История Китайской Республики
- Это статья об истории государства, которая в настоящий момент управляет Тайваньским регионом. Об истории острова Тайвань см. История Тайваня.
 История Китая
| |||
| Доисторическая эпоха | |||
| 3 властителя 5 императоров | |||
| Династия Ся | |||
| Династия Шан | |||
| Чжоу | |||
| Восточная Чжоу | Вёсны и Осени | ||
| Сражающиеся царства | |||
| Империя Цинь | |||
| (Династия Чу) — смутное время | |||
| Хань | Западная Хань | ||
| Синь: Ван Ман | |||
| Восточная Хань | |||
| Троецарствие: | Вэй, Шу, У | ||
| Западная Цзинь | |||
| 16 варварских государств | Восточная Цзинь | ||
| Южные и Северные Династии | |||
| Династия Суй | |||
| Династия Тан | |||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 13 мая 2011 года. |
История Китайской Республики (кит. трад. 中華民國, упр. 中华民国, пиньинь: Zhōnghuá Mínguó — Чжунхуа Миньго) начинается после династии Цин в 1912 году, когда сформированная Китайская Республика положила конец императорскому правлению в Китае, насчитывавшему более двух тысяч лет. Манчжурская династия правила империей Цин, частью которой был Китай, с 1644 по 1912 годы. С момента основания республики, она стала испытывать серьёзные проблемы, так как империя была расколота многочисленными полевыми командирами и влиянием иностранных держав. В 1928 году республика была объединена партией ханьских националистов Гоминьдан на ранней стадии индустриализации и модернизации, когда имелись конфликты между Гоминьданом, Коммунистической партией Китая, оставшимися полевыми командирами и Японией. Много усилий по созданию китайского государства было предпринято в ходе полномасштабной войны сопротивления против Японии с 1937 по 1945 годы. Усилившийся разрыв между Гоминьданом и Коммунистической партией Китая сделал объединение невозможным и привёл к возобновлению гражданской войны в Китае.
Ряд политических, экономических и военных ошибок не позволил Гоминьдану победить и вынудил в 1949 году отступить на Тайвань и основать авторитарное однопартийное государство, рассматриваемое как легитимная власть всего Китая. Однако после начала политической либерализации в конце 1970-х годов Китайская Республика на Тайване превратилась в многопартийную представительную демократию.
Содержание
Синьхайская революция и первый этап правления Юань Шикая
В 1911 году Синьхайской революцией была разрушена Цинская империя и образована Китайская Республика. 1 января 1912 года (13-й день 11-го месяца 4609 года по традиционному китайскому календарю) был объявлен первым днём первого года Китайской Республики — введён календарь Миньго. 12 февраля 1912 года было объявлено об отречении императора Пу И от верховной власти. Сунь Ятсен был избран Нанкинской конференцией 29 декабря 1911 года на пост временного президента китайской республики с условием, что в случае согласия Юань Шикая стать президентом Китайской республики Сунь Ятсен добровольно уйдёт в отставку. Сунь Ятсен это условие выполнил, и после отречения императора подал в отставку. 14 февраля Нанкинское собрание единогласно приняло отставку Сунь Ятсена, а на следующий день избрало Юань Шикая временным президентом Китайской Республики. Китайская Республика — национальное государство ханьцев, являвшееся частью империи Цин. Однако она предъявила претензии на все «наследие» этой империи и повела активную экспансию в Монголии, Тибете и Восточном Туркестане.
Если последним указом вдовствующей императрицы Лунъюй Юань Шикаю передавали власть реакционеры и монархисты Севера, то из рук Нанкинского собрания генерал получил власть от конституционалистов и республиканцев Юга. Тем самым Юань Шикай выступил в роли объединителя Севера и Юга, гарантом единства Китая. Сразу после падения монархии развернулась острейшая борьба за выбор столицы Китайской республики. Левые республиканцы выдвигали на эту роль Нанкин; Юань Шикай, его генералы и реакционеры севера отстаивали приоритет Пекина. В середине февраля Нанкинское собрание определило в качестве местопребывания центрального правительства и президента Нанкин. Юань Шикай организовал кампанию протеста против переезда правительства в Нанкин. Когда это не возымело действия — президент устроил серию военных мятежей в Чжили. По его тайному распоряжению 29 февраля в Пекине восстали войска генерала Цао Куня, учинившие массовые поджоги и убийства горожан. Такого же рода провокации имели место в Тяньцзине, Баодине и Тунчжоу. После ввода в Пекин дополнительных иностранных частей бэйянские генералы потребовали от южан отменить свои решения. Опасаясь гражданской войны, Юг капитулировал под нажимом Севера. Президент выиграл схватку за столицу.
Южане потерпели поражение и при формировании первого республиканского правительства, где они получили лишь второстепенные посты. Все ключевые должности попали в руки верных сторонников Юань Шикая. Пост премьер-министра занял старый друг президента — Тан Шаои. Однако Юань Шикай был вынужден пойти на уступку при назначении Хуан Сина командующим войсками Юга, не подчинёнными военному министру в Пекине.
10 марта 1912 года Нанкинское собрание приняло выработанную под руководством Сунь Ятсена Временную конституцию. Китай объявлялся парламентской республикой. Поскольку деспотия в 1912 году не умерла вместе с монархией, в стране возник неустойчивый синтез деспотии и буржуазной демократии.
В начале апреля Сунь Ятсен окончательно сложил с себя функции временного президента Китайской республики. Нанкинское собрание вынесло решение о переносе столицы в Пекин. Здесь, в северной столице, в конце апреля был создан временный парламент. Понимая, что пока ещё не время открыто выступать за монархию, конституционные монархисты (представленные в парламенте «Партией объединения» (Тунъидан) и «Республиканской партией» (Гунхэдан) всемерно способствовали укреплению власти Юань Шикая, видя в нём ликвидатора смуты. Последовательные республиканцы и левые деятели имели своим оплотом «Объединённый союз» (Тунмэнхой).
После принятия Юань Шикаем поста президента банковский консорциум из представителей Англии, Франции, Германии и США стал перечислять в пекинское казначейство крупные суммы, которые оформлялись как авансы в счёт предстоящего колоссального займа. С мая начались переговоры с международным банковским консорциумом о заключении этого «реорганизационного» займа. Юань Шикай запросил огромную сумму — 60 миллионов фунтов стерлингов. Консорциум не возражал, но выдвинул ряд кабальных, унизительных для Китая условий. Это вызвало на Юге волну негодования и патриотическое движение протеста. На этой почве возник острый правительственный кризис, и министры — левые республиканцы подали в отставку. Этим воспользовался Юань Шикай для формирования нового кабинета только из угодных ему людей.
По стране ширилась волнения, по городам прошла волна солдатских бунтов и восстаний. Реакционеры Севера, умеренные Юга и представители великих держав настоятельно требовали положить конец «анархии», открывая дорогу военной диктатуре Юань Шикая. Дабы показать свою силу и приструнить левых республиканцев, Юань Шикай вызвал в Пекин, а затем расстрелял без суда и следствия двух видных военных из лагеря левых — генерала Чжан Чжэньу и полковника Ван Фэя. Эта расправа вызвала бурю возмущения на Юге, против произвола властей бурно выступил и временный парламент. Для нормализации обстановки лидеры левых — Сунь Ятсен и Хуан Син — начали переговоры с Юань Шикаем. Был достигнут формальный компромисс и подписано официальное малозначительное соглашение.
Обманув «левых» и дав Сунь Ятсену пост генерального директора железных дорог, Юань Шикай распустил набранные в 1911 году добровольческие части и дивизии новобранцев, ослабив тем самым республиканцев Юга. Идя на уступки президенту, левые республиканцы рассчитывали на предстоящих выборах получить большинство мест в парламенте и создать однопартийный ответственный кабинет министров из своих сторонников, после чего перенести столицу из Пекина в Нанкин, сделать парламент главной силой республики и закрепить эту победу буржуазной демократии в постоянной конституции.
Для победы на выборах республиканцам нужна была массовая политическая партия. В августе 1912 года в Пекине была создана «Национальная партия» (Гоминьдан), образованная путём слияния Тунмэнхоя с четырьмя малочисленными организациями республиканцев. Её возглавил один из лидеров Тунмэнхоя — Сун Цзяожэнь. Гоминьдан смог объединить в себе различные фракции республиканцев, боровшихся против диктатуры Юань Шикая, против скрытых и явных монархистов. Гоминьдан повёл энергичную предвыборную кампанию за победу на выборах и перенесение столицы из Пекина в Нанкин. Движение за новую столицу переросло в агитацию за созыв парламента на Юге — в Нанкине. Особенно сильной эта кампания стала в Шанхае, где на этой волне возникло «Общество защитников парламентского строя». Юань Шикай, не сумев разогнать это Общество силой, в январе 1913 года отменил выборы высших должностных лиц в провинциях, отныне они назначались его волей из Пекина. Тем самым президент ещё больше укрепил свою личную власть и приобрёл поддержку всех милитаристов, готовых ради сохранения своей самостоятельности ввязаться в конфликт между Севером и Югом. Гоминьдан оказался в изоляции, ибо его силы реально контролировали всего лишь несколько городов в долине нижнего течения Янцзы.
Все избиратели, недовольные властью Юань Шикая, повышением налогов, инфляцией и свёртыванием политических свобод, на парламентских выборах в феврале 1913 года отдали свои голоса Гоминьдану, который получил явное большинство в верхней и преобладание в нижней палате парламента. Эта победа вскружила гоминьдановцам голову. Решив, что теперь они законным путём обладают властью, они объявили о формировании своего однопартийного кабинета министров во главе с Сун Цзяожэнем. Успех Гоминьдана на выборах испугал все прочие политические и социальные силы, и подтолкнул их к объединению против победителей в «Прогрессивную партию» (Цзиньбудан), лидерами которой стали Ли Юаньхун, Чжан Цзянь, Лян Цичао, Тан Хуалун и У Тинфан.
Юань Шикай видел в новой партии свою политическую опору. Вместе с тем президент деятельно готовился к войне с Гоминьданом. Пробным шаром в этом направлении стало убийство в Шанхае Сун Цзяожэня, совершённое в марте 1913 года по негласному указанию президента. Лидеры Гоминьдана, надеясь избежать гражданской войны, ограничились лишь словесным возмущением по этому поводу. В начале апреля Юань Шикай начал перевод Бэйянской армии в состояние повышенной боевой готовности. Планомерно ведя дело к развязыванию гражданской войны, Юань Шикай провоцировал левых выступить первыми. Это позволило бы обвинить Гоминьдан в «мятеже против республики» и дало бы президенту «законное право» подавить его выступление вооружённой силой.
В лагере левых республиканцев царила растерянность. Если борьба 1911 года за национальное освобождение от маньчжурского господства породила своего рода «единый фронт» всех ханьцев против династии Цин, то после свержения монархии исчез общий враг, все основные цели этой борьбы оказались достигнутыми, и политическое единство уже было ненужным. Главная политическая сила — армия — захватила реальную власть. Либералы-конституционалисты, получившие конституцию, парламент, избирательную и партийную системы, теперь нуждались в сильной авторитарной власти, способной покончить со «смутой» и навести в стране порядок. Утрата Пекином власти в Монголии и Тибете заставила все экспансионистски настроенные круги Китая спешить с ликвидацией «анархии», то есть революционного лагеря. К лету 1913 года левые республиканцы оказались в политической и социальной изоляции.
«Вторая революция»
К середине 1913 года Юань Шикай успел сократить гоминьдановские войска на 16 дивизий. Чтобы заставить левых выступить первыми, Юань Шикай лишил Хуан Сина звания генерала армии и снял Ли Лецзюня, Бо Вэньвэя и Ху Ханьминя с постов губернаторов провинций. Попав в безвыходное положение, левые были вынуждены начать нежелательную для них гражданскую войну.
Против гоминьдановцев Юань Шикай бросил 60-тысячную армию. Ей противостояли распылённые, не имевшие руководства войска провинций Цзянси и Цзянсу общей численностью свыше 40 тысяч человек. В считанные дни республиканский Юг рассыпался как карточный домик. Уже через три дня после объявления войны из борьбы выпали Аньхой, Гуандун, Хунань и Фуцзянь. У Гоминьдана остались только три армейские группировки — в районе Цзюцзяна, вокруг Нанкина и в Шанхае.
Наиболее ожесточённые бои развернулись в Цзянси за речной порт Хукоу. Губернатор провинции Ли Лецзюнь в своё время не позволил сократить основной контингент добровольцев 1911 года, закупил оружие и боеприпасы за границей и хорошо подготовился к войне. Это позволило ему оказать упорное сопротивление, однако через четыре дня город пал под ударами превосходящих сил северян. В Шанхае гоминьдановские войска безуспешно атаковали Цзяннаньский арсенал. Здесь им пришлось столкнуться с войсками ярого монархиста Чжан Сюня. В знак преданности свергнутому императору солдаты и офицеры этих войск сохранили маньчжурскую причёску, за что их называли «армией с косами». К 14 августа бэйянские войска при поддержке боевых кораблей Англии и Германии выбили левых республиканцев из всех опорных пунктов Шанхая. В середине августа пал Наньчан. К этому времени полный распад гоминьдановского лагеря стал реальностью. Фуцзянь и Хунань заявили о своём полном подчинении Пекину и выступили против гоминьдановцев.
Единственным очагом сопротивления остался район Нанкина. Бои за южную столицу продолжались более десяти дней, однако 2 сентября дивизии Чжан Сюня взяли город, учинив там грабежи и поджоги. С военными силами и политическими позициями республиканского Юга было покончено. Сунь Ятсен эмигрировал в Японию, и в июне 1914 года в Токио реорганизовал Гоминьдан в «Китайскую революционную партию» (Гэминьдан).
Государственный переворот Юань Шикая
Чтобы законно стать постоянным президентом Китая, Юань Шикаю требовалось прочное большинство выборщиков, то есть членов парламента. Главные усилия генерала были направлены на привлечение в свой лагерь членов «Прогрессивной партии». Юань Шикай предложил сформировать кабинет из членов этой партии, и в сентябре такое правительство во главе с Сюн Силином было создано. Получив голоса этой партии, Юань Шикай хотел склонить её к серьёзной уступке — провести сначала процедуру избрания постоянного президента, а уже потом приступить к выработке постоянной конституции. Чтобы гарантировать себе победу на выборах, генерал сколотил из подкупленных им депутатов «карманную» организацию, получившую название «Гражданской партии». Однако гоминьдановская оппозиция выставила в противовес ему кандидатуру Ли Юаньхуна. Провалившись на двух первых турах голосования, Юань Шикай с трудом был избран на третьем, а Ли Юаньхун стал вице-президентом.
Став постоянным президентом, Юань Шикай заявил, что отныне имеют силу лишь законы, установленные им самим. Функции парламента он ограничил лишь выборами президента. 4 ноября 1913 года Юань Шикай объявил о роспуске Гоминьдана, а затем лишил гоминьдановцев парламентских мандатов. Выгнав парламентское большинство (то есть гоминьдановцев) на улицу, Юань Шикай парализовал работу парламента, лишив его необходимого кворума. Поскольку этот орган фактически прекратил своё существование, диктатор срочно заменил его другим: из высшей провинциальной бюрократии, столичной номенклатуры и своих выдвиженцев Юань Шикай создал Центральный Политический совет. 10 января 1914 года он упразднил обе палаты парламента, в конце января распустил все органы самоуправления депутатов и местные собрания. В феврале был отправлен в отставку кабинет министров во главе с Сюн Силином. Вслед за этим президент ликвидировал сам кабинет министров и заменил его послушным себе Государственным советом.
Стремясь на время сохранить республиканский декорум, Юань Шикай в марте 1914 года создал Законодательный совет, заменивший парламент; в него избирались лишь крупные сановники, высшая номенклатура, учёные и юристы. Вслед за этим Юань Шикай потребовал отмены Временной конституции 1912 года как чрезмерно левой и поэтому «опасной для республики». По его настоянию в апреле 1914 года срочно была выработана угодная ему новая Временная конституция, которая делала президента полным хозяином в стране. Сразу после опубликования в мае 1914 года новой конституции, Юань Шикай покончил с Государственным советом, создав вместо него Бюро управления государственными делами при президенте, во главе с убеждённым монархистом Сюй Шичаном. В июне Юань Шикай сформировал из своих ставленников Палату политических советников во главе с безвольным Ли Юаньхуном, а затем продлил срок своих президентских полномочий до десяти лет. Отныне только сам президент имел право называть своего преемника.
В столице и провинциях развернулась кампания «За возрождение страны»; в ходе этой кампании учреждениям и ведомствам в столице и на местах возвращались их прежние названия периода Цин. Для президентской номенклатуры восстанавливались высшие придворные титулы времён маньчжурской династии. По инициативе Юань Шикая, его политический советник американец Фрэнк Гудноу выступил со статьёй, в которой говорилось, что республиканский строй не подходит к китайским условиям, и что для страны монархия будет более приемлема, нежели республика. Работы Гудноу послужили отправным пунктом пропагандистской кампании за принятие Юань Шикаем императорского титула и отказа от республики. В декабре 1914 года Юань Шикай, облачившись в императорское одеяние, совершил в Храме Неба торжественное жертвоприношение в честь Небесного владыки.
Первая мировая война могла осложнить продвижение Юань Шикая к императорскому трону, поэтому боявшийся увязнуть в мировом конфликте президент в августе 1914 года заявил о своём нейтралитете и обратился к воюющим державам с просьбой не переносить военные действия на территорию Китая, в том числе и на «арендованные» иностранцами китайские земли. Однако 22 августа 1914 года Япония объявила войну Германии и высадила 30-тысячную армию севернее Циндао. После двухмесячной кампании Япония захватила немецкие колониальные владения в провинции Шаньдун, а также распространила свой контроль на всю территорию полуострова.
Чтобы нейтрализовать сторонников свергнутой династии, Юань Шикай заключил сделку с цинским двором. Претендент на трон дал маньчжурским князьям письменное обещание строго соблюдать «Льготные условия для цинского двора», навечно сохранить его привилегии и включить этот документ в будущую конституцию. Вместе с тем Юань Шикай пытался породниться с династией Цин и предложил выдать свою дочь за Айсиньгёро Пуи, рассчитывая обеспечить себе поддержку сторонников старого режима. Маньчжурские князья согласились на этот брак, хотя многие из них ненавидели Юань Шикая за его предательство императора Цзайтяня в 1898 году и за его измену династии в 1912 году. Сделка состоялась, и князь Пулунь — двоюродный брат императора — от имени династии Цин и личного состава восьми маньчжурских «знамён» обратился к Юань Шикаю с просьбой принять трон.
Летом 1915 года Юань Шикай инспирировал петиционную кампанию за провозглашение монархии и передачу ему престола. В провинциях прошли «референдумы», участники которых все как один высказались за восстановление монархии. В декабре 1915 года Центральная совещательная палата, приняв решение об учреждении конституционной монархии, обратилась к Юань Шикаю с просьбой о вступлении на престол. Для подготовки этого процесса был учреждён специальный комитет, сама же церемония намечалась на 1 января 1916 года — дня, с которого должно было начаться правление под девизом «Хунсянь» новой династии. На официальную просьбу стать императором Юань Шикай сначала ответил отказом, мотивируя его нежеланием нарушать президентскую присягу на верность республике и боязнью оскорбить достоинство Пуи, отрёкшегося от престола. После второй «настойчивой просьбы» 12 декабря Юань Шикай официально объявил о своём решении принять императорский титул.
Возвращая всё на старый лад, Юань Шикай не учёл, что армия превратилась в главную политическую силу Китая. Вся реальная власть теперь исходила не от бюрократии, а от военных. Генералы и офицеры при республике вкусили всю сладость власти и не желали снова идти в услужение к штатским. Именно республика сделала армию вершителем судеб Поднебесной, поэтому республиканский строй оказался гарантией сохранения лидерства армейской элиты. При республике каждый генерал имел шансы стать президентом, премьер-министром, владыкой в «своей» провинции или области — с восстановлением же монархии всё это должно было исчезнуть. По этим причинам «новая армия» в целом оказалась на стороне республики.
Генералы бывшей южной Наньянской армии в декабре 1915 года открыто выступили против Юань Шикая и начали «войну в защиту республики» или «третью революцию». Разбить войска восставших Юань Шикаю не удалось, к тому же против монархии высказались и милитаристы Севера — генералы бывшей Бэйянской армии. Прикованные к фронтам Первой мировой войны, европейские державы отрицательно отнеслись к планам Юань Шикая. В конце концов отказала ему в поддержке и Япония. Видя своё поражение, Юань Шикай отступил. 22 марта 1916 года было объявлено об отмене монархии и о восстановлении республики. Несостоявшийся император пытался сохранить за собой пост президента, но республиканские генералы категорически требовали его отставки. От него отвернулась практически вся армия. 6 июня 1916 года он скоропостижно скончался.
Эпоха «милитаристов»
После смерти Юань Шикая в стране начался хаос. Каждый «полевой командир», возглавлявший какую-нибудь воинскую часть, был полным властителем на той территории, контроль над которой мог удержать. Этот период в истории Китая известен как «эпоха милитаристов». В 1921 году была основана Коммунистическая партия Китая (КПК), но в то время она не играла особой роли. При поддержке СССР гоминьдановские силы сумели, опираясь на Гуандунскую революционную базу, провести Северный поход и — по крайней мере, формально — вновь объединить страну. Столицей страны с 1928 года стал Нанкин.
|
|
|
«Нанкинское десятилетие»
После объединения страны председателем национального правительства в Нанкине стал Чан Кайши. В 1931 Япония захватила Маньчжурию и создала на её территории государство Маньчжоу-го.
После образования в 1931 году Китайской Советской Республики Чан Кайши начал борьбу с силами коммунистической партии Китая, однако после «Сианьского инцидента» был вынужден подписать с коммунистами соглашение об образовании «единого фронта».
Японо-китайская война
В 1937 году Япония начала открытую войну за захват всего Китая, которая часто рассматривается как часть Второй мировой. В период войны (1937—1945) обострились противоречия между Гоминьданом и КПК. После капитуляции Японии в стране вновь началась гражданская война, в результате которой вооружённые силы КПК при поддержке СССР заняли весь материковый Китай и вынудили Чан Кайши бежать на Тайвань.
Тайваньский период
С 1949 года администрации Чан Кайши и его преемников контролируют только Тайвань и прилегающие острова. Долгое время администрация Китайской Народной Республики считалась Китайской Республикой незаконной и узурпаторской, а суверенитет Китайской Республики с точки зрения Гоминьдана распространялся на весь Китай. До 1971 Китайская Республика входила в Совет безопасности ООН. Правление Чана было в значительной степени авторитарным и диктаторским, но после его смерти в 1970-е годы в Китайской Республике начались демократические реформы. В настоящее время Китайская Республика держит курс на фактическую независимость от материка и пытается вступить в ООН самостоятельно.
См. также
| ||||||||
Напишите отзыв о статье "История Китайской Республики"
Отрывок, характеризующий История Китайской Республики
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»
В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.
В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
