История Колумбии

История Колумбии — история государства Южной Америки.

Доколумбов период

Первые следы пребывания человека на территории нынешней Колумбии относятся к XV-XII векам до н. э., о чём свидетельствуют археологические раскопки. На территории нынешней Боготы жили племена охотников-собирателей, которые проживали в основном в долине реки Магдалена.

С начала нашей эры на территории нынешней Колумбии жили индейцы (карибы, араваки, чибча-муиски), причём среди них преобладали чибча. При этом в племени чибча различались две культурные традиции — тайрона и муиски. Первые проживали главным образом на карибском побережье, вторые — на высокогорном плато Кундинамарка.

У чибча-муисков было весьма развитое по тем временам общество, они являлись одной из наиболее развитых цивилизаций в Южной Америке (после майя и инков). Они создавали ювелирные изделия из золота и сплава золота с медью, в качестве денежного эквивалента выступали золотые пластинки. Чибча-муиски поклонялись Богу-Солнцу как источнику плодородия и приносили ему животных в качестве жертв.

До колонизации на территории проживало 2 миллиона индейцев. Наиболее многочисленными были муиски (чибча), которые населяли плато Кундинамарка. Было 5 территориальных образований муисков, самое крупное — Баката.

Завоевание

Колонизация территории современной Колумбии относится к времени после открытия Америки Христофором Колумбом. Сначала испанцы начали колонизовать карибское побережье, но попытка потерпела неудачу. Вторая попытка тоже успехом не увенчалась. Однако в 1525 году испанцам все же удалось создать первый город Санта-Марта. От этого города испанцы двигались по реке Магдалена. В 1536 году отряд конкистадоров двинулся от Санта-Марты вглубь территории под предводительством Гонсало Хименеса де Кесады. В боях с индейцами конкистадоры потеряли 3/4 состава, но они все же добрались до земель муисков и покорить их не составило особого труда. 6 августа 1538 года Хименес де Кесада основал город Санта-Фе-де-Богота. В завоевании земель участвовал также Себастьян де Белалькасар. Он в 1536 году основал города Попаян и Кали. Король Испании назначил Белалькасара главой территории долины Каука, а Кесада стал губернатором Новой Гранады — такое название Кесада дал завоеванной территории.

Завоевание провинций Ансерма и Кимбая в 1539—1540 гг. осуществил капитан Хорхе Робледо. Также тщательно описал провинции Колумбии, их завоевание испанцами, обычаи местных индейцев, различные языки и слова из них хронист Сьеса де Леон, Педро, а также исследователь цивилизации чибча Симон, Педро.

Сокровища чибча-муисков

Сокровища, захваченные конкистадором Гонсало Хименесом де Кесадой на территории Колумбии у чибча-муисков, составили меньшее количество, чем захваченное Франсиско Писарро у инков, как видно из доклада королевских чиновников Хуана де Сан Мартина и Антонио де Лебрихи, принявших личное участие в походе (июль 1539):

Когда заместитель [Хименес де Кесада] вернулся в Тунху, было взвешено имевшееся золото, и взвешенное, составило, как в том, что было захвачено в Тунхе, так и у Согамосо и другое небольшое количество золота, захваченное в крае, вес в сто девяносто одна тысяча и сто девяносто четыре песо чистого золота, и другого, более низкопробного, золота тридцать семь тысяч двести тридцать восемь песо, и другого золота, называемого золотой лом, набралось восемнадцать тысяч триста девяносто песо. Была захвачена одна тысяча восемьсот пятнадцать изумрудных камней, среди которых имеются высококачественные камни, одни крупные, а другие — маленькие, и многообразные.

— Хуан де Сан Мартин и Антонио де Лебриха. Доклад о завоевании Нового Королевства Гранада (июль 1539 года).

Колониальный период

В 1549 была образована Королевская аудиенсия Боготы в подчинении у вице-короля Перу. Позднее в рамках того же вице-королевства было создано генерал-капитанство со столицей в Боготе. В 1718 Новая Гранада стала вице-королевством (этот статус был ликвидирован в 1723, восстановлен в 1740). В состав нового вице-королевства вошли также территории современных Эквадора, Венесуэлы и Панамы. Испанцам принадлежали все плодородные земли, но сельское хозяйство было для них делом второстепенным. Их интересовала добыча изумрудов, золота и соли. Образование тогда находилось в ведении церкви и было доступно только детям знати. Грамотными были 5 % населения.

Независимость

Борьба за независимость началась в конце XVIII века. В 1781 году произошло вооруженное восстание метисов и креолов, распространившееся по всей стране. Восстание с трудом было подавлено. В 1809 году Наполеон вторгся в Испанию. 20 июля верхушка креолов провозгласила самоуправление Новой Гранады. 20 июля считается днем независимости страны. Ряд местных хунт объединились в Соединённые Провинции Новой Гранады. В 1815 году в Новую Гранаду были направлены многочисленные отряды испанцев для наведения порядка, которые в 1816 году восстановили испанское владычество. В 1819 году в битве при Бояке испанцы были разбиты Симоном Боливаром. Была провозглашена Великая Колумбия, в состав которой кроме современной Колумбии входили современные Венесуэла, Панама и Эквадор. В 1830 году Венесуэла и Эквадор отделились.

Новая Гранада

В 1832 году после смерти Боливара президентом страны был избран Сантандер. Он содействовал развитию финансов и образования и ему удавалось сохранить внутреннюю стабильность, но в 1839 году в стране разгорелась гражданская война, длившаяся до 1842 года. В стране возникли две партии — Либеральная и Консервативная. В 1845 году президентом страны был избран Томас Сиприано де Москера-и-Арболеда, который был членом Консервативной партии. При нём были упорядочены финансы, строились новые дороги, развивалось судоходство. В 1849 году на выборах победил либерал Хосе Иларио Лопес. В 1853 году была принята новая конституция, отменившая рабство и провозгласившая отделение церкви от государства. Она стала причиной ряда восстаний и гражданской войны. В 1863 году была принята новая конституция, которая давала штатам ещё большую автономию, а страна была переименована в Соединенные штаты Колумбии. В 1867 году президент Москера был свергнут и выслан из страны. В экономике страны все большую роль играло производство кофе, который со временем стал монокультурой. Экспортировались также табак, хинин, золото и хлопок. В 1880 году президентом стал Рафаэль Моледо, который потом примкнул к консерваторам. Он занимал президентский пост в 1880—1882 и с 1884 по 1894.

Республика Колумбия

См. также: Гражданская война в Колумбии (1964 — н. в.)

В 1886 году была принята консервативная конституция, которая закрепляла централизованное управление, преобразовала штаты в департаменты, переименовывало страну в Республику Колумбия и возвращало церкви привилегированное положение. После смерти Нуньеса три срока правили консерваторы Мигель Антонио Каро (1894—1898), Мануэль Антонио Санклементе (1898—1900) и генерал Хосе Мануэль Маррокин (1900—1904). В 1899 году началось вооруженное восстание либералов, переросшее в гражданскую войну, длившуюся до 1902 года.

Колумбийское правительство отказалось разрешить США строить на территории современной Панамы трансокеанский канал. В ответ в Панаме началось сепаратистское восстание, поддержанное США. 3 ноября 1903 года восставшие объявили об отделении Панамы от Колумбии и об образовании независимой республики Панама. Отношения с Соединенными Штатами Америки оставались напряженными до 1921 года. Против отделения Панамы начались народные выступления, приведшие к отставке правительства в 1909 году.

В 1910 году была принята новая конституция, по которой президент избирался на 4 года.

С 1914 по 1918 год страной управляли консерваторы. В стране установилась стабильность. В 1916—1918 году на территории Колумбии были обнаружены богатейшие запасы нефти, и с тех пор началось проникновение американских корпораций в колумбийскую экономику. В сельском хозяйстве огромные земли приобрела компания «Юнайтед Фрут». Нередко вспыхивали забастовки нефтяников и рабочих «Юнайтед Фрут», что часто приводило к кровавым столкновением, самое крупное из которых было в департаменте Магдалена в 1928 году. Мировой экономический кризис 1929—1933 года тяжело ударил по экономике Колумбии вследствие падения цен на кофе на мировых рынках. Консервативная партия раскололась, и к власти пришли либералы во главе с Энрике Олаи Эррерой.

В 1934 году президентом стал Альфонсо Лопес Пумарехо, который внес поправки в устаревшую конституцию 1886 года. Поправки предоставляли рабочим гораздо большую защиту их прав. Реформы продолжились и при Сантосе Монтехо, в частности, церковь была отделена от школьного образования. В 1942 году Лопес Пумарехо вернулся к власти. Однако в стране росла инфляция, недовольство наблюдалось как в среде рабочих, так и в среде военных. В 1945 году он ушёл в отставку. До августа 1946 года исполняющим обязанности президента был Альберто Льерас Камарго.

В 1947 году между консерваторами и либералами возник политический конфликт — консерваторы во главе с Мариано Оспиной Пересом исключили либералов из правительства. Последние в ответ решили выдвинуть на следующих выборах кандидатуру Хорхе Гайтана, приверженца левых идей. 9 апреля 1948 года Гайтан был убит, что вызвало вооружённое восстание.

В 1949 году президентом был избран Лауреано Элеутерио Гомес Кастро, который за короткое время стал диктатором. Был распущен Конгресс, установлена цензура, приостановлено действие конституции. В деревнях латифундисты сгоняли крестьян с земель, развернулось партизанское движение. Разгоревшаяся гражданская война называлась «Ла Виоленсия» и продолжалась 10 лет, в ходе которой погибло около 250 тысяч человек.

В 1953 году президентом был избран Густаво Рохас Пинилья, который обещал восстановление демократии, но на деле ничего не выполнял и начал преследовать лидеров оппозиции. 8 мая 1957 года Пинилья был свергнут. После этого консерваторы и либералы договорились о паритетном правлении, создав Национальный фронт.

В 1958 году президентом стал Альберто Льерас Камарго. Он отменил чрезвычайное положение в стране, и ввёл аграрную реформу. Его правительство приняло предложенную США программу «Союз во имя прогресса». Был остановлен экономический спад, что было достигнуто в результате подъема мировых цен на кофе.

В 1964 году (активно — с 1966 года) началась продолжающаяся до настоящего времени гражданская война между правительством и левыми партизанами (Революционные вооружённые силы Колумбии — Армия народа (ФАРК), Армия национального освобождения (ЕЛН)).

В 1970 году в политику вернулся Рохас Пинилья и выставил свою кандидатуру против Мисаэля Пастраны Борреро. Последний был объявлен победителем 19 апреля. Это вызвало недовольство в среде рабочих и студентов, резко подскочила инфляция.

Победивший в 1974 году Альфонсо Лопес Микельсен отказался от американской помощи, но это вызвало скачок инфляции. В стране развернулось повстанческое движение, в 1975 году было введено чрезвычайное положение. Летом 1977 года богатые наркобароны Пабло Эскобар, Хосе Гонсало Родригес Гача и братья Очоа объединились и создали Медельинский кокаиновый картель.

В 1978 году президентом стал Хулио Сесар Турбай Айяла, при котором экономика продолжала стабильно расти, но в 1981 году начался мировой экономический спад, в результате которого пострадала и Колумбия. По всей стране развернули свою деятельность партизанские отряды и криминальные структуры.

На выборах 1982 был избран консерватор Белисарио Бетанкур. В 1985 году было заключено перемирие с повстанцами, но в ноябре того же года оно было нарушено, когда повстанцы захватили дворец правосудия в Боготе.

В 1989 году президент страны Барко Варгас объявил «тотальную войну» наркобаронам, но это не привело к желаемым результатам и даже ухудшило положение — на репрессии наркобароны ответили тем же.

В 1990-х годах в стране произошёл политический кризис. На очередных выборах три кандидата были убиты наркобаронами, в итоге победил Сесар Гавирия Трухильо. Он провел ряд экономических реформ и старался пойти на переговоры с повстанцами. В 1991 году была принята новая конституция. Но положение все ухудшалось — и даже после гибели главного наркобарона Пабло Эскобара, который был убит в ходе спецоперации полиции в Медельине 2 декабря 1993 года. Преступность продолжала расти.

В 1994 году президентом стал Эрнесто Сампер Писано, который обещал улучшить социальную систему, но фактически ничего не выполнил.

В 1998 году на выборах победил Андрес Пастрана, который обратился к повстанцам с предложением о прекращении огня.

Президентство Альваро Урибе

В первом туре президентских выборов 2002 года победил Альваро Урибе, набравший 54 % голосов. Урибе проводил жёсткую политику по отношению к леворадикальным повстанцам, чем снискал большую популярность у населения страны. 28 мая 2006 года с беспрецедентным количеством голосов — 62,2 % — переизбран президентом Колумбии.

В марте 2008 года уничтожение на территории Эквадора в ходе трансграничной операции колумбийских силовых структур одного из лидеров леворадикальной террористической группировки ФАРК Рауля Рейеса привело к разрыву дипломатических отношений Колумбии с Эквадором и Венесуэлой. При этом большинство латиноамериканских стран осудили действия колумбийских властей, тогда как США выразили свою поддержку президенту Урибе. Отношения между странами были урегулированы после посредничества Организации американских государств и извинений, принесённых Колумбией Эквадору.

2 июля 2008 в результате спецоперации были освобождены бывший сенатор и кандидат в президенты страны на выборах 2002 года Ингрид Бетанкур, 6 лет находившаяся в плену у боевиков ФАРК, а также 14 других пленников.

Урибе, рейтинг популярности которого превышал 60 %, не смог баллотироваться на третий срок подряд, согласно принятому в феврале 2010 решению Конституционного суда.

Президентство Хуана Мануэля Сантоса

30 мая 2010 в Колумбии состоялся первый тур президентских выборов. Наибольшее количество (свыше 47 %) голосов избирателей набрал бывший министр обороны, член правящей Социальной партии национального единства и союзник Урибе — Хуан Мануэль Сантос. Второе место (22 %) занял представитель экологической «Партии зелёных», бывший мэр Боготы Антанас Моккус Шивицкас (из семьи литовских эмигрантов). Президентом во втором туре стал Сантос. В 2014 Сантос был повторно избран президентом.

В августе 2015 г. разгорелся дипломатический конфликт между Венесуэлой и Колумбией вследствие предпринятых Венесуэлой для борьбы с военизированными группировками и контрабандистами мер, которые включали массовые депортации колумбийцев, проживающих на венесуэльской территории, и закрытие границы.

См. также

► История Колумбии

Ссылки

• Робледо, Хорхе, [kuprienko.info/relacion-del-viaje-del-capitan-jorge-robledo-a-las-provincias-de-ancerma-y-quimbaya/ «Доклад о походе капитана Хорхе Робледо в провинции Ансерма и Кимбайа»]. [archive.is/3qto Архивировано из первоисточника 13 июля 2012].
• [kuprienko.info/cronistas-de-nueva-granada-colombia-ecuador-venezuela-panama-historiografia-bibliografia/ Библиография по истории Новой Гранады XVI—XVII века: Колумбия, Венесуэла, Эквадор, Панама. Историография. Хронисты, Историки.]

Отрывок, характеризующий История Колумбии

Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.