История Мурманской области

История Мурманской области

Древний период

История пребывания человека на территории нынешней Мурманской области насчитывает несколько тысячелетий. Обнаруженные археологами памятники подтверждают пребывание людей на Кольском полуострове уже в VIII—VII тысячелетии до нашей эры, в период арктического палеолита (культура Комса).

В период арктического палеолита начались первые миграции племён охотников из Скандинавии на Кольский полуостров. В IV—II тысячелетии до нашей эры началась миграция людей из Волжско-Окского междуречья, селившихся в основном вблизи водоёмов центральной части полуострова. Культуру поселений этого периода относят к культуре ямочно-гребёнчатой керамики. Следующая волна миграции, предположительно с Северного Урала, пришлась на эпоху раннего металла.

За счёт смешения людей европеоидного типа первых волн с людьми монголоидной внешности с Северного Урала образовалась саамская финно-язычная народность, распространившаяся по всему Кольскому полуострову и северу Скандинавии. На Руси этих людей называли лопарями.

XII—XVI века

Бояре Новгородской республики регулярно посылали на север промысловые экспедиции за рыбой, пушниной, тюленьим салом и прочими «богатствами севера». Предположительно к XII веку, продвигающиеся всё дальше на север экспедиции достигли Кольского полуострова. В новгородской летописи, датируемой 1216 годом, содержится первое упоминание о наличии власти Новгородской Руси на Кольском севере. Местные жители были обложены данью. Причём, какое-то время саамам приходилось выплачивать двойную дань, так как норвежцы также пытались утвердить свою власть в этих землях. Однако, уже в 1326 году Норвегия подписала составленный Новгородом мирный договор, по которому все права на земли Кольского полуострова отходили Новгородской республике.

В XV веке на территории Кольского полуострова, в основном на Терском берегу, начали возникать первые постоянные поселения — Корельский погост, Умба, Варзуга.

В 1478 году земли Кольского полуострова вошли в состав Московского княжества. Управление осуществлялось даньщиками, уполномоченными собирать с местных жителей дань и производить судебные разбирательства. Существовавшие к тому времени русские поселения — Умба, Варзуга, Кандалакша и другие, управлялись наместником Двинской земли. Основой экономики края была добыча морских зверей, рыболовство и солеварение. Из-за отсутствия пригодных под пашни площадей развито было лишь огородничество.

В 1550 году было начато строительство Кольского острога. После того, когда в 1583 году острог был готов, управление землями переместилось в Колу, были созданы необходимые органы власти.

С начала XVI века начинается распространение христианства среди лопарей. В 1526 и затем в 1533 году новгородским архиепископом Макарием в селения лопарей были направлены священники, крестившие лопарей и освящавшие церкви. В 1554 году на реке Паз построена Церковь Бориса и Глеба, ставшая своеобразным центром церковной власти на Кольском севере.

Ближе к середине XVI века Кольский полуостров становится центром международной торговли. За рыбой и пушниной приходили торговые корабли из Англии, Дании, Голландии и Скандинавии. Торговля была сосредоточена в Коле.

XVII — начало XIX века

В 1625 году на Кольском полуострове проживало около 2,5 тысяч человек. Центром северных земель продолжал оставаться Кольский острог, при перестройке которого в 1702—1704 году за превышение власти был отстранён воевода острога Д. И. Унковский.

Основой экономики области оставалось рыболовство и солеварение, сосредоточенное в монастырях Кольского полуострова. Самыми крупными поставщиками соли являлись Кольско-Печенгский и Кандалакшский монастыри, получавшие от государства существенную материальную помощь. Спад солеварения пришёлся на конец XVII — начало XVIII веков. С появлением на рынке более дешёвой соли-пермянки, соль-морянка стала очень невыгодной.

В 1708 году Кольский уезд вошёл в состав образованной по указу Петра I от 18 декабря (29 декабря по старому стилю) 1708 года Архангелогородской губернии.. Несмотря на это, местное управление Кольским уездом продолжало играть существенную роль в делах края, что в не последнюю очередь было связано с плохим сообщением между регионами, попасть из Архангельска на Кольский полуостров можно было только морем.

Перенос столицы России в новопостроенный Санкт-Петербург заметно приостановил развитие Кольского севера. Введение таможенного тарифа 1724 года уменьшило уровень торговли с севером страны, в том числе и через Колу. К тому же, с 1704 года зверобойный и рыбный промыслы отошли компании фаворита Петра I Александра Меншикова, что свело на нет возможность отдельных рыбаков и звероловов заниматься торговлей самостоятельно и вынудило их сдавать свой товар за бесценок. Монополия на морские промыслы была отменена лишь в 1765 году при Екатерине II.

В середине XVII века на Кольском полуострове началась разработка полезных ископаемых, в районе Поноя были открыты первые серебряные и медные рудники. Подъём экономики Кольского уезда начался с созданием Беломорской промысловой компании, хотя и после него Кольский полуостров оставался одним из самых слаборазвитых регионов страны. После проведения границы России с Норвегией в 1826 году Норвегии отошла часть территорий Нявдемского и Пазрецкого погостов.

Первое серьёзное испытание огнём область прошла в ходе Крымской войны. В 1854 году было совершено нападение на Кандалакшу английской эскадрой. Во время бомбардировки города Колы, в том же 1854 году в ночь с 10 на 11 августа неприятельским огнём, продолжавшимся более 28 часов, было сожжено около 110 домов, 2 церкви и несколько магазинов. Разгром Колы привёл к сильному сокращению международной торговли на Мурмане, несмотря на получение разрешения беспошлинной торговли с Норвегией.

Однако, несмотря ни на что, колонизация Кольского севера продолжалась, в 1864 году основано село Ура-Губа, в 1870 — поселения Териберка, Рында.

В конце XIX века на территории Кольского полуострова появились первые лесопильные предприятия в Умбе, Ковде и других поселениях.

8 февраля 1883 года Кольский уезд вышел из состава Архангельской губернии, став самостоятельным административным образованием.

В 1899 году в Екатерининской гавани основан портовый город Александровск (ныне — город Полярный).

Период гражданской и Первой мировой войны

Следующим важным этапом в развитии земель Кольского полуострова стало строительство железной дороги, соединившей Кольский залив с центром России. Планы устройства портового города за полярным кругом появились ещё в 70-х годах XIX века. Первые изыскатели пришли на Мурман для разведки новых мест в 1912 году. Через три года, в 1915 году, во время Первой мировой войны, на правом берегу Кольского залива Баренцева моря был основан портовый поселок Семеновский. Его создание было связано со стремлением России получить выход в Северный Ледовитый океан через незамерзающий залив, чтобы бесперебойно доставлять военные грузы от союзников по Антанте в условиях блокады Чёрного и Балтийского морей.

4 октября 1916 года посёлок получил статус города и новое название — Романов-на-Мурмане. В этот день на невысоком холме, где сейчас располагается Дворец культуры и техники имени Кирова, состоялась торжественная церемония закладки храма в честь покровителя мореплавателей Николая Мирликийского. Романов-на-Мурмане стал последним городом, основанным в Российской империи. Через полгода, 3 апреля 1917 года, после Февральской революции, он принял своё нынешнее название — Мурманск.

6 марта 1918 года в Мурманске с английского линейного корабля «Глори» высадилось два отряда морских пехотинцев и с двумя орудиями, что ознаменовало начало интервенции со стороны Антанты. В её ходе был сооружён и начал эксплуатироваться Мурманский трамвай.

2 марта 1918 года большая часть территории Александровского уезда (сегодняшняя Мурманская область), вошла в состав Северной области под правительством Николая Васильевича Чайковского. К середине месяца началась интервенция белых финнов.

13 июня 1921 года Кольский (Александровский) уезд Архангельской губернии был преобразован в Мурманскую губернию с центром в городе Мурманске.

В 1920 году академик Александр Ферсман начал проведение систематических экспедиций геологической разведки, результатом которых стало открытие крупных месторождений асбеста и других, отчасти неизвестных ранее минералов. После этих открытий начался бурный рост промышленности Кольского полуострова.

1 августа 1927 года Мурманская губерния была преобразована в Мурманский округ и включена в состав Ленинградской области.

В 1930 году первую руду добыл хибиногорский рудник. Впоследствии для нужд рудника и расположенного рядом с ним города Хибиногорска были построены первые в области гидроэлектростанции (каскад Нива-1). В 1935 году рядом с поселением Монча-Губа началось строительство комбината «Североникель». После запуска комбината население посёлка стало стремительно увеличиваться и в 1937 году ему был присвоен статус города под названием Мончегорск. Общий валовый продукт вырос с 2,4 млн рублей в 1920 году до 361 млн рублей в 1939 году. Увеличивалась и численность населения области: если в 1914 году на территории всего Кольского полуострова проживало 13 тысяч человек, то в 1930 году в одном только Мурманске было 20 000 жителей, а в 1935 году — свыше 100 000.

Быстрый рост промышленности, культуры и численности населения стал причиной создания в 1938 году из Мурманского округа и Кандалакшского района Карельской АССР самостоятельной административной единицы — Мурманской области.

В 1940 году после окончания Советско-финской войны 1939—1940 годов в состав Мурманской области вошли отошедшие к Советскому Союзу западная часть полуостровов Рыбачьего и Среднего.

Период Второй мировой войны

Захвату Кольского полуострова уделялось Германией особое внимание в связи со стратегически выгодным расположением региона. Немецкое командование планировало захватить Мурманск и Кировскую железную дорогу. Для этого немецкие и финские войска наносили удар по трём направлениям: Мурманск, Кандалакша и Лоухи.

29 июня 1941 года немецкие и финские войска начали наступление, нанося главный удар на мурманском направлении (см.Мурманская операция (1941)) и второстепенные на кандалакшском и лоухском направлениях. На кандалакшском и лоухском направлениях советские войска остановили продвижение немецко-финских войск, пытающихся выйти к железной дороге, и они были вынуждены перейти к обороне.

Военные действия возобновились 8 сентября 1941 года. Командование армии «Норвегия» в соответствии с приказом ставки вермахта перенесло главный удар на мурманское направление. Но и здесь наступление усиленного немецкого горнострелкового корпуса провалилось. Северная группа немцев, наступавшая на Полярный, за 9 дней смогла продвинуться всего на 4 км. Южной группе при поддержке авиации удалось к 15 сентября перерезать дорогу Титовка — Мурманск и создать угрозу выхода в район Мурманска. Однако 14-я армия частью своих сил при поддержке авиации и артиллерии Северного флота 17 сентября нанесла контрудар и разгромила 3-ю горноегерскую дивизию, отбросив её остатки за реку Западная Лица. После этого немецкое командование прекратило наступление на Мурманск.

Весной 1942 года обе стороны готовили наступательные действия: немцы с целью захватить Мурманск, советские войска — с целью отбросить противника за линию границы. Первыми перешли в наступление советские войска. В ходе Мурманской операции (1942) и морского десанта в губе Большая Западная Лица добиться решительного успеха не удалось. Но запланированное немецкое наступление также было сорвано, и фронт в Заполярье стабилизировался до октября 1944 года.

Первая боевая операция на море была предпринята немецкими войсками 12—13 июля 1941 года, эсминцы в районе острова Харлов атаковали советский конвой, охраняемый сторожевым кораблем, в результате атаки был потоплен сторожевой корабль и один из двух траулеров. Вторая операция была проведена 22—24 июля у Териберки, тогда немцы потопили гидрографическое судно «Меридиан». В третьем походе 10 августа 3 эсминца потопили сторожевой корабль «Туман» . После налета авиации Северного флота эсминцы получили серьёзные повреждения и вернулись на ремонт в Германию. В общей сложности за годы войны Северный флот обеспечил проводку 1471 конвоя, в которых насчитывалось 2569 транспортных судов, при этом торговый флот потерял 33 судна.

7 октября 1944 советские войска перешли в наступление, нанося главный удар из района озера Чапр по правому флангу 19-го немецкого корпуса в направлении на Луостари — Петсамо. Преследуя отступающие немецкие войска, 14-я армия при поддержке сил флота выбила немцев с советской территории, пересекла финскую границу и начала захват Петсамо, 22 октября советские войска пересекли норвежскую границу и 25 октября освободили норвежский город Киркенес. К 1 ноября боевые действия в Заполярье закончились, район Петсамо был полностью освобожден советским войсками.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 декабря 1944 года была учреждена Медаль «За оборону Советского Заполярья», которой было награждено 24000 жителей области. Около ста пятидесяти участников боёв стали Героями Советского Союза. Трое — лётчик Сафонов, катерник Шабалин и разведчик Леонов — удостоены этого звания дважды. Позже, 6 мая 1985 года, за героические действия в ходе войны Мурманску был присвоен статус город-герой.

1945—1990

Несмотря на полученные серьёзные разрушения, в частности Мурманск был разрушен почти полностью, уже к 1948 году уровень экономики в регионе вышел на довоенный уровень, а к 1952 году довоенного уровня достиг объём жилой площади в столице области.

В послевоенные годы власти России стали всё больше осознавать необходимость развития региона, как промышленности, так и Северного флота. В начале 1960-х годов для жителей области была введена льготная надбавка на оплату за труд, так называемые северные надбавки.

В 1951 году рабочий посёлок Ваенга, расположенный в 25 километрах к востоку от Мурманска на берегу Кольского залива, получил статус города и новое название — Североморск и стал столицей Северного Флота. В 1957 году посёлок Оленье преобразован в город Оленегорск, в 1965 году статус города получил посёлок Ковдор, а в 1966 — Апатиты. В период с 1955 по 1965 год запущен целый ряд предприятий : Оленегорский и Ковдорский горнообогатительные комбинаты, Кировская ГРЭС и Апатито-нефелиновая обогатительная фабрика в Апатитах.

18 мая 1969 года началось строительство Кольской атомной электростанции, 29 июня 1973 года начата её эксплуатация.

В 1970 году в честь 100-летия со дня рождения Ленина была заложена Кольская сверхглубокая скважина, самая глубокая буровая скважина в мире, пробурённая исключительно для исследования литосферы в том месте, где граница Мохоровичича подходит близко к поверхности Земли.

По состоянию на конец 1970-х годов Мурманская область занимала второе в северо-западном регионе место по объёму валовой промышленной продукции.

К 1980 году в области насчитывалось 19 совхозов, среди них «Тулома», «Индустрия», «Арктика», «Полярная звезда» и зверосовхоз «Кольский», 7 колхозов, 25 подсобных хозяйств, птицефабрики и «Мурманский тепличный комбинат».

Современный период

С началом перестройки Мурманская область, как и остальные регионы страны, переживала тяжёлые времена. Распад Советского Союза и последующая гиперинфляция вызвали экономический кризис. Количество рыболовных судов в одной только столице области снизилось с более 400 рыболовных судов в 1989 году до 290 в 1997. Резко сократился грузооборот портов. По всей области замерли строительные комплексы, появилась безработица.

Кроме того, в самом начале 1990-х произошёл массовый отток населения из области, в частности с 1989 по 1992 годы Мурманск покинули 28 тысяч человек. Основными причинами отъезда населения были резкое ухудшение экономической ситуации в городе, а также больша́я социальная мобильность относительно молодого населения Мурманска. К 2002 году число жителей города сократилось на 150 тысяч по сравнению с 1989 годом, то есть почти на треть. Сопоставимая убыль среди городов с населением более 100 тыс. жителей была только в разрушенном войной Грозном и в Магадане. Согласно данным текущего учёта населения, с момента переписи число мурманчан сократилось ещё более чем на 20 тысяч человек. Достоверность этих данных вызывает сомнения, поскольку в 2002 году переписная численность населения оказалась ниже данных текущего учёта на 30 тысяч человек.

По области в целом население уменьшилось с 965 727 человек в 1989 году до 760 862 в 2002 году, то есть, более чем на 200 000 человек. Однако, за последние годы численность населения снова начала расти и к 2009 году в области насчитывалось уже 842 452 человек, из них 74 284 — сельское и 790 323 — городское. 25 населённых пунктов области имеют более 5000 жителей. Самые крупные города Мурманской области — Мурманск (301 572 чел.), Апатиты (56 730 чел.), Североморск (51 004 чел.), Мончегорск (42 893 чел.) и Кандалакша (32 592 чел.).

Отток населения молодых возрастов привёл к резкому ухудшению демографической ситуации. Если в 1990 году естественный прирост на 1000 жителей составлял 4,5 (рождаемость 10,5; смертность 6), то в 2005 году естественный прирост стал отрицательным и составляет 0,5 % в год. Резкий рост смертности связан с тем, что в преклонном возрасте сейчас находятся многочисленные поколения мурманчан, переселившихся в город в 1950—1970-х годах.

В современной Мурманской области приоритетными отраслями являются рыбная, горнодобывающая, химическая промышленность и цветная металлургия. Крупнейшие предприятия области: «Апатит» (Кировск, Апатиты) — производство апатитового концентрата, «Кандалакшский алюминиевый завод» (Кандалакша) — производство первичного алюминия, «Кольская горно-металлургическая компания» (Мончегорск, Заполярный, Никель) — производство никеля, рафинированной меди, серной кислоты, Оленегорский ГОК — производство железорудного сырья, «Мурманский траловый флот» (Мурманск) — рыбный промысел.

В последние годы стал набирать силу экологический туризм, в основном это иностранные туристы, желающие пожить в местах, где «не ступала» нога человека.

См. также

• История Мурманска

Отрывок, характеризующий История Мурманской области

– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала: