История Корана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Среди мусульман считается, что при получении священных аятов (стихов — единиц откровения) Мухаммад призывал своих помощников и указывал им, какой аят в какое место какой суры надо вписать. После этого он читал аяты своим сподвижникам, многие из которых начинали их заучивать. Таким образом, аяты Корана сохранялись и записью, и заучиванием на память. Ввиду того, что новые аяты Корана ниспосылались на протяжении всей жизни Мухаммада, Коран был собран в единую книгу уже после его смерти. После смерти Мухаммада первый халиф Абу Бакр призвал лучших знатоков Корана и дал поручение Зейду ибн Сабиту (который в последние годы состоял личным писцом у пророка Мухаммада) создать комиссию по составлению воедино всех записей. Комиссией состоящей из знатоков Корана, были собраны все разрозненные записи, сделанные на костях, камнях, коже, пальмовых листьях, словом, на всем, что использовалось тогда для письма. Все это, заново просмотренное многими сподвижниками и записанное на отдельных листах, составило первый экземпляр Корана. Уже позже, по приказу третьего халифа Османа ибн Аффана, собранное воедино при Абу Бакре писание Корана было размножено и в шести экземплярах разослано в разные области халифата.





Хронология

Хронологический порядок сур

  • Мекканские суры: 96, 74, 111, 106, 108, 104, 107, 102, 105, 92, 90, 94, 93, 97, 86, 91, 80, 68, 87, 95, 103, 85, 73, 101, 99, 82, 81, 53, 84, 100, 79, 77, 78, 88, 89, 75, 83, 69, 51, 52, 56, 70, 55, 112, 109, 113, 114, 1, 54, 37, 71, 76, 44, 50, 20, 26, 15, 19, 38, 36, 43, 72, 67, 23, 21, 25, 17, 27, 18, 32, 41, 45, 16, 30, 11, 14, 12, 40, 28, 39, 29, 31, 42, 10, 34, 35, 7, 46, 6, 13.
  • Мединские суры (622631): 2, 98, 64, 62, 8, 47, 3, 61, 57, 4, 65, 59, 33, 63, 24, 58, 22, 48, 66, 60, 110, 49, 9, 5.
  • Мекканские суры (всего 90 сур)

96 — 68 (нет у Ибн ад-Дурейса) — 73 — 74 — 1 (есть только у аль-Джабари) — 111 — 81 — 87 — 92 — 89 — 93 — 94 — 103—100 — 108—102 — 107—109 — 105—113 — 114—112 — 53 (не у аль-Бейхаки) — 80 — 97 — 91 — 85 — 95 — 106—101 — 75 — 104 — 77 — 50 — 90 — 86 — 54 — 38 — 7 (нет у аль-Бейхаки) — 72 — 36 — 25 — 35 — 19 (нет у аль-Бейхаки) — 20 — 56 — 26 — 27 — 28 — 17 — 10 — 11 — 12 — 15 — 6 — 37 — 31 — 34 — 39 — суры 40 — 46 (в разном порядке, и у аль-Джабари сура 42 отскочила из состава хавамим не на своё место) — 51 — 88 — 18 — 16 (у аль-Джабари — дальше) — 71 — 14 — 21 — 23 — 32 — 52 — (у аль-Джабари порядок этих трех сур изменен) — 67 — 69 — 70 (нет у Ибн ад-Дурейса) — 78 — 79 — 82 — 84 (у аль-Бейхаки порядок этих двух сур изменен) — 30 — 29 — 83 (у аль-Бейхаки она открывает группу мединских сур).

  • Мединские суры (всего 24 сур)

2 — 8 — 3 — 33 — 5 (либо здесь, либо на предпоследнем месте перед сурой 9) — 60 — 4 — 99 — 57 — 47 — 13 — 55 — 76 — 65 — 98 — 59 — 110 — 24 — 22 — 63 — 58 — 58 — 49 — 66 — 62 — 64 — 61 (порядок этих трех сур неодинаков у разных авторов) — 48 — 5 (либо здесь, либо выше, после суры 33) — 9. См. Ас-Суюти, «Совершенство в коранических науках. Учение о ниспослании Корана», стр. 21-23 из Часть-V Коранические науки — Разделение Корана на суры и аяты. «На пути к Корану». Эльмира Кулиева.

Хронология составления Корана

  • 610 — первое откровение Корана пророку Мухаммаду в Ночь предопределения. Сура 96 «Сгусток», 1 аят: «Читай во имя твоего Господа, Который сотворил все сущее…»

последний ниспосланный фрагмент Мухаммаду (сура 2 «Корова», аят 281)

  • 613 — сура 74 «Завернувшийся»[1]
  • 631 — откровение последних сур Корана 9 и 5.
  • 651 — современная кодификация Корана Зейдом — секретарём пророка. Коран разделен на 114 сур. Порядок сур не хронологический, и не по величине (как ошибочно полагают многие).
  • 656 — окончательная кодификация Корана Зейдом.

Первоначальный вид Корана

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Среди мусульман считается, что Мухаммад распоряжался, чтобы Откровения, ниспосланные ему, сразу же были записаны. Для этого у него было около 40 писарей. Даже в критические минуты своей жизни, во время переселения из Мекки в Медину или во время военных походов, он никогда не забывал брать с собой писаря и писарские принадлежности. Зейд ибн Сабит говорил, что после того как секретарь записывал откровение, Мухаммад приказывал ему ещё раз прочитать его. Если при этом он замечал ошибки писаря, то сразу их исправлял и только после этого распоряжался довести откровения до народа.

Кроме того, говорят, что Мухаммад настаивал, чтобы откровения были выучены сподвижниками наизусть. Он говорил, что знание аятов Корана наизусть будет вознаграждено Аллахом, и это было дополнительным стимулом для народа, который стремился выучить аяты и получить Божью благодать.

Принято считать, что Мухаммад ввёл третий элемент на пути сохранения Корана — систему контроля. Запись систематически проверялась устным произношением, и наоборот, устное произношение проверялось записью, наглядным примером чего был процесс Арда (повторения) в месяце рамадан. Говорят, что у Мухаммада были специальные учителя Корана, которые шли к людям, обучали их и в то же время контролировали правильность записи и звучания Писания.

Откровения, полученные Мухаммадом, записывались на финиковых листьях, кусках плоского камня, кожи и т. д., так как бумаги в то время ещё не было. Эти записи делались по мере ниспослания аятов Аллаха, которое иногда было смешанным, то есть не успевали окончиться аяты одной суры, как начинали поступать аяты следующих сур. Считается, что только по завершении ниспослания Мухаммад объявлял, в какую суру и где именно должны быть записаны эти аяты. К тому же были Откровения, которые не должны были войти в Коран, они носили лишь временный характер и были затем Аллахом отменены. Поэтому записи носили фрагментарный характер, в них отсутствовала системность, присущая современным целостным изданиям Корана. Для того чтобы от фрагментарности перейти к системности, пророк ввел понятие талиф уль-Кур’ан. В хадисах пророка этот термин встречается, и в «Сахих» Бухари так назван целый раздел книги.

Редакция Усмана

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Слово талиф переводится как «составление». Именно в таком значении оно употребляется в Коране, а точнее означает последовательное расположение аятов (стихов) в сурах. Запрещается читать аяты Корана в иной последовательности, помимо той, которая была указана пророком. Такой запрет на чтение в иной, не указанной Пророком последовательности был вызван тем, что некоторые поэты и рассказчики часто читали различные произведения в произвольной последовательности, и они хотели перенести такое правило и на Коран.

В то же время порядок сур (глав) не является тавкифом. Считается, что этот порядок существует в Коране на основании иджтихада; он был предложен комиссией по размножению экземпляров Корана после смерти Усмана. Таким образом, в намазе, при обучении и т. д. разрешается читать Коран в любой последовательности сур. В списке Корана, предложенном Убайем ибн Каабом, суры располагаются одним образом, в списке Усмана и других списках — другим. Поэтому общепризнанно, что порядок сур можно определять иджтихадом (собственными исследованиями ученых).

Зейд ибн Сабит согласился собрать полный список Корана. В организации этого дела ему помог Умар ибн Хаттаб. Абу Бакр поставил Зейду условие не полагаться на свою память и иметь два письменных доказательства точности каждого аята, который он отберет в окончательный список. О начале работы над собранием Корана Абу Бакр объявил по всей Медине и потребовал, чтобы горожане, имевшие письменные фрагменты Корана, принесли их в мечеть и сдали Зейду. Контролировал поступление фрагментов Умар, который в точности знал, какие из этих фрагментов были проверены пророком, а какие — нет.

Ученые называют два принесенных фрагмента Корана письменным свидетельством. Два свидетельства сравниваются с третьим элементом. Третьим элементом, или «оригиналом», являлись данные Зейда ибн Сабита, так как он был одним из лучших знатоков Корана и знал его наизусть. Принесенные фрагменты он сопоставлял со своими знаниями и ряд фрагментов отверг как содержавшие ошибки передатчиков.

История Корана не сводится только к собиранию его Зейдом ибн Сабитом в единую книгу — многие мусульмане знали его от начала до конца наизусть, а ещё большее количество — частично. Они постоянно читали Коран в намазе и молитвах (дуа).

Согласно заключению Ибн Хаджара аль-Аскаляни[2], среди мухаджиров знатоками Корана наизусть (хафизами) были Абу Бакр, Умар ибн аль-Хаттаб, Али ибн Абу Талиб, Тальха ибн Убайдуллах, Саад ибн Абу Ваккас, Абдулла ибн Масуд, Хузайфа ибн аль-Яман, Салим, Абу Хурайра, Абдулла ибн Саиб, Абадила. Среди женщин знатоками Корана были Аиша и Умм Салама. К этому списку Абу Дауд прибавил мухаджиров Тамима ибн Ауса ад-Дари, Укбу ибн Амира; ансаров Убабу ибн ас-Самита, Муаза Абу Хулайму, Муджамми ибн Джарию, Фудалу ибн Убайда, Масламу ибн Махледи и других.

Как видно из сказанного, нельзя ограничивать количество людей, знавших Коран и собравших его в единую книгу, только узким кругом сподвижников. Коран был достоянием многих людей, а не ограниченного круга лиц. Общеизвестно, что в сражении у колодца Маун погибло от рук многобожников около 70 сподвижников Мухаммеда, знавших Коран наизусть[3].

Комиссия Зейда ибн Сабита написала пять экземпляров Корана, которые были посланы в Мекку, Медину, Басру, Куфу и Дамаск. И этот Коран стал тем, что находится у людей в настоящее время во всём исламском мире. И в отношении этого Корана сейчас, четырнадцать веков спустя, не имеется никаких разногласий, как не имелось и раньше. Этот факт был подтверждён рядом востоковедов, среди которых Лублува, Муир и современный немецкий востоковед Руди Парет, который в предисловии к своему переводу Корана писал: «У нас нет никакого основания сомневаться в том, что в Коране имеется какой-либо аят, который не был бы ниспослан Мухаммаду (Мир ему и благословение)»[4][5].

Семь способов чтения

До хиджры Коран читался исключительно на диалекте племени Курайш (курейшитов). После хиджры ислам приняли и другие арабские племена, и чтобы облегчить им чтение Корана, Мухаммад через ангела Джабраила попросил Аллаха дать этим племенам возможность читать Коран на их диалектах. Это разрешение получалось им раз за разом до семи раз. Допускались только варианты чтения, услышанные от самого пророка. Во времена Усмана Коран вновь вернулся в свою изначальную форму курейшитского диалекта.

Тахави писал: «Применение семи чтений (кираат) было разрешено Аллахом на первых этапах истории ислама, когда у неграмотных арабов было много различных диалектов, и принудить их всех к единому чтению на первых порах было невозможно. После того как среди мусульман развилась грамотность, все чтения (кираат) были объединены».

Под семью харфами подразумеваются арабские диалекты: курейш, хузайл, сакиф, хавазин, кинана, томим и айман. В период халифата Усмана возникли некоторые споры относительно правильного чтения Корана. В массе народа, среди арабов из различных племен, были отмечены произвольные чтения на диалектах арабского языка, отличных от курейшитского, причем каждый считал, что именно его диалект наиболее адекватно отражает смысл Корана. Тогда Усман отдал распоряжение размножить экземпляр Корана, который был на курейшитском диалекте, и распространить его среди народа.

Таким образом, никаких «семи Коранов» не было, Коран всегда был один, а 7 разных чтений на близких диалектах арабского языка преследовали чисто миссионерскую цель на раннем этапе проповеди, когда множество слушавших пророка арабов не были достаточно грамотны и не умели читать. Все 7 чтений абсолютно идентичны по смыслу.

Когда государство мусульман стало расти, различные племена стали общаться друг с другом, и сразу возникли разночтения, как они могут возникнуть у других национальностей. Поэтому при халифе Усмане все 7 диалектов были сведены к одному — курейшитскому, на котором Коран ниспосылался изначально и был ниспослан целиком. Все остальные варианты во избежание путаницы были уничтожены.

Ранние сохранившиеся рукописи

Существует большое количество ранних, первого века хиджры, рукописей Корана. Некоторые фрагменты ранних рукописей Корана изучены востоковедами, например[6].

В городе Сана (Йемен) при ремонте соборной мечети были обнаружены более 40 тысяч древних фрагментов отдельных списков Корана[7]. Находки хранилищ древних списков Корана также были сделаны в Мешхеде, Каире, Дамаске, Кайруане. ЮНЕСКО, по программе «Память мира» был составлен CD содержащий некоторые рукописи Корана из мечети Саны. Диск содержит рукописи написанные почерком хиджази, которые датируются 1 веком именно хиджры (7 век от рождества Христова или по Григорианскому календарю), один из которых относится к ранним годам 1-го столетия хиджры[8]. В одной только этой находке среди рукописей было найдено 83 % всего текста Корана[9]. Радиоуглеродный анализ рукописей Корана показал их раннюю (1-2 годы хиджры) датировку[10]. Также учёными найдено огромное количество надписей, содержащих отрывки Корана, на монетах, стенах мечетей, которые датируются первым веком хиджры[11].

По имеющимся данным результаты радиоуглеродного датирования древнейшей рукописи Корана (Самаркандского) на 68 % доверительный уровень дал 640—765 гг. н. э., 95,4 % доверительный уровень дал 595—855 гг. н. э. Однако, по мнению Ольги Ермиловой, корану МАКСИМУМ 1000 лет. Палеографический анализ этой рукописи датирует её последним кварталом VIII века нашей эры, что оспаривается восточными исследователями, которые приводят следующие аргументы:

  1. В древнейшей рукописи Корана отсутствуют так называемые «харакаты» — надстрочные и подстрочные огласовки, которые начали использоваться после распространения ислама среди неарабских народов из-за возникших проблем с чтением Корана.
  2. В древнейшей рукописи Корана также отсутствуют красные точки, которые были введены в 67-м году хиджры (688 г. н. э.) Абу Аль Асвадом ад-Дували для обозначения звучания.
  3. Коран написан не на бумаге, а на оленьей коже, что косвенно указывает на то, что к моменту, когда он был написан, арабы скорее всего не знали технологию производства бумаги. Распространение хорасанской бумаги среди арабов началось после завоевания ими Самарканда в 713 г. н. э.
  4. В Коране отсутствуют разработанные умершим в 707 году Насром бин Асимом Ляйси черные точки. Это также может указать на то, что рукопись была написана в VI-веке.
  5. Куфийское письмо, на котором написан Коран, использовался уже начиная с VI века, то есть задолго до возникновения ислама.

Исходя из вышеуказанного восточные исследователи считают, что рукопись была написана в первой половине первого столетия хиджры. Другое мнение излагает исследователь священной книги мусульман Ефим Резван: «Мы сделали радиоуглеродный анализ рукописи в Голландии. К сожалению, даже самые современные методики дают погрешность в 100—200 лет. Мы можем сказать, что эта рукопись не младше II века хиджры, то есть относится к VIII—IX векам»[12]. Арабист А. Ф. Шебунин (1867—1937) также установил, что рукопись относится к началу VIII в.

Критика подлинности

Согласно исламу текст Корана пророку Мухаммаду сообщил Аллах через своего ангела Джабраила. Ранее Аллах передавал свои заповеди многим другим пророкам, среди которых Муса (Моисей) и Иса (Иисус). Этим, с точки зрения ислама, объясняются многочисленные пересечения Корана и Библии — иудеи и христиане, по мнению мусульман, исказили заповеди Бога и лишь Мухаммад донёс до верующих истинную веру. Данная гипотеза достаточно близка к действительным историческим событиям. Историк Л. С. Васильев полагает, что хотя Мухаммад не читал священных книг других религий сам, он тщательно ознакомился с ними через посредников. Совместив знания о других религиях и арабской национально-культурной традицией он сформировал текст своих первых проповедей, которые легли в основу Корана. В итоге ислам и Коран стали тесно связаны с иудео-христианством и Библией. Признанию проповедей Мухаммада немало способствовала нервновозбудимая психика[13][14][15][16][17][18] пророка, делающая его похожим на посланца высшего существа. Эмоциональное воздействие проповедей также увеличивалось за счет использования рифмованной прозы[19].

История переводов Корана

(Из книги «Temel Dini Bilgiler», Sayf-ud-din Yazıcı, Ankara — 1996)

Напишите отзыв о статье "История Корана"

Примечания

  1. Йусуф Али «The Holy Qur’an» (Священный Коран: Текст, перевод и комментарии), 1938 г.
  2. Ибн Хаджар аль-Аскаляни. «Фатх аль-Бари» = «فتح الباري». — Т. 10. — С. 425—430.
  3. Ибн Кайим Джаузия. «Заад аль-Маад» = «زاد المعاد». — Т. 3. — С. 221—222.
  4. Д-р Мухаммад Абд-Аллах Дараз. Введение к Священному Корану, стр. 34
  5. Руди Парет. Коран, Штутгарт, 1980, стр. 5
  6. Nabia Abbott «[oi.uchicago.edu/research/pubs/catalog/oip/oip50.html The Rise of the North Arabic script and its Kur’anic development, with a full description of the Kur’an manuscripts in the Oriental Institute]» — Chicago: University of Chicago Press. 1939.
  7. Резван Е. А. [www.vokrugsveta.com/S4/zemla/koran.htm Странствия «Корана Османа»] // Журнал Вокруг света. — № 08. — 2002.
  8. [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/sanaa/en/present1.html WebWORLD-The Sana’a manuscripts] // Официальный сайт ЮНЕСКО
  9. M S M Saifullah, Ghali Adi & ʿAbdullah David [www.islamic-awareness.org/Quran/Text/Mss/hijazi.html Concise List Of Arabic Manuscripts Of The Qur’an Attributable To The First Century Hijra] (англ.). — Noseda compared the contents of the Qur'an in the ḥijāzī manuscripts with the equivalent pages of the so-called King Fuʾād edition, and remarkably, was able to conclude that 83% of the entire Qur'anic text was represented in these manuscripts.: Islamic Awareness, 2008.
  10. M S M Saifullah, Ghali Adi & ʿAbdullah David [www.islamic-awareness.org/Quran/Text/Mss/radio.html Radiocarbon (Carbon-14) Dating And The Qur'ānic Manuscripts] (англ.). — In the case of the E 20 manuscript from St. Petersburg, the 68.3% confidence level (1σ) yields the ranges, 781–791 CE, 825–843 CE, 859–903 CE and 915–977 CE. The 95.4 % confidence level (2σ) yields 775–995 CE. A palaeographic analysis of this manuscript proposed a date around the final quarter of the 8th century CE. This dating was also agreed by François Déroche. However, Alain George believes this to be an instance where the radio carbon dating does not closely match the features of the manuscript. Commenting on the script and decoration, he suggests a date nearer the turn of the 1st century AH (late 7th, early 8th century CE).: Islamic Awareness, 2006.
  11. M S M Saifullah & ʿAbdullah David [www.islamic-awareness.org/History/Islam/Inscriptions/earlyquran.html Dated Texts Containing The Qur’an From 1-100 AH / 622-719 CE] (англ.). — In one particular case from a Qur’anic inscription from the 1st century or very early 2nd century AH, located in al-Hanakiyya some 110 km east-northeast of Madinah, Donner has shown that the person writing the inscription put the passage in the first person so that it would apply to himself, resulting in a slight change in wording of part of the verse in question (Qur’an 3:67). The tradition was, however, dependent upon recognition of the text by the listeners - a strong indication that the Qur’an was already the common property of the Muslim community in the Islamic state by the end of the 7th century CE.: Islamic Awareness, 2007.
  12. M S M Saifullah, Ghali Adi & ʿAbdullah David [www.islamic-awareness.org/Quran/Text/Mss/radio.html Radiocarbon (Carbon-14) Dating And The Qur'ānic Manuscripts] (англ.). — Modern physical methods make it possible to date various kinds of written materials with an margin of error of 100-200 years either way. Hence, we cannot rely on these methods. It is our hope that the analysis of a great number of manuscripts using the data-base will enable us to find some new grounds for dating.: Islamic Awareness, 2006.
  13. Айрлэнд У. В. Психозы в истории. / Dr. W. W. Ireland; Пер. с англ. М. С. Буба; Под ред. проф. П. И. Ковалевского. — Харьков: Издательство журнала «Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии», 1887. — [3], 172 с. — С. 35. — «Мы не думаем объяснять успех миссии Магомета исключительно эпилепсией; он связан с характером этого человека и с настроением века, в котором он жил, — но мы думаем, что его галлюцинации происходили от нервного расстройства, которое выражалось эпилептическими припадками. Во время этих галлюцинаций, он видел разные видения, слышал звуки и, благодаря им, уверовал, что он Божий посланник, до чего, без этих галлюцинаций, он не дошёл бы ни религиозным возбуждением, ни абстрактным монотеизмом… Мы думаем, что эпилептические припадки у него были довольно редки, так как частое появление их отозвалось бы гибельно на его трудной деятельности и его миссии»
  14. Каратеев М. Д. Магомет и ислам // Арабески истории. Кн. I. Русский взгляд / Сост., ред. Куркчи А. И. — М.: ДИ-ДИК, Танаис, 1994. — 432 с. — С. 170. — (Мир Гумилева). — ISBN 5-87583-005-0. — «По характеру Магомет был замкнут, задумчив, склонен к уединению и, видимо, обладал болезненно обострённой нервной системой, что иногда доводило его до припадков и галлюцинаций. Некоторые исследователи даже думают, что он был эпилептиком, но это, по-видимому, не верно: видения ему являлись не в припадках, а всегда по ночам, после долгих часов молитвы»
  15. Магомет. Глава XI // Ковалевский П. И. Психиатрические эскизы из истории. В двух томах. — М.: ТЕРРА, 1995. — Т. 2. — 528 с. — С. 114. — ISBN 5-300-00096-5, ISBN 5-300-00094-9. — «Иные припадки были сложные и соединялись с галлюцинациями мускульного чувства, когда Магомет чувствовал отрешение от земли, полёт в небо, путешествие в небесные области. В другой раз припадки были маленькие, начинались криком молодого верблюда и заканчивались потом. Эти припадки не повлияли, однако, на умственные способности Магомета»
  16. Чиж В. Ф. Болезнь Н. В. Гоголя. Записки психиатра. / Сост. Н. Т. Унанянц. — М.: Республика, 2001. — 512 с. — С. 441. — ISBN 5-250-02750-4. — «…несомненно, что Магомет страдал истерией в тяжёлой форме»
  17. Weitbrecht H. J. Beiträge zur Religionspsychopathologie. Insbesondere zur Psychopathologie der Bekehrung. — Heidelberg: Scherer, 1948. — 187 s. — S. 62. — «Психогенный, никоим образом не эпилептический механизм припадков»
  18. Lange-Eichbaum W., Kurth W. Genie, Irrsinn und Ruhm. Genie-Mythus und Pathographie des Genies. — 6. völlig umgearb., um weitere 800 Quellen vermehrte Aufl. — München-Basel: Ernst Reinhardt Verlag, 1967. — 764 s. — S. 470. — «Тщеславная личность. Много фантастической псевдологии. Наличие истинных галлюцинаций маловероятно. Состояния самовнушения: изображение священной болезни, эпилепсии»
  19. [pstgu.ru/download/1290603741.vasiliev.pdf Глава 9. Ислам: теория и практика. Коран] // Васильев Л. С. История религий востока. — М.: Высшая школа, 1988. — 368 с. — «Нервновозбудимая натура Мухаммеда немало способствовала тому, что в глазах его последователей пророк действительно выглядел своего рода небесным посланцем, вещавшим от имени Высшего Божества. Его изречения, чаще всего в виде рифмованной прозы (а ритмично-мелодичная речь проповедника всегда усиливает эмоциональное воздействие), воспринимались как божественная истина и именно в этом качестве включались затем в сводный текст Корана.»
Внешние видеофайлы
История Корана
[www.youtube.com/watch?v=j2MpxiNWAbo Ч.1 Аравия]
[www.youtube.com/watch?v=Lz7DZiEbmng Ч.2 Мекка и Мухаммад до ниспослания Корана]
[www.youtube.com/watch?v=eGeEbmsqR8U Ч.3 Начало ниспослания Корана.]
[www.youtube.com/watch?v=83ORTTBDSsA Ч.4 Темы Корана Мекканского периода]

Ссылки

  • [www.islaam.ru/answers/questions/1.html#st4 Имеется ли что-нибудь в процессе собирания Корана, что вызывает попытки дискредитации коранического текста?]
  • [quran.nu Перевод и толкование Корана на разных языках]
  • [iequran.com/# The Integrated Encyclopedia of the Qur’ān (IEQ)]

Отрывок, характеризующий История Корана

К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена: