История Ливана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск


Доисторический период

Основная статья: Доисторическая Палестина и Левант

Территория, которую сейчас занимает Ливан, была населена начиная с конца палеолита. При археологических раскопках в Сайде (Сидоне) на стоянке Сидон-II были найдены каменные артефакты, относящиеся к ашельской культуре. Артефакты из Джубб-Джаннина и сирийских стоянок Латамне и Эль-Мейрах выделяют в особый тип ашельской культуры Леванта (Восточного Средиземноморья), известный также как «фация Латамне»[1].

Обнаруженные в пещере Кзар Акил (en:Ksar Akil) останки людей современного типа, названные Эгберт и Этельруда, датируются возрастом 39,2—40,8 тыс. л. н. и 41,7—42,4 тыс. л. н. соответственно[2].

Уже 12 тыс. лет назад, когда половина Европы была покрыта ледником, на территории Ливана существовала мезолитическая Натуфийская культура, представители которой первыми на Земле начали печь хлеб и селиться в землянках с камышовыми коническими крышами. Генетические данные позволяют предположить, что натуфийцы как носители Гаплогруппы J2 были предками финикийцев и ханаанев (доеврейского населения Палестины) и субстратом современных ливанцев. 9 тыс. лет назад натуфийцы смогли создавать кирпичные строения (Докерамический неолит A) и одомашнить скот (Докерамический неолит B).

Находки на стоянке Сидон-III включают макролитические находки времён неолита, предположительно предшествующие изобретению гончарных изделий.

Примерно в V тыс. до н. э. с территории Северной Африки началось расселение кочевых семитов. В IV тыс. до н. э. Ливан превратился в периферию египетской цивилизации, где существовали протогорода. Первым известным постоянным протогородским поселением стал Библ. В этом городе также найдены следы первой в Ливане керамики и металлургии (сначала меди и бронзы). Финикийцы, которые в то время составляли единый народ с ханаанеями (жителями древней Палестины), вероятно, уже жили на этой территории.

Древнеписьменный период

Основная статья: Финикия

Первые упоминания названия «Ливан» (относительно горного массива Ливан) встречаются в месопотамских источниках III—II тысячелетий до н. э., включая Эпос о Гильгамеше. Для побережья Ливана в древности стало применяться более позднее греческое название Финикия.

В начале III тысячелетия до н. э. на побережье появились новые города-государства, населенные финикийскими мореплавателями и торговцами. Кроме Библа, важнейшими из них были Тир (или Сур), Сидон (или Сайда) и Берит (или Бейрут). Примерно с 2150 до э. началась миграция в Ливан амореев.

Финикия была подчинена Египту как под властью гиксосов, так и при независимых фараонах Нового царства, что было закреплено военными походами Тутмоса III. В XIV вв. до н. э. территория Ливана стала ареной столкновений между хеттами и египтянами (последние сохранили свою власть).

Однако в результате нашествия народов моря территория Ливана обособилась от Египта и произошло возвышение города-государства Тир, который превратился в талассократию. Финикийцы — древние жители Ливана — изобрели финикийское письмо, которое от них заимствовали древние греки. Финикийские мореходы путешествовали по всему Средиземному морю, основывая колонии в современных Тунисе (в частности, Карфаген), Алжире и Марокко, в южной Испании, на западе Сицилии, на Сардинии и Мальте. Финикийские города и колонии играли большую роль в экономической жизни Средиземноморья, они контролировали важные торговые пути между Европой и Востоком. Самым известным финикийским царем был Хирам I Великий (X век до н. э.) — друг царя Соломона.

В VIII веке до н. э. Ливан вошел в состав Ассирии. Финикийские города готовы были скорее платить дань материковым государствам, при условии, что те не будут мешать их торговле, чем вести долгие войны за независимость. В 539 до н. э. (при Кире II) территория Ливана вошла в состав Империи Ахеменидов, затем, после осады Тира, вошла в империю Александра Македонского, владения которого унаследовали Селевкиды. В 84-71 до н. э. Ливан вошел в состав Великой Армении Тиграна II Великого. В 64 до н. э., благодаря завоеваниям Помпея Великого, Ливан вошел в состав Римской империи как часть римской провинции Сирия.

Средневековье

Своеобразие современного Ливана обусловлено рядом факторов. С одной стороны, арабский язык, который проник на ливанскую землю вместе с армией халифа Омара в VII веке и заменил бытовавшие здесь ранее семитские диалекты, с другой — христианская религия, которая проникла сюда еще в апостольские времена и благодаря лесистому горному ландшафту смогла сохраниться даже в пределах мусульманских государств (Арабский халифат, Государство Тулунидов, Фатимиды). Изолированные от Вселенской Церкви ливанские арабоязычные христиане превратились в маронитов, по имени святого Марона. Крестовые походы были поддержаны местными христианами, которые в 1182 году заключили унию с римской-католической церковью, а территории Ливана были разделены между графством Триполи и Иерусалимским королевством крестоносцев. В 1261 году крестоносцев изгнали египетские мамлюки Бейбарса I, которых поддержали местные южноливанские исмаилиты друзы, появившиеся еще во времена фатимидов. Во время египетского владычества мусульманские правители опирались на друзов (клан Маанов).

Под властью Османов

В 1517 году на смену египтянам пришли турки, которые продолжили поддерживать друзов. В XVII веке региональной ливанской элитой стал клан Шехаб. В XVIII веке Бейрут превратился в крупный торговый центр торговли с европейскими странами. Для работы среди местных христиан стали во множестве прибывать миссионеры, особенно францисканцы и иезуиты. Контакты между миссионерами и местными властями привели к усилению христианской общины. В 1832 году Ливан был оккупирован войсками мятежного Ибрагим-паши, которые решили опереться на общины маронитов. Когда к 1840 году он был возвращен Египтом турецкому султану, христиане Ливана сохранили некоторые привилегии, что вызвало обострение отношений с друзами. Этноконфессиональные столкновения вспыхнули в октябре 1841 года[3]. Сказывалось влияние европейских колониальных стран, которые видели в маронитах пятую колонну своего влияния. Для размежевания двух враждующих общин турецкая администрация ввела в 1845 году раздельное управление. Однако это не уберегло Ливан от кровавой резни, которую учинили друзы весной-летом 1860 года. Погибло ок. 6 тыс. христиан[4]. Турки поддержали единоверцев, что вызвало французскую интервенцию 1860 года, которая привела в 1861 году к выделению Ливана из Сирии в отдельный санджак во главе с христианским губернатором. В Ливане появились европейские образовательные учреждения (Сирийский протестантский колледж, 1866; Католический университет св. Жозефа, 1875), готовившие кадры для ливанской элиты.

Арабское возрождение

Основная статья: Арабское королевство Сирия

Осенью 1918 года в Палестине произошла Армагеддонская битва, в ходе которой англо-арабские войска Алленби смогли занять Бейрут (8 октября). Начался распад Османской империи, а в северных арабских землях началось инициированное британскими спецслужбами панарабистское движение Фейсала, ставящее своей целью построение Великой Сирии по образцу Дамасскского халифата Средневековья. 8 марта 1920 года Сирийский национальный конгресс в Дамаске во главе с аль-Хашимом Атассом принял резолюцию, известную как соглашение Фейсала-Клемансо. Конгресс провозгласил независимость Сирии в её естественных границах (включая Ливан) и провозгласил Фейсала королём арабов. В Бейруте христианская пресса выразила враждебность по отношению к решениям правительства Фейсала. Ливанские патриоты извлекли выгоду из кризиса, созвав Совет христианских лидеров в Баабде 22 марта 1920 года, который провозгласил независимость Ливана.

Французский протекторат

Основные статьи: Французский мандат в Сирии и Ливане, День независимости (Ливан)

Французские власти выразили неудовлетворение амбициями Фейсала и начали победоносную Франко-сирийскую войну 1920 года. Французский генерал Анри Гуро установил контроль над Ливаном и Сирией. В результате Севрского договора августа 1920 года территория Ливана в составе Сирии была закреплена за Францией. Из французской колонии Сирии была выделена прибрежная территория с центром в Бейруте и названа Великим Ливаном. Одной из причин появления новой территории стала защита арабского христианского населения.

23 мая 1926 года на месте Великого Ливана была создана Ливанская республика, устройство которой копировало Францию. В 1926 пост президента Ливанской Республики занял православный Шарль Деббас, но начиная с 1934 президентами Ливана избирались только марониты. После 1937 премьер-министрами назначались лишь мусульмане-сунниты. Большинство суннитов, проживавших в различных частях Государства Великого Ливана (даулят Лубнан аль-Кабир), находилось под влиянием сирийского национализма. Они враждебно отнеслись к французской оккупации и выступили за включение Ливана в состав Сирии. С другой стороны, марониты и часть друзов приветствовали провозглашение независимости страны и благожелательно относились к французам. 1946 — последние британские и французские солдаты покинули территорию Ливана.

Независимый Ливан

Появление на юге независимого еврейского государства в 1948 году и последующая арабо-израильская война дестабилизировала хрупкий этноконфессиональный мир в Ливане, поскольку с юга начался наплыв арабо-мусульманского населения (палестинцев). В южном Ливане появились лагеря палестинских беженцев, реальной властью в которых пользовалась ООП. Палестинцы с территории Ливана совершали вооруженные вылазки против государства Израиль, в ответ Израиль усиливал давление на ливанское руководство и совершал карательные рейды на ливанскую территорию. В 1973 начались вооруженные столкновения между ливанскими правительственными войсками и палестинскими отрядами. Ливанские мусульмане и левые партии (Национально-Патриотические Силы) поддержали палестинцев. Палестинская проблема расколола страну, и в Ливане вспыхнула Гражданская война 1975—1990, которая осложнялась вмешательством Сирии и израильскими интервенциями (Вторжение 1982 года). Война привела к появлению радикальной группировки шиитов Хезболла, созданной при поддержке государства Иран, а также — к произральской Армии южного Ливана.

Гражданская война ослабила Ливан, который, тем не менее, под руководством премьера Харири относительно стабилизировался. При этом, однако, внешний долг Ливана вырос до $20 млрд, а личное состояние премьер-министра также резко выросло, что позволяло подозревать его в коррупции. Рафик Харири сосредоточил в своих руках реальную власть в стране, сделав пост президента номинальным. При нём Ливан начал всё более и более склоняться в сторону Саудовской Аравии в ущерб отношениям с Сирией. Для возвращения Ливана в свою сферу влияния Сирия на президентских выборах в 1998 году поддержала кандидатуру Эмиля Лахуда, который, победив на выборах, сразу же сменил главу правительства, обвинив его в неудачной экономической политике — в частности, в резком росте внешнего долга. Однако уже в 2000 году возглавляемый аль-Харири политический блок выиграл парламентские выборы и президент Лахуд вынужден был утвердить его на посту главы правительства.

Антисирийская кампания

Основная статья: Революция кедров

После арабо-израильской войны 1948 года Ливан попал в зону влияния Сирии, которая в Холодной войне занимала сторону СССР. С концом Холодной войны, распадом СССР и угасанием арабо-израильского конфликта (создание Палестинской автономии и вывод израильских войск из южного Ливана) в стране усилились антисирийские настроения. 3 сентября 2004 год Ливанский парламент принял поправку к конституции, продлившую срок полномочий президента Ливана Эмиля Лахуда до 2007 года[5]. Правительственный кризис был вызван усилившимся давлением на Ливан и Сирию со стороны США и Франции. По их инициативе Совбез ООН принял 19 октября заявление, которое призывает Сирию вывести свои войска из Ливана, а Ливан — разоружить отряды «Хезболлах», контролирующие юг страны. 20 октября 2004 премьер-министр Ливана Рафик Харири, самый богатый человек Ливана, ушёл в отставку вместе со всем кабинетом. Президент Ливана Эмиль Лахуд поручил формирование нового правительства просирийскому политику Омару Караме. 14 февраля 2005 года Рафик Харири был убит, в стране начались волнения. 28 февраля 2005 под угрозой вотума недоверия и на фоне продолжающихся манифестаций протеста правительство Омара Караме ушло в отставку. Семь недель страна фактически жила без правительства (в то время как президент Эмиль Лахуд пытался сохранить пост премьер-министра за Караме), и лишь 18 апреля премьер-министром был утверждён телевизионный магнат Наджиб Микати, известный тесными связями с сирийцами и даже считающийся другом сирийского президента Башара Асада. Новый кабинет министров состоит всего из 14 человек. Микати распределил ключевые посты между представителями как просирийского, так и антисирийского лагерей. Просирийски настроенные Махмуд Хаммуд и Джавад Халифа сохранили за собой посты главы МИДа и министра здравоохранения, соответственно. Вице-премьером и министром обороны стал зять президента Эмиля Лахуда Эльяс Мурр. Пост главы МВД возглавил генерал Хасан Сабаа, который ранее работал в службе общей безопасности страны, но никогда не входил в просирийские правительства. Министром юстиции стал пользующийся доверием семьи убитого экс-премьера Ливана Рафика Харири судья Халед Каббани. Ливанская оппозиция при поддержке Франции и США всё же добилась вывода из страны сирийских войск и разведслужб. 25 апреля 2005 из Ливана ушёл последний сирийский солдат. В Ливане демонтированы объекты сирийских ПВО и ликвидированы артиллерийские позиции.

Командование ливанской армии приступило к изъятию лицензий на хранение оружия, выданных ранее сирийскими военными властями и министерством обороны Ливана. Инициатором этой кампании выступил командующий армией генерал Мишель Сулейман. Кампания направлена в первую очередь против группировки «Хезболла».

26 мая в Бейруте начала работу международная комиссия по расследованию убийства Рафика Харири. Её возглавляет старший государственный обвинитель генпрокуратуры Берлина Детлев Мехлис. Ему помогают криминалисты из 30 стран. Россия в работе комиссии не принимает участия. Штаб комиссии находится в отеле «Мовенпик», в западной части Бейрута.

Израильско-ливанский конфликт 2006

Напишите отзыв о статье "История Ливана"

Примечания

  1. ↑ [www.docme.ru/doc/51997/pyataya-kubanskaya-arheologicheskaya-konferenciya%2C-2009 Особенности топографии «предскифских» и раннескифских изваяний в Северном Причерноморье] // Материалы Пятой кубанской археологической конференции
  2. ↑ [antropogenez.ru/single-news/article/337/ Первейший из первых? У корней рода сапиенсов: новые датировки Кзар Акила]
  3. ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XIX/1840-1860/St-n/pred.htm ВРЕМЯ СОЗДАНИЯ И АВТОР «ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК О СИРИИ И ПАЛЕСТИНЕ»]
  4. ↑ [krotov.info/yakov/history/19_bio_moi/1860_damask.htm Мученики дамасские]
  5. ↑ [lenta.ru/lib/14163385/ Лахуд, Эмиль] / Лента.ру

Ссылки

  • [lenta.ru/articles/2006/08/08/lebanon/ Кедровая Швейцария Ближнего Востока — Lenta.ru]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Ливан в темах
</table></td></tr></table>
Заморские владения нынешней Франции выделены полужирным шрифтом. Страны-члены сообщества Франкофонии отмечены курсивом.
Не включены оккупировавшиеся Францией или иным образом зависимые от неё земли Континентальной Европы времён революционных, наполеоновских, Первой и Второй мировых войн.

Отрывок, характеризующий История Ливана

Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=История_Ливана&oldid=80889904»

Навигация