История Лаоса

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Историю Лаоса принято отсчитывать с 1353 года, когда король Фа Нгум основал государство Лансанг. Период до этого считается предысторией.





Ранняя история

Археологические данные

Археологические находки на территории современных лаосских провинций Хуапхан и Луангпхабанг говорят о том, что территория Лаоса была заселена ещё 40 000 лет назад. Череп человека современного типа, обнаруженный в 2009 году на северо-востоке Лаоса в известняковой пещере Там Па Линг (Пещера обезьян[1]) на вершине горы Па Ханг, датируется возрастом ок. 46 тысяч лет назад[2][3].

Найдены следы сельскохозяйственной активности с 4 тысячелетия до н. э., и погребения 1500 до н. э.. C 700 до н. э. стали использоваться железные орудия, что говорит о контакте с китайской и индийской цивилизациями. Из современного населения Лаоса первыми пришли на эту территорию Кха примерно в 500 году н. э., этот народ подчинялся государству Фунань.

Остаётся загадкой происхождение множества огромных каменных кувшинов Долины Кувшинов, которые, скорее всего принадлежат древнему человеку.

Древние государства на территории Лаоса и смежной территории

На протяжении первой половины 1-го тысячелетия н. э. на территории Лаоса было значительным политическое и экономическое влияние кхмерского государства Фунань.

Сменившие Фунань кхмерские государства Ченла (VII—VIII века) и Камбуджадеша (IX—XIII века) включали в свой состав районы современного Южного и Центрального Лаоса, где возникли кхмерские крепости и города. В VI—XIII веках на территории Лаоса интенсивно расселялись таиязычные предки лаосцев. В IX веке начались походы тайцев из государства Наньчжао в Северный Вьетнам через Северный Лаос, где возникли первые лаосские и тайские феодальные княжества, вскоре начавшие борьбу с Камбуджадешей

Племена Таи и Лао и их миграция на территорию Таиланда и Лаоса

Ранняя история племён Таи и Лао неразличима, первые записи о них относятся к царству Наньчжао с центром в современной провинции Юньнань в Китае, которое располагалось на трассе Великого шёлкового пути в VII веке.

На окраине Наньчжао возникло государство Муангсуа — сейчас Муангсуа называется Луангпхабанг.


Государство Лансанг

Принц Фа Нгум женился в 1349 году на дочери короля Ангкора, получил поддержку ангкорского короля и смог овладеть Муанг Суа. В 1353 году он образовал государство Лансанг, расширив его границы до территории, сопоставимой с территорией современного Лаоса, куда дополнительно входила часть современного северного Таиланда и провинция Стунг Тренг современной Камбоджи. Король Фа Нгум привёз в качестве дара от ангкорского короля золотого Будду Пхра Банг, который стал национальной реликвией и ознаменовал принятие буддизма Тхеравады.

Верховным правителем тяусивитом (в буквальном переводе — властелин жизни) контролировались местные правителями тяумнанги. Тяумнанги обеспечивали потребности своего сюзерена в транспортных перевозках по территориям своих владений, осуществляли там общественные работы, а в период войны передавали в его распоряжение свои вооружённые формирования.

В конце XV века после нападения дайвьетских войск на княжество Мыянг Пуен и захвата столицы Лансанга, лаосские земли оказались ослабленными. Лишь королю Потисарату (1530—1559) удалось укрепить государство, ведя войны против Сиама и установив мирные отношения с Дайвьетом. После смерти Потисарата власть перешла к Сеттхатирату, правившему до 1571 г., который начал воевать с Бирмой, сумев привлечь на свою сторону в 1560 г. Аютию.

С 1563 г. столицей Лансанга становится Вьентьян, с того времени превратившийся в главный административный и культурный центр лаосской государственности. В 1565 г. бирманским войскам удалось захватить Вьентьян, и Сеттхатирату пришлось отступить в труднодоступные для противника районы джунглей, где они вели партизанскую войну против армии противника. В результате изматывающих боёв бирманцам пришлось уйти из Лансанга. Следующая экспедиция бирманцев в Лаос началась в 1569 г., и вновь лаосский король ушёл со своими сторонниками в джунгли. Спустя два года после этих событий, во время военного похода против горных кхмеров, без вести пропал Сеттхатират, и вскоре бирманцы превратили Лансанг в своего вассала. Эта зависимость прекратилась лишь в период правления Суминья Кумана (1591—1596). После его смерти страну стали раздирать междоусобные противоречия, поставившие Лансанг на грань распада.

К середине XVI века удалось укрепить экономическое и политическое положение Лансанга, расширить его территориальные владения, в состав которых вошло, в частности, тайское княжество Чиенгмай.

В первой половине XVII в. вновь вспыхнула борьба за власть между лаосскими правителями. Лишь к 1637 г., с восшествием на престол Симиня Вонгса, Лансанг вновь становится сильным централизованным государством.

В этот период в Лансанге появляются первые европейцы-миссионеры и торговцы-голландцы и представители ордена иезуитов.

В течение XVII века государство Лансанг пришло в упадок. После смерти короля Сулинги Вонгса в 1694 году не осталось наследника, и Дайвьет и Аютия послали войска в Лаос. После десятилетия войны и безвластия Лансанг распался на три королевства — Луангпхабанг, Вьентьян и Тямпасак. Все три были вассалами Сиама (Аютии), а последние два ещё и платили дань Дайвьету.

Гегемония Сиама

Ни одно из лаосских королевств не имело выхода к морю, и поэтому интерес к ним европейских держав был достаточно ограничен. Об их истории в XVIII веке сохранилось довольно мало источников. В 1763 году, в ходе войны между Сиамом и Бирмой (в результате которой Аютия перестала существовать, а столица Сиама была перенесена в Тхонбури, а затем в Бангкок) бирманские войска заняли все лаосские земли. В ходе той же войны, новый король Сиама, Таксин, в 1778 году отправил своего военачальника, Тхонг Дуанга (позже ставшего королём сиама под именем Рама I) в военный поход на север. Сиамцы взяли и разграбили Вьентьян, забрав в Бангкок главное сокровище города, статую Изумрудного Будды, и установили свою власть в Лаосе. Король Вьентьяна бежал, но вскоре умер, и в дальнейшем трон занимали марионеточные правители, назначавшиеся в Бангкоке. Многие аристократические семьи были насильственно переселены в Сиам.

Тямпасак также перешёл под контроль Сиама, хотя некоторые его провинции на востоке продолжали платить дань вьетнамскому двору, расположенному в Хюэ. В 1792 году сиамцы оккупировали Луангпхабанг, хотя, в отличие от Вьентьяна, город не был разграблен, а король остался на троне.

Новая династия Сиама начала использовать своё влияние для перевода государства, существовавшего по системе мандалы, к более современному государственному устройству. Это был болезненный процесс, растянувшийся более чем на сто лет. Вначале лаосские королевства фактически не были затронуты этим переустройством, влияние Сиама ограничивалось тем, что они платили дань и соблюдали протокольные процедуры.

В 1802 году войска Дайвьета взяли и разорили Вьентьян и установили контроль над северным Лаосом. В 1804 году к власти в королевстве Вьентьян пришёл король Анувонг, который при помощи Дайвьета начал постепенно восстанавливать государство. Сиамцы поначалу не обращали на это никакого внимания, так как были заняты своей внутренней политикой. Анувонг построил во Вьентьяне Ват Сисакет, ставший символом возрождения Лаоса, и к 1823 году усилился настолько, что мог распространить свою власть на соседние государства. Его сын уже был королём Тямпасака, будучи назначен туда королём Сиама Рамой II в знак признания Анувонгу, помогавшему Сиаму в военном отношении. В 1823 году Анувонг послал Лаосские войска в северный Сиам, на другой берег Меконга. В планы Анувонга входило разрушение или серьёзное разорение Бангкока, так чтобы Сиам больше не смог восстановить своё влияние в Лаосе.

Войскам Анувонга удалось захватить город Корат в центральном Сиаме, но вскоре жителям Кората удалось самостоятельно избавиться от лаосской армии и восстановить независимость. В то же время король Луангпхабанга занял сторону сиамцев, ожидаемое подкрепление от вьетнамцев так и не пришло, а король Рама III начал наступление на Лаос. В 1827 году лаосская армия потерпела окончательное поражение от Сиама южнее Вьентьяна. Город, за исключением нескольких храмов, был сожжён до основания, а его население выселено. На следующий год Анувонг был взят в плен и увезён в Бангкок, где и умер. Королевство Вьентьян было упразднено и превращено в провинцию Сиама.

Середина XIX века была самой тяжёлым периодом в истории Лаоса. Королевство Луангпхабанг сохранило формальную независимость, но было вынуждено платить дань Китаю, Сиаму и Вьетнаму. Остальные лаосские территории управлялись напрямую из Бангкока, при этом Сиам не занимался их развитием. Проводились насильственные переселения, в городах увеличилось количество китайского и вьетнамского населения. В 1860-е годы над лаосским народом возникла прямая угроза потери этнической идентификации и превращения в один из суб-этносов Королевства Сиам.

Французская колонизация

Основные статьи: Войны против хо, Франко-сиамская война, Французский Лаос

Созданием государства в Новое время Лаос обязан французским колонизаторам, хотя этот пункт не афишируется в официальной лаосской историографии. Бирма, в течение многих столетий угрожавшая Лаосу, постепенно, с 1826 по 1885 год, попала под влияние Великобритании и была аннексирована Британской Индией. В этот же период Франция подчинила себе Вьетнам. В 1862 году южный Вьетнам и восточная Камбоджа стали французским протекторатом, а в 1885 году тот же статус получил и северный Вьетнам. Тем самым Сиам оказался между двумя агрессивно расширяющимися колониальными державами. Первоначально, в правлениях королей Рамы IV и Рамы V, Сиам надеялся, проведя модернизацию, защитить свою независимость. Оказалось, однако, что государство столь велико, что его границы невозможно защитить. Договор с Вьетнамом, заключённый в 1883 году, дал Франции право контроля над всеми территориями, которые платили дань Хюэ, и Франция, вполне ожидаемо, решила интерпретировать положения договора максимально широко. Большинство лаосских территорий в тот или иной момент платили дань Вьетнаму, что формально давало право Франции на включения Лаоса (всей бывшей территории Лан Санг) в колониальную империю.

Главным представителем Франции в Лаосе был Огюст Пави, который перед этим уже провёл 17 лет во Вьетнаме и Камбодже, представляя интересы Франции. В 1886 году Пави был назначен вице-консулом в Луангпхабанг. Он рассматривал колонизацию как освобождение народов Юго-Восточной Азии от средневековых предрассудков под предводительством просвещённой Франции, и, соответственно, рассматривал сиамское правление в Лаосе как реакционное и коррумпированное. Когда на Луангпхабанг напали племена таи и сиамская власть бежала, Пави организовал оборону города и фактически спас престарелого короля Унхама. В благодарность король попросил о французской защите вместо сиамского правления. Хотя Пави удалось присоединить населённую таи область Сипсонг-Чу к Вьетнаму, у него не было ресурсов для включения всего Лаоса в состав Франции.

В 1890 году французская администрация в Ханое, поддержанная французским парламентом, приняла решение о включении Сиама в долгосрочной перспективе в состав Франции. Присоединение Лаоса должно было стать первым шагом в реализации этого плана. В 1892 году Пави был назначен французским генеральным консулом в Бангкоке и потребовал, чтобы сиамское правительство допустило французских «торговых агентов» в основных лаосских городах. Полностью осознавая, к чему ведёт французская политика, сиамские власти поторопились назначить как можно больше администраторов в Лаос и по возможности укрепить своё там присутствие, однако Сиам был слишком слаб, чтобы удержать далёкие лаосские провинции. Кроме того, надежды Рамы V на то, что его поддержит Великобритания против Франции, не оправдались.

В июле 1893 года пограничные стычки переросли в крупномасштабный конфликт между Францией и Сиамом, и французский военные корабли поднялись по Чаупхрайе и угрожали Бангкоку. Сиам вынужден был капитулировать, и Франция установила свой протекторат над всеми землями к востоку от Меконга. В 1904 году в результате ещё одной войны Сиам вынужден был передать Франции две полосы земли к западу от Меконга — Сайнябули на севере и Тямпасак на юге. В это же время часть территории была передана из Лаоса в Камбоджу и немного изменена граница между Лаосом и Вьетнамом. С тех пор граница Лаоса не изменялась.

Полное присоединение Сиама к Франции предотвратила Великобритания, которая после колонизации Бирмы и Малайи нуждалась в нём как в буферном государстве. В преддверии Первой мировой войны Франция решила не форсировать дальнейшее расширения за счёт неизбежного ухудшения отношений с Великобританией. Именно это и зафиксировало границы Лаоса.

После того, как французы отказались от планов завоевания Сиама, они потеряли и интерес к Лаосу. Формально, королевство Луангпхабанг и княжество Тямпасак были протекторатами с внутренней автономией, на практике они контролировались представителями Франции. В 1904 году королём Луангпхабанга стал Сисаванг Вонг, и в течение всего своего правления он оставался лоялен Франции. Остальной Лаос сначала был разделён в административном отношении на два региона, Верхний Лаос и Нижний Лаос, каждый из которых управлялся комендантом, из Луангпхабанга и Паксе соответственно. Позже Лаос был разделён на одиннадцать провинций, во главе каждой из которых стоял французский резидент. В 1898 году все лаосские территории были переподчинены верховному резиденту, находившемуся во Вьентьяне и подчинённому французскому генерал-губернатору в Ханое. В ведении местных властей оставались здравоохранение, образование и правосудие. Предполагалось, что эти области деятельности должны финансироваться из местных налогов.

Вторая мировая война

Основные статьи: Государство Лаос, Республика Лаос

Независимое королевство Лаос

Основная статья: Королевство Лаос

Независимый Лаос оставался одной из самых бедных стран мира, регулярно получавшей международную помощь. В период королевского режима экономика страны тем не менее постепенно менялась - увеличилось число автомобилей, был выстроен целый ряд электростанций, наравне с рисом распространилась культура кукурузы. Однако развитию страны мешало превращение Лаоса в один из театров холодной войны. В стране шла гражданская война, которая привела к провозглашению Лаосской народно-демократической республики.

Лаосская Народно-Демократическая республика

Основная статья: Лаос

В 1975 году страна официально взяла курс на строительство социализма. Была проведена коллективизация и начата индустриализация. Однако экономическое положение Лаоса оставалось тяжелым. Под влиянием Перестройки в СССР, реформ Дой Мой во Вьетнаме и преобразований Дэн Сяопина в КНР в Лаосе в 1986 году объявлено о переходе к «новому экономическому механизму» («чин таакан май»[4]). Содержание политики «чин таакан май» определялось тремя моментами: приватизация и реструктуризация госсектора, поощрение иностранных инвестиций и переход к рынку при контроле со стороны государства[4]. В 1990 году в стране созданы свободные экономические зоны. Из герба ЛНДР исчезло изображение серпа и молота[4]. В 1990-е - 2000-е годы Лаос установил дипломатические отношения со многими странами мира и стал получателем международной помощи. Новыми доходными статьями стали выращивание плантаций гевеи и эвкалипта и экспорт электроэнергии с построенных в большом числе гидроэлектростанций. Ряд предприятий был приватизирован, появились частные банки и школы. Однако в стране официально сохранились курс на социализм и однопартийная система.

См. также

Напишите отзыв о статье "История Лаоса"

Литература

  • Martin Stuart-Fox, A History of Laos, Cambridge University Press, 1997, ISBN 0-521-59235-6
  • Savengh Phinith, Phou Ngeun Souk-Aloun, Vannida Tongchanh, Histoire du Pays lao, de la préhistoire à la république, L’Harmattan, 1998

Примечания

  1. ↑ [www.livescience.com/22527-tam-pa-ling-cave-human-remains.html Cave of the Monkeys: Photos Reveal Early Modern Human Remains]
  2. ↑ [antropogenez.ru/article/539/ О возрасте находок костных остатков человека из пещеры Там Па Линг (Лаос, Юго-Восточная Азия)]
  3. ↑ [antropogenez.ru/article/621/ Дополнительный комментарий к публикации о находке костей ископаемого человека современного типа в пещере Там Па Линг (Tam Pa Ling) в Лаосе]
  4. ↑ 1 2 3 Иоанесян С.И. Лаосский вариант перехода к рынку // Азия и Африка сегодня. - 2006. - № 1. - С. 20
Лаос в темах
</table></td></tr></table>
Заморские владения нынешней Франции выделены полужирным шрифтом. Страны-члены сообщества Франкофонии отмечены курсивом.
Не включены оккупировавшиеся Францией или иным образом зависимые от неё земли Континентальной Европы времён революционных, наполеоновских, Первой и Второй мировых войн.

Отрывок, характеризующий История Лаоса

– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=История_Лаоса&oldid=77630637»

Навигация