История Мадейры

История Мадейры

До-португальская эра

Плиний упоминает Пурпурные Острова, чье расположение соответствует Счастливым островам, или Канарам, что может относиться к островам Мадейры. Плутарх говоря о полководце Квинте Сертории, сообщает что после его возвращения в Кадис, «он встретил моряка, недавно прибывшего с Атлантических островов, двух по численности, разделенных лишь небольшим проливом, на расстоянии от побережья Африки в 10,000 фурлонгов. Они называются Острова блаженных.» Оцениваемое расстояние до Африки (2000 км/1250 миль) и близость двух островов позволяют сопоставить это упоминание с Мадейрой и Порту-Санту.

Существует романтическая легенда о двух влюбленных Роберте Машим и Анне д’Арфет во времена правления Эдуарда III, которые, убегая из Англии во Францию в 1346 году, сбились с курса из-за сильного шторма. Их корабль разбился у берегов острова, возможно, Мадейры; позже, имя юноши было использовано в наименовании местечка Машику, в память о влюбленных. По свидетельству портулана 1351 года, представленной во Флоренции, Италия, Мадейра была открыта задолго до того, как португальские корабли достигли её. Совершенно точно Мадейра была открыта до основания португальского поселения, ведь она появляется на картах начиная с 1339 года.

Португальское открытие

В 1419 году два капитана Инфанта Генриха Мореплавателя — Жуан Гонсалвеш Зарку и Тристан Ваш Тейшейра — были пригнаны штормом к острову Порту-Санту. Они назвали его так (подразумевая Святой Порт) в благодарность за спасение от кораблекрушения. В следующем году была отправлена экспедиция для заселения острова, в которой два капитана совместно с еще одним капитаном Барталомеу Перештрелло, включили остров в состав Португальской короны.

Острова начали заселяться приблизительно в 1420—1425 годах. 23 сентября 1433 года Ilha da Madeira (Остров Мадейра или «древесный остров») впервые появился на карте.

Три капитана во время своего первого путешествия оставили на острове свои семьи, небольшую группу людей младшего дворянства, людей со скромными накоплениями и несколько старых заключенных. Чтобы иметь возможность малейшего развития сельского хозяйства они должны были срубить густой лес Монтеверде и соорудить обширную сеть каналов (левад, поскольку в некоторых частях острова был избыток воды, а в некоторых — большая нехватка. В начале рыба составляла около половины питания поселенцев, дополняя овощи и фрукты. Первым сельскохозяйственным успехом можно назвать выращивание пшеницы. Изначально она выращивалась колонистами только для собственного пользования, однако затем её начали экспортировать в Португалию.

Открытие Порту-Санту и Мадейры были впервые описаны Гомишом Ианишом ди Зурара в Chronica da Descoberta e Conquista da Guiné.

Португальская Мадейра

Однако со временем производство зерна стало падать. Чтобы избежать кризиса, Генрих Мореплаватель приказал выращивать сахарный тростник для производства «сладкой соли», редкой в Европе, из-за этого считавшейся приправой.

Рост числа сахарных плантаций на Мадейре начался в 1455 году при содействии помощников с Сицилии и в большей степени из Генуи и продолжался до XVII века. Доступность Мадейры привлекала Генуэзских и Фламандских торговцев, стремившихся обойти венецианскую монополию. «К 1480 году Антверпен имел около 70 кораблей, задействованных в торговле сахаром с Мадейрой, с переработкой, сконцентрированной в Антверпене. К 1490-м Мадейра обошла Кипр по производству сахара». Производство сахарного тростника стало основным фактором развития экономики острова и увеличило потребность в рабочей силе. Рабы периодически использовались на острове для выращивания тростника и к XVI веку доля завезённых рабов достигла 10 % населения острова.

В 1617 году алжирские берберские пираты захватили 1200 человек на Мадейре. В XVIII веке, когда производство сахара резко выросло в Бразилии, Сан-Томе и Принсипи и других местах, самым важным продуктом острова стало вино.

Остров был дружески оккупирован Британией во время наполеоновских войн в 1807 году, в 1814 был возвращен во владение Португалии.

После смерти Жуана VI в 1826 году его сын Мигель I отобрал власть у настоящей преемницы, племянницы Марии II и объявил себя «Абсолютным Королём». Мадейра тогда поддержала королеву. Мигель послал экспедиционные войска, и сопротивление острова было сломлено, а губернатор Жозе Травассос Вальдез был вынужден бежать в Англию под защитой Королевского флота.

С XIX века остров приобретает славу курорта. Тогда в Европе знали только два морских курорта — французскую Ривьеру и Мадейру. Здесь отдыхали члены королевских домов, известные писатели и политические деятели.

В 1921 году последний Австро-Венгерский Император Карл I был депортирован на Мадейру после второго неудачного переворота в Венгрии. Здесь он умер годом позже и похоронен в Монте.

1 июля 1976 года, после демократической революции 1974 года, Португалия предоставила политическую автономию Мадейре, в честь чего празднуется День Мадейры. В настоящее время на острове есть своё правительство и законодательное собрание.

Отрывок, характеризующий История Мадейры

– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.