История Московской области

Московская область образована 14 января 1929 года. Исторически области предшествовала Московская губерния, образованная в 1708 году. Область была образована 14 января 1929 года как Центрально-Промышленная область в ходе укрупнения единиц административного-территориального деления РСФСР, а 3 июня 1929 года была переименована в Московскую область.

История до XVIII века

Территория современной Московской области была населена уже более 20 тысяч лет назад. В пределах области известны фатьяновские могильники эпохи бронзы (Кузьминский могильник), многочисленные курганы, городища железного века. Широко распространены курганы X—XII веков. До IX—X веков территорию бассейна реки Москвы и прилегающие земли населяли в основном финно-угорские народы меряне и мещера. Славяне начали проникать на эту территорию из Приднепровья с IV—VI веков, активное освоение этих земель славянами началось лишь в X веке. Население занималось охотой, бортничеством, рыболовством, земледелием и скотоводством.

В середине XII века земли нынешней Московской области вошли в состав Владимиро-Суздальского княжества. К этому же времени относится основание первых городов на этой территории (Волоколамск, 1135; Москва, 1147; Звенигород, 1152; Дмитров, 1154). В городах сосредотачивались ремесло и торговля, они становились опорными пунктами княжеской власти. В первой половине XIII века вся Владимиро-Суздальская земля, в том числе и подмосковные земли, была завоёвана монголо-татарами; во время татаро-монгольского ига подмосковные территории неоднократно подвергались разграблению. Из удельных княжеств Владимиро-Суздальской земли в годы татаро-монгольского ига наиболее возвысилось московское; оно явилось центром объединения русских земель в XIV—XVI веках и оплотом борьбы с монголо-татарским игом. Необходимо отметить, что территории нынешних южных (заокских) районов Московской области входили в состав Рязанского княжества, окончательно присоединённого к Москве лишь в 1520 году. Территорию Московского княжества защищали города-крепости. Крупнейший из подмосковных кремлей был построен в Коломне. В 1380 из Коломны повёл свои войска навстречу татаро-монголам князь Дмитрий Иванович Донской и затем одержал победу на Куликовом поле. Защиту княжества на южных рубежах осуществляли также крепости в Зарайске и Серпухове; крепости в Верее и Можайске были призваны принимать удары поляков и литовцев с запада (в 1600 году близ Можайска по приказу Бориса Годунова была возведена также крепость Борисов Городок, до наших дней не дошедшая). Города сохраняли оборонительную функцию вплоть до XVIII века. Значительна была оборонительная роль подмосковных монастырей — Иосифо-Волоцкого под Волоколамском, Саввино-Сторожевского в Звенигороде, Троице-Сергиева монастыря. История Подмосковья неразрывно связана с военными событиями Смутного времени — Троицкой осадой, первым и вторым ополчениями.

В XV—XVI веках на московских землях процветала торговля, продолжалось развитие земледелия — в частности, распространился трёхпольный севооборот. Возросло и значение феодального, помещичьего землевладения, получило развитие барщинное хозяйство. Происходил рост неземледельческих занятий. Москва становилась центром формировавшегося всероссийского рынка. В городах развивалось ремесло (например, в Серпухове — металлобработка и кожевенное производство, в Коломне — кирпичное производство).

Российская империя

В 1708 году по указу Петра I учреждена Московская губерния, куда вошла бо́льшая часть территории нынешней Московской области. С переносом столицы из Москвы в Санкт-Петербург значение Подмосковья как хозяйственного центра начало падать, в XVIII веке определяющую роль экономике стала играть лёгкая, преимущественно текстильная промышленность. В XVIII веке в Москве и городах Подмосковья развивается мануфактурная, а затем и фабричная промышленность. В частности, в XVIII веке в Московской губернии получили развитие шёлковое и хлопчатобумажное производство; строились отделочные, красильно-прядильные, прядильные фабрики. Большое значение приобрели и кустарные промыслы (например, керамический в Гжели; крупными центрами кустарных промыслов были сёла Щёлково, Зуево). С первой половины XIX века в Гжели на базе местного керамического промысла сформировалось крупное фарфорно-фаянсовое производство; в 1830-х годах в Московской губернии открылся ещё один крупный фарфоровый завод — в Дулёве. В развитии торговли значительную роль сыграли водные пути — так, важной торговой артерией являлась Ока, крупный товарооборот имели порты Серпухов и Коломна. Развитию торговых связей с Балтикой способствовало строительство Вышневолоцкой водной системы. География торговых связей, характерная для XVIII века, сохранилась и в следующем столетии, — роль центра принадлежала Москве. В 1766 году с целью установления точных границ землевладений в Московской губернии было начато генеральное межевание; во второй половине XVIII века у подмосковных городов появились первые генеральные планы, положившие начало регулярной планировке. В 1781 году произошли существенные изменения в административном делении Московской губернии: из прежней территории губернии были выделены Владимирское, Рязанское и Костромское наместничества, а оставшаяся территория была разделена на 15 уездов. Эта схема просуществовала, не претерпевая крупных изменений, до 1929 года. На территории Московской губернии произошли многие важные события Отечественной войны 1812 года. 7 сентября на Бородинском поле под Можайском состоялось одна из крупнейших битв войны — Бородинское сражение. 14—18 сентября русской армией под командованием М. И. Кутузова после оставления Москвы был предпринят знаменитый марш-манёвр; выйдя из Москвы по Рязанской дороге, за Боровским перевозом армия перешла Москву-реку и вышла на старую Калужскую дорогу, перекрыв наполеоновской армии путь в южные хлебородные районы страны. В покинутой жителями Москве шесть суток бушевал пожар — захватчики не получили ни крова, ни продовольствия и после отступления из Москвы, понеся большие потери в сражении при Малоярославце, вышли через Боровск и Верею на старую Смоленскую дорогу.

Во второй половине XIX века, в особенности после крестьянской реформы 1861 года, Московская губерния пережила сильный экономический подъём. К этому времени относится формирование железнодорожной сети. В 1851 на территории губернии появилась первая железнодорожная линия, соединившая Москву и Санкт-Петербург; в 1862 было открыто движение по линии на Нижний Новгород, в 1863 году началось движения до Сергиева Посада, в 1866 году была введена в действия дорога Москва — Рязань, в 1866-68 годах была построена железная дорога из Москвы до Курска, в 1872 году была открыта железная дорога из Москвы через Смоленск на Варшаву. Второй этап интенсивного железнодорожного строительства пришёлся на 1890-е — 1900-е годы годы — тогда были построены линии на Ржев, Савёлово, Павелец, Брянск. Наконец, накануне Первой мировой войны был введён в эксплуатацию 11-й луч Московского узла, Люберцы — Арзамас. Населённые пункты, оказавшиеся вблизи железных дорог, получили мощный стимул для развития, в то время как расположение поселений в стороне от железных дорог нередко способствовало их экономическому угасанию.

Главной отраслью промышленности губернии во второй половине XIX века продолжала оставаться текстильная. Развитие получило также машиностроение, становлению которого немало способствовало интенсивное железнодорожное строительство. Так, во второй половине XIX века был открыт крупный Коломенский машиностроительный завод, в тот же период начал действовать вагоностроительный завод в Мытищах. В 1883 году был открыт Климовский завод ткацких станков; в Люберцах развернулось производство сельскохозяйственных машин. При этом размеры пашни в Московской губернии сокращались (например, за 1860—1913 годы пахотная площадь уменьшилась на 37 %). Поднялись такие отрасли сельского хозяйства как огородничество, пригородное садоводство, молочное животноводство. Население Подмосковья заметно выросло (и если в 1847 году в губернии проживало 1,13 млн чел, то в 1905 уже 2,65 млн); Москва же накануне Первой Мировой войны была городом с миллионным населением.

СССР

В ноябре 1917 в Московской губернии была установлена советская власть.

Перенос в 1918 году столицы из Санкт-Петербурга в Москву способствовал экономическому подъёму губернии. После Гражданской войны большинство предприятий было восстановлено; отраслевая структура промышленности в целом сохранилась, однако наряду с текстильной развивались трикотажная и швейная промышленность, появлялись предприятия тяжёлой индустрии. Начала развиваться электроэнергетика — в 1922 году дала первый ток Каширская ГРЭС; в 1920-е годы был образован крупный завод «Электросталь». В 1920-е — 1930-е годы в ходе антицерковной деятельности государства были закрыты многие подмосковные церкви, впоследствии культовые сооружения выполняли различные не связанные с первоначальными функции (склады, гаражи, овощехранилища и др.), многие пустовали и разрушались, некоторые культурные памятники были полностью утрачены; восстановление большинства пострадавших храмов было начато лишь в 1990-е годы.

Постановлением Президиума ВЦИК «Об образовании на территории РСФСР административно-территориальных объединений краевого и областного значения» от 14 января 1929 года с 1 октября 1929 года Московская губерния была упразднена. Была образована Центрально-промышленная область с центром в городе Москве, в составе, в качестве основного массива, губерний Московской, Тверской, Тульской и Рязанской.

Область делилась на 10 округов: промышленные — Московский, Орехово-Зуевский, Коломенский, Кимрский, Серпуховский, Тульский, Тверской; сельскохозяйственные — Рязанский, Бежецкий и Калужский. Центром области стала Москва. Через несколько месяцев после учреждения, 3 июня, область была переименована в Московскую. 30 июля 1930 округа были упразднены, а образованные в округах районы отошли в прямое подчинение Мособлисполкому. В 1931 году произошло значительное событие в истории Московской области — решением Политбюро город Москва был выделен в самостоятельную административно-хозяйственную единицу. В январе 1935 года была образована Калининская область, из Московской области были переданы в её состав 26 районов. В сентябре 1937 года в ходе разукрупнения из Московской области были выделены Тульская и Рязанская области (77 районов). В 1920-е — 1930-е годы были проведены и другие административные преобразования. Многим поселениям присвоили городской статус, была введена категория посёлков городского типа; новые города и посёлки городского типа формировались в основном близ промышленных предприятий (Красногорск, Долгопрудный, Фрязино, Электросталь и др.).

До конца 1931 года Москва входила в состав Московской области. На 1 октября 1931 года в области имелось 143 района, в состав которых входило 6 238 сельсоветов, 67 городов, в том числе 7 выделенных в отдельные административно-хозяйственные единицы (г. Москва — 2 781 340 жит., 01.01.1931, г. Тула — 191 200 жит., с подчинёнными сельсоветами — 254 210 жит., г. Тверь — 133 072 жит., с подчинёнными сельсоветами — 136 128 жит., г. Орехово-Зуево — 76 683 жит., г. Серпухов — 73 411 жит., г. Бобрики — 14 649 жит., г. Звенигород — 8 016 жит.), 60 рабочих посёлков и 37,1 тыс. сельских населённых пунктов. Население области составляло 11 359 300 чел. (01.01.1931), в том числе 4 376 200 — городское (38,5 %), плотность населения — 71,6 чел/кв.км, площадь — 158 741 кв.км. Национальный состав: русские — 94,9 %, карелы — 1,4 %, евреи — 1,3 %, прочие — 2,4 %. Крупными населёнными пунктами были также:

• г. Калуга — 60 263 жит.
• г. Ногинск — 58 481 жит.
• г. Рязань — 57 186 жит.
• г. Коломна — 47 764 жит.
• г. Вышний Волочек — 37 614 жит.
• г. Егорьевск — 36 606 жит.
• г. Перово — 30 862 жит.
• г. Павловский Посад — 28 508 жит.
• г. Загорск — 23 685 жит.
• г. Мытищи — 23 084 жит.
• г. Лосиноостровск — 23 079 жит.
• г. Кимры — 21 433 жит.

С 1930-х годов началась перестройка отраслевой структуры хозяйства Московской области. Наибольшее развитие получили отрасли тяжёлой промышленности (в первую очередь машиностроение). Возросло значение химической промышленности (например, в Воскресенске были построены крупный завод по производству минеральных удобрений и цементный завод «Гигант»). На востоке области развивалась торфодобыча. В областном центре, Москве, было создано несколько десятков крупных предприятий различного профиля. При этом медленно шло развитие городов, где и до революции промышленность была развита слабо. В 1935 году в рекреационных целях вокруг Москвы был выделен Лесопарковый защитный пояс площадью 35 тыс. га.

В 1941—1942 годах на территории Московской области произошла одна из наиболее значительных военных операций Великой Отечественной войны — Битва за Москву. Она началась в конце-сентября — начале октября 1941 года. Была введена в действие Можайская линия обороны. Проводилась эвакуация промышленных предприятий на восток. С особенной силой бои под Москвой разгорелись с середины октября. 15 октября стало днём известной «московской паники»; в этот день Государственный Комитет обороны СССР принял решение об эвакуации Москвы. 18 октября немецкая армия вошла в Можайск, 19 октября постановлением ГКО в Москве и близлежащих районах было введено осадное положение. Десятки тысяч жителей Подмосковья ушли в ополчение. Наступление врага удалось приостановить. Однако уже в середине ноября генеральное наступление немецких войск продолжилось; бои сопровождались большими потерями с обеих сторон; в эти дни под Волоколамском был совершён боевой подвиг 28 гвардейцев из дивизии генерала Панфилова. 23 ноября немецкой армии удалось овладеть Клином и Солнечногорском, шли бои в районе Крюкова, Яхромы, Красной Поляны. 5-6 декабря Красная Армия перешла в контрнаступление. В течение декабря от фашистских войск было освобождено большинство оккупированных городов Московской области (Солнечногорск, Клин, Истра, Волоколамск и др.). Непосредственную угрозу Москве удалось ликвидировать, линия фронта была отодвинута на 100—250 км от столицы. Военные действия нанесли населению и хозяйству области значительный ущерб. На восстановление хозяйства потребовалось несколько лет. Во время войны пострадали и некоторые культурные памятники (так, существенный урон был нанесен Новоиерусалимскому монастырю, где, в частности, в 1941 году было взорвано наиболее крупное архитектурное сооружение — Воскресенский собор).

В июле 1944 года была образована Калужская область, из Московской области были переданы в её состав Боровский, Высокиничский, Малоярославецкий и Угодско-Заводский районы. В том же году была образована Владимирская область, из Московской области были передан в её состав Петушинский район. В 1946 году в Рязанскую область и в 1957 году в Тульскую область были переданы районы, переведённые из состава этих областей в Московскую область в 1942 году. Последнее крупное изменение за советское время произошло в 1960 году, когда ряд территорий Московской области отошёл к Москве.

В послевоенные годы продолжилось наращивание экономического потенциала области; усилились связи производства и науки, был основан ряд наукоградов (Дубна, Троицк, Пущино, Черноголовка). Основными отраслями промышленности, активно развивавшимися в послевоенное время, стали химия, машиностроение, точное приборостроение, электроэнергетика. Ведущими отраслями специализации к началу 1980-х годов Московской области являлись обрабатывающая промышленность и наука. Продолжалось развитие транспорта: была создана система магистральных газопроводов и высоковольтных линий электропередачи, осуществлена электрификация магистральных железнодорожных направлений, велось формирование сети магистральных автодорог (одним из крупнейших проектов стало строительство МКАД). Быстро росло население городов; образовалась мощная Московская городская агломерация. Для обеспечения растущего населения агломерации пищевой продукцией в Московской области были построены крупные птицефабрики, животноводческие комплексы; в совхозе Московский в 1969 году был организован один из самых больших в стране тепличных комбинатов.

Ко второй половине 1980-х годов началась перестройка структуры занятости населения — происходило падение занятости в традиционных промышленных секторах экономики, сопровождавшееся ростом занятости в сфере услуг. Сектор услуг был сконцентрирован в ядре агломерации — Москве; как следствие, важным демографическим явлением в Московской области стали маятниковые миграции. Сельская местность постепенно утрачивала свои сельскохозяйственные функции, при этом возрастало её рекреационное значение; постоянное сельское население было вовлечено в маятниковые миграции, значительно выросло временное, сезонное население.

Российская Федерация

Согласно Конституции, принятой в 1993, Московская область является субъектом Российской Федерации.

Хозяйство Московской области пережило в 1990-е годы глубокий кризис; в 1996 году объём промышленного производства составил лишь 30 % от объёма 1990 года; численность занятых сократилась почти на 500 тысяч человек; наибольшие потери понесли обрабатывающие отрасли промышленности. В глубоком кризисе оказалась и наука. Изменилась отраслевая структура промышленности: активно развивались пищевая промышленность и строительная индустрия, лёгкая промышленность пришла в упадок, сохраняло ведущие позиции машиностроение. Начавшийся в 1997 году рост экономики был остановлен кризисом 1998 года. Однако с первой половины 2000-х годов началось быстрое восстановление экономики после кризиса, валовой региональный продукт субъекта рос высокими темпами, в 2003 году по уровню ВРП область занимала 4-е место в России. При этом полное восстановление объёма промышленного производства относительно докризисного уровня не произошло (в 2002 году объём составлял лишь 58 % от уровня 1990 года). В 1990-х—2000-х годах в лидеры по объёму промышленного производства выбились районы с развитой пищевой промышленностью (Ступинский, Раменский, Ногинский); в старых машиностроительно-текстильных центрах произошёл спад производства, особенно сильно пострадали от кризиса монофункциональные центры. Наибольшее число таких депрессивных центров расположено на периферии области и на старопромышленном востоке.

К концу 2000-х годов долг областного правительства и компаний области увеличился (и достиг в августе 2008 года 82 %) вследствие неэффективного управления правительством области финансовыми ресурсами — в частности, из-за фактов коррупции, связанных с незаконной передачей земли в частную собственность, и хищения бюджетных средств; на ряд бывших чиновников областного правительства были заведены дела о мошенничестве. Общая сумма ущерба, нанесенного бюджету области, была оценена в 27 млрд рублей. В декабре 2009 года государственный долг Московской области составлял 160 млрд рублей (второе место в России), к началу 2012 года его удалось уменьшить до 106,3 млрд рублей. Другой крупный скандал, но уже с участием чиновников прокуратуры и МВД области, разгорелся в 2011 году; он был связан с получением чиновниками доходов от сети подпольных казино.

С 1990-х годов вследствие автомобилизации населения и маятниковых миграций существенно ухудшилась дорожно-транспортная обстановка в Подмосковье; пробки стали обычным явлением на дорогах области. В эти же годы началась функциональная реструктуризация московской агломерации; некоторые функции «ядра» (потребление, развлечение, производство) начали перемещаться на периферию, в Московскую область. В результате вокруг МКАД на территории Московской области сформировались пояса торгово-развлекательных и логистических комплексов. Новые заводы, ориентированные на рынок Москвы, размещались производителями в Подмосковье. Шло активное развитие сферы услуг, и уже в начале 2000-х годов в некоторых районах сектор услуг давал большую часть валового продукта (например, в Химкинском районе — свыше 90 %). За 10 лет, с 2001 по 2010 годы, Московская область стала одним из наиболее привлекательных для инвесторов регионов России; инвестиции за этот период возросли в 28 раз, иностранные инвестиции в 2011 году составили 2,6 млрд долларов (2-е место в России после Москвы). С конца 1990-х годов в ближайших к Москве городах Московской области начался бум комплексной жилой застройки (показатель ввода жилья на душу населения в 2006 году был выше среднероссийского почти в три раза), по вводу жилых домов с 2004 года область занимает первое место в стране. Некоторые ближайшие к Москве города (как Одинцово, Красногорск, Мытищи) стали фактически спальными районами столицы. Несмотря на большие объёмы нового строительства, изношенность объектов жилищно-коммунального хозяйства оставалась высокой; по официальной оценке, в 2011 году показатель изношенности объектов коммунальной инфраструктуры превышал 50 %, а в некоторых городах и районах превышал 80 %. Другой нерешённой проблемой остаётся по настоящее время сильная изношенность дорожной сети области.

В 2000-е годы в результате административных преобразований существовавших посёлков городского типа и сёл были образованы новые города (Московский, Голицыно, Кубинка и др.).

С 1 июля 2012 года значительная часть территории Московской области, включая три города (Троицк, Московский и Щербинка), была передана в состав т. н. Новой Москвы; вследствие этой передачи территория Московской области уменьшилась на 144 тыс. га, а население — на 230 тыс. чел..

В 2014—2015 годах были объединены соответственно города Королёв и Юбилейный, города Балашиха и Железнодорожный, города Подольск, Климовск и посёлок городского типа Львовский.

Литература

• Лаппо Г. М., Мильков Ф. Н., Хорев Б. С. (ред.). Российская Федерация: Центральная Россия. — М.: Мысль, 1970. — 907 с.

Отрывок, характеризующий История Московской области

Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.