 100 евреев[74]. Примером политики антисемитизма, также является Дело Бейлиса, судебный процесс по обвинению Менделя Бейлиса в убийстве ученика духовного училища. Процесс сопровождался масштабными общественными протестами. Обвиняемый был оправдан[75]. В XIX веке продолжается архитектурное развитие города. В 1882 году был открыт построенный в неовизантийском стиле Свято-Владимирский собор, в росписи которого впоследствии участвовали Виктор Васнецов, Михаил Нестеров и другие. В 1888 году по проекту известного скульптора Михаила Микешина в Киеве был открыт памятник Богдану Хмельницкому. Открытие памятника, расположенного перед Софийским собором, было приурочено к 900-й годовщине крещения Руси. В 1902 году по плану архитектора Владислава Городецкого в Киеве был построен Дом с химерами — наиболее выдающееся сооружение раннего декоративного модерна в Киеве. Название получено от бетонных скульптурных украшений[76] мифологической и охотничьей тематики.

В начале XX века в Киева обострился жилищный вопрос. 21 марта 1909 года губернской властью был утверждён устав «Первого киевского общества квартировладельцев». Это событие послужило началу строительства домов по кооперативному принципу, что было удобным и лёгким решением жилищной проблемы для «среднего класса»[77].

Развитие авиации (как военной, так и любительской) стало ещё одним заметным проявлением прогресса в начале XX века. В Киеве работали такие выдающиеся деятели авиации, как Пётр Нестеров (пионер в области высшего пилотажа[78]) и Игорь Сикорский (создатель первого в мире серийного вертолёта R-4, 1942[79]).Некоторые новые технологии в Российской империи впервые внедрялись здесь. В 1892 году именно в Киеве была запущена первая электрическая трамвайная линия в Российской империи[80]. Спортивное поле — первый стационарный стадион в Российской империи был построен в 1912[81]. В том же году был построен Небоскрёб Гинзбурга — «первый небоскрёб Украины»[82][83], на момент постройки — самое высокое здание в Российской империи. В 1911 году, во время посещения Киевской оперы, анархистом Дмитрием Богровым был смертельно ранен премьер-министр России Пётр Столыпин. Похороненному на территории Киево-Печерской лавры Столыпину впоследствии был открыт памятник напротив здания Городской думы[84].

19 июля 1914 года во время Первой мировой войны управление Киевского военного округа выделило личный состав, технику и имущество для формирования полевого управления Юго-Западного фронта Императорской русской армии. Командующим войсками фронта назначен генерал от артиллерии Н. И. Иванов[85].

19 июля 1914 года из личного состава штаба округа и войск Киевского военного округа сформирована 3-я армия Юго-Западного фронта. Командующий войсками 3-й армии назначен генерал от инфантерии Н. В. Рузский[86]. Управление округа продолжало свою работу в составе фронта по подготовке войск для Действующей армии.

После июля ст. ст. 1914 года училище было сформировано в Киеве как «2-е Киевское военное училище». С 15 октября 1914 года называется «Николаевское военное училище». Юнкера этого училища носили белые погоны с алой выпушкой и алым трафаретным вензелем императора Николая II «Н II» и с золотым накладным вензелем в роте Его Величества. Расформировано в ноябре 1917 года. С мая 1916 года в городе находилось «Николаевское артиллерийское училище». Юнкера носили алые погоны, без выпушки, с жёлтым вензелем императора Николая II «Н II» и золотым вензелем в батарее Его Величества. Расформировано в середине 1918 года[87].

Революционный период и Гражданская война

См. также: Украинская Народная Республика, Украинская держава, Взятие Киева Добровольческой армией, Киевская область (ВСЮР) и Киевский погром (1919)

Сложное взаимодействие разнонаправленных политических интересов, переход в политическую стадию национально-освободительного движения, активизация леворадикальных политических течений обусловили напряжённые революционные потрясения 1917-21 годов. В ходе социальной революции, начавшейся в феврале 1917 года в Петрограде (ныне Санкт-Петербург) и быстро охватившей все промышленные центры и сельскую периферию европейской части Российской империи, Киев стал эпицентром событий первого года украинской революции 1917-21 годов.

После отречения от власти императора России Николая II в результате Февральской революции в России 3 марта 1917 года власть в Республике России перешла к Временному правительству России. Управление Юго-Западного фронта и соответственно Киевского военного округа, находившееся в городе, перешло в подчинение этому правительству. Командующим войсками округа назначен генерал-лейтенант Н. А. Ходорович (… — октябрь ст. ст. 1917).

Созданная в городе в феврале 1917 года Украинская Центральная Рада (украинский орган местного самоуправления во главе с историком Михаилом Грушевским[88]) созвала первое в XX веке украинское национальное правительство — Генеральный секретариат Украинской Центральной Рады, провозгласила в ноябре 1917 года Украинскую Народную Республику[89], а в январе 1918 года — независимую, суверенную Украину. В этот короткий период независимости наблюдался быстрый рост культурного и политического статуса Киева. Было создано большое количество профессиональных украиноязычных театров и библиотек. Однако УЦР не имела в Киеве прочной социальной опоры.

1 сентября 1917 года губернский город Киев Киевской губернии вошёл в состав Российской Республики.

После Октябрьской революции в России 25—26 октября ст. ст. (7 — 8 ноября) власть перешла к Временное рабоче-крестьянское правительство сформированному на съезде делегатами от Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков), Партия левых социалистов-революционеров, Российской социал-демократической рабочей партии (меньшевиков) и Партии анархистов. Управление Юго-Западного фронта и соответственно Киевского военного округа, находившееся в городе, перешло в подчинение этому правительству. 20 октября командующим войсками округа назначен генерал-лейтенант М. Ф. Квецинский (20 октября — ноябрь ст. ст. 1917).

7 (20) ноября 1917 года провозглашена Украинская Народная Республика с правами широкой автономии при сохранении федеративной связи с Россией. В ходе наступления большевиков на Киев они опирались на поддержку значительной части киевских рабочих, организовавших восстание против Центральной рады, подавленное войсками Петлюры (4 февраля 1918), но облегчившее последующее взятие Киева большевистской 1-й армией Муравьёва (8 февраля 1918). Большинство военных формирований, находившихся в Киеве, сохраняли нейтралитет, УЦР бросала в бой необученные отряды из киевских гимназистов и студентов (так называемый бой под Крутами)[90].

Изгнанная из Киева УЦР попросила помощи у стран Четверного союза, оккупировавших Украину в результате Брест-Литовского договора, и 1 марта 1918 года в Киев вошли немецкие и австро-венгерские войска, сопровождавшиеся петлюровцами[91]. Однако левый и националистический характер Центральной рады не устраивал немцев, и 28 апреля 1918 она была разогнана немецким патрулём. 29 апреля на Всеукраинском съезде хлеборобов в Киевском цирке был провозглашён гетманат и гетманом был выбран генерал П. Скоропадский, военные формирования УНР в Киеве разоружены.

Киев стал столицей Украинской державы, возглавляемой гетманом П. Скоропадским. Среди всех режимов, сменявших друг друга в Киеве, кроме деникинцев, этот был наиболее консервативным. При нём в Киеве была создана Академия наук[92].

29 апреля — 14 декабря 1918 года в городе находилось управление корпуса — военного округа 4-го Киевского корпуса Украинской державы[93].

С 3 июня в городе находилась элитная гетманская Отдельная Сердюкская дивизия Украинской державы. Крах Германской империи предрешил и судьбу Украинского государства. В ноябре войска дивизии совместно с русскими офицерскими дружинами из Особого корпуса и Сводного корпуса Национальной гвардии выступили на защиту Киева в ноябре-декабре против мятежных войск Украинской державы и восставшего населения против гетмана П. П. Скоропадского, но потерпели поражение.

В середине декабря 1918 немцы ушли из Киева, гетман был свергнут и бежал, и 14 декабря в Киев вошли войска Петлюры, восстановившие УНР. Когда 22 января 1919 года Директория УНР провозгласила Акт объединения с ЗУНР, Киев стал столицей соборной Украины, но уже через две недели Директория выехала из него под давлением наступающих советских войск, вошедших в город в ночь с 5 на 6 февраля 1919 года.

10 апреля 1919 красные войска были выбиты из части Киева (Подол, Святошино, Куренёвка) на один день соединением атамана Струка, действовавшего в Чернобыльском уезде[94].

31 августа 1919 года Советы уступили власть Добровольческой армии Деникина (см. Взятие Киева Добровольческой армией). Вместе с войсками Вооружённых сил Юга России под командованием Н. Э. Бредова в Киев вошли объединённые под командованием Петлюры части Галицкой армии и армии УНР. Однако после инцидента в центре Киева, когда один из солдат УНР сорвал российский флаг, украинские части были тут же разоружены деникинцами и изгнаны из города; в украинской историографии это событие имеет название Киевская катастрофа[95].

В результате налёта Красной армии 14 октября 1919 белые были ненадолго выбиты из города в восточное предместье — Дарницу, однако на следующий день контратаковали и к 18 октября отбросили красных за Ирпень. После нового занятия Киева деникинцы и местные жители устроили погром евреев, подозревавшихся в поддержке большевиков[96].

Красная Армия вернулась в Киев 16 декабря 1919 года, форсировав замерзающий Днепр и выбив деникинцев[97].

7 мая 1920 года в ходе польско-советской войны[98] Киев был занят польскими войсками с помощью союзной им армии УНР. После оставления города польскими и петлюровскими войсками (в ходе Киевской операции РККА) здесь окончательно утвердилась советская власть (12 июня 1920 года)[11].

Таким образом, с начала 1917 (Февральская революция) по середину 1920 года (уход поляков) власть в Киеве менялась 15 раз[99].

Межвоенный период

В октябре 1921 года в Киеве сторонниками идей автокефальной церкви был созван «Всеукраинский собор духовенства и мирян», в котором никто из архиереев Православной Российской Церкви не принял участия. На соборе было решено самостоятельно, без участия епископов, совершить хиротонию, что и было вскоре исполнено. Поддерживаемое ГПУ Обновленческое движение в Российской Церкви на Соборе в 1923 году признало автокефалию Церкви в УССР. Однако в 1930 году, ввиду новых политических реалий, УАПЦ приняла решение о самороспуске. Духовенство УАПЦ было почти полностью ликвидировано[100].

С 23 по 27 мая 1922 года в составе Юго-Западного военного округа, с 27 мая по июнь 1922 года в составе Украинского военного округа в городе формировалось управление 6-го стрелкового корпуса[101].

В мае 1922 года в городе началось формирование управления 14-го стрелкового корпуса Украинского военного округа Вооружённых Сил Украины и Крыма на территории Украинской ССР. Управление корпуса находилось до лета 1934 года. В состав корпуса входила 45-я Волынская стрелковая дивизия, также находившаяся в городе.

В 1922 году в Киеве было основано творческое объединение «Березиль» на базе одной из групп коллектива «Молодого театра». Первое представление «Октябрь» (текст творческого постановочного коллектива) состоялось 7 ноября 1922 года. Работал как государственный театр с 1922 до 1926 в Киеве, а с 1926 — в Харькове (тогдашней столице советской Украины). Период жизни и становления театра в Киеве считают его «политическим» периодом, а харьковский период — философским[102][103].

12 октября 1923 — постановлением Совнаркома УССР в городскую черту включены сёла: от Броварского района — Воскресенская слобода, поселки Старая и Новая Дарница, Артиллерийский полигон, слободки Кухмистерская и Печерская, Никольская слободка, земли села Осокорки, Предмостная слободка, село Позняки, лесничество Никольское, земли Флоровского монастыря; от Будаевского района — Александровская слободка, поселки Старая и Новая Чоколовка, Аэродром, село Беличи, сенокосы села Белогородки, поселок Екатериновка, хутор Любка, деревни Романовка и Совки, Совская лесная дача, лесничества Киевское и Святошинское, хутора Дехтяры и Вишневский, земли Греческо-Синайского монастыря; от Гостомельского района — хутор Берковец, деревня Горенка, поселок Константиновка, село Мостище, лесничество Межигорское, хутор Никольский, кирпичный завод Папирня; от Хотовского района — земли села Вита Почтовая, Голосеевская пустынь, остров Галерный, хутор Красный Трактир, форт Лысогорский, деревня Мышеловка.

17 мая 1924 года был основан первый детский сад Киева «Орлёнок». В 1930-x годах для него было построено специализированное здание, которое впоследствии получило много наград за стилистику[104].

В 1928 году для защиты города со стороны Польши началось строительство Киевского укреплённого района для прикрытия города. Передний край КиУРа проходил в 25—30 км от города (по реке Ирпень), а далее фланги дугой упирались в реку Днепр[105].

В 1930 году в Киеве был снят фильм «Земля» украинского режиссёра Александра Довженко[106]. По версии журнала «Sight & Sound», фильм является одним из лучших образцов советского немого кино[107]. На Всемирной выставке в Брюсселе кинофильм «Земля» занял десятое место среди 12 лучших фильмов в истории кино[108].

В социальном плане этот период сопровождался репрессиями в отношении множества представителей творческих профессий (для этих событий существует термин «расстрелянное возрождение»). Кроме этого, процесс разрушения церквей и памятников, который начался в 1920-х годах, достиг апогея. Примерами этому служат снос Михайловского Златоверхого монастыря[109] и конфискация имущества у Собора Святой Софии[110]. Городское население продолжало расти в основном за счёт мигрантов. Миграция изменила этническую демографию города с русско-украинской на преимущественно украинско-русскую, хотя русский язык оставался доминирующим. Киевляне также пострадали от изменчивой советской политики того времени. Призывая украинцев делать карьеру и развивать свою культуру (украинизация)[111], советская власть вскоре развернула борьбу с «национализмом». В городе были организованы политические процессы, чтобы очистить его от «западных шпионов», «украинских националистов», противников Иосифа Сталина и ВКП(б). В конце этого периода в Киеве начались тайные массовые расстрелы. Киевская интеллигенция, духовенство[112] и активисты партии были подвергнуты арестам, расстреляны и захоронены в братских могилах. Основными местами действия были Бабий Яр и Быковнянские леса[113]. В то же время экономика города продолжала расти благодаря курсу на индустриализацию, провозглашённому ещё в 1927 году[114]. В 1932 году было сооружено здание центрального железнодорожного вокзала в стиле украинского барокко с элементами конструктивизма[115].

В 1932-33 годах население города, как и в большинстве других городов СССР (Казахстана, Поволжья, Северного Кавказа и Украины), пострадало от голода (Голодомор). В Киеве хлеб и другие продукты питания раздавались людям по продовольственным карточкам в соответствии с суточной нормой, но хлеб был в дефиците, и граждане стояли всю ночь в очереди, чтобы получить его. Жертв Голодомора в Киеве можно разделить на три части: жертвы из числа собственно жителей Киева; жертвы пригородов Киева; крестьяне, которые разными путями добирались до города в надежде выжить и умирали уже в Киеве. Если исходить из того, что по состоянию на осень 1931 года население Киева составляло 586 тысяч человек, а в начале 1934-го — 510 тысяч, то с учётом рождаемости за этот период потери Киева составили более 100 тысяч людей. Историк Сергей Белоконь приводит число в 54 150 жертв за 1933 год[116][117][118].

С 4 февраля 1932 года по 30 марта 1938 года в городе находился 45-й механизированный корпус, уникальное воинское соединение (один из трёх в РККА) не имевшее аналогов в мире. Корпус вооружён 500 танками и 200 автомобилями.

С 10 мая 1932 года по март 1934 года в г.Киеве в УкрВО находилась 2-я отдельная механизированная бригада вооружённая отечественными советскими лёгкими танками Т-26 и быстроходными лёгкими танками БТ. Командиром бригады назначен В. И. Мернов. Бригада была сформирована в числе первых танковых соединений Красной Армии нового поколения. С 1 мая 1934 года по ноябрь 1937 года находилась 8-я отдельная механизированная бригада. Командир бригады Д. А. Шмидт.

В 1934 году столица Украинской ССР была перенесена из Харькова в Киев. Это предполагал план Сталина. Расширение города за счёт новых построек было приостановлено. Влияние на население оказывала советская социальная политика, которая достигалась путём репрессий, принуждений и быстрого движения к тоталитаризму, в котором инакомыслие и некоммунистические организации не допускаются[119]. Десятки тысяч людей были отправлены в лагеря ГУЛАГа[120].

Летом 1934 года управление 14-го стрелкового корпуса Украинского военного округа из Киева переведено в Харьков.

Возросшая опасность международной обстановки в Европе вынуждала советское руководство укреплять обороноспособность страны, совершенствовать структуру вооружённых сил. 17 мая 1935 года Украинский военный округ разделён на Киевский военный округ и Харьковский военный округ. В городе осталось управление КВО.

В январе 1936 года в город переводится 4-я отдельная тяжёлая танковая бригада, вооружённая советскими средними танками Т-28, позже переименованная в 10-ю тяжёлую танковую бригаду. С ноября 1937 года в городе 3-я отдельная механизированная бригада.

В 1937 году в Киеве строится первая в Украинской республике Художественная школа (им. Т. Шевченко). Ныне в здании расположен Музей Истории.

С 1928 по 1942 год прошли три пятилетки (последняя была сорвана войной)[121], во время которых на территории Украины было построено около 2 тыс. промышленных объектов, конкретно в Киеве не было построено таких «гигантов», как Криворожсталь или ХТЗ, но это не мешало проводить в городе индустриализацию: делать дороги, электрифицировать отдалённые от центра районы и так далее. В 1935 году в Киеве был пущен первый троллейбус, проследовавший по маршруту площадь Льва Толстого — улица Загородная[122].

Великая Отечественная война

Война обернулась для Киева рядом трагических событий, значительными человеческими потерями и материальным ущербом. Уже на рассвете 22 июня 1941 года Киев бомбила немецкая авиация, а 11 июля немецкие войска подступили к Киеву. Киевская оборонительная операция продолжалась 78 дней[123]. Форсировав Днепр в районе Кременчуга, немецкие войска окружили Киев, а 19 сентября город был взят. При этом в плен попало более 665 тысяч бойцов и командиров, захвачено 884 единицы бронетехники, 3718 пушек и многое другое.

22 июня 1941 года управление КОВО выделило полевое управление Юго-Западного фронта. Управление КВО продолжало работать под руководством генерал-лейтенанта В. Ф. Яковлева. Организуется призыв в армию и на флот. В городе работала Киевская радиостанция, открыты курсы по подготовке политсостава. Совместно с Киевскими городским и областным комитетами партии создавались группы пропагандистов, которые выезжали на фронт, разъясняли красноармейцам цели и характер войны советского народа, разоблачали планы руководства Германии об уничтожении Советского Союза[124]. Партийные организации города с начала войны направили в войска более 30 000 коммунистов[125].

29 июня Центральный Комитет КП(б)У, на котором присутствовало командование Юго-Западного фронта, рассмотрело вопрос о выполнении директивы командующего войсками ЮЗФ о формировании частей Киевского укреплённого района, расконсервации сооружений района и строительстве новых оборонительных рубежей. 30 июня 50 000 киевлян вышли на строительство оборонительных сооружений и линий, потом ежедневно выходили по 160 000 человек. Германские лётчики бомбили и обстреливали из пулемётов строителей, но они продолжали работу — город надо было защищать. Началось формирование при НКВД истребительных батальонов для борьбы с диверсантами и шпионами[125].

6 июля создан штаб обороны города. В его состав вошли: секретарь обкома КП (б) У М. П. Мишин, председатель облисполкома Т. Я. Костюк, секретари горкома партии Т. В. Шамрило и К. Ф. Москалец, председатель горисполкома И. С. Шевцов, от Юго-Западного фронта полковник А. Ф. Чернышев (начальник штаба) и майор М. Д. Чукарев (начальник инженерной службы). Штаб разработал план борьбы с противником в случае прорыва КиУРа. Город разбивался на три сектора. В каждом из них создавался свой штаб обороны[126][127][128].

8 июля в городе находились 13 истребительных батальонов, 19 отрядов и комсомольский полк народного ополчения — всего 35 000 человек[125][129].

С 11 июля проходили бои на ближних подступах к городу. По германскому клину с северного направления с рубежа восточнее Новоград-Волынский контрудар наносила 5-я армия, с южного направления из района г. Бердичева контрудар наносила 6-я армия. Войска 5-й армии перерезали Житомирское шоссе и до 15 июля в упорных боях его удерживали, сковывая резервы противника, предназначавшиеся для взятия Киева[130].

В июле-августе в городе под руководством ЦК ВКП(б) и КП(б) У для борьбы в тылу врага обучены и переброшены в оккупированные западные области Украины Ровенскую, Тарнопольскую и другие 37 партизанских групп, в ближние к фронту Винницкую, Каменец-Подольскую области и другие также отправлялись группы партизан. В городе были сформированы 13 партизанских формирований общей численностью 4076 человек[131].

4-6 августа в южном секторе бои достигли наибольшего накала. Германцы вклинились в первую линию обороны в районах Виты-Почтовой, Мрыги, но были выбиты контратакой войсками 147-й стрелковой дивизии[132].

7 августа 1941 года защитникам Киева стало известно, что верховный главнокомандующий германскими войсками Адольф Гитлер приказал своим генералам во что бы то ни стало 8 августа овладеть городом и провести на главной улице города Крещатике военный парад. Командиры, политработники, партийные активисты направились в подразделения для разъяснения текущей ситуации. На коротких митингах и собраниях красноармейцы поклялись отразить новое наступление противника. 8 августа германским войскам удалось продвинуться в глубину Киевского укрепленного района, выйти на северо-восточную окраину Жулян и к Голосеевскому лесу, к Мышеловке, Пирогово, но были остановлены. Военный парад германских войск не состоялся. Не было его и 9 августа и позже[133]. 9 августа управление КВО покидает город и перемещается в г. Конотоп[124]. 10 августа 1941 года на базе войск Киевского укреплённого района создана 37-я армия.

11 августа 37-я армия силами четырёх стрелковых дивизий и 3-го воздушно-десантного корпуса начинает контрудар, начавшийся залпами миномётов «Катюша» и артиллерии разных калибров. Противник покатился на юг. 11-го освобождена Теремки и Мышеловка, 12-14-го — Тарасовка, Чабаны, Новоселки, Пирогово. Разгромлены германские 44, 71, 299-я пехотные дивизии[132].

Контрудар 37-й армии в южном секторе обороны принёс успех, к 16 августа наступательный порыв противника выдохся. Бои под Киевом приняли позиционный характер[132].

Столица Советской Украины продолжала жить боевой жизнью. Работали оставшиеся в городе предприятия, коммунальные службы, железнодорожный и городской транспорт, кинотеатры, Украинский драматический театр, Театр миниатюр, цирк, библиотеки, с 1 сентября — школы[132]. В середине сентября противник активизировался, бои снова приобрели ожесточённый характер. 21 сентября советские войска оставили последний район города — Дарницу. Защитники Киева впервые в этой войне на длительное время задержали продвижение противника[132]. Печальная участь ждала советских военнопленных, попавших в окружение восточнее города, — это муки пребывания в Дарницком концентрационном лагере.

24 сентября в городе был осуществлён ряд взрывов, из-за которых начался большой пожар на Крещатике и в прилегающих кварталах, по одной версии, это сделали подразделения НКВД[134], по другой — немецкие оккупанты[135]. 29 и 30 сентября состоялся расстрел нацистами и украинскими коллаборационистами евреев в Бабьем Яру, в течение только этих 2-х дней погибло более 33 тысяч человек. Всего, по оценке учёных Украины, в Бабьем Яру количество расстрелянных евреев составило 150 тыс. (жителей Киева, а также других городов Украины[136][137], и это количество не включает малолетних детей до 3-х лет, которых тоже убивали, но не считали[138]). Наиболее известными коллаборационистами Рейхскомиссариата Украины были бургомистры Киева Александр Оглоблин и Владимир Багазий[139]. Стоит также отметить, что ряд националистических деятелей видел в оккупации возможность начать культурное возрождение, освободившись от большевизма[140].

3 ноября был подорван Успенский собор Киево-Печерской лавры. На территории города были созданы Дарницкий и Сырецкий концлагеря, где погибли соответственно 68 и 25 тысяч пленных[141]. Летом 1942 года в оккупированном Киеве состоялся футбольный матч между командой «Старт» и сборной немецких боевых подразделений. Впоследствии многие киевские футболисты были арестованы, часть из них в 1943 году погибла в концлагере. Данное событие получило название «Матч смерти»[142]. На принудительные работы в Германию из Киева было отправлено свыше 100 тысяч человек молодёжи. К концу 1943 года население города сократилось до 180 тысяч[143]. Оккупация сопровождалась голодом среди местных жителей, вызванном в том числе распоряжениями нацистов[144].

При немецкой оккупации в городе действовала Киевская городская управа[145][146][147].

1 ноября 1943 года на Букринском плацдарме началось наступление с целью отвлечь германские войска от Киева начали 40-я армия и 27-я армия 1-го Украинского фронта[148].

Партизанские отряды оказывали помощь Красной Армии в освобождении населённых пунктов области и города от гитлеровских германских захватчиков. Совместными действиями были захвачены 12 переправ через реки Десна и Днепр. Особо отличились партизаны 1-го и 2-го полков соединения «За Родину!» под командованием И. М. Бовкуна. Командиры полков Н. Д. Симоненко и А. И. Шевырев удостоены звания Героя Советского Союза[131].

3 ноября после мощной артиллерийской подготовки 38-я армия и 60-я армия 1-го Украинского фронта начали наступление с целью освобождения Киева. Это началась Киевская наступательная операция. 4 ноября с целью развития успеха введена 3-я гвардейская танковая армия и 1-я чехословацкая бригада[148]. В начале ноября 1943 года, в канун отступления, немецкие оккупанты начали жечь Киев. В ночь на 6 ноября 1943 года передовые части 1-го Украинского фронта Красной армии, преодолевая незначительное сопротивление остатков немецкой армии, вступили в почти пустой пылающий город. При этом существует версия, что стремление Сталина успеть к советской праздничной дате 7 ноября[149][150] привело к масштабным человеческим потерям: освобождение Киева стоило жизни 6491 бойцов и командиров Красной армии[151].

Командиры и красноармейцы проявили массовый героизм в боях за Киев. 65 соединений и частей получили почётные наименования «Киевских». Около 700 солдат, сержантов, офицеров и генералов удостоены звания Героя Советского Союза, 17 500 военнослужащих награждены орденами и медалями[148][152].

Позже в ходе Киевской оборонительной операции была отражена попытка немецко-фашистских войск вновь овладеть Киевом (23 декабря 1943 года Вермахт, прекратив попытки наступления, перешёл к обороне)[153].

Всего за время боевых действий в Киеве было разрушено 940 зданий государственных и общественных учреждений площадью свыше 1 млн м², 1742 коммунальных дома жилой площадью более 1 млн м², 3600 частных домов площадью до полумиллиона м²; уничтожены все мосты через Днепр, выведены из строя водопровод, канализация, транспортное хозяйство[151].

21 июня 1961 года в ознаменование 20-летия героической обороны Киев награждён орденом Ленина.

21 июня 1961 года учреждена медаль «За оборону Киева», которой к 1 января 1979 года награждено более 100 000 человек[132]. В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня 1961 года «Об учреждении медали „За оборону Киева“» город Киев назван городом-героем[154].

8 мая 1965 года в ознаменование 20-летней годовщины победы советского народа в Великой Отечественной войне Указом Президиума Верховного Совета СССР было утверждено Положение о почётном звании «Город-Герой»[155]. В тот же день вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О вручении Городу-Герою Киеву медали „Золотая звезда“» за героизм, проявленный во время обороны. Тем самым за Киевом было законодательно закреплено почётное звание «Город-Герой» (в 1980 году оно преобразовано в высшую степень отличия). В соответствии с Указом представителям трудящихся города были вручены медаль «Золотая Звезда» и Грамота Президиума Верховного Совета СССР[154].

Послевоенное восстановление

Первые послевоенные годы ознаменовались интенсивным восстановлением разрушенного города. В январе 1944 года в столицу УССР вернулись руководящие государственные и партийные учреждения. В 1948 году завершено строительство газопровода Дашава — Киев, в 1949 году — построены Дарницкий железнодорожный мост и мост Патона[156], началось строительство метрополитена[157]. Развивался промышленный и научный потенциал города, именно в Киеве в 1950 году был создан первый в СССР и континентальной Европе компьютер — МЭСМ[158], а в 1951 году начал вещание первый на Украине телевизионный центр[159]. После войны было принято решение заново отстроить Крещатик, сохранив конфигурацию улиц, однако здания были построены совершенно новые, в стиле «сталинского ампира». Улица застроена как единый архитектурный ансамбль. Ширина Крещатика увеличена до 75 метров. Профиль улицы сделался асимметричным: проезжая часть 24 метра, два тротуара по 14 метров каждый, отделённые от проезжей части рядом деревьев, и каштановый бульвар с правой стороны, который отделяет жилую застройку от проезжей части[160].

Киев оставался центром развития украинской национальной культуры. Однако уже в 1946 году советские власти начали волну идеологических чисток, которые нашли отклик в Постановлениях ЦК КПУ директивы «Об искажении и ошибках в освещении истории украинской литературы»[161], «О журнале сатиры и юмора „Перец“»[162], «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению»[163] и другие.

Киев в период правления Н. С. Хрущёва

Смерть Сталина в 1953 году и приход к власти Хрущёва ознаменовались началом периода «оттепели»[164]. На волне ракетно-ядерной гонки и химизации народного хозяйства стремительно развивались научно-исследовательские институты АН УССР. В 1957 году основан Вычислительный центр АН УССР, в 1960 году в Институте физики запущен атомный реактор. В том же году пущен в эксплуатацию первый участок метрополитена[157], а население города превысило один миллион жителей.

Ослабление идеологического давления способствовало усиленной творческой активности[165]. В Киеве дебютировали писатели Иван Драч, Виталий Коротич, Лина Костенко; композиторы Валентин Сильвестров и Леонид Грабовский; на киностудии им. А. Довженко были созданы такие киноленты, как «За двумя зайцами» (Виктор Иванов, 1961), «Тени забытых предков» (Сергей Параджанов, 1964)[166]. Однако начался процесс русификации: в 1959 году Верховный совет УССР утвердил закон, который давал право родителям выбирать для своих детей язык обучения[167].

В то же время очередная атеистическая кампания привела к закрытию ряда храмов, которые возобновили свою деятельность во время войны, сносу некоторых культовых сооружений, осквернению исторических захоронений (разгромлено Лукьяновское еврейское и караимское кладбище площадью свыше 25 га.). Халатное отношение к технологическим требованиям привело к масштабной Куренёвской трагедии, которая длительное время замалчивалась властью[168][169][170]. При невыясненных до конца обстоятельствах 24 мая 1964 года были уничтожены пожаром уникальные материалы из фондов Государственной публичной библиотеки АН УССР[171].

В 1960-е годы резко ускорились урбанизационные процессы, благодаря чему с 1959 по 1979 год общее количество постоянных жителей Киева возросло с 1,09 до 2,12 млн человек[172]. В эти годы были возведены новые жилые массивы на левом берегу Днепра: Русановка, Березняки, Воскресенка, Левобережный, Комсомольский, Лесной, Радужный; позже: Вигуровщина-Троещина, Харьковский, Осокорки и Позняки. Построены многоэтажные гостиницы: «Лыбидь» (17 этажей, 1971 год), «Славутич» (16 этажей, 1972 год), «Киев» (20 этажей, 1973 год), «Русь» (21 этаж, 1979 год), «Турист» (26 этажей, 1980 год)[173]. Разрасталась сеть высших учебных заведений, создавались новые культурные центры (в частности, Театр драмы и комедии, Молодёжный театр), музеи, среди которых Музей народной архитектуры и быта УССР, Музей истории Киева и Музей истории Великой Отечественной войны с 62-метровой статуей Родины-матери[174].

В эти годы столица Советской Украины была дважды удостоена ордена Ленина. Первым орденом Киев был награждён 22 мая 1954 года за успехи, достигнутые в возрождении республики в послевоенный период[175]. Вторым орденом Ленина — в соответствии с Указом от 21 июня 1961 года «за проявленный героизм трудящимися города Киева в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками при обороне столицы Советской Украины в июле — сентябре 1941 года»[176]. Другим Указом от 21 июня 1961 года была учреждена медаль «За оборону Киева» для награждения участников героической обороны города-героя Киева[177]. Эти два Указа явились первыми официальными документами, в которых Киев был упомянут как город-герой.

Киев в период правления Л. И. Брежнева

8 мая 1965 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за выдающиеся заслуги перед Родиной, мужество и героизм, проявленные трудящимися города Киева в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и в ознаменование 20-летия победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Городу-Герою Киеву была вручена медаль «Золотая Звезда»[178].

Вместе с тем, с середины 1960-х возобновилась идеологическая диктатура, а Киев стал одним из центров диссидентского движения[179]. Фактически сложились два основных направления диссидентского противостояния режиму. Первое из них ориентировалась на поддержку извне СССР, второе — на использование протестных настроений населения внутри страны. Деятельность строилась на апелляции к зарубежному общественному мнению, использовании западной прессы, неправительственных организаций, фондов, связей с политическими и государственными деятелями Запада. Диссиденты направляли открытые письма в центральные газеты и ЦК КПСС, изготавливали и распространяли самиздат, устраивали демонстрации. Начало широкого диссидентского движения связывают с процессом Даниэля и Синявского (1965), а также с вводом войск Варшавского договора в Чехословакию (1968)[180]. В 1976 году в Киеве была основана Украинская Хельсинкская группа[181], которая ратовала за защиту прав человека согласно Хельсинкскому соглашению, подписанному СССР годом ранее. В сфере образования наблюдалось интенсивное издание учебников, возвращена десятилетняя система образования. Однако, наступил демографический кризис, рост городского населения продолжался лишь за счёт миграции и урбанизационных процессов[172].

В 1973 году было завершено строительство Киевской телебашни, которая по состоянию на 2013 год является самым высоким строением Украины и самым высоким решётчатым сооружением мира[182].

Не обошёл Киев процесс стагнации в экономике: темпы производства падали, конкурентоспособность товара снижалась. Городское население получало недостаточно продуктов питания, несмотря на существенные капиталовложения в сельское хозяйство. Имел место кадровый застой, городские чиновники в силу пожилого возраста уже не могли справляться со своими обязанностями, что также негативно сказывалось на благосостоянии города[183].

Перестройка

Несмотря на аварию на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года, в Киеве проводились праздничные торжества и демонстрации, приуроченные к Первомаю. Информация о происшествии была утаена, чтобы не было паники среди населения[184]. Авария стала причиной значительного ухудшения экологической ситуации в Киеве, здоровье жителей города заметно ухудшилось, например, случаи рака щитовидной железы участились в пять раз[185]. Многие продукты питания, подверженные радиоактивному загрязнению, первоначально тщательно проверялись радиометрами.

В 1987 году Олесь Шевченко основал в Киеве Украинский культурологический клуб. Клуб начинал свою деятельность с публичных дискуссий. Позже стали прибегать к публичным акциям. Была проведена демонстрация в годовщину аварии на ЧАЭС, также были планы провести сбор подписей для оправдания политзаключённых, но мероприятие было сорвано. Датой завершения деятельности клуба принято считать дату похорон В. Стуса[186].

Осенью 1989 года в Киеве состоялся учредительный съезд «Народного руха Украины за перестройку». Первым руководителем партии был Иван Драч. Вначале НРУ представлял собой объединение людей, иногда с диаметрально противоположными взглядами, от либерально настроенных коммунистов до радикальных националистов. Со временем, однако, большинство коммунистов и правых радикалов покинуло ряды движения в связи с преобладанием в нём участников с национал-демократическими взглядами. Одной из самых крупных акций партии стала «Живая цепь» от Ивано-Франковска до Киева 22 января 1990 года в честь 71-й годовщины так называемого «Акта Злуки»[187].

Со 2 октября до 17 октября 1990 года длилась голодовка студентов на площади Октябрьской Революции (теперь майдан Незалежности) и массовые акции протестов в Киеве, главную роль в которых играли студенты и ученики техникумов и ПТУ. Правительство было вынуждено удовлетворить часть требований протестующих, которые касались военной службы, проведения новых выборов, национализации имущества и отставки Главы Совета Министров УССР[188].

24 августа 1991 года в Киеве Верховный Совет УССР утвердил Акт провозглашения независимости Украины[189].

Столица независимой Украины

В 1991 году Киев стал столицей независимой Украины, однако в городе довольно трудно происходили позитивные сдвиги: нарастал общегосударственный социально-экономический кризис, который привёл к повышению уровня безработицы и сокращению производства. Ещё в 1980-х годах, с развитием коммерческих отношений, появились новые организованные бандитские группировки, так называемый рекет. После этого в городе начали происходить перестрелки из-за распределения сфер влияния[190]. Такая форма организованной преступности массово существовала до середины 1990-х.

В 1999 году был восстановлен разрушенный большевиками Михайловский Златоверхий монастырь. Через год был восстановлен Успенский собор Киево-Печерской лавры, а ещё через пять лет — Церковь Рождества Христова. Одновременно с Успенским собором построена первая киевская мечеть Ар-Рахма в историческом центре города[191]. Была достроена линия метрополитена на Лукьяновку и Харьковский массив, открыто Певческое поле. Достопримечательностью транспортной инфраструктуры столицы стал Южный вокзал[115], построенный в 2001 году. Здание оформлено в романском стиле возле заново спланированной площади. Его постройка помогла разгрузить здание Центрального вокзала, построенного ещё в 1932 году.

В Киеве активно строятся торгово-развлекательные центры, часть здания которых размещается под землёй. Популярные ещё с 1970-х годов здания из стекла и бетона реконструируются и превращаются в современные офисные центры. Также проводится реставрация старых домов XIX — начала XX века в центральной части города, застройку которой планируется запретить. Относительно развития городской инфраструктуры приоритетным считается расширение и обновление парка общественного транспорта, замена и ремонт коммуникаций, строительство новых станций метро и дорожных развязок, создание эффективной системы очистки города от мусора. Важным аспектом, также является привлечение инвестиций, строительство в Киеве штаб-квартир международных компаний и новых деловых центров. Кроме этого планируется решить проблему точечной застройки[192].

В 2001 году была проведена Всеукраинская перепись населения. По её итогам население Киева составило более 2,6 миллионов человек. Процент украинцев в городе был равен 82,2 %[193].

22 ноября — 26 декабря 2004 — время проведения Оранжевой революции на майдане Незалежности против фальсификаций результатов президентских выборов[194]. Благодаря акции президентом Украины стал Виктор Ющенко.

1 июля 2012 года в Киеве на стадионе «НСК Олимпийский» состоялся финал чемпионата Европы по футболу 2012, в котором Испания победила Италию[195].

21 ноября 2013 года в ответ на приостановку украинским правительством процесса подготовки к подписанию соглашения об ассоциации между Украиной и Евросоюзом в Киеве началась массовая многомесячная акция протеста, получившая название Евромайдан[196].

См. также

Напишите отзыв о статье "История Киева"

Комментарии

  1. ↑ Датировки ранних событий в ПВЛ произвольны.
  2. ↑ В более позднее время у татарских, а также некоторых европейских и еврейских писателей Киев назывался тюркским словом Манкерман — «великий город». В сагах Киев известен под названием «Кунигард» (Kænugardr)[20].

Примечания

  1. ↑ [www.allmonarchs.net/russia/other/kiyev.html Все монархии мира: Великое Киевское княжество]. [www.webcitation.org/6CK3oIu2E Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  2. ↑ М. Ю. Видейко. Трипільська цивілізація. — Киев, 2003.
  3. ↑ У. Брей, Д. Трамп (перевод Г. А. Николаев). [fidel-kastro.ru/history/ARHEO/archeologia.htm Археологический словарь]. — Москва: Прогресс, 1990. — 368 с. — ISBN 5-01-002105-6.
  4. ↑ В. В. Седов. [www.webcitation.org/query?url=http%3A%2F%2Fslawia.org%2Fru%2Fsystem%2Ffiles%2Ffiles%2FCedov%2520V.V.%2520Slavyane%2520v%2520rannem%2520srednevekove%25202%2520kn.htm&date=2012-10-27 Славяне в раннем средневековье]. — Москва, 1995. — 416 с. — ISBN 5-87059-021-3.
  5. ↑ Б. В. Магомедов. Черняховская культура Северо-Западного Причерноморья. — Киев, 1987.
  6. ↑ М. Ю. Брайчевский. Когда и как возник Киев. — Киев: Наукова думка, 1964. — С. 96 (181).
  7. ↑ П. Б. Голден. [books.google.com/books?id=3ZzXjdyK-CEC&pg=PA40&lpg=PA40 The World of the Khazars].
  8. ↑ 1 2 Н. Голб, О. Прицак. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Chaz_evr_dok_X/index.htm Хазарско-еврейские документы X века] / В. Я. Петрухин. — Москва, Иерусалим, 2003. — ISBN 5-93273-126-5.
  9. ↑ Критика этой гипотезы П. П. Толочко. [www.ukrstor.com/ukrstor/tolocko-puti-2-06.html Миф о хазаро-иудейском основании Киева].
  10. ↑ Stryjkowski M. [www.vostlit.info/Texts/rus7/Stryikovski_2/text11.htm Kronika Polska, Litewska, Żmódzka i wszystkiéj Rusi] / G. L. Glücksberg. — Warszawa, 1846. — Vol. I. — P. 368.
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 [www.history.org.ua/?termin=Kyiv_mst Енциклопедія історії України]. Інститут історії України Національної академії наук України.
  12. ↑ П. П. Толочко. Новые археологические исследования Киева (1963—1978) // Новое в археологии Киева. — Киев, 1981.
  13. ↑ [www.iananu.kiev.ua/archaeology/2003-1/zukerman.htm Два этапа формирования древнерусского государства]. [www.webcitation.org/6BdZuRzuI Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  14. ↑ А. В. Комар. Русь в IX—X веках: Археологическая панорама // Киев и Правобережное Поднепровье / Н. А. Макаров. — Москва, Вологда: Древности Севера, 2012. — С. 301-324.
  15. ↑ Толочко П. П. Ранняя Русь. История и археология. — 2013.
  16. ↑ М. Г. Рабинович. Из истории городских поселений восточных славян // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. — Москва, 1968. — С. 134.
  17. ↑ Седов В. В. Восточные славяне XI—XIII вв. // серия «Археология СССР», под ред. Рыбакова Б. А., М.: Наука, 1982 г.
  18. ↑ [bse.sci-lib.com/article067943.html Куявия (центр Др. Руси)]. [www.webcitation.org/6BdZv6qBc Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  19. ↑ [history.franko.lviv.ua/IIk_6.htm Довідник з історії України]. [www.webcitation.org/6BdZw4TD9 Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  20. ↑ Т. Н. Джаксон. [www.historylib.org/historybooks/Pod-red--A-S--Gerda--G-S--Lebedeva_Slavyane--Etnogenez-i-etnicheskaya-istoriya/18 Север Восточной Европы в этнографических традициях древнескандинавской письменности] / А. С. Герд, Г. С. Лебедев.
  21. ↑ [cheloveknauka.com/drevnerusskie-elitarnye-pogrebeniya-x-nachala-xi-vv К. А. Михайлов. Древнерусские элитарные погребения X — начала XI вв., 2005]
  22. ↑ Ширинский С. С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии // Славяне и Русь: Проблемы и идеи: Концепции, рожденные трехвековой полемикой, в хрестоматийном изложении / Сост. А. Г. Кузьмин. 2-е изд., М., 1999. С. 393—394).
  23. ↑ Г. Джонс. Викинги. Потомки Одина и Тора. — ISBN 978-5-9524-3095-2.
  24. ↑ [www.mospat.ru/calendar/svyat1/jul12-feodor-ioann.html Святые мученики Феодор Варяг и сын его Иоанн] (рус.). Отдел внешних церковных связей Русской Православной Церкви. Проверено 7 сентября 2011. [www.webcitation.org/65CysOxYo Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  25. ↑ Город Владимира // Киев: Энциклопедический справочник.
  26. ↑ Борис Владимирович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  27. ↑ А. В. Экземплярский. Глеб Владимирович, князь муромский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  28. ↑ [history.org.ua/LiberUA/966-95478-1-4/11.pdf Звід пам`яток історії та культурі Украйні]. — Київ: Головна редакція Зводу пам’яток історії та культури при видавництві «Українська енциклопедія» ім. М. П. Бажана, 1999. — Т. 1. — С. 136.
  29. ↑ [arcua.org/arkdik/gorjarosl Город Ярослава]. [www.webcitation.org/6CK3sdexm Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  30. ↑ [www.icon-art.info/location.php?lng=ru&loc_id=148 Мозаики и фрески собора святой Софии в Киеве]. [www.webcitation.org/6BdZwbF1C Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  31. ↑ Лавра // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  32. ↑ К. Евтухов, С. Коткин. [books.google.com/books?id=3fHGOpePdL0C&pg=PA40&lpg=PA40&dq=%22iziaslav%22+crown+pope++1075&source=bl&ots=HYumNWfj-H&sig=AfC-9GwtFzzDwmDIng8mAn2FNsY&hl=pl&ei=-Pm0S_-9JM3dsAbcj5nLDg&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CBUQ6AEwAg#v=onepage&q=%22iziaslav%22%20crown%20pope%201075&f=true The Cultural Gradient: The Transmission of Ideas in Europe, 1789—1991]. — Мэриленд: Rowman & Littlefield Publishers Inc., 2003. — С. 40. — ISBN 0-7425-2063-3.
  33. ↑ [www.krotov.info/acts/12/pvl/novg16.htm Новгородская первая летопись младшего извода]. [www.webcitation.org/6BdZzCJfT Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  34. ↑ Б. А. Рыбаков. [lib.ru/HISTORY/RYBAKOW_B_A/russ.txt Рождение Руси].
  35. ↑ [blog.i.ua/user/3595404/804504/ Копырев конец]. [www.webcitation.org/6CK3tLPvr Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  36. ↑ С. М. Соловьёв. Глава 6 // [militera.lib.ru/common/solovyev1/02_06.html История России с древнейших времён. События от смерти Юрия Владимировича до взятия Киева войсками Андрея Боголюбского (1157—1169)].
  37. ↑ А. А. Шахматов. Разыскания о русских летописях. — Москва: Академический проект, 2001. — 880 с. — ISBN 5-8291-0007-X.
  38. ↑ Даниил Романович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  39. ↑ Р. П. Храпачевский. Параграф 18.3 // [rutenica.narod.ru/batu.html Военная держава Чингисхана]. — Москва, 2004.
  40. ↑ Древний и средневековый Киев // История Киева. — Киев: Наукова думка, 1984. — Т. 1. — С. 192-201. — 408 с.
  41. ↑ П. Н. Павлов. К вопросу о русской дани в Золотую Орду. — Красноярск, 1958.
  42. ↑ [www.oldkyiv.org.ua/data/zamok_pics.php?lang=ua Киевский замок. Изображения]. [www.webcitation.org/6BdZziqeW Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  43. ↑ [geo.ladimir.kiev.ua/pq/dic/g--K/a--MAGDEBURGSKOE_PRAVO МАГДЕБУРГСКОЕ ПРАВО — Киев. Справочник — Гео-Киев]. [www.webcitation.org/6Bda0zARh Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  44. ↑ В. В. Немчук. [litopys.org.ua/berlex/be01.htm Памво Беринда і його «Лексіконъ славенорωсскїй и именъ Тлъкованїє»].
  45. ↑ С. Т. Голубев. Киево-Могилянская коллегия при жизни своего фундатора киевского митрополита Петра Могилы. — Киев, 1890.
  46. ↑ И. Б. Греков. Из истории совместной борьбы Украины и России за осуществление решений Переяславской рады (1657-1659 гг. // Воссоединение Украины с Россией, 1654-1954. — Москва: АН СССР, 1954. — С. 339.
  47. ↑ В. Герасимчук. Чуднiвська кампанiя 1660 р.. — С. 56-93.
  48. ↑ В. М. Заруба. Административно-территориальное устройство и администрация Войска Запорожского в 1648—1782 гг. — Днепропетровск: Лира ЛТД, 2007.
  49. ↑ Е. Ромер. O wschodniej granicy Polski z przed 1772 r. // Księga Pamiątkowa ku czci Oswalda Balzera. — Львов, 1925. — Т. 2. — 358 с.
  50. ↑ Украина. Исторический атлас. / Ю. Лоза. — Киев: Мапа, 2008. — ISBN 996-88041-02-3.
  51. ↑ О. Шаповал [www.day.kiev.ua/155427 Храмы Подола] (рус.) : газета. — День, 2005. — № 238.
  52. ↑ Б. Егорьев. [runivers.ru/lib/book4610/56657/ Памятка Киевского гренадера]. Руниверс.
  53. ↑ Полный свод законов, 2.218
  54. ↑ А. А. Зимин, А. Л. Хорошкевич. Русское царство // Россия времени Ивана Грозного. — Москва: Наука, 1982.
  55. ↑ О. Г. Агеева. Российская империя //  Титул императора Петра I и понятие «империя» в России в первой четверти XVIII в.. — Москва: Межславянские взаимоотношения и связи, 1999. — С. 5.
  56. ↑ А. Л. Хорошкевич. Российская империя // Символы русской государственности. — Москва: Издательство МГУ, 1993.
  57. ↑ Полный свод законов, 14.392
  58. ↑ Енциклопедія історії України. — Киев: Наукова думка, 2007. — Т. 4. — 528 с.
  59. ↑ Полный свод законов 17.594, 17.634 и 17.702
  60. ↑ Киев: Энциклопедический справочник / А. В. Кудрицкий. — 2. — Киев: Главная редакция Украинской Советской Энциклопедии, 1985. — 759 с.
  61. ↑ 1 2 3 4 Т. Снайдер. The Reconstruction of Nations. — Нью-Хевен: Yale University Press, 2003. — С. 120-122.
  62. ↑ 1 2 М. Ф. Хэмм. Kiev: A Portrait, 1800—1917. — Принцтон: Princeton University Press, 1995. — С. 225.
  63. ↑ М. Ф. Хэмм. Kiev: A Portrait, 1800—1917. — Принцтон: Princeton University Press, 1995. — С. 54-55.
  64. ↑ Отечественная война 1812 года. Энциклопедия / В. М. Безотосный. — Москва: РОССПЭН, 2004. — 878 с.
  65. ↑ [hotel-z.kiev.ua/ru/dostoprimechatelnosti/krasnij_korpus_universiteta_shevchenko.html Киевский национальный университет имени Т. Г. Шевченко, история создания, достопримечательность, в Киеве, Украина]. [www.webcitation.org/6Bda1sABX Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  66. ↑ А. Анисимов. [www.pravoslavie.ru/arhiv/44226.htm Венценосные особы в столице Древней Руси]. — 2011.
  67. ↑ [geo.ladimir.kiev.ua/pq/dic/g--k/a--generalxnyj_plan_razvitiya_kieva Генеральный план развития Киева]. [www.webcitation.org/6CK3uiZWB Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  68. ↑ Киевский Краснознаменный. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919—1979). — 1. — Москва: Воениздат, 1974. — 432 с. — 40 000 экз.
  69. ↑ К. Перепеловский. Киевское Великого Князя Константина Константиновича военное Училище: к столетию со дня основания: 1865—1965.
  70. ↑ [www.tour2kiev.com.ua/kyivforts.html Киевская крепость]. [www.webcitation.org/6CK3vdosq Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  71. ↑ [www.poiradar.ru/poi/Sinagoga_Brodskogo-12837/Kiev-879/Sightseeings_Architecture_Churches Синагога Бродского Киев]. [www.webcitation.org/6Bda3AnEI Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  72. ↑ [www.flatday.com.ua/okieve/dostoprimechatelnosti/article/1.html Синагога имени Лазаря Бродского в Киеве]. [www.webcitation.org/6Bda4ITBe Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  73. ↑ М. Кальницкий. [www.jewish-heritage.org/eu94a21r.htm Правовой статус евреев Киева (1859—1917 гг.)]. — Киев, 1994.
  74. ↑ Г. Б. Сліозбергъ. Политическій характеръ еврейскаго вопроса. — Санкт-Петербург, 1907.
  75. ↑ А. С. Тагер. [ldn-knigi.lib.ru/JUDAICA/Navet.htm Царская Россия и дело Бейлиса].
  76. ↑ [www.mykiev.info/ru/buildings/house-with-chimeras.html Дом с химерами]. Мой Киев. Проверено 11 ноября 2009. [www.webcitation.org/64zouyrNE Архивировано из первоисточника 27 января 2012].
  77. ↑ М. Б. Кальницкий. [mik-kiev.livejournal.com/89574.html Новая монография о застройке старого Киева]. [www.webcitation.org/6Bda5bzrr Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  78. ↑ [airaces.narod.ru/ww1/nesterov.htm Нестеров Пётр Николаевич]. [www.webcitation.org/6Bda7kuxf Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  79. ↑ [hilvvs.com/avio/post_1218796465.html Игорь Сикорский]. [www.webcitation.org/6Bda95VgE Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  80. ↑ Г. Прокопцев. [jtdigest.narod.ru/dig1_04/archiv.htm История трамвая]. [www.webcitation.org/6Bda9kd7O Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  81. ↑ Перший стадіон в Києві // Старт. — 1987. — № 8.
  82. ↑ [wek.kiev.ua/uk/Дніпровські_вежі Днепровские башни]. Энциклопедия Киев. Проверено 16 декабря 2009. [www.webcitation.org/68uuMCpbR Архивировано из первоисточника 5 июля 2012].
  83. ↑ [izvestia.com.ua/?/articles/2007/11/18/192810-18 Все выше, выше и выше?]. Известия в Украине. Проверено 16 декабря 2009. [www.webcitation.org/6Feht7Y21 Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].
  84. ↑ [dt.ua/articles/38808 Сколько памятнику стоять?]. [www.webcitation.org/6BdaAuyx0 Архивировано из первоисточника 24 октября 2012]., Зеркало недели  (укр.)
  85. ↑ [bse.sci-lib.com/article049929.html Н. И. Иванов]. БСЭ.
  86. ↑ К. А. Залесский. Кто был кто в первой мировой войне (биографический энциклопедический словарь). — Москва, 2003.
  87. ↑ H. Апостолов. [lepassemilitaire.ru/nikolaevskoe-artillerijskoe-uchilishhe-h-apostolov/ Николаевское Артиллерийское Училище].
  88. ↑ [www.hrono.info/organ/ukaz_u/ru19170100.php Украинская народная республика]. Хронос. [www.webcitation.org/6CK3y4W5Y Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  89. ↑ Я. Й. Грицак. [history.franko.lviv.ua/gryc_content.htm Нарис з історії України: формування модерної української нації ХІХ ХХ ст]. — Киев, 2000.
  90. ↑ Бойко О. Д. Бій під Крутами: історія вивчення (укр.) // Український історичний журнал : журнал. — 2008. — № 2 (479). — С. 43—54. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-5247&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-5247].
  91. ↑ В. Кубийович. Ukraine — A Concise Encyclopaedia I.
  92. ↑ Торбаков И. [www.ukrstor.com/ukrstor/nasu-80.html Приподнимая завесу мифологизированной истории] // Русская мысль. — Париж, 1998. — № 4249.
  93. ↑ Я. Ю. Тынченко.  Украинские Вооружённые Силы. — Киев: Темпора, 2009. — С. 246.
  94. ↑ Савченко В. А. [militera.lib.ru/bio/savchenko/08.html Авантюристы гражданской войны: Историческое расследование]. — Харьков: Фолио, 2000.
  95. ↑ Ю. Рябуха. [www.prichal145.com/article.php?id=1201 Военный конфликт между Вооружёнными Силами Юга России и Украиной осенью 1919 г.] (рус.)(недоступная ссылка — история). Сайт «Графская пристань». Проверено 29 января 2012. [archive.is/aEIMF Архивировано из первоисточника 11 апреля 2013].
  96. ↑ А. С. Пученков Национальный вопрос в идеологии и политике южнорусского Белого движения в годы Гражданской войны. 1917—1919 гг. // Из фондов Российской государственной библиотеки : Диссертация канд. ист. наук. Специальность 07.00.02. — Отечественная история. — 2005.
  97. ↑ [geo.ladimir.kiev.ua/pq/dic/a--KIEVSKAYA_OPERACIYA_1919 Киевская операция 1919]. Гео-Киев.
  98. ↑ И. И. Вацетис, Н. Е. Какурин. Гражданская война 1918—1921.
  99. ↑ П. Кузьменко. [books.google.ru/books?id=IeNgAAAAQBAJ&pg=RA2-PA1915&dq=власть+в+Киеве+менялась+раз&hl=uk&sa=X&ei=aKjtVJqSB-SxygPMwIKACg&ved=0CBsQ6AEwAA#v=onepage&q=власть%20в%20Киеве%20менялась%20раз&f=false Самые скандальные треугольники русской истории]. — Litres, 2014. — 746 с. — ISBN 9785457261242.
  100. ↑ Послание Святейшего Патриарха Пимена Патриарху Констинопольскому Афинагору 16 марта 1972 года // Пимен Патриарх Московский и всея Руси. Слова, речи, послания, обращения. 1957—1977. — М.: Издание Московской Патриархии, 1977. — С. 169.
  101. ↑ Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979.
  102. ↑ Украинский драматический театр // Очерки истории. — Киев, 1959. — Т. 2.
  103. ↑ И. Пискун. Очерк // Украинский советский театр. — Киев, 1957.
  104. ↑ Я. А. Штейнберг Детский Сад в Киеве // Архитектура СССР. — 1941. — № 2. — С. 38.
  105. ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/guidebook.html?bid=121&sid=92252 Раздел XII. Управления, штабы укреплённых районов и крепостей]. Архивы России. Центральный государственный архив Советской Армии.
  106. ↑ Дж. Вейкман. World Film Directors. — The H. W. Wilson Company, 1987. — Т. 1. — 262 с.
  107. ↑ [explore.bfi.org.uk/sightandsoundpolls/2012/critics/ Результаты опроса 846 кинокритиков]. [www.webcitation.org/6CK3zQqCM Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012]. журналом Sight & Sound (2012)
  108. ↑ Довженко Александр Петрович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  109. ↑ [www.oldkyiv.org.ua/data/mykh_ctd.php?lang=ua История Михайловского Златоверхого монастыря на Сайте истории Киева]. [www.webcitation.org/6BdaFPdfA Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  110. ↑ [www.hram-sofia.ru/index.php/o-hrame/2009-06-04-07-56-07?start=1 История храма]. [www.webcitation.org/6CaZPLbTs Архивировано из первоисточника 1 декабря 2012].
  111. ↑ О. И. Чистяков [law.edu.ru/article/article.asp?articleID=1130500 Коренизация государственного аппарата национальных районов в первые годы советской власти] (рус.) // Правоведение. — 1965. — № 1. — С. 164-168.
  112. ↑ А. А. Валентинов. Публичные глумления над религией // [www.goldentime.ru/nbk_valent_3.htm Штурм небес].
  113. ↑ Н. Лысенко. [memorial.kiev.ua/expo/eng/bikivnia.html Бикiвня: злочин без каяття].
  114. ↑ И. В. Сталин. Сочинения. — Т. 13. — С. 29.
  115. ↑ 1 2 Архітектура України у державних преміях: 1941—2007 / Н. М. Дёмин, Н. М. Кондель-Перминова, А. О. Пучков. — Киев, 2008. — С. 232-235.
  116. ↑ В. Гонский [zn.ua/SOCIETY/golodomor_v_kieve-52656.html Голодомор в Киеве] (рус.) // Зеркало недели : газета. — № 4.
  117. ↑ British documents on Ukraine and the Great Famine of 1932-1933 / М. Карийник, Л. Лучук, Б. Кордан.
  118. ↑ Р. Конкуест. The Harvest of Sorrow: Soviet Collectivization and the Terror-Famine. — Нью-Йорк, Оксфорд: Oxford University Press, 1986. — ISBN 0-19-505180-7.
  119. ↑ С. Екельчук. Patterns of Stalinist Social Policy in Kiev in the mid-1930s // The Making of a 'Proletarian Capital. — Europe-Asia Studies, 1998. — Vol. 50. — С. 1229-1244.
  120. ↑ В. Н. Земсков. ГУЛаг (историко-социологический аспект).
  121. ↑ П. Грегори, Р. Стюарт. Soviet and Post Soviet Economic Structure and Performance. — Бостон: Addison Wesley, 2001. — ISBN 0-673-46971-9.
  122. ↑ С. Тархов, К. Козлов, А. Оландер. Електротранспорт України. — Киев: Варто, 2011.
  123. ↑ А. Крещанов, А. Кузяк, А. Осипов, О. Продан. Главы: «Июль. Первые бои на рубеже КиУРа», «Осада города. Лицом к лицу» // 1941. ОБОРОНА КИЕВА. — Киев: Архив-Пресс, 2002.
  124. ↑ 1 2 Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 171-178.
  125. ↑ 1 2 3 Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 178-182.
  126. ↑ Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 181.
  127. ↑ И. Х. Баграмян. Героический Киев. Враг у порога // Так начиналась война. — Москва: Воениздат, 1971.
  128. ↑ Под немцами. Воспоминания, свидетельства, документы // Скрипториум : Историко-документальный сборник / К. М. Александров. — Санкт-Петербург, 2011.
  129. ↑ Киевщина в годы Великой Отечественной войны. — Политиздат Украины. — Киев, 1963.
  130. ↑ Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 182-183.
  131. ↑ 1 2 Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 243-249.
  132. ↑ 1 2 3 4 5 6 Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 190-198.
  133. ↑ Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 192-193.
  134. ↑ [comments.ua/life/234527-litso-kieva-mifi-vzorvannom.html Лицо Киева: мифы о взорванном Крещатике]. Комментарии (26/02/2011).
  135. ↑ Евгений Кабанец. [www.2000.ua/v-nomere/aspekty/istorija/kto-szheg-kreschatik_arhiv_art.htm Кто сжег Крещатик]. 2000.ua.
  136. ↑ [www.holocf.ru/pages/107 Бабий Яр: 29 сентября 1941]. [www.webcitation.org/6CK40lyT8 Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  137. ↑ [www.eleven.co.il/article/10370 Бабий Яр]. [www.webcitation.org/6CK41lRdk Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  138. ↑ [webkamerton.ru/2011/09/bol-babego-yara-pamyat-dush-i-serdec/ Боль Бабьего Яра — память душ и сердец]. [www.webcitation.org/6CK44Sdtv Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  139. ↑ М. Дин. Collaboration in the Holocaust: Crimes of the Local Police in Belorussia and Ukraine, 1941—1944. — Лондон, 1999.
  140. ↑ [www.franko.lviv.ua/Subdivisions/um/um_13/13_pdf/5_UM_13_Doslidzennia_Kurylo.pdf Сила та слабкість українського націоналізму в Києві під час німецької окупації (1941–1943)]. [www.webcitation.org/6CK45YFhB Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  141. ↑ [www.kontakte-kontakty.de/russisch/golysch.htm Бывшие советские военнопленные: забытые жертвы нацизма]. [www.webcitation.org/6CK46j0Ed Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  142. ↑ [www.otechestvo.org.ua/main/20105/0610.htm 65 лет Победы! Футбол в оккупированном Киеве]. [www.webcitation.org/6BdaIBDZX Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  143. ↑ [old.redstar.ru/2009/11/03_11/1_11.html Освобождение Киева]. Красная звезда (03.11.2009).
  144. ↑ [scepsis.net/library/id_3673.html Карел Беркгоф. Голод в Киеве]
  145. ↑ Хлібні ресурси Києва // Українське слово. — 1941.
  146. ↑ Оголошення коменданта м. Києва про суворе покарання осіб, які в'їхали без дозволу у місто після 20 вересня // Українське слово. — 1941.
  147. ↑ Останні два місяці роботи у міській управі // Українське слово. — 1941.
  148. ↑ 1 2 3 Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). — Издание второе, исправленное и дополненное. — Киев: Издательство политической литературы Украины, 1979. — С. 249-253.
  149. ↑ Д. Шурхало. [ord-ua.com/2010/04/02/mifyi-vtoroj-mirovoj-marshalskaya-deportatsiya-chast-vtoraya-ne-vyiselenie-a-iskuplenie/?lpage=1 Человек не терпит насилия! Мифы второй мировой: Маршальская депортация Часть вторая: не выселение, а искупление]. [www.webcitation.org/6Dna8A0EU Архивировано из первоисточника 20 января 2013].
  150. ↑ [histua.com/ru/knigi/istoriya-ukraini-zaruba-vaskovskij/ukraina-v-1943-g-i-na-zakljuchitelnom-etape-vojny-1944-1945-pp Украина в 1943 г. и на заключительном этапе войны 1944-1945 гг.]. [www.webcitation.org/6Dna9hUQg Архивировано из первоисточника 20 января 2013].
  151. ↑ 1 2 Гриф секретности снят: Потери Вооружённых Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах / Г. Ф. Кривошеев, В. М. Андроников, П. Д. Буриков. — Москва: Воениздат, 1993. — С. 174. — ISBN 5-203-01400-0.
  152. ↑ Архив МО СССР (ныне РФ), ф. 1299, оп. 12382, д. 5, л. 18.
  153. ↑ К. С. Москаленко. На Юго-Западном направлении 1943—1945 // Воспоминания командарма. — Москва: Наука, 1973. — Т. 2.
  154. ↑ 1 2 [www.libussr.ru/doc_ussr/usr_5703.htm Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня 1961 года «Об учреждении медали "За оборону Киева"»]. [www.webcitation.org/6BdaK611e Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  155. ↑ [www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6240.htm Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года "Об утверждении Положения о высшей степени отличия — звании «Город-Герой»]. libussr.ru.
  156. ↑ [www.picatom.com/1b/img/0282_KK-1.jpg Торжественное открытие моста, 5 ноября 1953 года // Фото Мельника М. А. — ЦГА КФФД им. Г. Пшеничного. — Киев]. [www.webcitation.org/6BdaLJuHd Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  157. ↑ 1 2 [www.metropoliten.kiev.ua/hist.php?lang=0 История Киевского метрополитена на неофициальном сайте]. [www.webcitation.org/6CK48FEhE Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  158. ↑ Б. Н. Малиновский. [lib.ru/MEMUARY/MALINOWSKIJ/0.txt История вычислительной техники в лицах]. — Киев: фирма «КИТ», ПТОО «А. С. К.», 1995. — 384 с. — ISBN 5-7707-6131-8.
  159. ↑ И. Мащенко. [zn.ua/SOCIETY/tri_kievskih_teledoma-23049.html Три киевских теледома]. Зеркало недели. — «В немногочисленных печатных трудах по истории украинского телевидения, в воспоминаниях ветеранов УТ по этому поводу приводятся разные даты, факты, подаются нередко противоречивые мысли и суждения. Чаще всего называют начало ноября 1951 года»  [www.webcitation.org/69jpg60bH Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].
  160. ↑ [www.likos.com.ua/kiev-khreschatyk-most-expensive-world-streets-list/ Крещатик на 48-м месте среди самых дорогих торговых улиц в мире]. [www.webcitation.org/6CK48z5fc Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  161. ↑ [ukrmap.su/ru-uh11/1077.html Культурная жизнь Украины во второй половине 40-х - начале 50-х годов]. [www.webcitation.org/6CK4Ax9Pl Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  162. ↑ [www.cartoonia.ru/periodika-periodicals/zhurnaly-i-gazety-sovetskogo-perioda/perets-perets-zhurnal-kiev-sssr «ПЕРЕЦЬ (ПЕРЕЦ)», Киев, СССР]. [www.webcitation.org/6BdaRZAvj Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  163. ↑ [www.hist.msu.ru/ER/Etext/USSR/theatre.htm Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» от 26 августа 1946 года]. [www.webcitation.org/6CK4BaVPN Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  164. ↑ Р. Пихоя. [ricolor.org/history/rsv/aft/led/6/ Политические итоги 1956 года - Медленно тающий лёд (март 1953 — конец 1957 гг.)].
  165. ↑ М. Е. Попов. [www.superinf.ru/view_helpstud.php?id=3873 Советский человек как социально-культурный тип личности]. [www.webcitation.org/6CK4C6S02 Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  166. ↑ [www.parajanov.com/shadowsofforgottenancestors.html Тени забытых предков на сайте Parajanov.com]. [www.webcitation.org/6CK4EZ5qg Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  167. ↑ [histua.com/knigi/aktualni-problemi-istorii-ukraini/rusifikatorska-politika-radyanskoi-vladi-v-ursr-v-drugij-pol-xx-st Русифікаторська політика радянської влади в УРСР в другій пол. XX ст]. histua.com.
  168. ↑ [www.archdesignfoto.com/kurenevskaya-tragediya-1961-goda-v-kieve-podrobnoe-izlozhenie-foto.html Подробно о Куренёвской трагедии]. [www.webcitation.org/6BdaUj9C8 Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  169. ↑ [lifeglobe.net/blogs/details?id=185 Киевский «день Помпеи»] (рус.) : портал. — 2009.
  170. ↑ Т. Чернобай. [vilavi.ru/prot/180306/180306.shtml Тринадцатое марта, Куренёвка…] (рус.) : портал. — 2006.
  171. ↑ [baza.vgdru.com/7/55345/ 1964: Развёрнутая хронология]. [www.webcitation.org/6CK4G6u3Y Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  172. ↑ 1 2 Л. Е. Гринин. О стадиях эволюции государства. Проблемы теории. История и современность. — 2006. — С. 3-44.
  173. ↑ М. М. Шулькевич, Т. Д. Дмитренко. 5.4 Строительство гостиниц // [www.kievjournal.com/index.php?option=com_content&view=article&id=398:l---r-1982--54--&catid=27:2009-08-03-21-46-24&Itemid=100006 Киев: Архитектурно-исторический очерк]. — 6. — Киев: Будівельник, 1982.
  174. ↑ [podrobnosti.ua/culture/2004/05/09/119872.html Киевская «Родина-мать» отмечает 23-летие] (09.05.2004). [www.webcitation.org/6CK4IGzy4 Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].
  175. ↑ [bse.sci-lib.com/article060949.html Киев]. Большая Советская Энциклопедия.
  176. ↑ Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении города Киева орденом Ленина» от 21 июня 1961 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. — № 26 (1061). — 26.06.1961. — Ст. 276. — С. 618.
  177. ↑ Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об учреждении медали „За оборону Киева“» от 21 июня 1961 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. — № 26 (1061). — 26.06.1961. — Ст. 271. — С. 616.
  178. ↑ [ordenrf.ru/geroi-rossii/goroda-geroi.php Города-Герои Великой Отечественной войны]. ordenrf.ru.
  179. ↑ Алексеева Л. М. [www.memo.ru/history/diss/books/ALEXEEWA/index.htm История инакомыслия в СССР: Новейший период]. — Вильнюс ; М.: Весть, 1992. — ISBN 5-89942-250-3.
  180. ↑ И. С. Ратьковский, М. В. Ходяков. Глава 6. СССР в период «застоя» и «перестройки» // [web.archive.org/web/20080214091210/www.history.pu.ru/biblioth/russhist/histsovruss/06.htm История Советской России].
  181. ↑ [olexa.org.ua/ukr/helsinki/index.htm Українська Гельсінкська група — персоналии, документы, хронология]. [www.webcitation.org/6BdaYeRgL Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  182. ↑ [skyscraperpage.com/cities/?buildingID=1541 Киевская телебашня]. SkyscraperPage.com.
  183. ↑ Т. Заславская. [2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/22n/n22n-s30.shtml Русь — Тройка с минусом] (рус.) // Новая газета : газета. — 2005. — № 22.
  184. ↑ [news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_4936000/4936186.stm Михаил Горбачев об аварии в Чернобыле] (рус.) // Оптимист : журнал. — 2006.
  185. ↑ [www.greenpeace.to/publications/Chernobyl_Health_Report.pdf The Chernobyl Catastrophe Cosequences on Human Health]. — Greenpeace, 2006. — P. 49.
  186. ↑ И. Марусенко [zn.ua/SOCIETY/ukrainskiy_kulturologicheskiy_klub_kak_vestnik_peremen-47280.html Украинский культурологический клуб как вестник перемен] (рус.) // Зеркало недели : газета. — № 27.
  187. ↑ Г. Касьянов [magazines.russ.ru/nlo/2007/83/ka8.html Украина-1990: «бои за историю»] (рус.) // Журнальный зал : журнал. — 2007. — № 83.
  188. ↑ В. Радченко. [www.from-ua.com/news/619388fe0e69c.html Революция на граните: надежда нации или утраченный шанс?].
  189. ↑ [gska2.rada.gov.ua/site/postanova/akt_nz.htm Акт проголошення незалежності України]. [www.webcitation.org/6CK4Nsl4a Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012]. — Верховна Рада  (укр.)
  190. ↑ [archive.segodnya.ua/pdf/149/080709_SEG_KIE_10.pdf В конце 80-х бизнес и бандиты договаривались. Стрельба началась позже] (рус.) // Сегодня : газета. — 2008.
  191. ↑ [lenta.ru/news/2011/12/02/mosque/ В Киеве открылась первая мечеть]. [www.webcitation.org/6Bdac8OR9 Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  192. ↑ [kievnews.glavcom.ua/articles/338.html Генплан Киева ликвидирует возможность точечной застройки]. [www.webcitation.org/6Bdadke3Z Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  193. ↑ [2001.ukrcensus.gov.ua/rus/ Результаты Всеукраинской переписи населения 2001 года]. [www.webcitation.org/6BdafAQto Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  194. ↑ [5.ua/marafon/ Документальные кадры Оранжевой революции — Видеоархив 5 канала]. [www.webcitation.org/6Bdag0T5T Архивировано из первоисточника 24 октября 2012]. — [5.ua/ 5й Канал]. [www.webcitation.org/6BdaiNDcJ Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
  195. ↑ [football.ua/euro2012/news/108533/page1.html Евро-2012: финал в Киеве, полуфинал в Донецке], Football.ua (4 октября 2010). Проверено 29 июня 2012.
  196. ↑ [ria.ru/trend/kiev_meeting_dispersal_30112013/ «Евромайдан» в Киеве]. РИА Новости (04.02.2014).

    197. </ol>

Литература

  • Древний и средневековый Киев // История Киева. — Киев: Наукова думка, 1984. — Т. 1. — 408 с.
  • Киев периода позднего феодализма и капитализма // История Киева. — Киев: Наукова думка, 1984. — Т. 2. — 464 с.
  • Киев социалистический // История Киева. — Киев: Наукова думка, 1986. — Т. 3(2). — 440 с.
  • [histans.com/LiberUA/966-95478-1-4/966-95478-1-4.pdf Звіт пам’яток історії та культури України] / В. А. Смолій. — Київ: Українська Енциклопедія, 1999. — Т. 1. — 608 с.

Ссылки

  • [www.runivers.ru/doc/patriotic_war/army/?SEC=7737 Сайт Руниверс. Хроники Отечественной войны 1813 года. Русская Армия. 2-я Западная армия. 8-й пехотный корпус.]
  • [swolkov.org/bdorg/bdorg10.htm#836 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Гетманская армия.]
  • [www.rkka.ru/handbook/ Сайт РККА]


Отрывок, характеризующий История Киева

«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=История_Киева&oldid=81114566»