История Ливии

История Ливии традиционно подразделяется на пять периодов: античность, исламский период, османское правление, итальянское правление, современный период.

Доисторический период

Поздним ашелем датируются бусы из скорлупы яиц страуса на стоянке Эль-грейф. К виду Homo helmei, имеющему переходные характеристики между Homo heidelbergensis и Homo sapiens, относятся останки из Хауа-Фтеах (Киренаика), датируемые возрастом ок. 100 тыс. лет. В эпипалеолитических слоях пещеры Хауа-Фтеах обнаружены останки диких овец, туров и газелей.

Согласно археологическим данным, по крайней мере с восьмого тысячелетия до н. э. побережье Ливии было заселено неолитической культурой, общей для бассейна Средиземного моря. Население побережья занималось земледелием. На юге, на территории современной Сахары, находилась саванна, по которой кочевали племена, занимавшиеся охотой и скотоводством. После 2200 года до н. э. в регионе началось опустынивание, и население саванны мигрировало в Судан или было ассимилировано берберами.

Происхождение берберов неизвестно, ни одна из гипотез не является общепризнанной. Берберы говорят на широком спектре диалектов, принадлежащих к афразийской языковой семье. И. М. Дьяконов и локализует афразийскую прародину в области Юго-Восточной Сахары и в прилегающих районах Восточной Африки. В XI—X тысячелетиях до н. э. (период мезолита) эти территории были ещё благоприятны для жизни человека. Эта гипотеза поддерживается тем фактом, что большинство афразийских семей и языков по-прежнему распространены на территории Африканского континента. Египетская и чадская языковые ветви, отделившись от праафразийского, сохранили ряд общих особенностей. Позже отделяются носители пракушитской языковой общности, сохранившие ряд особенностей, общих с прасемитским. Последнее разделение афразийских ветвей происходит между прасемитским и прабербероливийским в VI тысячелетии до н. э. В связи с ухудшением климатических условий на территории Сахары древнесемитские племена двинулись на восток, в Переднюю Азию (через Суэцкий перешеек или через Баб-эль-Мандебский пролив). Ливийско-гуанчские племена двинулись в западном направлении, достигнув Атлантического побережья и Канарских островов. После чего распространились от Египта до бассейна Нигера.

Исторически берберы идентифицируют себя по принадлежности к своему племени, но при этом они считают себя единым этносом, объединённым этнонимом «берберы», и при этом не отделяют себя от берберов из соседних стран.

Ранний исторический период

Древнейшим свидетельством берберского переселения являются египетские надписи Древнего Царства (около 2700—2200 до н. э.). В это время берберские племена, одно из которых надписи идентифицируют как «Леву», или «ливийцев», нападали на дельту Нила с запада и пытались там поселиться. В период Среднего царства (около 2200—1700 до н. э.) фараонам удалось подчинить себе этих восточных берберов и заставить их платить дань. Многие берберы служили в армии фараона и достигали высоких постов в государственной иерархии. Один из офицеров берберского происхождения захватил власть в Египте около 950 года до н. э. и правил под именем Шешонк I. Основанная им и следующая — двадцать вторая и двадцать третья — династии называются в литературе «ливийскими».

В середине V века до н. э. Карфаген захватил обширные территории на западе Ливии, в Триполитании. С конца III века до н. э. Триполитания входила в состав Нумидии. Часть Киренаики в кон. VI — нач. V вв. до н. э. завоевали персы, в IV в. до н. э. — войска Александра Македонского; в IV—I вв. до н. э. Киренаика находилась под властью египетских Птолемеев.

Ряд племён, обитавших на юге, сохранял независимость. В I тыс. до н. э. на территории Феццана существовало государство народа гарамантов — Гарамантида, достигшее высокого уровня культурного и хозяйственного развития.

В 106 году до н. э. на территорию Ливии вторглись римляне, ливийские племена отступили в горы Джебель-Нефуса; начался захват глубинных районов Ливии. Во 2-й половине I в. до н. э. римляне оккупировали Триполитанию и Феццан, превратив Гарамантиду в своего вассала. Овладев затем Киренаикой, территория Ливии была разделена между римскими провинциями. В Римской империи города на территории Ливии (Лептис-Магна, Сабрата и др.) переживали период расцвета, велись оживлённая торговля, обширное строительство. Население городов в основном было греческим, пунийским и еврейским, берберы занимались главным образом кочевым скотоводством и земледелием. В начале IV в. н. э. на территории Ливии образованы две римские провинции: Верхняя Ливия и Нижняя Ливия.

В 395 году Киренаика вошла в состав Восточной Римской империи (Византии), Триполитания — Западной Римской империи. В середине V в. н. э. Триполитания была захвачена вандалами, а Гарамантида обрела независимость. Разгромив королевство вандалов в 533—534 годах, Византия объединила территорию Ливии под своей властью.

Исламский период и османское правление

В 644 году территория Ливии была завоевана арабами. После падения халифата аббасидов Ливия и Тунис находились под властью Аглабидов, затем Фатимидов, Альморавидов, Альмохадов и Абугассидов (до конца XIV в.). В 1510 году Триполи был взят испанцами, а в 1530 году подчинился рыцарям-иоаннитам. В 1551 году Триполи был отнят у них турецким пиратом Драгутом и подчинен власти турецкого султана. Это подданство с ослаблением Турции оказывалось все слабее. В конце концов, деи Триполи из рода Караманли — с 1714 года — стали почти независимыми.

Внутри Триполи господствовала в течение многих столетий то деспотия, то анархия, а вовне деятельность населения сказывалась только в отчаянном пиратстве, против которого европейские державы действовали то договорами и деньгами, то силой. Раньше всех выступила в 1663 году Англия, когда за несоблюдение трактата адмирал Нарборо разорил часть столицы; затем по той же причине французы обстреливали и разоряли её в 1665 и 1728 годах.

Завоевание Алжира французами в 1830 году сдержало пиратство и послужило косвенной причиной гибели независимости Триполи: обратив Тунис в простую турецкую провинцию, султан Махмуд II воспользовался затем спором за престол в Триполи между дядей и племянником (1835), решение которого было предоставлено турецкому дивану, и быстро двинул в Триполи флот под начальством Неджиб-паши. Последний поставил Али, племянника, во главе страны, но уже в качестве наместника Порты, а не самостоятельного правителя; Али был отправлен в Константинополь для утверждения в своем достоинстве. Так как Али долго задержали в Стамбуле, то триполитанцы взбунтовались и осадили в столице турецкие войска; их освободил адмирал Тагир-паша, но, углубившись внутрь страны, потерпел поражение и был заменен Хассан-пашой (1837).

Затем дела приняли более мирное течение, и старой фамилии деев удалось с течением времени отчасти восстановить своё прежнее значение в стране. В 1869 году область Барка была отделена от Триполи и в 1879 году организована в особенный вилайет Бенгази.

Итальянское правление

3 октября 1911 года Италия атаковала Триполи под предлогом освобождения Ливии от турецкого господства. Хотя в самой Ливии вспыхнуло восстание против итальянского нападения, по Лозаннскому мирному договору 1912 года Османская империя передала Италии всю Ливию. К 1914 году Италия установила контроль над Триполитанией, но Киренаика и Феццан оказали сопротивление колонизации, возглавлявшееся суфийским орденом Сенусийя. В Ливии поселилось 150 тысяч итальянцев.

25 октября 1920 года правительство Италии признало шейха Сиди Идриса, главу сенусийя, имевшему огромное влияние в Куфре и других оазисов, эмиром Киренаики. Впоследствии Идрис стал королём Ливии. С 1922 года, после прихода фашистов к власти в Италии, Идрис находился в Египте и использовал Египет как базу для партизанского движения, ставившего целью независимость Ливии.

В 1944 году Идрис вернулся из изгнания, но отказался постоянно поселиться в Киренаике, пока в 1947 году не был подписан мирный договор с союзниками, по которому Италия полностью отказывалась от всех территориальных притязаний на Ливию. В 1999 году итальянское правительство формально извинилось перед Ливией и согласилось выплатить компенсацию в 260 миллионов долларов США за ущерб, причинённый во время оккупации.

Современная история

Королевство

24 декабря 1951 года Ливия объявила о своей независимости, став первым арабским государством, получившим независимость по решению ООН (резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 21 ноября 1949 года), и стала одним из первых независимых африканских государств. Ливия была провозглашена конституционной монархией, а эмир Киренаики, затем также Триполитании Идрис стал королём. По конституции, власть короля была ограничена двухпалатным парламентом; при этом король мог распускать парламент, имел право вето и право законодательной инициативы. Первоначально королевство было федерацией трех провинций — Киренаика, Триполитания и Феццан, с апреля 1963 года — унитарное государство. Во внешней политике королевство ориентировалось на США и Великобританию, не поддерживая панарабизм и арабский национализм.

В момент своего создания, Ливия была малонаселенной (4 млн человек) бедной страной бедуинов, в которой господствовали родоплеменные отношения. Король Идрис долгое время умело строил систему власти, опираясь на разные племенные группы и выступая в качестве арбитра между ними. Однако с открытием в Ливии месторождений нефти и газа страна переживает с одной стороны экономический подъём, а с другой — социальную модернизацию. За счет роста нефтедобывающей промышленности ВНП Ливии с 1963 по 1969 год вырос на 58 %, при том доля нефтедобычи в экономике составила почти 62 %.

К 1969 году Ливия вышла на пятое место в мире по добыче нефти.. Однако наряду с этими изменениями, ширился слой людей, оторванных от родоплеменной среды, проникнутых идеями арабского национализма и панарабизма, недовольных королевским режимом и его ориентацией на западные страны. Прибежищем этих настроений стала армия, где возникла ориентированная на насеровский Египет организация «Свободные офицеры — социалисты-юнионисты».

Революция

1 сентября 1969 года группа «свободных офицеров» под предводительством 28-летнего полковника Муаммара Каддафи и при активной поддержке египетских спецслужб провела государственный переворот и свергла монархию. Король Идрис, находившийся в тот момент на лечении в Турции, бежал в Египет. Новый режим, возглавляемый Советом революционного командования (СРК), провозгласил Ливийскую Арабскую Республику. Девизом Совета был «свобода, социализм и единство». В декабре 1969 года была издана временная конституция, провозглашавшая необходимость единства арабов как важнейшую задачу государства. Идеи политического единства арабов легли в основу массовой политической партии — Арабский социалистический союз. Декрет о создании партии был опубликован в июне 1971 года, деятельность других политических партий запрещалась. Своей главной задачей партия объявляла привлечение основной массы народа к управлению государством и участию в широкомасштабных реформах, которые осуществлялись лидером ливийской революции.

Новое правительство провозглашало цели уменьшить «отсталость», занять активную позицию в палестинском конфликте, способствовать арабскому единству и проводить внутреннюю политику, основанную на принципах социальной справедливости, отсутствия эксплуатации и равнораспределения богатства. Великобритании и США почти в ультимативной форме было предложено в кратчайшие сроки ликвидировать своё военное присутствие в Ливии.

Дни вывода английских (28 марта 1970 года) и американских (11 июня 1970 года) военных баз отмечались в стране как национальные праздники. В течение последующих четырёх лет были национализированы все нефтяные компании и прекращено действие всех соглашений о военном и экономическом сотрудничестве, заключенных западными компаниями с правительством короля Идриса I.

В мае 1973 года Каддафи впервые публично выступил с идеями «третьей мировой теории», изложенной позднее в его знаменитой «Зелёной книге». Каддафи отверг как идеи капитализма с его эксплуатацией человека человеком, так и советский вариант социализма с его подчинением человека государству. Он объявил, что основные принципы социальной справедливости изложены в Коране и должны быть возрождены через прямое участие работников в управлении производством (через народные комитеты) и путём распределения между ними всего созданного продукта. Взамен институтов западной представительной демократии, Каддафи предложил концепцию «прямого народовластия», осуществляемую через систему народных конгрессов и народных комитетов, являющихся, по его мнению, «единственным средством народной демократии».

К сентябрю 1974 года в стране было создано 2000 народных комитетов, формально взявших на местах «власть в свои руки», а по существу дезорганизовавших государственную структуру. В период с 1 по 6 сентября разверлось массовое переизбрание народных комитетов. Этот процесс происходил бесконтрольно. Избиравшиеся «новые» представители народа отменяли решения предыдущих народных комитетов и принимали свои резолюции. Переизбрание народных комитетов сопровождалось ещё и кровопролитием. Тогда общее руководство перевыборами взял на себя СРК. Однако система народных комитетов, введенная к концу 1974 года по всей стране, действовала неэффективно и не выполняла возложенных на неё функций.

Осенью 1974 года СРК издал целый ряд законов, основанных на шариате. Вводилось суровое наказание за употребление, ввоз и производство спиртных напитков, были внесены изменения в семейное законодательство. Однако практическая реализация идей «третьей мировой теории» наталкивалась на сопротивление со стороны прокапиталистически настроенной внутренней оппозиции. В июне 1975 года было совершено неудачное покушение на членов правительства во время военного парада, в августе была произведена попытка военного переворота во главе с членом СРК О. Мохейши.

Джамахирия

2 марта 1977 года на чрезвычайной сессии Всеобщего народного конгресса (ВНК) в городе Сабха Ливийская республика была преобразована в Социалистическую Народную Ливийскую Арабскую Джамахирию (то есть «государство масс»). Совет революционного командования и правительство были распущены. Вместо них создавались Генеральный секретариат ВНК в составе М. Каддафи и четырёх бывших членов СРК и Высший народный комитет, в который вошли бывшие министры. Осенью 1977 года было объявлено о создании «революционных комитетов», призванных побуждать массы к осуществлению народной власти".Члены ревкомов получили почти неограниченные полномочия в сфере контроля за деятельностью госаппарата и подчинялись непосредственно высшему руководству страны.

В 1978 году была развернута кампания по преобразованию государственных и частных фирм в «народные предприятия». Рабочие и служащие теперь, согласно идеям М. Каддафи, объявлялись «партнерами, а не наемными работниками». В 1979 году Каддафи и его ближайшие сподвижники отказались от всех постов, чтобы решать «стратегические вопросы построения народной власти». Формально Каддафи перестал участвовать в управлении государством, но фактически «революционное руководство» стало высшим политическим органом страны, вырабатывающим и определяющим внутреннюю и внешнюю политику Джамахирии. Сам Каддафи стал именоваться «лидером ливийской революции».

Как отмечает А.З. Егорин, фактически через претворение в жизнь принципа «прямой демократии» проявлялось стремление Каддафи к единоличному правлению страной. Предложенная им передача законодательных функций от Совета революционного командования Всеобщему народному конгрессу, во главе которого стал сам же Каддафи, по существу означала переход под его контроль законодательной власти. Преобразование министерств в секретариаты, а аппарата председателя совета министров — в Высший народный комитет, на практике было равносильно переходу в ведение ливийского лидера и исполнительной власти. Эти и другие практические мероприятия по «передаче власти народу» привели поэтому не к установлению «истинной демократии» в стране, основы которой были декларированы в «Зеленой книге», а к усилению культа личности Каддафи и его диктаторских форм правления.

В январе 1980 года было объявлено об ликвидации частной торговли и создании вместо неё системы общественных и кооперативных магазинов. В рамках кампании по борьбе с коррупцией только в первой половине 1980 года было арестовано более двух тысяч человек. Одновременно за рубежом были организованы покушения на наиболее видных ливийских эмигрантов — противников Каддафи.

Все эти преобразования были возможны, пока страна получала баснословные доходы от продажи нефти. С 1970 по 1981 годы ВНП страны вырос с 9625 млн долл. до 18 080 млн. Столь масштабный приток нефтедолларов фактически превратил Ливию в государство-рантье, когда продовольствие и промышленные товары закупались за рубежом и распределялись «по исламской справедливости» на едоков.

Однако падение нефтяных цен в 1980-е годы серьёзно ударило по благополучию Джамахирии. Были заморожены сотни строек, Каддафи объявил о переходе к политике «опоры на собственные силы», но в 1987 году вынужден был объявить о «джамахирийской перестройке». Права частного сектора были уравнены с госсектором, упразднялись государственные импортно-экспортные компании, была объявлена широкая амнистия. После многих лет строгого контроля над всеми видами хозяйственной деятельности стала поощряться частная инициатива, снова разрешено было открывать частные магазины и частный бизнес не только в сфере обслуживания, но и в обрабатывающей промышленности. Однако курс на умеренную либерализацию экономики, возрождение малого и среднего бизнеса осуществлялся под контролем государства.

Одновременно с проведением реформ в экономике в марте 1990 года Всеобщий народный конгресс принял «Хартию революционной законности», согласно которой любые директивы Лидера ливийской революции полковника Муаммара Каддафи были обязательны к исполнению всеми органами власти государства. Власть Каддафи, являвшегося Верховным главнокомандующим Вооружёнными силами Джамахирии, ничем не была ограничена, а сам он никому не подотчётен. Не занимая никаких официальных постов, лидер Джамахирии был поставлен над всеми государственными структурами, без его ведома не принималось ни одно важное решение. Реальная власть в стране находилась в руках «революционных комитетов», которые формировались и подчинялись напрямую Каддафи, задачей которых является контроль за деятельностью формально существующих народных конгрессов и народных комитетов. Государство удерживало ключевые отрасли, прежде всего нефтегазовую промышленность, а также основные виды внешнеэкономической деятельности, включая экспортно-импортные, валютно-финансовые операции. Введение в 1992—1993 годах режима санкций в отношении Ливии тормозило восстановление экономики страны, блокировало приток иностранных инвестиций.

Противостояние с Западом

В конце семидесятых — начале восьмидесятых годов Советский Союз поставил Ливии современное вооружение — танки, самолеты, системы ПВО, построил в Таджуре Центр ядерных исследований (NRC, ныне REWDRC) с исследовательским ядерным реактором мощностью 10 Мвт и термоядерной установкой Т-4М (токамак). Невозвращенный Ливией долг был причиной напряженных отношений между Ливией и Россией и был прощен в апреле 2008 году во время визита Владимира Путина в Триполи.

2 апреля 1986 года на борту американского авиалайнера компании Trans World Airlines над Грецией (рейс Рим—Афины) произошёл взрыв, погибли четыре гражданина США. 5 апреля бомба взорвалась на дискотеке Ля-Белль (англ.)русск.(Западный Берлин), посещаемой американскими военнослужащими. Погибли два американских солдата и официантка из Турции, около 200 человек пострадало. США заявили, что обе акции были организованы ливийской разведкой.

В ночь на 15 апреля по распоряжению президента США Рональда Рейгана американские самолёты с авиабаз в Великобритании и авианосцев в Средиземном море осуществили акцию возмездия, нанеся удар по ливийской столице Триполи и городу Бенгази. Погибло около 40 ливийцев, в том числе приёмная дочь Каддафи, и ещё свыше 200 человек были ранены.

Это привело к ещё более трагическим событиям. В 1988 году над Шотландией был взорван самолёт американской авиакомпании PanAm. Полагают, что это была месть Каддафи за гибель дочери. Тот факт, что приказ о подрыве самолета отдал лично Каддафи, подтвердил в феврале 2011 года бывший министр юстиции Ливии Мустафа Абдель-Джалил.

Непросто складывались и отношения Ливии с Францией. С обретения независимости в 1951 году Ливия последовательно стояла на пути интересов Франции в Северной Африке. После прихода к власти Муаммара Каддафи (1969) противостояние только обострилось. Ливийские войска воевали с Чадом, на ливийские деньги вооружались и обучались экстремисты из Марокко и Алжира. Конфронтация достигла своего апогея 19 сентября 1989 года, когда в небе над Нигером ливийцы взорвали лайнер французской авиакомпании UTA с 170 пассажирами на борту.

В апреле 1992 года Совет Безопасности ООН по требованию США и Великобритании ввёл международные санкции против Ливии.

Ливия в XXI веке

Лишь в 2003 году после американской оккупации Ирака Муаммар Каддафи изменил свою политику, взял на себя ответственность, но не признал факт терроризма со своей стороны. Он объявил об отказе от разработок оружия массового уничтожения, допустил в страну международных экспертов и заявил о желании урегулировать вопрос о компенсациях жертвам терактов, несмотря на заявленную «непричастность» Ливии к ним. В январе 2004 года Ливия согласилась выплатить $170 млн родственникам жертв теракта над Нигером.

Специально созданный Международный фонд благотворительных ассоциаций, который возглавлял один из сыновей Каддафи, урегулировал вопрос о компенсациях для жертв воздушных терактов. В августе 2004 года очередь наконец дошла до пострадавших при взрыве в Западном Берлине. Ливия согласилась выплатить денежную компенсацию жертвам взрыва на дискотеке «La Belle» 5 апреля 1986 года. Общая сумма компенсаций составляет $35 млн (€28,4 млн.). В то же время Ливия отказалась выплачивать компенсацию семьям погибших и раненых американцев. Более того, Ливия потребовала от США выплаты компенсаций ливийцам, пострадавшим при ответном авианалёте на Триполи и Бенгази.

В октябре 2004 года Ливия полностью освободилась от международных санкций. В 2006 году Каддафи выступил с амбициозным планом создания Соединенных Штатов Африки Осенью 2008 года Каддафи предпринимает амбициозную реформу по перераспределению нефти среди населения, упразднив ряд министерств. По словам самого Каддафи, реформа способна была «предотвратить хаос в стране в ближайшие 2 года»

В феврале 2010 года осложнились отношения Ливии и Швейцарии

Восстание в Ливии

17 февраля 2011 года под влиянием революций в Тунисе и Египте в Ливии прошёл «День гнева» — массовые антиправительственные демонстрации, жестоко подавлявшиеся полицией. Этот день стал началом массовых волнений, переросших в гражданскую войну между сторонниками и противниками режима Каддафи.

27 февраля 2011 года в Бенгази повстанцами был образован Переходный национальный совет Ливийской республики (ПНС), обратившийся за военной и дипломатической поддержкой к странам НАТО.

19 марта 2011 года начались бомбардировки Ливии странами западной коалиции (Франция, Британия, Испания, Дания, Норвегия, Канада, Катар+ Италии, Германия). Кодовое название операции: «Одиссея. Рассвет»

После убийства самого Муамара Каддафи 20 октября 2011 года, гражданская война и иностранная интервенция в Ливии продолжились. 10 ноября 2011 года в Ливии начались столкновения между повстанческими группировками.

Ливия после свержения Каддафи

В 2012 году силы, верные Каддафи удерживали и периодически захватывали некоторые города Ливии, такие как Бани-Валид, Тархуна, Таджура, Куфра, Сирт.

Противостоящие им силы Переходного Национального совета Ливийской республики и интервентов периодически отбивали эти города обратно. По некоторым сведениям, город Бани Валид вообще так и не был никогда захвачен ПНС.

9 августа 2012 года Национальный переходный совет официально передал власть избранному за месяц перед этим парламенту страны — Всеобщему национальному конгрессу.

2014 год

11 марта 2014 года Всеобщий национальный конгресс вынес вотум недоверия премьер-министру Ливии Али Зейдану, и временно исполняющим обязанности премьер-министра был назначен Абдалла Абдуррахман ат-Тани. Было объявлено, что Ат-Тани будет исполнять обязанности в течение 15 дней, до проведения парламентских выборов.

Столкновения военнослужащих и боевиков в мае 2014 года

16 мая в столкновениях военнослужащих с исламистами в Бенгази на востоке Ливии были убиты по меньшей мере 20 человек. Официальное информагентство ЛАНА сообщило о 12 убитых и 90 раненых. Для противодействия боевикам в небо была поднята авиация, которая наносила удары по базам террористов с воздуха. Представители базирующегося в Бенгази исламистского «Батальона 17 февраля» сообщили о том, что им удалось сбить один армейский вертолет. Члены самопровозглашенной «Ливийской национальной армии» с помощью авиации во главе с отставным генералом Халифой Хафтаром обстреляли базы, принадлежащие исламистским группировкам. Целью его операции стали члены группировок «17 февраля» и «Ансар шариа». Погибло 24 человека. Был закрыт местный аэропорт. Правительство заявило о нелегитимности действий военных и приказало регулярным силовым структурам взять ситуацию под контроль. Алжир в связи с угрозой своему дипломатическому представительству эвакуировал своего посла и сотрудников посольства на военном самолете в сопровождении спецназа, а посольство и генеральное консульство в Триполи были закрыты.

Литература

• Бартенев В. И. «Ливийская проблема» в международных отношениях. 1969—2008 гг. — М.: Изд-во МГУ, 2009. — 448 с. — ISBN 978-5-9710-0254-3
• Гарамантида. «Африканская Атлантида»: Сб. / Сост. М. Ю. Рощин. Пер. с араб. и с англ. А. Коровикова и М. Ю. Рощина. — М.: Издат. фирма «Восточная литература» РАН, 1994. — 288 с.: ил. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Гаудио Аттилио. Цивилизации Сахары. Десять тысячелетий истории, культуры и торговли / Пер. с франц. Г. А. Матвеевой. — 2-е издание. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1985. — 224 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Егорин А. З. История Ливии. ХХ век. — М.: Изд-во Ин-та Востоковедения РАН, 1999. — 564 с. — ISBN 5-89282-122-6
• Егорин А. З. Неизвестный Каддафи. «Дойный верблюд» Запада. — М.: ЭКСМО, Алгоритм, 2011. — 240 с. — Серия «Гении и злодеи». — ISBN 978-5-699-49909-0
• Егорин А. З., Миронова Г. В. Сенуситы в истории Ливии. — М.: Изд-во Ин-та Востоковедения РАН, 2006. — 432 с. — ISBN 5-93660-040-8
• История Ливии. Конец XIX в. — 1969 г. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1975. — 400 с.: ил.
• История Ливии в новое и новейшее время / Отв. ред. А. А. Громыко. — М.: Наука, 1992. — 213 с.: ил.
• Кобищанов Ю. М. На заре цивилизации. Африка в древнейшем мире. — М.: Мысль, 1981. — 224 с.: ил.
• Полькен Клаус. В плену Сахары. Великая пустыня в зеркале тысячелетий / Пер. с нем. Е. Л. Шохиной. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1973. — 288 с.: ил. — Серия «Путешествия по странам Востока».
• Прошин Н. И. История Ливии в новейшее время (середина XVI — начало XX в.). — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1981. — 288 с.: ил.
• Рясов А. В. Политическая концепция М. Каддафи в спектре «левых взглядов». — М.: Изд-во Ин-та Востоковедения РАН, 2008. — 328 с. — ISBN 978-5-89282-326-6
• Рясов А. В. Современная Ливия: географический и исторический очерки / Ред. Г. В. Миронова. — М.: Изд-во Ин-та востоковедения РАН, 2001. — 64 с.
• Смирнова Г. И. Опыт ливийской революции (преобразование социально-экономических и политических структур) / Отв. ред. И. П. Иванова, В. А. Исаев. — М.: Наука, 1992. — 240 с.

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий История Ливии

– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.