История Латвии

История Латвии — события на территории современной Латвии с начала расселения там людей в X—IX тысячелетии до нашей эры и до сегодняшнего дня.

Доисторический период

Примерно 16 000 лет назад с территории нынешней Латвии начали отступать ледники, однако первые люди здесь поселились около 11 000 лет назад. Следы пребывания первых людей относят к артефактам кундской культуры, на базе которой впоследствии сформировалась нарвская культура. Около 3-го тысячелетия до н. э. на эту территорию пришли финно-угорские племена ямочно-гребенчатой керамики (лингвистическими потомками которых являлись исторические ливы). Приход индоевропейских народов связан с нашествием племен культуры боевых топоров. Не позже 1-го тысячелетия до н. э. здесь расселились балтские племена культуры штрихованной керамики. Им уже были известны скотоводство и подсечное земледелие. Примерно в это же время жители на этой территории начали использовать первые привозные орудия труда из железа. До V века практиковалось мотыжное земледелие.

Период Средневековья

В VII веке на западе Латвии в Курземе появились поселения скандинавов.

В VIII веке население Латвии из землянок переселяется в избы, к X веку овладевает технологией гончарного круга. Находки арабских дирхемов (начиная со второй половины IX века) свидетельствует об активизации торговли и экономических связях с отдаленными странами. Римские монеты на территории Латвии появились ещё во II веке н. э.

Средневековые летописи фиксируют проживание на территории Латвии финских племён (ли́вов), балтских племён (куршей, земга́лов, се́лов, латга́лов, а также славянских племён.

К XII веку существовал ряд протогосударственных образований (Межотне, Тервете, Ерсика, Талава, Кокнесе и др.). В каждой из этих земель был, по крайней мере, один хорошо укреплённый замок.

В XI—XII веках борьбу за политическое влияние над древнелатышскими землями включились и русские княжества. На территории современной Латвии в этот период ощущалось наличие русского политического влияния, хотя определить его границы трудно. Такие сильные княжества, как Кокнесское и Ерсикское, были в вассальной зависимости от Полоцкого княжества, которое контролировало торговый путь по Западной Двине. Ливы, жившие у самого устья Двины (в Икскюле), также платили дань полоцкому князю. Земли Талава и Атзеле платили дань псковскому князю. В то же время князьки и старейшины земгалов и куршей в политическом плане были относительно самостоятельными, хотя некоторые курши платили дань королям Швеции.

Со второй половины XII века на территории восточной Латвии русские миссионеры проповедовали христианскую веру в православном варианте, но местные жители неохотно отходили от языческих верований. Большего успеха на этом поприще добились немцы: в эпоху крестовых походов христиане Западной Европы отправились обращать в христианство северных язычников. В 1185 году было основано первое епископство (в Икскюле), в 1201 году по указанию епископа Альберта была основана Рига. В 1198 году Папа Иннокентий III издал буллу о начале крестового похода на прибалтийские земли.

Орденский период (1202—1561)

В период с конца XII до конца XIII века территория нынешней Латвии была завоёвана крестоносцами Ордена меченосцев (с 1237 года — Ливонского ордена) и стала частью Ливонии. Территория Ливонии была покрыта сетью каменных замков, которые использовались завоевателями в качестве опорных пунктов. Крестоносцы принесли с собой католицизм; из переселившихся сюда немцев сформировались господствующие классы (дворянство и духовенство), немцы же стали основой городского населения. Местные крестьяне до XV века сохранили относительную свободу и нередко нанимались в военные структуры ордена, однако к концу XVI столетия все крестьяне стали крепостными.

Под властью Речи Посполитой и Швеции (1561—1721)

Одним из факторов ослабления Ливонского ордена стала Реформация. Орден подчинялся главе Римской католической церкви, однако большинство его членов составляли немцы, которые воодушевились проповедью своего земляка Мартина Лютера. Конец Ливонии наступил в ходе Ливонской войны, начавшейся с вторжения армии русского царя Ивана Грозного в 1558 году

Одновременно Польша заявила о себе как о бастионе Контрреформации и католицизма. Протектором лютеран объявил себя шведский король. Таким образом, Контрреформация в Латвии вылилась в польско-шведское противостояние, достигшее своего апогея в польско-шведских войнах (1600—1629). В результате войны территория современной Латвии была поделена между двумя странами: Рига и Ливония стали шведскими, а Курляндия и Латгалия остались за Речью Посполитой.

Конец противостоянию положил приход третьей силы — Российской Империи, которая во время Северной войны в 1710 году заняла территорию Эстляндии и Лифляндии, а в 1721 году, по Ништадскому мирному договору, юридически закрепила за собой часть территории современной Латвии, принадлежавшую Швеции (включая и Ригу).

В составе Российской империи (1721—1917)

Полученная по мирному договору в 1721 г. Шведская Лифляндия (в которую входили северная часть современной Латвии и южная современной Эстонии) в Российской империи стала частью Рижской губернии, а потом отдельной Лифляндской губернией. В 1772 году в результате первого раздела Речи Посполитой к России была присоединена Латгалия (Инфлянты Польские), а в 1795 г. — Курляндия.

Во время вторжения Наполеона французские войска временно оккупировали Курляндию, однако Ригу им взять не удалось. Вскоре после Отечественной войны 1812 года на большей части территории Латвии было отменено крепостное право.

Во второй половине XIX века проводится индустриализация прибалтийских земель. В 1861 году была проведена первая железная дорога между Ригой и Динабургом, которая впоследствии была продолжена до Витебска. В 1862 г. основан Рижский Политехникум. Рига превратилась в индустриальный центр, где были построены многие заводы (в том числе известный Руссо-Балт). Однако во главе местной элиты оставались немцы. В то же время охватившая Европу волна национального возрождения затронула и территорию современной Латвии. Образовались кружки младолатышей. На заводах появились и марксистские кружки.

Гражданская война в Латвии

В сентябре 1917 года в оккупированной германскими войсками Риге латышские политические партии сформировали коалицию — Демократический блок. В начале декабря в Валке латвийские организации окончательно сформировали Латышский временный национальный совет.

24 декабря 1917 (6 января 1918) года в неоккупированных германскими войсками частях Лифляндской и Витебской губерний была провозглашена советская власть (т. н. Республика Исколата), однако вскоре германские войска заняли всю территорию современной Латвии. Перед капитуляцией Германской империи в Первой мировой войне, 5 ноября 1918 года, по инициативе остзейской аристократии на оккупированных территориях было провозглашено Балтийское герцогство — государство под протекторатом Германии.

18 ноября 1918 года Народным советом, представлявшим ряд латвийских партий и общественных организаций, была провозглашена независимость Латвийской Республики. Также было сформировано Временное правительство во главе с Карлисом Улманисом.

7 декабря 1918 года германский уполномоченный в Прибалтике Август Винниг с целью защиты территории Латвии от наступления Красной Армии заключил с правительством Карлиса Улманиса соглашение об объявлении прибалтийского ландесвера вооружёнными силами Латвийской Республики. В соответствии с соглашением ландесвер должен был состоять из немецких, латышских и русских рот, при этом доля латышей должна была составлять 2/3 (однако это условие так и не было соблюдено). Временное правительство Латвии пошло на сделку с немцами, так как на тот момент не имело средств для покупки оружия, а малочисленные латышские отряды не могли воевать с Красной Армией.

17 декабря 1918 года вышел Манифест Временного рабоче-крестьянского правительства Латвии об установлении советской власти, 22 декабря В. И. Ульянов (Ленин) подписал декрет Совнаркома РСФСР «О признании независимости Советской Республики Латвии». 3 января 1919 года столица страны Рига была занята частями Красной Армии. Была провозглашена Латвийская Социалистическая Советская Республика.

Не получая достаточной поддержки со стороны немецкого руководства, правительство Улманиса начало формирование независимых от ландесвера латышских военизированных формирований. Так 5 января 1919 года был организован Отдельный латвийский батальон под командованием Оскара Калпакса (Колпака). В Южной Эстонии были созданы латышские отряды, насчитывавшие около 9800 солдат и офицеров, объединённые позднее в Северолатвийскую бригаду в составе Вооруженных сил Эстонии. Параллельно с этим министр обороны временного правительства вывел латышские роты из состава ландесвера.

К началу февраля 1919 года Красной Армии, в рядах которой были и латышские стрелки, удалось занять большую часть территории Латвии, за исключением небольшой области вокруг портового города Лиепаи, которая оставалась под контролем правительства Карлиса Улманиса. Там же дислоцировались и поддерживавшие какое-то время Улманиса в борьбе с большевиками военные формирования остзейских немцев (прибалтийский ландесвер), в состав которых входила и Латышская бригада (около 2 тыс. солдат и офицеров).

16 апреля 1919 года в Лиепае немецкие отряды ландесвера свергли правительство Улманиса, которое считали антигерманским. Через несколько дней свергнутое правительство Улманиса переехало на пароход «Саратов», специально прибывший из Таллина и стоявший в Лиепайском порту под охраной английских военных. Под охраной британских и французских военных кораблей судно вышло на рейд и около двух месяцев провело в море.

26 апреля 1919 года командование ландесвера назначило премьер-министром Латвии лютеранского пастора Андриевса Ниедру, латыша по национальности, получившего известность благодаря своим острым выступлениям на страницах латышских газет.

22 мая ландесвер, немецкая Железная дивизия и белогвардейские формирования под командованием князя Ливена освободили Ригу от Красной Армии, и туда переехало правительство Ниедры. После взятия Риги немецкое военное и политическое руководство попыталось создать в Латвии политический режим германской ориентации и обратило оружие против эстонской армии и латышских национальных вооруженных формирований, под контролем которых находился север Видземе. Однако 23 июня 1919 года эстонская армия и латышские полки разбили под Цесисом отряды ландесвера и Железной дивизии, в результате чего 29 июня прогерманское правительство Ниедры было распущено, а сам Ниедра был вынужден бежать за границу. 27 июня 1919 года правительство Улманиса возобновило свою деятельность в Лиепае.

2 июля, в результате прорыва эстонской армией во главе с Й. Лайдонером и латышскими полками линии обороны Риги, между командованием немецких сил и эстонской армией, при участии представителей Антанты, было заключено перемирие. Согласно его условиям, к 5 июля 1919 года последние части Железной дивизии покинули Ригу, а подразделения ландесвера впоследствии были включены в состав латвийской армии.

В сентябре 1919 года бывший командующий германским корпусом в Латвии граф Рюдигер фон дер Гольц при поддержке реваншистских сил из числа руководства армии Веймарской республики организовал в лагерях для пленных в Германии вербовку и переправку в Латвию русских солдат и офицеров, из которых была создана Западная добровольческая армия под командованием полковника П. Р. Бермондта-Авалова. В состав Западной армии были также включены подразделения формально ликвидированного германского корпуса фон дер Гольца. 20 сентября Бермондт-Авалов объявил о принятии на себя всей полноты власти в Прибалтике и отказался подчиняться командующему войсками белых армий на Северо-Западе России генералу Юденичу. Западная добровольческая армия была разбита латвийскими войсками при содействии флота Антанты под Ригой в ноябре 1919 года, а сам Бермондт-Авалов бежал в Пруссию.

В начале 1920 года, в ходе совместного наступления латвийской и польской армий, Красная Армия была выбита из Латгалии. 11 августа 1920 года правительство Латвии подписало мирный договор с РСФСР, по которому Советское правительство первым в мире признавало существование независимого Латвийского государства. 26 января 1921 года независимость Латвии официально признали страны-победители в Первой мировой войне (Антанта). 22 сентября 1921 года Латвия, одновременно с Литвой и Эстонией, была принята в Лигу Наций.

Латвийская Республика

Провозглашение

Первый период независимости Латвии длился с 18 ноября 1918 года до 17 июня 1940 года. В 1917 году сформировались две политические силы, которые выступали за независимость Латвии, — Латышский временный национальный совет и Демократический блок. 17 ноября 1918 года эти организации создали Народный совет, который, в свою очередь, 18 ноября 1918 года провозгласил независимость Латвийской республики.

Однако основной задачей Народного совета было проведение политических консультаций и выборов в Конституционное собрание. Народный совет как высший орган власти в Латвии действовал до начала работы Учредительного собрания (1 мая 1920 года).

Парламентская республика (1920—1934)

7 февраля 1920 года в газете «Valdības Vēstnesis» («Правительственный Вестник») были опубликованы составы Центральной и районных избирательных комиссий по выборам Учредительного собрания. 17 февраля в той же газете публикуется первая инструкция Центральной избирательной комиссии «О выборах Учредительного собрания Латвии». 1 марта окружные избирательные комиссии начали регистрацию кандидатов в депутаты.

Выборы Учредительного собрания состоялись 17-18 апреля 1920 года, в них приняли участие 84,9 % (677 084) избирателей.

Первое заседание Учредительного собрания открылось 1 мая 1920 года. На должность председателя собрания был избран юрист Янис Чаксте, позднее ставший первым президентом Латвийской Республики.

5 мая 1920 года Учредительное собрание создало 26 депутатских комиссий для разработки Конституции Латвии. Конституция была принята Учредительным собранием 15 февраля 1922 года. Она определяла, что Латвия является свободной, независимой, демократической республикой, в которой власть принадлежит народу Латвии, а решение об изменении государственного устройства и международного статуса (отказ от суверенитета, присоединение к какой-либо другой стране и т. д.) может принять только сам народ Латвии посредством референдума.

Одной из первых задач новой власти было разделение крупных земельных имений и наделение землёй безземельных крестьян. Уже в 1920 году Учредительное собрание создало комиссию по вопросам подготовки аграрной реформы. Максимальный размер поместий был определён в 50 гектаров земли, все излишки бесплатно передавались безземельным. Надельные участки не должны были быть меньше 10 гектаров и больше 22 гектаров, хотя фактически выделялись и меньшие наделы. Реформа продолжалась до 1937 года и в целом была успешной, обеспечив быстрое развитие сельского хозяйства. Если в 1920 году безземельными были 61,2 % крестьян, то в середине 1930-х годов — только 18 %. Уже в 1923 году посевные площади превысили довоенный уровень.

В свою очередь, 84 % лесов перешло в государственную собственность, что позволило государству контролировать деревообрабатывающую промышленность.

9 июня 1922 года был принят Закон о выборах. Он предусматривал проведение выборов в Сейм каждые три года. Избирательный порог, который было необходимо преодолеть партиям, чтобы быть представленными в Сейме, был низким (2,5 %). В результате начался активный процесс образования, разделения и слияния политических партий и течений, неизбежно связанный со взаимными упрёками и клеветой. Это усиливало внутреннюю политическую нестабильность и приближало политический кризис.

Авторитарный режим Улманиса (1934—1940)

См. также: Государственный переворот в Латвии 15 мая 1934 года

15 мая 1934 года глава правительства Латвии Карлис Улманис совершил государственный переворот, установив авторитарный режим. Он распустил парламент, часть депутатов временно арестовали, были запрещены все политические партии, стала проводиться ярко выраженная националистическая политика. Поддерживалось сельское хозяйство, инвестировались средства в строительство новых заводов (ВЭФ, Форд-Вайрогс), строились объекты республиканского значения (Кегумская ГЭС, санаторий Кемери), активно поддерживались национальная культура, образование и искусство. Карлиса Улманиса именовали вождем народа.

23 августа 1939 года СССР и Германия подписали Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом и секретный дополнительный протокол к нему о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе на случай «территориально-политического переустройства». Протокол предусматривал включение Латвии в сферу интересов СССР. В 1939—1941 годах, по советско-германским соглашениям, в Германию переехало большинство проживавших на территории Латвии прибалтийских (остзейских) немцев.

В составе СССР (1940—1941, 1944—1991)

Вторая мировая война

В июне-июле 1941 года территория Латвийской ССР была оккупирована германскими войсками. Уже с первых дней оккупации начало проводиться массовое уничтожение еврейского населения Латвии и коммунистических активистов. Активное участие в репрессиях принимали также местные коллаборационистские формирования.

1 сентября 1941 года территория Латвии была включена в состав созданного рейхскомиссариата Остланд как генеральный округ Латвия. Началось формирование гражданской оккупационной администрации, подразделений вспомогательной полиции и иных военизированных вооружённых формирований («железнодорожная охрана», «заводская охрана» и др.) из «фольксдойче» и местных сторонников.

В 1943 г. германские оккупационные власти начали мобилизацию местных жителей в Латышский легион СС при участии ранее сформированных добровольческих частей. Создание легиона в Латвии происходило в то время, когда германские войска уже не воспринимались как освободители. Несмотря на это, многие латыши в конкретных исторических обстоятельствах мобилизацию в легион считали приемлемой. Некоторые документы немецкого происхождения того времени ярко раскрывают настроения солдат 15-й латышской дивизии СС. В одном из них сказано: «Они желают постоянное латышское национальное государство. Поставленные перед выбором — Германия или Россия, они выбрали Германию …, так как немецкое господство им кажется меньшим злом. Ненависть к России углубила … оккупация Латвии. Они считают борьбу против России национальным долгом».

Послевоенный период

После освобождения от немецкой оккупации, на территории Латвии были воссозданы структуры администрации Латвийской ССР. Началось восстановление промышленности и других отраслей народного хозяйства. После депортации в отдалённые районы РСФСР советскими репрессивными органами свыше 40 тысяч коренных жителей Латвии, в 1949 году началась массовая коллективизация.

В послевоенный период в рамках индустриализации были созданы или модернизированы крупные промышленные предприятия: РАФ, РВЗ, ВЭФ, Альфа, Коммутатор, Радиозавод им. Попова, РЭЗ. Многие заводы работали на оборонное ведомство. Были построены Рижская и Плявиньская ГЭС, ряд ТЭЦ, улучшалась сеть автомобильных дорог, развивалась туристическая инфраструктура, Юрмала стала одним из самых известных курортов в СССР. В ходе индустриализации была создана искусственная нехватка рабочих рук, которую решали посредством переселения в Латвию граждан из других республик СССР.

Восстановление независимости

С началом перестройки в 1987 году в столицах Прибалтики начались массовые выступления. В 1988 году возникли первые перестроечные движения. Крупнейшее из них — Народный фронт Латвии — постепенно пришло к власти в 1989—1990.

Противостоящий Народному фронту Латвии Интерфронт, выступавший за сохранение Латвии в составе Советского Союза, не имел такой широкой поддержки.

Народный фронт Латвии сотрудничал с Народным фронтом Эстонии и литовским движением «Саюдис». 23 августа 1989 года все три движения осуществили совместную акцию «Балтийский путь», приуроченную к 50-й годовщине пакта Молотова-Риббентропа. Цепочка, образованная из взявшихся за руки людей, протянулась через территорию всей Прибалтики — от башни Длинный Герман в Таллине до Башни Гедимина в Вильнюсе.

4 мая 1990 новоизбранным Верховным Советом ЛатССР была принята Декларация о восстановлении независимости Латвийской Республики. Одновременно был созван Конгресс Граждан Латвийской Республики, в выборах которого, в отличие от выборов в Верховный Совет, участвовали только лица, бывшие гражданами Латвии до её присоединения к СССР, и их потомки. 3 марта 1991 г. на опросе 74 % жителей Латвии высказались за демократическую и государственно независимую Латвийскую Республику.

Реально независимость была восстановлена 21 августа 1991, после неудавшейся попытки переворота ГКЧП в Москве.

Жители Латвии, которые были гражданами Латвии до её присоединения к СССР в 1940 году, и их потомки восстановили латвийское гражданство. Граждане СССР, прибывшие в Латвию во время её нахождения в составе СССР, и их потомки получили статус «неграждан».

31 августа 1994 года завершился вывод российских войск из Латвии.

В 2004 году Латвия вступила в Европейский союз и НАТО.

См. также

• Балтийское герцогство
• Прибалтийский ландесвер
• Железная дивизия
• Латвийская Социалистическая Советская Республика

Литература

• Воробьёва Л. М. [historyfoundation.ru/dl.php?file=714 История Латвии: От Российской империи к СССР. Кн. 1.] М.: Фонд «Историческая память», Российский институт стратегических исследований, 2009. ISBN 978-5-9990-0007-1
• Воробьёва Л. М. [historyfoundation.ru/dl.php?file=715 История Латвии: От Российской империи к СССР. Кн. 2.] М.: Фонд «Историческая память», Российский институт стратегических исследований, 2010.
• История Латвии: ХХ век. — Рига: Jumava, 2005. — 475 с. — ISBN 9984-05-866-2. ([egil-belshevic.livejournal.com/615533.html ссылки на главы])
• Latvijas PSR arheoloģija. — Rīga: Zinātne, 1974.
• Канале В., Степерманис М. История Латвийской ССР. — Рига: Звайгзне, 1974.
• Смирин Г. [www.it-n.ru/Attachment.aspx?Id=6960 Основные факты истории Латвии]. — 2-е изд. — Рига: SI, 1999. — 141 с. — ISBN 9984–630–36–6.
• Ноллендорфс В. [www.urokiistorii.ru/sites/all/files/image/om_krieviski_2011_internetam_.pdf Латвия под властью Советского Союза и национал-социалистической Германии в 1940—1991 годах] Рига: Общество Музея оккупации Латвии, 2010.
• Hannes Valter. Ausalt & avameelselt. Landeswehri sõjast, Võnnu lahingust, Riia operatsioonist. — Tallinn: Perioodika, 1989. (Ханнес Валтер. Серия «Честно и откровенно». О Войне с Ландесвером, о Выннуской битве и о Рижской операции. Таллин, издательство «Периодика», 1989), 64 с., ISBN 5-7979-0275-3 (эст.)

Ссылки

• МИД Латвии [www.mfa.gov.lv/ru/information/history/ Вопросы истории Латвии. 1939—1991 годы]
• [www.latlat.sitecity.ru/stext_0510223939.phtml Латвия в XX веке в контексте европейской истории] — статья Айварса Странги в журнале «Вестник Европы» № 2 за 2001 год (раздел ФИЛОСОФИЯ. ПОЛИТИКА)
• [rodina.lv/istoriya История русской Латвии] — фильмы, книги, статьи по истории Латвии и латвийских русских.

Отрывок, характеризующий История Латвии

Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.