История Красноярского края

Человек заселил территорию Красноярского края в верхнем палеолите примерно 45 тысяч лет назад, о чём свидетельствует находка на Таймыре сопкаргинского мамонта, на скуловой кости которого учёные выявили повреждение от тяжёлого копья первобытных охотников. Возрастом 28—32 тыс. л. н. датируются древнейшие слои стоянки Афонтова гора, стоянки Куртак 4, Каштанка, Усть-Кова, Бражное. Древнейшие позднепалеолитические местонахождения на берегу Дербинского залива Красноярского водохранилища датируются периодом конощельского похолодания каргинского времени (29—30 тыс. л. н.). На левом берегу Красноярского водохранилища, на стрелке при впадении реки Ижуль в Енисей, в восточной части Куртакского археологического района находятся среднеплейстоценовые стоянки Усть-Ижуль 1 и Усть-Ижуль 2. На стоянке Усть-Ижуль 2 получена радиоуглеродная дата 30010±1470 лет. Лобная кость человека вида Homo sapiens из местонахождения Покровка II (Малый Лог II) датируется возрастом 27740±150 лет. К периоду 18—24 тыс. л. н. относятся стоянки Ачинская и Тарачиха. Стоянка Лиственка в окрестностях Дивногорска датируется возрастом 16,5—10 тыс. лет. Возрастом 15—10 тыс. лет датируется кокоревская культура в верховьях Енисея.

По захоронениям бронзового века у деревни Андроново получила название андроновская культура (XVII—IX веках до н. э.). Первое государство на территории южной Сибири возникло в IV—III веках до н. э. Древнекитайские летописи называли его создателей народ «динлины» (кит. 丁零), а государство — «Динлин-го» (丁零国).

Около 201 года до н. э. государство Динлин было разгромлено войсками хунну.

(Хунну (кит. 匈奴 сюнну) — древний тюркский кочевой народ, с 220 года до н. э. по II век н. э. населявший степи к северу от Китая. Для защиты от их набегов Цинь Шихуаньди построил Великую китайскую стену. Хунну вели активные войны с китайской империей Хань, в ходе которых консолидировались в единую державу, подчинившую племена соседних кочевников. Согласно широко распространённому мнению, часть хунну дошла до Европы и, смешавшись с уграми, дала начало новому народу, который в Европе известен под названием гунны).

После разгрома Динлин войсками хунну в Хакасско-Минусинскую котловину передвинулось тюркоязычное племя кыргызов.

В VI—VII веках кыргызы с подвластными таежными народами образовали периферийный удел центральноазиатских государств во главе с наместником — эльтебером.

В VIII веке — сепаратистская область во главе с собственными беками и иналами, претендующими на ханское достоинство (см. Барс-каган).

В IX веке — быстро расширяющаяся агрессивная степная империя с обожествляемым каганским родом.

В 840 году это государство уничтожило Уйгурский каганат, распространило свою власть на Туву и Монголию. Преследуя остатки уйгуров, кыргызы с боями дошли до Иртыша и Амура, вторглись в оазисы Восточного Туркестана. Этот период истории В. В. Бартольд назвал «кыргызским великодержавием».

Кыргызы предоставляли государству высших военных и административных руководителей. Они считались связанными и династийно, и через брачные отношения с правящими домами Китая и других сопредельных стран.

Начиная с середины I тысячелетия н. э. на территории Сибири появились предки эвенов и эвенков. К XIII в. тунгусские племена расселились на Средней Лене, Вилюе, Олёкме.

Эвенки сложились на основе смешения аборигенов Восточной Сибири с тунгусскими племенами, пришедшими из Прибайкалья и Забайкалья. К прототунгусской общности относят глазковскую культуру.

Есть основания в качестве непосредственных предков эвенков рассматривать забайкальский народ увань, который, согласно китайским хроникам (V—VII века н. э.), обитал в горной тайге к северо-востоку от Баргузина и Селенги. Увани не были аборигенами Забайкалья, а представляли собой группу кочевников-скотоводов, пришедшую сюда из более южной местности. В процессе расселения по просторам Сибири тунгусы сталкивались с местными племенами и, в конечном счёте, ассимилировали их.

Особенности этнического формирования тунгусов привели к тому, что для них характерны три антропологических типа, а также три различных хозяйственно-культурных группы: оленеводы, скотоводы и рыболовы.

Во II тыс. н. э. эвенки были рассечены продвижением на север якутов. Восточные эвенки образовали этнос эвенов. До прихода русских в XVII веке эвенки (тунгусы) жили по рекам Ангаре, Вилюю, Витиму, Енисею, Верхней Лене, Амуру (орочоны), а также на побережье Байкала.

Согласно этнографическим исследованиям, в древности Эвенки практиковали Обряд воздушного погребения, который часто встречается и у народов, включённых Старостиным С. А. в гипотезу о сино-кавказской макросемье языков.

До 1629 года территория современного Красноярского края входила в обширный регион с центром в городе Тобольске. Позднее остроги Енисейск, Красноярск и Канск с прилегающими землями причислены к Томскому разряду.

В 1676 году Енисейский острог получил статус города, в подчинение которому были переданы все поселения по Енисею и правобережные территории, простирающиеся до Забайкалья.

Пётр I в 1708 году для упорядочения управления государством провёл территориально-административные преобразования. Основной административной единицей Российской империи стала губерния, в которую входили провинции, делившиеся на уезды. По Указу от 18 декабря 1708 года вся территория Российской империи делилась на восемь губерний. Сибирь и часть Приуралья вошли в состав Сибирской губернии с центром в Тобольске.

Из-за дальности расстояний, отсутствия путей сообщения управление территориями Сибирской губернии было чрезвычайно затруднено. Возникла необходимость в проведении территориальных преобразований. В 1719 году в составе Сибирской губернии были учреждены три провинции: Вятская, Соликамская и Тобольская, а через пять лет ещё две — Иркутская и Енисейская с центром в городе Енисейске. В Енисейскую провинцию входили уезды: Мангазейский, Енисейский, Красноярский, Томский, Кузнецкий, Нарымский и Кетский.

В 1764 году по указу Екатерины II территория Сибири подвергнута очередной административно-территориальной реформе: учреждена вторая губерния — Иркутская, в состав которой была включена Енисейская провинция. Через два десятилетия Енисейская провинция была ликвидирована, её уезды включены в состав трёх губерний: Тобольской (Енисейск и Ачинск), Иркутской и Колыванской (Красноярск).

В 1797 году все территории бассейна реки Енисей причислены к Тобольской губернии (до 1804 года; затем до 1822 года они входят в состав Томской губернии).

В целях централизации управления в 1803 году создается Сибирское генерал-губернаторство с центром в городе Иркутске, поглотившее территории Тобольской, Иркутской и Томской губерний.

В 1822 году эта система территориальной подчиненности была упразднена, взамен созданы Западно-Сибирское (центр г. Тобольск) и Восточно-Сибирское (центр г. Иркутск) генерал-губернаторства.

Одновременно по предложению М. М. Сперанского, проводившего ревизию сибирских владений, император Александр I подписал указ об образовании Енисейской губернии в составе пяти округов: Красноярского, Енисейского (с Туруханским краем), Ачинского, Минусинского и Канского. Административным центром вновь образованной губернии утвержден город Красноярск.

26 февраля 1831 года Сенат издал указ «Об устройстве почтового управления в Енисейской губернии». В Красноярске была учреждена губернская почтовая контора, в Енисейске и Ачинске — почтовые экспедиции, а в Канске, Минусинске и Туруханске открыты почтовые отделения.

За 50 лет после создания Енисейской губернии в административном устройстве Российской империи прошли незначительные перемены: в 1879 году округа переименованы в уезды. Территория Енисейской губернии изменениям не подверглась и в основном совпадала с границами современного Красноярского края.

С 1913 года Енисейская губерния входит в Иркутское генерал-губернаторство. В апреле 1914 года правительство России устанавливает протекторат над Тувой, которая под названием Урянхайского края вошла в состав Енисейской губернии.

Подобное административно-территориальное деление сохранялось до начала 1920-х годов.

В середине 1921 года местные революционеры, поддержанные Красной Армией РСФСР, приняли решение о провозглашении национального суверенитета Тувы.

С 1923 года начинаются работы по районированию Сибири, положившие начало административному переустройству территории края. Упразднены волости, создаются укрупнённые районы.

Постановлением ВЦИК от 25 мая 1925 года все губернии и области в Сибири упраздняются, их территории вливаются в единый Сибирский край, с центром в Новосибирске.

Постановлением Президиума ВЦИК от 7 декабря 1934 года вследствие разукрупнения Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского краёв был образован Красноярский край.

Красноярский край был образован практически в прежних границах Енисейской губернии.

От Западно-Сибирского к новому краю отошли Ачинский, Берёзовский, Бирилюсский, Боготольский, Ермаковский, Каратузский, Курагинский, Минусинский, Назаровский, Усинский и Ужурский районы, а также Хакасская автономная область в составе шести районов.

От Восточно-Сибирского края к новому краю отошли Абанский, Балахтинский, Богучанский, Больше-Муртинский, Дзержинский, Енисейский, Иланский, Ирбейский, Казачино-Енисейский, Канский, Кежемский, Красноярский, Манский, Нижнеингашский, Новосёловский, Партизанский, Пировский, Рыбинский, Сухобузимский, Тасеевский, Туруханский, Уярский, а также Эвенкийский и Таймырский национальные округа. В общей сложности в составе края вошли пятьдесят два района. Городами краевого подчинения стали Красноярск, Ачинск, Боготол, Енисейск, Канск, Минусинск.

Административно-территориальное деление в 1935—1936 годах претерпело существенные изменения. Были образованы новые районы: Артёмовский, Даурский (из частей Красноярского, Балахинского и Новосёловского), Идринский, Игарский, Козульский, Краснотуранский, Удерейский, Северо-Енисейский и Тюхтетский (из Боготольского), а Красноярский район разделён на — Емельяновский и Советский район.

В 1937 краевая столица город Красноярск стал делиться на городские районы: (Сталинский и Кировский).

В 1938 образован Кагановичский городской район Красноярска.

В 1941 образован Ярцевский район.

В 1942 из Кировского городского района Красноярска выделился Ленинский район.

В 1944 образованы Большеулуйский, Долгомостовский, Шушенский районы.

В 1947 из Хакасской АО передан Шарыповский район.

В 1953 города Норильск и Ужур стали городами краевого подчинения.

В 1954 образован ЗАТО Красноярск-26.

В 1956 упразднены Артёмовский (вошёл в Курагинский), Усинский (вошёл в Ермаковский), Ярцевский (вошёл в Енисейский) районы, а Удерейский перименован в Мотыгинский. Образован ЗАТО Красноярск-45.

23 октября 1956 года Красноярский край был награждён орденом Ленина за освоение целинных земель.

В 1957 Кагановичский городской район Красноярска переименован в Октябрьский.

В 1961 Сталинский городской район Красноярска переименован в Центральный. Город Назарово становится городом краевого подчинения.

27 декабря 1962 было принято решение об образовании в Красноярском крае вместо шестидесяти районов — четыре промышленных и тридцати пяти сельских районов, поэтому в 1963 были образованы Мотыгинский и Нижнеингашский промышленные районы; упразднены Берёзовский (вошёл в Назаровский), Больше-Улуйский (вошёл в Ачинский), Даурский (вошёл в Балахтинский), Дзержинский (вошёл в Канский), Долгомостовский (вошёл в Абанский), Ермаковский (вошёл в Шушенский), Козульский (вошёл в Ачинский), Краснотуранский (вошёл в Курагинский), Манский (вошёл в Уярский), Мотыгинский (вошёл в Мотыгинский промышленный), Нижнеингашский (вошёл в Нижнеингашский промышленный), Новосёловский (вошёл в Балахтинский), Партизанский (вошёл в Уярский), Саянский (вошёл в Ирбейский), Северо-Енисейский (вошёл в Мотыгинский промышленный), Советский (вошёл в Емельяновский), Сухобузимский (вошёл в Большемуртинский), Тюхтетский (вошёл в Боготольский), Шарыповский (вошёл в Ужурский) районы. Город Дивногорск получил статус города краевого подчинения в связи с возведением Красноярской ГЭС.

В 1965 образован ЗАТО Красноярск-66.

В 1966 вновь упразднены Мотыгинский и Нижнеингашский промышленные районы и образованы Большеулуйский, Дзержинский, Ермаковский, Краснотуранский, Манский, Мотыгинский, Нижнеингашский, Новосёловский, Партизанский, Саянский, Северо-Енисейский, Сухобузимский, Тюхтетский, Шарыповский районы.

В 1969 от Центрального городского района Красноярска отделился Советский район.

2 декабря 1970 года Красноярский край был награждён вторым орденом Ленина за достижения в области промышленности, а также за развитие в области сельского хозяйства, развитие культуры в годы 8-й пятилетки (1966—1970 гг.), которая оказалась самой результативной за весь период существования Красноярского края.

В 1972 вновь образован Козульский район (выделен из Ачинского).

В 1975 город Лесосибирск получил статус города краевого подчинения.

В 1977 от Кировского городского района Красноярска отделился Свердловский район.

В 1979 от Октябрьского городского района Красноярска отделился Железнодорожный район.

В 1981 году сельсоветы Назаровского района Берёзовский и Новоалтатский были переданы в Шарыповский район. Города Шарыпово и Бородино получили статус городов краевого подчинения.

В 1983 году из Емельяновского района выделен Берёзовский район.

5 декабря 1984 года Красноярский край награждён орденом Октябрьской революции за большие заслуги трудящихся края в революционном движении, в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, их вклад в освоение природных богатств и развитие производительных сил Сибири.

В 1985 году город Сосновоборск получил статус города краевого подчинения.

В 1988 году центр Кежемского района был перенесён в Кодинск в связи со строительством Богучанской ГЭС.

В 1989 году к администрации города Лесосибирска присоединён посёлок Новоенисейск.

В 1991 году Хакасская автономная область вышла из состава края и была преобразована в республику Хакасия.

В 2005 году Игарка становится городом районного подчинения (Туруханский район). Посёлок ЗАТО Солнечный приобретает статус городского округа.

С 1 января 2007 года Красноярский край, Таймырский (Долгано-Ненецкий) автономный округ и Эвенкийский автономный округ объединились в новый субъект Российской Федерации — Красноярский край в пределах границ трёх ранее существовавших субъектов, автономные округа вошли в состав края как Таймырский Долгано-Ненецкий и Эвенкийский районы. С 1 января 2007 ЗАТО Кедровый был упразднён.

Отрывок, характеризующий История Красноярского края

Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.