История Красной Армии

Поделись знанием:
(перенаправлено с «История Красной армии»)
Перейти к: навигация, поиск
История русской армии
Войско Древней Руси

Новгородское войско
Армия Русского государства

Армия Петра I
Русская армия 1812 года
Русская императорская армия
Русская армия в 1917 году
Белая армия
Русская армия 1919 года

Рабоче-крестьянская Красная армия
Вооружённые Силы СССР

Вооружённые Силы Российской Федерации




Гражданская война

Создание Красной армии

В процессе своего развития Советская Армия прошла через период добровольчества к организации на началах общеобязательной военной службы, сохранив в обоих случаях свой классовый характер.

После прихода к власти в октябре 1917 года большевики первоначально видели будущую армию как создаваемую на добровольных основах при местных Советах, без мобилизаций, с выборностью командиров снизу и обсуждением солдатами отдаваемых им приказов. Написанная Лениным в 1917 году фундаментальная работа «Государство и революция» отстаивала, в том числе, принцип замены регулярной армии «всеобщим вооружением народа». Вскоре после своего прихода к власти большевики 16 декабря 1917 года приняли декрет об отмене в старой армии всех чинов и званий, «начиная с ефрейторского, и кончая генеральским», и о введении принципа выборности командиров всех уровней.

Вооружённой опорой Советской власти в первые месяцы после большевистского переворота была Красная гвардия, созданная при подготовке Октябрьского вооружённого восстания, и отряды «революционных» солдат и матросов.

Однако, когда гражданская война стала реальностью, большевики осознали недостаточность этих сил, их слабую военную подготовку и отсутствие централизованного управления, что вызвало необходимость сформирования соответствующей вооружённой силы: «Новая социалистическая армия не должна вести войну на внешнем фронте против неприятельской армии… она будет стоять на страже советской власти, как основа её существования, и, вместе с тем, главнейшая задача армии будет заключаться ещё в том, чтобы раздавить буржуазию»[1]. Как указывал Н. Е. Какурин в своей работе «Стратегический очерк гражданской войны» (1926), новая армия «не могла использовать полностью ни старого военного аппарата в силу его малой приспособленности к новым условиям, ни старой армии в силу её разложения и последовавшей демобилизации; лишь отдельные отряды последней приняли некоторое участие в операциях начального периода войны. Поэтому творчество вооружённых сил революции должно было охватить собою не только создание живой вооружённой силы, но и аппарата её управления»[2].

15 (28) января 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР принял Декрет о создании РККА, 29 января (11 февраля) — об организации РККФ.

В соответствии с тезисом Карла Маркса о замене армии всеобщим вооружением народа, был основан Всевобуч — система всеобщего военного обучения трудящихся. Решение о её создании было принято в марте 1918 года VII съездом РКП(б) и IV Чрезвычайным съездом Советов, а юридическим оформлением стал Декрет ВЦИК от 22 апреля 1918 года «Об обязательном обучении военному искусству».

Формированием первых отрядов Красной Армии занимались местные советы и ревкомы, которым была предоставлена широкая самостоятельность в этой сфере. Результатом их деятельности стало создание разнотипных войсковых соединений, которые, перемешавшись с остатками распавшейся старой армии, образовали «завесы», обеспечившие формирование первых регулярных частей Красной Армии[2].

Вот что в марте 1919 года говорил об этом «партизанском периоде» в истории Красной Армии делегат VIII съезде РКП(б) Сокольников:

Лучшие элементы выбивались, умирали, попадали в плен, и таким образом создавался отбор худших элементов. К этим худшим элементам присоединились и те, которые шли в добровольческую армию не для того, чтобы бороться и погибать, а шли потому, что они остались без занятия, потому, что были выброшены на улицу в результате катастрофической ломки всего общественного уклада. Наконец, шли туда просто полугнилые остатки старой армии … В конце концов получилась система независимых маленьких отрядов, которые группировались вокруг отдельных предводителей. Эти отряды в конце концов ставили своей задачей не столько борьбу и защиту Советской власти и завоеваний революции, сколько бандитство, мародёрство. Они превратились в партизанские отряды, которые были опорой авантюризма. Вы помните историю Муравьёва, и можно было бы перечислить много кандидатов на муравьёвскую эпопею из среды как раз вот этих авантюристических элементов, которые выдвинулись в партизанской войне и которые ставили своей задачей отнюдь не борьбу под руководством Советской власти, а склонялись либо в сторону наглого бандитизма и мародерства, либо в сторону бонапартизма.

Боевые качества добровольческой Красной Армии были низкими, поскольку формировалась она из совершенно разнородных элементов — частей старой армии, отрядов красногвардейцев и матросов, крестьянских ополчений — и в ней царила худшего вида партизанщина (выборность командиров, коллективное командование и митинговое управление). Тем не менее первым частям Красной Армии за счёт поддержки населения, подавляющего численного превосходства и хорошего снабжения боеприпасами со складов старой армии удалось подавить первые очаги антибольшевистского сопротивления и, в частности, установить Советскую власть на Дону и Кубани и удержать Екатеринодар, который пыталась захватить Добровольческая армия[3].

4 марта 1918 года для организации борьбы на внешнем фронте против наступающих германских войск и общего руководства организацией Красной Армии был создан Высший военный совет. Он первым делом упорядочил организацию «завес», ввёл штатную организацию существовавших отрядов и приступил к реформе местного военного управления — созданию окружных, губернских и др. военных комиссариатов[2].

22 апреля 1918 года декретом ВЦИК «О порядке замещения должностей в Рабоче-Крестьянской Красной Армии» выборность командного состава была отменена. Командиры отдельных частей, бригад, дивизий стали назначаться Наркоматом по военным делам, а командиры батальонов, рот и взводов — рекомендоваться на должности местными военкоматами[4].

Характерной особенностью создаваемой Красной Армии стала невозможность обеспечить комплектование командным составом исключительно по классовому признаку, что потребовало привлечения в её ряды офицеров старой армии — «военспецов». Эта масса была не однородна в политическом и идеологическом отношении. Для осуществления политического контроля в Красной Армии в марте-апреле 1918 года был учреждён институт военных комиссаров. Комиссары были призваны контролировать не только деятельность военспецов, но также проводить политику партии в войсках: обеспечивать классовое сплочение, просвещать и воспитывать личный состав в коммунистическом духе и пр. Так в систему организации РККА был введён принцип двуначалия. Права командиров частей были ограничены — в «Положении о военных комиссариатах и комиссарах», принятом на I съезде комиссаров в июне 1918 года, указывалось: «при боевых действиях в гражданской войне военный комиссар командует войсками единолично». Вместе с тем в том же Положении записано, что «формирование, управление и командование высшими войсковыми соединениями не меньше дивизии принадлежит Военному совету в составе трех лиц: двух военных комиссаров и одного военного руководителя»[4].

8 мая 1918 года был создан Всероссийский главный штаб (Всероглавштаб), заменивший Всероссийскую коллегию по формированию Красной Армии. На Всероглавштаб возлагались учёт военнообязанных, организация военного обучения трудящихся, формирование и устройство частей Красной Армии, разработка мероприятий по обороне Республики, для чего в составе Всероглавштаба имелись соответствующие управления. Всероглавштаб вначале подчинялся коллегии Наркомвоена, а с 6 сентября 1918 года — Реввоенсовету Республики.

Попытки сформировать РККА исключительно на добровольческих началах под лозунгом «Социалистическое Отечество в опасности!» не обеспечили создания массовой регулярной армии, формирование которой двигалось медленно и неравномерно. Отсутствие твёрдых организационных рамок и военной подготовки добровольческих частей негативно сказывались на их дисциплине и боеспособности; под видом добровольцев в Красную Армию вступало значительное количество деклассированного элемента, рассматривавшего войну как источник личной выгоды[2]. Ричард Пайпс указывает, что на первых порах львиную долю добровольцев составляли безработные, привлечённые возможностью получить паёк. К концу апреля 1918 года численность армии удалось довести лишь до 196 тыс. чел., после чего поток добровольцев начал снижаться.

Ричард Пайпс считает, что вплоть до лета 1918 года Красная Армия фактически оставалась лишь на бумаге. Толчком, подстегнувшим большевиков к активным действиям, стало восстание Чехословацкого корпуса, вспыхнувшее в мае 1918 года. Численность Чехословацкого корпуса доходила до 40 тыс. чел.; для России, ещё недавно располагавшей многомиллионной армией, такие силы были относительно небольшими, однако на тот момент чехословаки оказались чуть ли единственными боеготовыми частями в стране.

Декретом ВЦИК «О принудительном наборе в Рабоче-Крестьянскую Армию» от 29 мая 1918 года была объявлена всеобщая мобилизация рабочих и беднейших крестьян в 51 уезде Приволжского, Уральского и Западно-Сибирского военных округов, а также рабочих Петрограда и Москвы. Одной из особенностей режима «военного коммунизма» являлись регулярные партийные мобилизации, главным образом — мобилизации коммунистов на фронт. К концу Гражданской войны около половины всех членов партии находились в армии. Первая партийная мобилизация прошла уже в июле 1918 года. Более 2 тыс. коммунистов были направлены на Восточный фронт в качестве комиссаров и политработников.

В ведение Наркомата по военным делам были переданы также военные формирования других ведомств (войска ВЧК, продармия, погранохрана и др.).

26 июня 1918 года наркомвоен Троцкий направил в Совнарком представление об установлении всеобщей воинской повинности трудящихся и о привлечении соответствующих возрастов буржуазных классов в тыловое ополчение. Декретом от 29 июля все военнообязанное население страны в возрасте от 18 до 40 лет было взято на учёт и установлена военно-конская повинность. Введение обязательной военной службы позволило быстро увеличить численность вооружённых сил. По данным на 15 сентября 1918 года, в Красной Армии числилось уже свыше 450 тыс. человек, не считая тыловых войск и вспомогательных войск, составлявших ок. 95 тыс.[2]

Троцкий взял курс на строительство армии на традиционных принципах: единоначалие, восстановление смертной казни, мобилизации, восстановление знаков различия, единой формы одежды и даже военных парадов. Первый парад РККА состоялся 1 мая 1918 года в Москве, на Ходынском поле. По мнению исследователя Ричарда Пайпса, этот парад был ещё не очень удачен; однако на параде Всевобуча, прошедшем 25 мая 1919 года на Красной площади, уже были продемонстрированы «чудеса выучки».

6 сентября 1918 года одновременно с объявлением страны военным лагерем вместо Высшего военного совета был образован Революционный военный совет Республики — высший коллегиальный орган военной власти в стране, который осуществлял руководство действующей армией через главнокомандующего ВС Республики. РВСР возглавил Троцкий. Его непосредственным подчинённым стал бывший царский полковник, латыш Иоаким Вацетис, получивший должность первого советского главнокомандующего. Главкому подчинялся орган оперативного руководства вооружёнными силами — штаб (с 8 ноября 1918 года — Полевой штаб) РВС Республики. 5 сентября 1918 года были образованы Восточный, Южный и Северный фронты с их штабами.

Для мобилизации всех ресурсов страны на военные нужды 30 ноября 1918 года был образован Совет Рабочей и Крестьянской Обороны, объединивший работу всех ведомств в продовольственной, транспортной и военно-промышленной сфере (с апреля 1920 года — Совет Труда и Обороны).

Летом и осенью 1918 года соединения и части действующей армии стали сводиться в армейские и фронтовые объединения. Через год в РККА имелось уже семь фронтов, каждый из которых насчитывал по 2-5 армий. В течение 1919 и 1920 гг. численность Красной Армии непрерывно возрастала. К концу 1919 года она насчитывала 3 млн чел., достигнув цифры 5,5 млн чел. к осени 1920 года.

В декабре 1918 года Совнарком РСФСР принял постановление «О Главнокомандующем всеми вооружёнными силами Республики», которым Главнокомандующему была предоставлена «полная самостоятельность во всех вопросах стратегически-оперативного характера, а также право назначения, перемещения и отставления от занимаемых должностей командного состава войск и военных управлений и учреждений Республики, входящих в состав действующей армии». Тогда же схожие права были предоставлены командующим армиями фронта, а позднее — и начальникам дивизий[4].

Важным шагом стала борьба с «военным анархизмом» первых месяцев существования РККА. В армии была введена обязательность исполнения приказов командиров, были восстановлены расстрелы за дезертирство. К концу 1918 года власть войсковых комитетов в армии была сведена на нет. То же относилось и к партийным ячейкам в частях. Постановлением от 25 октября 1918 года ЦК РКП(б) запретил им вмешиваться в служебную деятельность командиров[4]. Нарком Троцкий лично наглядно продемонстрировал методы восстановления военной дисциплины, 10 августа 1918 года лично прибыв в Свияжск для участия в боях за Казань. Когда 2-й Петроградский полк самовольно бежал с поля боя, Троцкий применил в отношении дезертиров древнеримский ритуал децимации (казнь каждого десятого по жребию). 31 августа Троцкий расстрелял 20 человек из числа самовольно отступивших частей 5-й армии, причём вместе с дезертирами были расстреляны также и выявленные симулянты. Летом 1918 года в Красной Армии в целях борьбы с самовольными отступлениями были впервые применены заградотряды. Как пишет Ричард Пайпс,

Драконовские меры [в Красной Армии] превосходили по жестокости всё, что было когда-либо известно в царской армии времен крепостничества. Ничего подобного не практиковалось и у белых в армии: солдат, дезертировавших из Красной Армии и оказавшихся у белых в плену, поражало там отсутствие дисциплины.

В конце декабря 1918 года для непосредственного осуществления мер по борьбе с дезертирством Советом Рабочей и Крестьянской Обороны была учреждена Центральная временная комиссия в составе представителей Всероссийского главного штаба, Всероссийского бюро военных комиссаров и Народного комиссариата внутренних дел. В принятых Советом постановлениях «О дезертирстве», «О мерах борьбы с дезертирством» и «О мерах к искоренению дезертирства» оно приравнивалось к предательству и квалифицировалось как одно из самых тяжких и позорных преступлений.

Другой особенностью РККА стала её политизация сверху донизу. Важное место в армии с самого момента её основания занимала непрерывная политическая агитация, для ведения которой была организована мощная машина ПУР. Кроме того, при строительстве армии коммунисты активно применяли классовый подход; своей основной социальной базой они традиционно считали, в первую очередь, заводских рабочих. И наоборот, офицерство старой армии считалось «контрреволюционной» силой, для контроля над которой в армии была учреждена система комиссаров.

Так как большинство населения России того времени составляли крестьяне, переход к массовым мобилизациям летом 1918 года означал, что РККА по своему составу также станет преимущественно крестьянской. Неуверенность в лояльности крестьян большевизму вызвала определённые колебания коммунистов при переходе к призыву.

Тот же классовый подход вызвал новые сложности в строительстве такого рода войск, как кавалерия. В отличие от крестьян, использующих в своём хозяйстве лошадей, рабочие, как правило, с лошадьми были знакомы мало. Кроме того, районы, традиционно поставлявшие лошадей, как правило, оказались под контролем белогвардейцев и казаков.

На первых порах Троцкий был настроен по отношению к коннице негативно, считая её «аристократическим» видом войск. Не последнее место в его соображениях играл тот факт, что в 1917 году кавалерийские части старой армии оставались одними из наименее разложенных и подвергались большевизации, зачастую, с трудом. Однако Троцкий был вынужден изменить свою точку зрения под влиянием успеха рейда Мамонтова в середине 1919 года. Всё ещё в соответствии с классовым подходом, Троцкий выдвинул 20 сентября 1919 года лозунг «Пролетарий, на коня!», а в ноябре санкционировал создание Первой конной армии Будённого. Постепенный переход к строительству Армии на традиционных началах вызвал также и изменения во внешнем виде красноармейцев. В январе 1919 года Реввоенсовет утвердил нарукавные знаки различия для комсостава, приказом от 16 января введён головной убор, известный как «будёновка».

Вплоть до 1919 года, в РККА отсутствовала единая форма одежды; бойцы могли донашивать обмундирование старой армии, вместо сапог могли использоваться лапти. В январе — апреле 1919 года постепенно вводится единая форма одежды. Внешний вид красноармейцев постепенно принял характерный облик: цветные (например, малиновые) клапаны на гимнастёрках и шинелях, будёновки, нашитая красная звезда.

Принятый Троцким курс на строительство массовой регулярной армии на основе жёсткого единоначалия и массового привлечения офицеров вызвал появление множества недовольных. Согласно распространённому тогда среди социалистов мнению, офицерство само по себе является «контрреволюционной» силой. Недоверие к «военспецам» усугублялось тем, что многие из них, действительно, бежали к белогвардейцам или поднимали мятежи. Одним из наиболее вопиющих случаев стал мятеж бывшего подполковника старой армии, командующего Восточным фронтом левого эсера Муравьёва М. А., и восстание форта «Красная Горка». Помимо этого, недовольство ряда большевиков вызывало также восстановление таких элементов старой армии, как знаки различия и воинские приветствия, что многие воспринимали как отход от декларированного принципа «всеобщего равенства». Критике подвергся даже восстановленный Троцким армейский устав, который оппозиционеры обвинили в чрезмерной «мелочной регламентировке», вплоть до «запрета красноармейцам удить рыбу».

К концу 1918 года выразителем подобных взглядов стала постепенно оформившаяся военная оппозиция. На VIII съезде РКП(б) в марте 1919 года Троцкому пришлось выдержать упорную борьбу с оппозиционерами. Против оппозиционеров выступил лично Ленин, поддержавший необходимость формирования регулярной армии.

На основании Декрета Всероссийского ЦИК от 1 июня 1919 года «Об объединении советских республик России, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии для борьбы с мировым империализмом», в состав регулярной объединённой Рабоче-крестьянской Красной Армии в июне-августе 1919 вошли войска 188-тысячной Украинской советской армии.

Начало Гражданской войны

Завязка гражданской войны возникла на фоне тех местных столкновений движущих сил революции и контрреволюции, которые явились следствием октябрьского переворота в обеих столицах и почти во всех промышленных центрах. Территориальное размежевание сил обеих сторон, а вместе с тем и линии фронтов возникли гораздо позднее, пока же весь театр военных действий представлял лишь ряд отдельных очагов борьбы, разъединенных в пространстве.
Сквозные железнодорожные магистрали явились связующими нитями между этими очагами и теми направляющими руслами, по которым устремилась первая волна революционных сил из победоносных центров на помощь боровшимся за торжество революции окраинам. Ограниченное количество организованных вооруженных сил и их неприспособленность для полевых действий, в свою очередь, также влияли на их привязанность к железным дорогам. Отсюда возникло название этого периода гражданской войны — «эшелонным». Роль стратегии в период эшелонной войны по существу должна была свестись и свелась к оказанию содействия стихийным выявлениям масс и к направлению их движений в желательные для неё русла. На большее рассчитывать было трудно, так как самые массы еще не были организованы в военном отношении и поэтому не могли быть восприимчивы к военному руководству, проводимому до самых низов.
Основная задача красной стратегии периода эшелонной войны заключалась в расширении и закреплении завоеваний революции в пространстве.[2]

В конфликтах между казаками и «иногородними» в традиционных казачьих землях большевики встали на сторону «иногородних». Борьба за власть на Дону привела к избранию атаманом донских казаков царского генерала А. М. Каледина; на Дону началось формирование группой высших офицеров (генералы М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, С. Л. Марков) белогвардейской Добровольческой армии. Подписание большевистским руководством во главе с Троцким и А. А. Йоффе мирного Брест-Литовского договора привело к резкому расширению германской оккупации (к лету 1918 года германские и австро-венгерские вооружённые силы заняли Эстонию, Латвию, Литву, ряд уездов Псковской и Петроградской губерний, бóльшую часть Белоруссии, Украину, Крым, Донскую область, частично Таманский полуостров, Воронежскую и Курскую губернии).

В марте 1918 года английские войска оккупируют Архангельск, в июле — Мурманск, 5 апреля японские войска оккупируют Владивосток. Под прикрытием войск Антанты на севере формируется белогвардейское правительство, приступившее к формированию «славяно-британского легиона» и «Мурманской добровольческой армии» в 4 500 человек, главным образом бывших царских офицеров.

В советский период началом гражданской войны было принято считать мятеж Чехословацкого корпуса, вспыхнувший в мае 1918 года. Чехословацкий корпус — добровольческое воинское соединение, сформированное в составе Российской Армии осенью 1917 года, в основном из пленных чехов и словаков — бывших военнослужащих австро-венгерской армии, выразивших желание участвовать в войне против Германии и Австро-Венгрии. Революция в Петрограде сорвала эти планы. Командованию корпуса удалось достигнуть договорённости с большевиками об отправке во Францию через Владивосток. На момент восстания корпус сильно растянулся по железной дороге. На этом этапе корпус представлял собой фактически единственную боеспособную военную силу в стране: царская армия распалась, а РККА и белые армии ещё находились в стадии формирования. Столкновения чехословацкого командования с большевистскими агитаторами стали одной из причин одновременного мятежа на всём пути следования корпуса. В Самаре чехословаки свергли большевиков и поддержали формирование эсеро-меньшевистского Комуча (комитета членов Учредительного Собрания). Это событие привело к падению Советской власти на обширных территориях. В Сибири образовалось слабое правительство Уфимской Директории. После возвращения в Россию адмирала А. В. Колчака, 18 ноября 1918 года произошли события приведшие его к власти.

По мнению ряда историков, к моменту начала чехословацкого мятежа уже успел завершиться первый вооружённый этап Белого Сопротивления — борьбы на Юге России — Первый Кубанский поход молодой Добровольческой армии (9 (22) февраля — 13 мая 1918 г.)

Ход войны

Следующим этапом гражданской войны в России стал «белый потоп»; были сформированы три основные белые армии — Добровольческая армия на Дону (первый командующий — генерал Л. Г. Корнилов, после его гибели 13 апреля 1918 года — генерал А. И. Деникин), в Сибири — армия А. В. Колчака (провозглашённого Верховным Правителем России со столицей в Омске), на северо-западе — армия генерала Н. Н. Юденича. Уже в сентябре 1918 года правительство Комуча рухнуло под ударами с двух сторон — белых и красных. Войска Колчака дошли до Урала, а Деникина — до Киева, 13 октября 1919 года заняли Орёл. Войска Юденича в сентябре 1919 года непосредственно угрожали Петрограду.

Мощное наступление белых армий было остановлено РККА в конце 1919 года. 1920 год стал временем «красного потопа»: наступление красноармейцев на всех фронтах было поддержано сформированной Первой конной армией С. М. Будённого. Генерал Юденич с лозунгом «Единой и неделимой России» не получил поддержки от Финляндии и Эстонии, его войска в конце 1919 года были вынуждены отступить на территорию Эстонии, где впоследствии были интернированы. В январе 1920 года адмирал Колчак был арестован в Иркутске властями меньшевистско-эсеровского Политцентра, передан ими большевикам, и 7 февраля 1920 года расстрелян. Добровольческая армия генерала Деникина испытывала трения с казаками, на Украине ей также приходилось воевать, кроме РККА, также с петлюровцами, и войсками Махно. 10 января 1920 года РККА заняла Ростов-на-Дону, в 1920 году началось массовое отступление Добровольческой армии на юг; 8 февраля 1920 года Красная Армия заняла Одессу, 27 марта — Новороссийск.

После отхода войск Антанты из Северной области (сентябрь 1919 года — эвакуация интервентов из Архангельска, февраль 1920 года — из Мурманска) начался распад местного белогвардейского правительства. 20 февраля 1920 года Временное Правительство Северной Области и его армия бежали в Финляндию и Норвегию, 21 февраля 1920 года в Северную область вступила РККА.

В 1919—1921 гг. РККА также участвовала в советско-польской войне. Подписав Брест-Литовский мирный договор, Россия де-юре признала независимость Польши, де-факто независимой с начала немецкой оккупации лета 1915 года (Германия оккупировала Польшу, Литву, часть Белоруссии западнее линии Двинск-Свенцяны-Пинск, Моонзундские острова, часть Латвии, включая Ригу и Рижский уезд, часть Украины). После прихода к власти Пилсудского Польша начала вынашивать планы восстановления великой Речи Посполитой «от моря до моря». 6 мая 1920 года польские войска заняли Киев, но к середине июля 1920 года были отброшены к границам Польши. Попытка Красной Армии наступать и далее закончилась для неё катастрофой; вместо ожидаемого большевиками восстания польского пролетариата местное население восприняло красноармейцев как русских оккупантов. В марте 1921 года был подписан мирный договор, передавший Польше Западную Белоруссию и Западную Украину.

28 октября 1920 года Красная Армия форсировала Сиваш, и прорвала в Крыму оборону белых Вооружённых Сил Юга России под командованием барона П. Н. Врангеля. 14—16 ноября 1920 года остатки белогвардейцев эвакуировались из Крыма.

Окончание войны

В начале 1920 года большевики признали Дальневосточную Республику (ДВР), которая должна была служить буфером между ними, и японскими оккупантами. Основными силами региона, помимо большевиков, войск ДВР и японцев, были также забайкальские казаки атамана Семёнова. Под давлением большевиков, а также стран Антанты, опасавшихся усиления Японии, войска ДВР осенью 1920 года были выведены с Забайкалья.

ДВР быстро попала под полный контроль Советской России; большинство в Учредительном Собрании ДВР заняли большевики, а Народно-Революционная армия (НРА) ДВР рассматривалась РСФСР как часть Красной Армии. Это обстоятельство привело к организации местными белогвардейцами переворота 26 мая 1921 года при поддержке японцев. Власть во Владивостоке перешла к братьям Меркуловым. В июне 1922 года власть захватил белый генерал М. К. Дитерихс, провозгласивший себя Земским воеводой, и сформировавший Земскую рать. Она была разгромлена войсками НРА под командованием В. К. Блюхера при поддержке партизан. 24 октября 1922 года НРА вступила во Владивосток. Остатки белых войск разгромлены на Дальнем Востоке к июлю 1923 года.

Период 1920—1921 гг. стал временем «зелёного потопа». Массовое недовольство крестьянского населения продразвёрсткой было подогрето демобилизацией из Красной Армии. Отдельные восстания «зелёных» крестьянских повстанцев охватили всю страну; наиболее крупным из них стало восстание «Зелёной Армии» А. С. Антонова на Тамбовщине. На подавление этих восстаний также были брошены части РККА. Восстания неоднократно перекидывались также и на части самой Красной Армии, набранной в основном из крестьян. Так, 13 июня 1919 года, во время наступления Юденича, произошли мятежи на фортах Красная Горка и Серая Лошадь под Петроградом; 7—9 мая 1919 года на Украине бывший царский офицер Н. А. Григорьев, перешедший в феврале 1918 года от петлюровцев к большевикам, отказывается отправлять свою дивизию на Румынский фронт для поддержки Венгерской советской республики, и поднимает мятеж, опиравшийся главный образом на крестьян, недовольных продразвёрсткой.

Итоги гражданской войны

Точку на «зелёном потопе» поставил т. н. Кронштадтский мятеж февраль — март 1921. К зиме 1920-21 года проводимая большевиками политика «военного коммунизма» привела к краху снабжения Петрограда, и вызвала в нём новый голод. Недовольство привело к восстанию Кронштадтской военно-морской базы под лозунгами «за Советы без коммунистов», отмены продразвёрстки, восстановления свободы торговли и др.

Восстание чуть не привело к расколу внутри ВКП(б); положение осложнялось тем, что поддержка революционных кронштадтских матросов сильно способствовала приходу к власти самих большевиков в 1917 году. Тем не менее, восстание было объявлено белогвардейским мятежом, спровоцированным военными специалистами из бывших царских офицеров при поддержке иностранных разведок, и подавлено. Растущая ненадёжность Красной Армии вынудила большевиков пойти на отмену «военного коммунизма», и ввести НЭП. Замена продразвёрстки более гуманным продналогом привело к резкому снижению поддержки крестьянами «зелёных» повстанцев.

Во время гражданской войны Рабоче-крестьянская Красная Армия нанесла военное поражение ряду противостоящих ей армий, образовавшихся на руинах рухнувшей Российской империи:

Наибольшей пестротой отличалась политическая картина на Украине, контроль над различными частями которой переходил из рук в руки белых войск генералов Деникина и Врангеля, повстанцев-анархистов Нестора Махно, марионеточного прогерманского правительства гетмана П. П. Скоропадского, войск местных националистов (Центральной Рады, правительства С. В. Петлюры, Западно-Украинской народной республики), различных советских республик, на начальном периоде недолговечных, повстанцев атамана Григорьева, польских войск (1920), германских и австрийских оккупантов (1918), французских и греческих интервентов (Одесса, 1919) и др.

Демобилизация 1920-х годов и переход к милиционной системе

К концу 1920 года численность РККА возросла до 5,5 млн чел. Это количество многократно превышало суммарную численность всех белых армий, вместе взятых. Так, деникинские Вооружённые силы Юга России на пике своей численности (октябрь 1919 года) возросли всего до 270 тыс. чел., адмирал Колчак сосредоточил на Восточном фронте силы до 500 тыс. чел. (май 1919 года).

Однако к этому времени руководство РКП(б) пришло к пониманию того, что истощённое затянувшейся войной население больше не может содержать разросшуюся военную машину. В декабре 1920 года Ленин В. И. санкционировал постепенную демобилизацию РККА. Окончательно она была завершена только в 1924 году; численность армии при этом дошла до 500 тыс. чел., то есть была уменьшена примерно в 10 раз.

Демобилизация сопровождалась рядом сложностей. Пришедшие за время войны в упадок железные дороги оказались не в состоянии единовременно перевезти такие массы людей, а массовая демобилизация также усилила безработицу. Кроме того, вернувшись в свои деревни и увидев, в какое состояние они пришли, многие красноармейцы уходили в леса, пополняя ряды «зелёных» повстанцев. На X Съезде РКП(б) в марте 1921 года Ленин В. И. был вынужден признать, что демобилизация «дала повстанческий элемент в невероятном количестве».

В 1922 году призывной возраст был повышен с 18 до 20 лет, в 1925 году — до 21 года.

Крупный советский военачальник Фрунзе М. В. начал, по крайней мере с 1921 года, отстаивать переход Красной Армии к территориально-милиционному принципу. В 1924—1925 годах Троцкий Л. Д. потерпел серьёзное поражение в борьбе за власть; постепенно теряя контроль над армией, в январе 1925 года он был снят с ключевых постов наркомвоенмора и предреввоенсовета. Заняв вместо него эти должности, Фрунзе начал реорганизацию армии на основе сокращения численности, внедрения территориально-милиционного принципа, отказа от института комиссаров в войсках, широкой опоры на политотделы и военные комячейки.

58 % стрелковых частей РККА были переведены на территориальный принцип комплектования; при сохранении относительно небольшого (16-20 %) постоянного, или регулярного, кадра значительную долю военнослужащих составлял переменный состав, призывавшийся в течение 5 лет на сборы продолжительностью до 12 месяцев[5].

Одним из выводов Гражданской войны стала очевидная нехватка в РККА лояльного большевизму квалифицированного комсостава, по сравнению с белыми армиями. Начиная с 1924 года, РКП(б) перешла к организации широкой сети военных учебных заведений, заменивших ранее существовавшие краткосрочные курсы красных командиров.

Подготовка к новой войне. Военные реформы 1930-х годов

Военная реформа 1923—1928 годов отвечала задачам трудного послевоенного времени (снижение расходов на содержание армии, проведение военного обучения как можно больших слоёв населения), однако в 1930-е годы стали очевидными её минусы. Боеготовность территориальных частей в целом была гораздо хуже, чем регулярных. Призыв, как правило, осуществлялся на краткосрочные сборы продолжительностью несколько месяцев, что не давало возможности овладеть сложной техникой. Расположение частей в местах их комплектования затрудняло их передислокацию на пути вероятного удара противника.

В 1935 году Политбюро ЦК ВКП(б) санкционировало отход от территориального принципа. В 1937 году на кадр переведено 60 % стрелковых дивизий. По итогам сражения на Халхин-Голе боеготовность территориальных частей была окончательно признана неудовлетворительной, и к концу года все они были окончательно расформированы.

Помимо этих мер, в 1934 году был расформирован Реввоенсовет, наркомат военных и военно-морских дел был переформирован в наркомат обороны, штаб Реввоенсовета переименован в Генеральный штаб. В 1939 году призывной возраст снижен с 21 года до 19 лет, начался резкий рост РККА, к июню 1941 года дошедшей до 5,4 млн чел.

Помимо численного роста и отхода от исчерпавшего себя территориально-милиционного принципа, произошло также значительное техническое перевооружение РККА. Опыт Первой мировой войны показал перспективу «новорождённых» танков и военной авиации. Одной из острых проблем царской армии в начальный период войны оказался так называемый «снарядный голод» — значительная нехватка артиллерийских снарядов в связи с сильной недооценкой масштабов боевых действий. Индустриализация СССР позволила также приступить к основанию целых новых родов войск (авиация, бронетанковые войска, химические войска), значительному усилению артиллерии, постепенным переходом к моторизации пехоты. В 1932 году основаны воздушно-десантные войска, заложены базы подводного флота.

В области авиации планами по развитию РККА было намечено форсированное развитие тяжёлых бомбардировщиков; в области артиллерии — переход от конной тяги к моторизованной, развитие зенитных и противотанковых вооружений. В области бронетанковых войск — повышение доли средних и тяжёлых танков.

Уже с 1931 года в войска начали поступать противотанковые и зенитные пушки, за первую пятилетку количество станковых пулемётов увеличилось более чем вдвое. К 1934 году на вооружении стояло более 6 тыс. танков, к 1935 — до 10 тыс., к концу второй пятилетки — до 15 тыс. Количество артиллерии в 1939 году увеличилось по сравнению с 1930 годом в 7 раз, самолётов — в 6,5 раз. Если на конец 1920-х годов 82 % самолётов выполняли лишь разведывательные функции, к концу 1930-х основную массу авиации начали составлять бомбардировщики, штурмовики и истребители.

Помимо анализа опыта Первой мировой и Гражданской войн, руководство ВКП(б) также сделало выводы и из новых вооружённых конфликтов. Опыт боёв на Халхин-Голе лишний раз продемонстрировал эффективность бронетанковых войск, сыгравших главную роль в обходе и окружении японцев. Советско-финская война показала важность снайперов для уничтожения особо важных целей противника, эффективность автоматчиков, необходимость широкой координации совместных действий танков, пехоты и артиллерии.

Определённые дискуссии вызвала судьба кавалерии. Опыт Первой мировой войны с появлением сплошных линий фронта протяжённостью тысячи километров резко снизил роль конницы, ещё более упавшую с последовавшим развитием механизации. Однако, с другой стороны, в Гражданской войне высокомобильные кавалерийские части оказались эффективными.

Вторая мировая война

1939—1941

С началом Второй мировой войны СССР в сентябре 1939 года аннексировал Западную Украину и Западную Белоруссию.

В 1939 году Советский Союз потребовал от Финляндии передать территории, граничащие с Ленинградом, в обмен на слабо заселённые территории на севере, а точнее — предложил правительству Финляндии рассмотреть запрос о передвижении границы с рубежа в 30 километрах от Ленинграда (дистанция выстрела тяжёлой артиллерии) на безопасное для СССР расстояние, в обмен на значительно большие территории в не угрожающем безопасности СССР районе, и, лишь получив категорический отказ обсуждать какие-либо условия и вообще вести переговоры, был вынужден, после ряда провокаций с финской стороныК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2886 дней], перейти к решительным действиям. Рабоче-Крестьянская Красная Армия перешла границу 30 ноября 1939 года. Обострение отношений привело к советско-финской войне 1939—40 годов (в финских источниках — «Зимняя война»). Отличное знание финнами своей территории, широкое применение лыжных частей и снайперов, а главное — заблаговременное (за два месяца до начала действий РККА) проведение полной мобилизации привело к многочисленным потерям среди красноармейцев (330 тыс. человек, в том числе убитыми и пропавшими без вести — 95 348 чел.). Тем не менее, тройное численное и техническое превосходство РККА Советского Союза привело Финляндию к поражению с показателями потерь худшими, чем нормальные для подобных условий. 12 февраля 1940 года линия Маннергейма была прорвана. Потери в ок. 26 тыс. чел человек убитыми и 45 тыс. раненными оказались для 200 тыс. финской армии также чрезмерно большими.

На этом этапе ряд западных держав рассматривал СССР как страну, воюющую во Второй мировой войне на стороне Германии, что особенно удивительно, если учесть, что Финляндия с 1935 года вела исключительно прогерманскую политику. СССР был исключён из Лиги Наций как агрессор; декларировалась так и не осуществлённая возможность отправки добровольцев в Финляндию.

22 июня 1941 года

Пакт о ненападении Молотова — Риббентропа, заключённый с нацистской Германией в 1939 году, был нарушен. 22 июня 1941 года СССР был атакован немецкими войсками по плану Барбаросса.

На день внезапного нападения гитлеровцев — 22 июня 1941 года — численность полевых сил РККА насчитывала 303 дивизии и 22 бригады в 4,8 млн человек, в том числе 166 дивизий и 9 бригад в 2,9 млн человек у западных границ СССР в западных военных округах. Страны Оси сосредоточили на Восточном фронте 181 дивизию и 18 бригад (3,5 млн человек). Первые месяцы вторжения привели Красную Армию к потерям сотен тысяч человек в окружениях, потерям ценного вооружения, военных самолётов, танков и артиллерии. Советское руководство объявило всеобщую мобилизацию, и уже к 1 августа 1941 года, несмотря на потерю 46 дивизий в бою, Красная Армия располагала 401 дивизией.

Большие потери объясняются, как принято считать, низкой готовностью к нападению Германии.

Первым крупным успехом Красной Армии стало контрнаступление под Москвой 5 декабря 1941 года, в результате которого немецкие войска были отброшены от города, хотя попытка Красной Армии перейти в общее наступление окончилась катастрофой.

Советское правительство прибегнуло к ряду экстренных мер, с тем, чтобы остановить отступающую Красную Армию. Одним из эффективных средств был расстрел убегающих с поля боя, введённый приказом Сталина, получившим неофициальное название «Ни шагу назад».

Политические комиссары, задуманные как посланцы партии, призванные следить за командирами, потеряли свою власть. Они были переименованы в заместителей по политической части, и превратились в подчинённых командиров частей. Однако наиболее радикальным шагом было восстановление дореволюционных воинских званий и знаков отличия, с незначительными изменениями. В период гражданской войны никаких званий и знаков различия в ней первоначально не было. Однако, уже в 1918 году были введены обращения по занимаемой должности «товарищ комвзвода», «товарищ комполка» и др., и введены знаки различия, обозначавшие должность. Наибольшую ненависть у большевиков вызывали погоны, как символ старого режима.

В 1938 году в порядке эксперимента были введены персональные воинские звания для высших чинов РККА. В 1943 году для всех военнослужащих были введены звания и знаки различия, разработанные на основе царских.

Ход войны

На оккупированных гитлеровцами территориях НКВД организовало широкое партизанское движение, например, на одной только Украине в августе 1943 года действовали 24 500 советских партизан.

19 ноября 1942 года(эта дата отмечается как День Артиллерии) в ходе операции «Уран» после мощной артиллерийской подготовки проведено окружение немецко-румынских войск в Сталинграде, капитулировавших 2 февраля 1943 года. Летом 1943 года в ходе операции «Цитадель» вермахт предпринял попытку уничтожить Курский выступ, однако оно было остановлено Красной Армией, перешедшей осенью 1943 года в контрнаступление. Летом 1944 года Красная Армия вышла к государственной границе СССР. Положение Германии сильно ухудшилось открытием союзниками второго фронта в Европе (операция «Оверлорд») 6 июня 1944 года. 16 апреля 1945 года советские войска начали Берлинскую операцию, закончившуюся капитуляцией германских войск в ночь с 8 на 9 мая 1945 года.

В течение Великой Отечественной войны в ряды Красной Армии было призвано 29 574 900 человек, в добавление к 4 826 907, стоявших под ружьём в начале войны. Потери составили, согласно обнародованным при Сталине данным, 6 329 600 человек убитыми, 555 400 — умершими от болезней, 4 559 000 — пропавшими без вести (в основном, пленные). Однако из этих 11 444 100 человек 939 700 присоединились к армии на освобождённых территориях, 1 836 000 человек вернулись из немецкого плена. Большинство потерь пришлось на этнических русских (5 756 000), и этнических украинцев (1 377 400). Однако, из 34 миллионов человек, служивших в Красной Армии во время войны, около 8 миллионов принадлежали к национальным меньшинствам, и в период 1941—1943 годов было сформировано около 45 дивизий из неславянских национальных меньшинств.

Участие в войне на стороне СССР приняли польские войска. Их формирование началось на советской территории из пленных поляков в 1941 года, однако большинство подразделений было переброшено в Британию и на Ближний Восток. В 1943 году в СССР началось формирование польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко, к концу войны общая численность польских войск, принимавших участие в форсировании Вислы, освобождении Варшавы, взятии Берлина, достигла 200 тыс. человек.

Немецкие потери на Восточном фронте оцениваются в 3 604 800 человек убитыми, плюс 900 000 этнических немцев и австрийцев. Около 1 800 000 человек пропали без вести, 3 576 000 попали в плен. Потери германских сателлитов на Восточном фронте оцениваются в 668 163 человека убитыми и пропавшими без вести, и 799 982 — пленными. Из них СССР освободил после войны 3 572 600 человек.

На начальном этапе войны, Красная Армия располагала вооружением и военной техникой различного качества. Она имела превосходную артиллерию, но недостаточно автомобильной техники. В результате Вермахт смог захватить большую её часть. Танки Т-34 оставались лучшими до 1943 года, однако зачастую испытывали проблемы со снабжением.

Советские Военно-Воздушные Силы первоначально сильно уступали люфтваффе, значительная их часть была уничтожена в первые месяцы войны, а перевооружение значительно осложнилось тем, что значительная часть военной промышленности Советского Союза осталась на оккупированных территориях.

Особенностью Красной Армии во время войны стали реактивные миномёты БМ-13 «Катюша», снискавшие широкую популярность в войсках.

Важным шагом советского руководства стала массовая эвакуация промышленности на территории восточнее Урала. Развёрнутое там военное производство позволило обеспечить армию необходимым вооружением. Советское превосходство над Германией на последних этапах войны оценивается, например, в 10 200 советских военных самолётах против 3 100 самолётов Люфтваффе на Восточном фронте (1944 год), 6 млн 354 тыс. солдат и офицеров РККА против 4 млн 906 тыс. солдат и офицеров вермахта, войск СС, и союзных Германии войск, 95 604 артиллерийских орудий РККА против 54 570 немецких орудий, 5 254 танка и САУ РККА против 5 400 танков и штурмовых орудий противника.

Дискуссионным остаётся вопрос о роли ленд-лиза (американских военных поставок) в достижении Красной Армией её превосходства над Германией. Сторонники одной точки зрения обращают внимание, что такие поставки составляли лишь меньшинство от собственного военного производства, не более четверти от всего количества вооружения и провианта. Сторонники другой точки зрения обращают внимание, что поставки сконцентрировались на самом важном, например автомобильная техника, и высококачественное топливо для военных самолётов.

Итоги

В ночь с 8 на 9 мая представители союзников подписывают Акт о безоговорочной капитуляции Германии.

В Викитеке есть тексты по теме
История Красной Армии

Капитуляция происходила в период 9-17 мая, в течение этого времени Красная Армия взяла в плен 1 млн 390 тыс. 978 солдат и офицеров и 101 генерала. По требованию СССР 23 мая германское правительство Карла Дёница было распущено. 5 июня 1945 подписана Декларация о поражении Германии, передавшая всю власть в Германии победителям.

В интервью 6 мая 2010 года Президент Израиля, лауреат Нобелевской премии мира, Шимон Перес в преддверие своего визита в Москву, посвященного празднованию 65-й годовщины победы во Второй мировой войне подчеркнул, что Красная Армия сыграла решающую роль во второй мировой войне в спасении планеты от нацистского зла[6].

По окончании Второй мировой войны Советская Армия являлась наиболее мощной армией в истории. Она располагала бо́льшим количеством танков и артиллерии, чем все остальные страны, вместе взятые, большим количеством солдат, большим количеством заслуженных великих полководцев. Британский Главный Штаб отверг план операции «Немыслимое» по свержению правительства Сталина и вытеснению Красной Армии из Европы как неосуществимый.

В рамках «крестового похода против большевизма», объявленного Гитлером, участие в боевых действиях против СССР приняли ряд европейских стран, фактически преследовавших при этом свои национальные интересы:

  • Финляндия — участвовала в оккупации Карелии и блокаде Ленинграда в качестве реванша за советско-финскую войну 1939—1940 годов. В финских источниках боевые действия против СССР в период 1941—1944 принято называть «Война-продолжение». После возвращения территорий Маннергейм приказал войсками перейти к обороне; 9 июня 1944 года Красная Армия начала наступление, 5 сентября 1944 Финляндия перешла на сторону антигитлеровской коалиции.
  • Испания — участие в боевых действиях на Восточном фронте приняла «Голубая дивизия» численностью 18 тыс. человек. Это соединение было набрано из добровольцев — фалангистов, убеждённых сторонников диктатора генерала Франко, тогда как СССР поддерживал во время гражданской войны в Испании другую сторону — республиканцев. К октябрю 1943 соединение потеряло 12 776 человек и выведено с фронта.
  • Франция — на Восточном фронте воевал набранный в вишистской Франции пехотный полк численностью 2 452 человека. Расформирован 1 сентября 1944 г.
  • Италия — направила в СССР Итальянский экспедиционный корпус в России (Corpo di Spedizione Italiano in Russia, CSIR) численностью 62 тыс. человек. Был разгромлен в результате прорыва Красной Армии на Дону 19 ноября 1942 г.
  • Румыния — войска претерпели ряд реорганизаций. Румынская армия участвовала в оккупации Бессарабии, Украины, Крыма, и представляла собой крупнейший союзный контингент из числа стран — германских сателлитов (267 727 человек). Наступление Красной Армии в августе 1944 вызвало в Румынии переворот (король Михай I сверг диктатора Антонеску), и переход на сторону антигитлеровской коалиции 25 августа 1944 г.
  • Венгрия — отправила на Восточный фронт в 1941 году подвижный корпус численностью 40 тыс. человек (разгромлен и вернулся в Будапешт 6 декабря 1941), 4 пехотные бригады общей численностью 63 тыс. человек, и 2-я армию, состоявшую из 9-и лёгких пехотных дивизий. Разгромлена в ходе советского наступления 12—14 января 1943. Венгерское правительство вступает в переговоры с СССР, и подписывает перемирие 15 октября 1944; германские войска организовывают государственный переворот, и вынуждают Венгрию продолжить войну. Боевые действия в Будапеште продолжаются до самого конца войны.

23 февраля 1943 Сталин говорил о 4 миллионах убитых немецких солдат.[7] По советским данным на 26 июня 1944 года потери вермахта составили 7,8 миллионов убитыми и пленными. Так как число военопленных тогда составляло не менее 700.000 человек, то немецкие потери убитыми составляли по советским данным 7,1 миллиона убитыми.[8].

Освобождение стран Европы

Наступление 1944 года позволило Красной Армии перейти к освобождению от немецких оккупантов ряда стран Европы. Советские войска вели боевые действия в Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии, Югославии, заняли Болгарию, оккупировали Восточную Германию.

Это заложило основу для последующего образования т. н. «социалистического лагеря» в Европе. Однако, его границы не совпадали с территориями тех стран, которые освобождала Красная Армия; так, коммунисты в Югославии пришли к власти благодаря партизанской Народно-Освободительной Армии Югославии, фактически независимой от Москвы. Не было советских войск и на территории Албании.

С другой стороны, Красная Армия освободила столицу Австрии Вену и остров Борнхольм в Дании, где просоветская власть установлена не была.

Боевые действия велись в следующих странах:

  • Польша. В июле-августе 1944 года Красная Армия занимает территории к востоку от Вислы, составляющие четверть Польши населением 5 млн чел. Разворачиваются Армия Крайнова — вооружённые силы польского правительства в изгнании, и Армия Людова — боевая организация просоветской Польской рабочей партии (в 1944 году переформирована в Войско польское). 1 августа 1944 года Армия крайова организует антинемецкое восстание в Варшаве, которое самыми жестокими методами подавлено Германией. Вопрос о Варшавском восстании 1944 года остаётся дискуссионным; сторонники одной точки зрения утверждают, что Красная Армия осознанно «остановилась у варшавских стен», так как восстание было организовано правительством Польши в изгнании, в советских источниках называемого не иначе, как «эмигрантское правительство в Лондоне». Сторонники другой точки зрения указывают на то, что в августе 1944 года Красная Армия была физически не в состоянии прийти на помощь восставшим. В январе 1945 года советско-польские войска форсируют Вислу, и выходят к Одеру.
  • Румыния. Весной 1944 года Красная Армия вступает на территорию этой страны. Советское превосходство над румынскими войсками оценивается как девять к одному. Это обстоятельство вызывает 23 августа 1944 года переворот. Румынский король Михай I свергает прогерманского диктатора Антонеску. Вспыхивают восстания в Бухаресте, Плоешти, Брашове и др. 31 августа советские войска входят в Бухарест. 12 сентября 1944 года Румыния подписывает соглашение о вступлении в антигитлеровскую коалицию; пункты этого соглашения предусматривают роспуск прогитлеровских организаций и запрет пропаганды против антигитлеровской коалиции.
  • Болгария. Традиционные прорусские настроения привели к тому, что Болгария формально не объявляла войны СССР, и не вводила войск на Восточный фронт. Болгарские части несли оккупационную службу в Греции и Югославии, высвобождая немецкие войска. Это обстоятельство подтолкнуло СССР ко вступлению на территорию Болгарии 8 сентября 1944 года. Наступление Красной Армии не встретило никакого сопротивления, и, в свою очередь, вызвало восстание Отечественного Фронта в Софии 9 сентября 1944 года. Новое правительство объявляет войну Германии и Венгрии.
  • Чехословакия. Красная Армия вступает на территорию Словакии 8 сентября, и начинает сражения с немецкими войсками при активной поддержке чехословацких партизан. Армия прогерманского правительства Словакии переходит на сторону СССР. Новое советское наступление начинается весной 1945, 5 мая 1945 года в Праге вспыхивает восстание. К 7-му числу положение повстанцев становится критическим. 9 мая в Прагу входят советские войска.
  • Югославия. К 1944 году в Югославии развернулось широкое антинемецкое сопротивление, основными силами которого являлись коммунистическая Народно-освободительная армия Югославии (НОАЮ), численностью до 400 тыс. человек под командованием Иосипа Броз Тито, и монархическое «Офицерское движение» четников (от сербского «чета» — «дружина»), под командованием Д. Михайловича. Слабая активность четников и их склонность к коллаборационизму соединялась со столкновениями с силами НОАЮ. 28 сентября 1944 года Красная Армия наносит удар по направлению на Белград. К 21-му октября советские войска при поддержке болгарских войск и НОАЮ занимают Белград. Группа четников позирует с германскими солдатами.
  • Венгрия. После распада Австро-Венгерской империи по окончании Первой мировой войны к власти приходит бывший адмирал М. Хорти, убеждённый сторонник Германии. В августе 1944 года Красная Армия входит на территорию Венгрии. Её правительство предлагает заключить перемирие, однако при поддержке немцев 17 октября к власти приходит лидер фашистской организации «Скрещённые Стрелы» Ф. Салаши. 26 декабря советское наступление замкнуло венгерские и немецкие войска в районе Будапешта. 28 декабря новое правительство объявляет войну Германии. Завершение освобождения Венгрии происходит в 1945 году.
  • Австрия. 6 апреля 1945 года Красная Армия начинает уличные бои в Вене, законченные 13 апреля. 9 апреля правительство СССР делает заявление о том, что «Советское правительство не преследует цели приобретения части австрийских территорий, или изменения социального строя Австрии». 27 апреля 1945 года Австрия восстанавливает государственный суверенитет, уничтоженный во время аншлюса 1938 года.
  • Дания. 9 мая 1945 года Красная Армия высаживается на датском острове Борнхольм, и принимает капитуляцию 12 тыс. германских солдат и офицеров. 19 мая на Борнхольм прибывают представители датского правительства для выражения благодарности.
  • Норвегия. В октябре 1944 года Красная Армия освобождает Печенгу, и входит в северо-восточные районы Норвегии. Немецкая группировка в этой стране капитулирует только в мае 1945 года.
  • Финляндия. Летом 1944 Красная Армия наносит удар по финнам, 20 июня занимает Выборг, 28 июня Петрозаводск. 19 сентября 1944 года Финляндия подписывает с СССР соглашение о перемирии, начинается Лапландская война с Германией.

Организация

В первые месяцы своего существования Красная Армия задумывалась без чинов и знаков отличия, со свободными выборами командиров. Однако уже 29 мая 1918 была объявлена обязательная военная служба для мужчин в возрасте от 18 до 40 лет. Для проведения массового набора в войска, большевики организовали военные комиссариаты (военкоматы), которые продолжают существовать и сейчас, сохраняя прежние функции и прежнее название. Не следует путать военные комиссариаты с институтом политических комиссаров в войсках.

В середине 1920-х годов в СССР была проведена военная реформа, положившая в основу формирования Красной Армии территориально-милиционный принцип. В каждом регионе мужчины, способные держать в руках оружие, призывались на ограниченное время в территориальные части, составлявшие примерно половину армии. Первый срок службы составлял три месяца в течение года, затем — по одному месяцу в год в течение пяти лет. Ядром системы при этом оставался регулярный кадр. В 1925 году такая организация обеспечивала 46 из 77 пехотных дивизий, и 1 из 11 кавалерийских. Срок службы в регулярных (не территориальных) войсках составлял при этом 2 года. Впоследствии территориальная система была распущена, с полным переформированием в кадровые дивизии в 1937—38 гг.

С началом в СССР Индустриализации, была также начата кампания по техническому перевооружению, механизации войск. Первое механизированное соединение было образовано в 1930 году. Им стала 1я Механизированная Бригада, состоявшая из танкового полка, мотострелкового полка, разведывательного батальона, и артиллерийского дивизиона (соотв. батальону). После такого скромного начала, Красная Армия приступила к формированию в 1932 году первых механизированных соединений оперативного уровня в своей истории, 11-го и 45-го механизированных корпусов. Они включали в свой состав танковые части и были способны самостоятельно решать ряд боевых задач без поддержки со стороны фронтов.

Приказом советского наркома обороны 6 июля 1940 г. сформированы девять механизированных корпусов. Между февралём и мартом 1941 года был издан приказ о формировании ещё 20-ти подобных корпусов. Официально Красная Армия насчитывала в 1941 году 29 механизированных корпусов, не менее с чем 29 899 танками, но ряд историков высказывает мнение, что на деле насчитывалось только 17 тыс. танков. Ряд моделей были устаревшими, существовала значительная нехватка запчастей. На 22 июня 1941 года на вооружении Красной Армии стояло только 1 475 танков Т-34 и танков серии КВ, и они были слишком сильно распылены по линии фронта. На перспективу 3-й механизированный корпус в Литве был сформирован с 460 танками, 109 из которых представляли собой новейшие на тот момент Т-34 и КВ-1. 4-я армия насчитывала 520 танков, все — устаревшие Т-26, при том, что ей приходилось сражаться с противником, выставившим 1 031 новый средний танк. По другим данным, по боевым качествам основные танки РККА периода 1940—1942 гг. были на уровне или превосходили танки Германии. Новые типы танков (Т-34 и КВ) обладали превосходством над всеми немецкими танками и были малоуязвимы для противотанковой артиллерии противника. Нехватка танков Т-34 была общей для Красной Армии в начале войны, и сыграла определённую роль в её поражениях в 1941 году.

Другая точка зрения

Руководство УССР в 30-х годах выступало со следующими тезисами:

Рабоче-Крестьянская Красная Армия является вооружённой силой рабочих и крестьян Союза Советских Социалистических Республик. Она призвана охранять и защищать нашу Родину, первое в мире социалистическое государство трудящихся.

В силу исторически сложившихся условий Красная Армия существует как непобедимая, всесокрушающая сила. Такой она является, такой она всегда будет.

Поражения РККА в первый период Великой Отечественной войны некоторые наблюдатели объясняли низкой квалификацией высшего и среднего командного состава. Как сообщил на допросе попавший в плен под Сенно (См. Лепельский контрудар), бывший командир гаубичной батареи 14-й танковой дивизии, Я. И. Джугашвили:

Неудачи [советских] танковых войск объясняются не плохим качеством материалов или вооружения, а неспособностью командования и отсутствием опыта маневрирования […]. Командиры бригад-дивизий-корпусов не в состоянии решать оперативные задачи. В особой степени это касается взаимодействия различных видов вооружённых сил.

Напишите отзыв о статье "История Красной Армии"

Примечания

  1. [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/2_18.html Секретный протокол заседания Высшего военного совета. Цит. по: Деникин А. И., Очерки русской смуты. Т. 2, глава XVIII]
  2. 1 2 3 4 5 6 [militera.lib.ru/science/kakurin_ne/01.html Какурин Н. Е. Стратегический очерк гражданской войны. М.-Л.: Воениздат. 1926. — 160 с.]
  3. [cyberleninka.ru/article/n/grazhdanskaya-voyna-v-rossii-1917-1922#ixzz2aQRSfk2r А. Б. Данилин, Е. Н. Евсеева, С. В. Карпенко. Гражданская война в России (1917—1922)]
  4. 1 2 3 4 [www.rkka.ru/history/edin/edin.htm А. Иовлев, кандидат исторических наук, полковник. Введение единоначалия в РККА (1918—1920 гг.). Военно-исторический журнал]
  5. [bse.sci-lib.com/article110232.html Территориально-милиционное устройство] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
  6. interfax.ru/print.asp?sec=1446&id=135786 Интерьвью Шимона Переса накануне празднования 65-й годовщины Победы
  7. [oldgazette.ru/lib/stalin/12.html Старые газеты: Библиотека: Сталин И. В. «О Великой Отечественной войне Советского Союза». Издание 1950г]
  8. [9may.ru/26.06.1944/inform/m998 Наша Победа. День за днем — проект РИА Новости]

Видеоматериалы

  • [www.skachivai.ru/?url=www.youtube.com/watch?v=d9PMU_ATCVo The Red Army of Leon Trotsky]

Отрывок, характеризующий История Красной Армии

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.