История Науру

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Об истории доколониального периода Науру известно очень мало из-за отсутствия каких-либо письменных источников (до появления на островах миссионеров у науруанского языка не существовало письменной формы) и археологических данных. Колониальный же период связан с главным природным богатством Науру — фосфоритами (или науруитом).

Первым европейцем, увидевшим остров Науру, стал британский капитан Джон Фирн, открывший остров 8 ноября 1798 года[1]. Впоследствии Науру поочерёдно становился территорией разных колониальных держав: в 1888 году — Германии, в 1914 году — Австралии, с 1942 по 1945 года — Японии, затем — снова Австралии[2]. В 1968 году остров приобрёл независимость, а в 1999 году Республика Науру стала полноправным членом Организации Объединённых Наций[2].

Начиная с 1906 года, на острове различными колониальными и коммерческими компаниями велась разработка фосфоритных месторождений[2]. Фосфориты стали единственным источником доходов для крошечной микронезийской страны, обеспечив на несколько десятилетий очень высокий уровень жизни населения Науру[1]. Однако истощение месторождений и необдуманная экономическая политика руководства страны привели к крупному финансовому кризису и политической нестабильности в начале 1990-х годов[2]. Пытаясь расширить источники поступлений валюты в страну, Республика Науру стала крупным офшорным центром[2]. Осуществлялась продажа науруанских паспортов[1]. Только в начале 2004 года с приходом нового правительства в стране появились положительные сдвиги в экономике[3].





Первые поселенцы

О заселении острова Науру практически ничего неизвестно во многом из-за отсутствия каких-либо археологических свидетельств. Однако существует несколько гипотез. Согласно одной из них, остров Науру мог быть заселён австронезийцами с южной части Филиппинских островов и северной части Молуккских островов[4]. Согласно другой версии, первые переселенцы прибыли на Науру с островов Бисмарка и представляли праокеанийский этнос, ещё до его распада на меланезийцев, микронезийцев и полинезийцев[5].

В раннем периоде истории Науру население было представлено 12 племенами, проживавшими в 168 деревнях[6]. Это племена: деибоэ (наур. Deiboe), эамвидамит (наур. Eamwidamit), эамвидара (наур. Eamwidara), эамвит (наур. Eamwit), эамгум (наур. Eamgum), эано (наур. Eano), эмео (наур. Emeo), эорару (наур. Eoraru), ируци (наур. Irutsi), ирува (наур. Iruwa), иви (наур. Iwi) и ранибок (наур. Ranibok)[7]. Сейчас память об этих двенадцати племенах увековечена в государственном флаге и гербе Республики Науру. Эти племена больше не существуют, а каждый житель Науру идентифицируется сейчас по округу, в котором он проживает.

Племя ирува состояло из выходцев с островов Гилберта или Банаба[8], приплывшими на остров Науру в XIX веке[9]. У племён ируци и иви нет современных потомков, так как их последние представители погибли при японской оккупации Науру во время Второй мировой войны.

Верховный вождь, которому подчинялись бы все 12 племён, на острове отсутствовал. Вместо этого у каждого племени был свой племенной вождь[6].

До появления на острове европейцев население Науру находилось на стадии разложения первобытно-общинного строя и состояло из трёх классов:

  • Темонибе (наур. temonibe) — старшие члены рода.
  • Амененгаме (наур. amenangame) — младшие члены рода, составлявшие основную часть племени.
  • Итсио (наур. itsio) — рабы[10].

Согласно справочнику Deutsches Kolonial Lexikon, науруанское общество состояло из шести классов[6]. Из них четыре были свободными земледельцами: темониба (наур. Temonibä), эмо (наур. Emo), аманенгама (наур. Amänengamä) и энгама (наур. Engamä). А два — зависимыми категориями: идзио (наур. Idzio) и итиора (наур. Itiora). Однако их природа не раскрывается.

Принадлежность человека к определённому классу зависела от класса матери. Дочери, родившиеся до рождения сына, и сын приписывались к классу матери. Дети, родившиеся после первого сына, принадлежали к следующему по нарастанию классу[6].

Туземцы жили во дворах, состоявших из 2—3 домов. Несколько дворов составляли деревню. Несколько деревень составляли гау (округ)[6].

Основным занятием древних науруанцев было сельское хозяйство (выращивание кокосовых пальм, бананов, панданусов), а также рыболовство[11] (в том числе искусственное разведение рыбы ханос в лагунах Буада и Анабар)[12]. Рыболовные хозяйства были строго поделены между семьями и огорожены стенами и изгородями. Условия, необходимые для нормального разведения рыбы, поддерживались взрослыми жителями: они регулярно перемешивали воду для её обогащения кислородом и тем самым ускоряли рост мальков. Детям было строжайше запрещено бить по воде во время купания, так как любой шум мог спугнуть ханос, который уплыл бы на территорию другой семьи[12].

Доколониальная эпоха

Первые контакты с европейцами

В 1798 году британский капитан китобойного судна Джон Фирн во время своего плавания от берегов Новой Зеландии в Южно-Китайское море стал первым европейцем, приблизившимся к острову Науру[13]. Он назвал его Приятным островом (англ. Pleasant Island), так как был приятно поражён дружелюбием островитян, которые подплыли к британском судну на каноэ без какого-либо вооружения, а на телах науруанцев отсутствовали воинственные татуировки, как было принято у других народов Океании[13]. Наблюдая с корабля берег, на котором столпилось большое количество островитян, Фирн пришёл к выводу, что остров густо населён. Однако высадиться на нём он так и не решился. После этого короткого визита Науру оставался в изоляции на протяжении нескольких десятилетий.

Первыми европейцами, поселившимися на Науру, стали дезертиры и контрабандисты ирландского происхождения, депортированные из Великобритании на остров Норфолк (здесь находилась исправительная колония для наиболее опасных преступников, которые перевозились в Австралию), Патрик Бёрк и Джон Джоунс, которые впоследствии сбежали с острова Норфолк и приплыли на Науру в 1830 году[2][13]. В 1837 году к уже жившим здесь восьми европейским преступникам прибавилось ещё пятеро дезертиров[13]. Джон Джоунс же стал настоящим диктатором Науру, который благосклонно относился к своим сторонникам и жестоко карал своих врагов[13]. Тем не менее терпение у островитян закончилось, и Джоунс был изгнан на остров Ошен (или Банаба), лежащий в 300 км к востоку от Науру[13]. Его последующие попытки вернуться на остров пресекались, и он снова изгонялся местными жителями[13].

В 1845 году на Науру проживало всего два европейца, один из которых, Уильямс Харрис, высадился на острове в 1842 году[13]. Однако они очень скоро ассимилировались с науруанцами, приняв их обычаи и заведя семьи[13]. С 1852 года многие жители острова стали заниматься пиратством, поэтому большинство судов просто стало проплывать мимо Науру[2][13].

Жизнь науруанцев, как и большинства других народов Океании, сильно изменилась после открытия острова европейцами. На Науру появилось множество продуктов и изделий, о существовании которых местные жители ранее не знали: огнестрельное оружие, алкоголь, табак. Были занесены венерические, а также такие инфекционные заболевания как грипп, дизентерия, туберкулёз, проказа[13]. Между европейцами и науруанцами первоначально осуществлялся натуральный обмен, впоследствии возросла роль денег. Островитяне в основном продавали копру или кокосовые орехи.

Межплеменная война

С появлением на Науру огнестрельного оружия любые споры между племенами решались перестрелками, что в дальнейшем привело к племенной гражданской войне[2][14].

Война началась в 1878 году, когда один из молодых вождей был случайно застрелен во время своей свадьбы[13]. Этот несчастный случай привёл к эскалации событий, многие семьи, вооружившись, желали отомстить своим врагам[13]. В противоположность другим конфликтам, которые удалось решить, этого конфликта избежать не удалось. В ходе войны небольшие группы вооружённых науруанцев незаметно вторгались на территории своих врагов и убивали людей, в том числе женщин и детей[13].

21 сентября 1881 года к острову с целью улаживания конфликта причалило британское судно[13]. В прошлом контрабандист, Уильям Харрис, забравшись на борт, рассказал о начавшейся войне, о том, что большинство воевавших находилось в состоянии опьянения[7], а науруанский вождь Аувейида (наур. Auweyida) молил о появлении миссионеров[13].

Шесть лет спустя на острове побывал британский капитан из Окленда Фредерик Мосс, который собирался загрузить копру на свою шхуну «Бастер»[13]. Он сообщал о дружелюбности местного населения, хотя большинство мужчин носило за спиной оружие. Гражданская война ещё не закончилась, но большинству науруанцев она уже надоела[13]. Тем не менее ни одна из конфликтовавших сторон не шла на уступки и не собиралась идти на мир. Единственным средством улаживания конфликта, по мнению большинства местных жителей и Уильяма Харриса, могло быть полное разоружение и основание на Науру христианской миссии[13].

Нестабильность на острове сильно сказывалась на торговле. Кровавые междоусобицы на Науру прекратились только после его аннексии Германией в 1888 году.

Колониальная эпоха

Германская колония

Управление

В конце XIX века происходило разграничение сфер влияния в западной и центральной частях Тихого океана между Германской и Британской империями[2]. Согласно достигнутым договорённостям между этими державами остров Науру вошёл в сферу влияния Германии[2].

Официальная аннексия острова, численность населения которого составляла около 1300 жителей[1], состоялась 16 апреля 1888 года[2]. Установление германского протектората способствовало окончанию гражданской войны на Науру, которая длилась десять лет[2]. Первые немцы поселились на острове только 1 октября: это были 87 человек, в том числе, миссионеры с островов Гилберта[13]. Вскоре на острове появился свой глава полиции, являвшийся представителем кайзера. Он назначил Аувейиду (наур. Auweyida), вождя Боэ, и его жену Эигамоию (наур. Eigamoiya), королём и королевой Науру (они сохранили этот титул вплоть до 1920 года)[15]. С установлением германского протектората на острове были запрещены алкогольные напитки и огнестрельное оружие, а все вожди науруанских племён арестованы[13]. И на самом деле, на следующий день науруанцами было сдано оружие и боеприпасы. Так закончились кровопролитные столкновения между племенами острова[13].

2 октября 1888 года в присутствии науруанского короля Аувейида над островом Науру был поднят германский флаг[13].

Установление германского протектората над Науру укрепило позиции Германской империи в регионе, где уже было несколько немецких колоний. А радиостанция на острове должна была стать важным звеном в сети «Etappendienst». В 1906 году Науру был административно прикреплён к Германской Новой Гвинее, хотя первоначально остров был частью протектората Маршалловы Острова[7] под управлением Джалуитской компании.

Несмотря на германское владычество, присутствие Германии на острове не было слишком заметно. На Науру даже были свои собственные почтовые марки (первое почтовое отделение на острове было открыто 14 июля 1908 года)[16].

Германское владычество продолжалось вплоть до 8 ноября 1914 года, когда Науру был оккупирован Австралией.

Культурное влияние

В первые годы европейского владычества колониальная администрация способствовала распространению на Науру немецкой культуры, грамотности, образования. Например, «Тихоокеанская фосфатная компания», занимавшаяся разработками фосфоритов на острове, открыла первую науруанскую библиотеку[17]. Большую роль в распространении нравов и обычаев метрополии сыграла также христианская миссия.

Первая религиозная миссия на острове носила название Либенцеллерская миссия (нем. Liebenzeller Mission), а её миссионеры были протестантами. Одним из первых миссионеров, поселившихся на острове вместе со своей семьёй, был Филипп Делапорт, имевший американские и германские корни. Он приплыл на Науру в 1899 году с Гавайских островов. Делапорт первым занялся переводом Библии и других религиозных книг на науруанский язык, первым составил немецко-науруанский и науруанско-немецкий словарь (в книге, опубликованной в 1907 году, было 65 страниц и 1650 слов) и написал ряд научных работ об этом микронезийском языке.

В 1902 году на Науру впервые прибыли католические миссионеры, которые сразу же после основания миссии приступили к сооружению католической церкви на острове[17]. Эти миссионеры также способствовали распространению грамотности среди местных жителей. В 1904 году католиком Алоизом Кайзером был составлен второй двуязычный словарь. Третий словарь был написан Паулом Хамбрухом, который побывал на Науру дважды, в мае 1909 года и с сентября по ноябрь 1910 года[18][19].

Фактически в ходе европейской колонизации науруанцам был навязан европейский образ жизни, обычаи и традиции. Распространение христианства привело к запрету полигамии, традиционных танцев, которые считались миссионерами излишне откровенными, и традиционной одежды[13]. Эти коренные изменения в жизни науруанцев проходили не без социальных проблем.

Колониальное владычество и рост доли европейцев в населении Науру привели к дальнейшему распространению заболеваний. Например, в 1907 году от дизентерии умерло 150 местных жителей[13]. В 1890 году была проведена первая официальная перепись населения острова. Согласной ей на Науру проживало 1294 науруанца и 24 гилбертийских миссионера[13].

Экономическая деятельность

В первые годы германского протектората фактическое управление Науру находилось в руках «Jaluit Gesellschaft»[20] (в пер. на русский язык «Джалуитское общество»), немецкой компании, которая в обмен на торговые привилегии финансировала колонизацию островов Германской империи в Океании[21]. Эта же компания получила право на эксплуатацию недр острова Науру (однако месторождения фосфоритов на острове ещё не были обнаружены)[21]. В конце XIX века основным сельскохозяйственным продуктом тихоокеанских островов была копра, которая производится посредством сушки маслянистого эндосперма орехов кокосовой пальмы, поэтому в первые годы приоритет отдавался созданию кокосовых плантаций[1][13]. С целью закрепления своего присутствия германское правительство построило на Науру больницу, опреснительные установки, генератор электроэнергии, а немецкий язык постепенно стал основным языком общения[18].

В 1899 году новозеландский геолог сэр Альберт Эллис, работник британской компании «Компания тихоокеанских островов», случайно открыл на Науру, как и на острове Ошен (теперь Банаба), большое количество фосфорсодержащей руды[2][13]. В 1906 году компания выкупила у Джалуитского общества за 2000 фунтов стерлингов право на эксплуатацию фосфоритов Науру сроком на 99 лет[7][13]. Постепенно «Компания тихоокеанских островов» (позднее «Тихоокеанская фосфатная компания») заняла ключевую роль в экономике острова, став главным работодателем науруанцев. За каждую тонну фосфоритов компания выплачивала Джалуитскому обществу отчисления, также как и местным жителям[13].

Добыча фосфоритов, транспортировка которых облегчилась после постройки железной дороги на острове в 1907 году[22], началась в 1906 году[2][7]. Специально для работы в карьерах были завезены чернорабочие с островов Гилберта, Каролинских островов, из Китая[1], так как большинство науруанцев не соглашалось работать на фосфоритных разработках[2]. Эти иммигранты и их потомки продолжают жить на Науру и вместе с европейцами составляют до 42 % всего населения Науру[23]. С каждым годом торговля фосфоритами набирала силу, увеличивался объём добычи: в первые годы разработок в Австралию было вывезено 11 тысяч тонн фосфоритов, а до 1913 года было добыто и экспортировано 138 725 тонн фосфоритов, которые были транспортированы до места назначения на 46 суднах[13].

Все ключевые посты в науруанском подразделении «Тихоокеанской фосфатной компании» занимали выходцы из Германии: администратор и 22 из 63 европейских работников были немцами. К началу Первой мировой войны население острова состояло из 1400 науруанцев, 30 немцев, 70 британцев и около 1000 китайцев и каролинцев[24].

Первая мировая война

4 августа 1914 года Великобритания объявила войну Германии, тем самым, вступив в Первую мировую войну. Науру подвергся тем же испытаниям, что и другие германские колонии, на которые напали страны «Тройственного согласия». Так как остров сильно изолирован от внешнего мира, крупнейшие, наиболее кровопролитные театры боевых действий находились вдали от этой колонии. Первая мировая война почти не затронула Науру: австралийские войска, которые вторглись на остров, захватили его без пролития крови и не встретили сильного противодействия со стороны местных жителей[24].

Германский губернатор Науру, у которого была постоянная связь с внешним миром благодаря радиопередатчику, сначала не уведомил жителей острова о войне между Германией и Великобританией. Однако уже 7 августа 1914 года на Науру было введено военное положение. Из науруанцев было сформировано небольшое ополчение, но в течение нескольких недель ничего не происходило. После начала войны остров оказался отрезанным от остального мира, возникли перебои с продуктовым обеспечением. Было решено отправить на остров Ошен небольшую миссию. Однако британская администрация острова отказала в помощи. Лишь спустя несколько дней, 6 сентября, после просьбы науруанского губернатора, британскими силами с Науру на Ошен были эвакуированы 49 граждан Британии.

Три дня спустя, 9 сентября, из Фиджи на Науру отправился австралийский военный корабль с целью уничтожения радиостанции на острове, которая входила в сеть станций, обеспечивающих связь с немецкими кораблями и судами, а также с метрополией и другими германскими колониями в Тихом океане. Во время рассвета благодаря сплочённым действиям и фактору неожиданности 25 австралийским воинам удалось высадиться на острове через пирс, откуда происходила погрузка фосфатов на сухогрузы. Сразу же были захвачены близлежащие здания и шестеро жителей, которые шли по направлению к административным зданиям острова. Последние не оказали какого-либо сопротивления и сразу же сдались[24]. Австралийские войска затем направились к радиостанции, которая, как оказалась, заранее была демонтирована немцами, опасавшимися захвата важного объекта врагами. Спустя семь часов австралийцы покинули Науру[24].

Только 6 ноября 1914 года группа австралийцев поселилась на острове, тем самым положив конец германскому владычеству на Науру[24]. Австралия управляла островом вплоть до 17 декабря 1920 года, когда было подписано соглашение с Британией и Новой Зеландией, по которому управление островом переходило под совместное управление трёх государств[25]. До июня 1921 года остров входил в состав Британских Западно-Тихоокеанских территорий (англ. British Western Pacific Territories). Новое колониальное руководство продолжало добычу фосфоритов, которая осуществлялась «Тихоокеанской фосфатной компанией»[15].

Мандат Лиги Наций

После Первой мировой войны Германия согласно статье 119 Версальского мирного договора[26] отказывалась от всех своих колоний, в том числе и от Науру. Австралия впоследствии пыталась оказать давление на Лигу Наций, чтобы получить право на аннексию острова, однако американский президент Вудро Вильсон выступил против любого захвата прежних немецких колоний[13]. Лига Наций в конце концов пришла к заключению о необходимости передачи Науру под опеку Британии. В 1923 году Великобритания, Новая Зеландия и Австралия подписали соглашение, по которому остров Науру переходил под их совместное управление, но административное управление осуществляла Австралия[2][7][27].

С приходом новых колониальных властей продолжилось экономическое развитие Науру и «озападнивание» науруанцев. Три страны впоследствии выкупили за 3,5 млн фунтов стерлингов право на разработку фосфоритов на острове у «Тихоокеанской фосфатной компании». Разработка месторождений осуществлялась под руководством «Британской фосфатной комиссии» (англ. British Phosphate Commissioners), состоявшей из трёх человек[2]. Фосфориты, которые добывались на острове, были широко востребованы в таких странах, как Австралия и Новая Зеландия, где фермеры нуждались в удобрениях[2]. Науруанцы же практически ничего не получали от разработок: им выплачивалось всего лишь 8 пенсов за тонну фосфоритов[2].

Параллельно происходило распространение западного образа жизни, христианства и крушение традиционных верований местных жителей. В 1927 году на Науру был впервые созван Совет старейшин, который, однако, выполнял консультативные функции[2]. 26 октября 1932 года впервые был отпразднован Ангамов день, который спустя некоторое время стал государственным праздником Науру.

Вторая мировая война и японская оккупация

Науру — одна из немногих территорий, переживших одновременно атаки японской и германской армий в годы Второй мировой войны. Это объяснялось относительной близостью японской территории и присутствием немецких военных судов в Тихом океане.

В начале войны, когда Япония ещё не начала военные действия, немецкие корабли маскировались под японские грузовые суда, таким образом захватывая острова в Океании (Маршалловы острова, Каролинские острова). 6 декабря 1940 года они напали, разграбили и потопили в северной части Соломоновых островов британское судно, которое доставляло на Науру продовольствие[28].

Впоследствии два немецких судна в период с 7 по 8 декабря затопили у Науру пять сухогрузов (британских и норвежских), которые ожидали погрузки фосфоритов в порту острова[28]. Одно из них, немецкий вспомогательный крейсер «Комет», не раз угрожало уничтожить всю инфраструктуру Науру, созданную «Британской фосфатной компанией». Частое приближение этого судна к острову было сигналом к эвакуации, иначе могли бы последовать большие жертвы. После артиллерийского обстрела Науру, в ходе которого была уничтожена часть островной инфраструктуры, в том числе резервуары с топливом, «Комет» уплыл обратно в Европу[29]. Важные объекты вскоре после этого события были восстановлены, и компания возобновила добычу фосфоритов. А на Науру на несколько месяцев установился мир. Действия рейдера «Комет» осуждались японской стороной, которая была заинтересована в добыче сырья на острове, а из штаба ВМС Германии «Комет» получил гневную радиограмму, осуждающую артобстрел Науру.

За несколько дней до атаки на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года японская авиация нанесла несколько воздушных ударов по Науру. После захвата близлежащих островов Гилберта британская компания, занимавшаяся добычей фосфоритов на острове, решила эвакуировать своих сотрудников. Специально для этого с Новых Гебрид приплыло французское судно. Всего был эвакуирован 61 европеец, 391 китаец и 49 членов британского гарнизона на Науру. 191 работник остался на Науру после обещания их скорой эвакуации, которая так и не была осуществлена[29].

26 августа 1942 года[15] на острове высадились 300 японских солдат, захватив в плен всех европейцев, оставшихся на Науру. 1850 науруанцев после оккупации Японией могли свободно передвигаться по острову, но было введено нормирование продуктов, которое продолжалось до конца войны[2]. Местными жителями была организована оборона острова, в том числе на берегу были установлены 152-мм орудия, а на возвышениях — зенитные установки.

Одним из важнейших событий периода японской оккупации было строительство взлётно-посадочной полосы, которая сейчас относится к Международному аэропорту Науру. В её строительстве было задействовано 1500 японцев и корейцев, а также 300 работников науруанского и гилбертийского происхождения, работать которых заставляли силой. Строительство было закончено в январе 1943 года[29]. Хотя японцы хотели восстановить инфраструктуру Науру для возобновления добычи фосфоритов, в годы Второй мировой войны остров служил всего лишь одним из опорных пунктов японской армии в центральной части Тихого океана.

С 1942 года в Тихом океане начались наступательные действия американских войск. 25 марта 1943 года[29] состоялся первый обстрел Науру американцами. В результате было уничтожено 15 японских самолётов, разместившихся на аэродроме, а также часть установок в аэропорту. В ноябре 1943 года американские войска после кровопролитного сражения у Таравы, освободили острова Гилберта. Однако, разгромив японцев, они не двинулись в сторону Науру.

В сентябре 1943 года японские власти решили депортировать большую часть науруанцев (1200 человек[29]) на остров Чуук (Каролинские острова)[13], расположенный в 1600 км к северо-западу от Науру[2]. Эти действия объяснялись начавшимся голодом на Науру из-за проблем с продовольственным обеспечением. К концу войны из-за него умерло 300 человек, а также были отмечены случаи каннибализма[29].

13 сентября 1945 года после сброса на Хиросиму и Нагасаки атомных бомб (6 и 9 августа), а также капитуляции Японии (2 сентября 1945 года) на борту австралийского военного судна «Диамантина» было подписано соглашение, по которому японские войска сдавали остров Науру. Впоследствии было репатриировано 3745 японцев и корейцев, а часть из них были обвинены в совершении преступлений против европейцев и науруанцев в годы Второй мировой войны[29]. После окончания войны из около 1200 местных жителей, депортированных на остров Чуук, выжило всего лишь 737 человек[1], которые 31 января 1946 года[2] были возвращены на родину. Численность населения острова сократилась с 1848 человек в 1940 году до 1369 человек в 1946 году. Компания, занимавшаяся добычей фосфоритов на острове, в память о печальных событиях военного времени построила музей Второй мировой войны[30].

Мандат ООН

После окончания Второй мировой войны, 1 ноября 1947 года[31], остров Науру стал территорией, подконтрольной ООН, под совместным управлением Великобритании, Новой Зеландии и Австралии. Однако фактически островом управляла Австралия[15]. В том же году на Науру была возобновлена добыча фосфоритов[32].

В 1948 году «Британской фосфатной компанией» было экспортировано фосфоритов на сумму 745 тысяч австралийских долларов, но от выручки науруанцам было выплачено только 2 %, а администрации острова — 1 %[13]. Очень низкие выплаты рабочим, в основном китайцам, плохие условия труда делали жизнь мигрантов очень тяжёлой. Это привело к восстанию в 1948 году[33], из-за которого на Науру было введено чрезвычайное положение. Восстание было незамедлительно подавлено австралийскими войсками. 11 работников было ранено и 4 убито[33]. В период с 1950 по 1953 год британская компания и австралийское правительство, опасаясь распространения китайскими рабочими на Науру коммунистических идей, начали готовиться к новым мятежам[33]. Была проведена реорганизация местной полиции, установлена слежка за китайцами, а в 1953 году[33] был даже проведён обыск домов островных работников. В конце концов, в ходе расследования австралийское правительство пришло к выводу, что китайцы на Науру являются сторонниками капиталистического режима на острове Тайвань, а не коммунистического в Китайской Народной Республике[33].

18 декабря 1951 года на Науру было впервые избрано островное правительство — Науруанский совет[2] из 9 членов во главе с Хаммером ДеРобуртом, в прошлом депортированного на остров Чуук[1][2]. Основной целью данного органа было предоставить науруанцам право на участие в жизни родного острова. Однако фактический контроль над советом находился в руках австралийского правительства, поэтому этот орган не был политическим образованием, который определял бы ход событий на Науру. Это привело к распространению требований о предоставлении местным жителям большей политической власти и увеличении отчислений, несмотря на постепенное истощение запасов фосфоритов[2]. Действительно, с 1963 года австралийские и новозеландские фермеры закупали науруанские фосфориты, добытые почти 2-мя тысячами иностранцев (в основном китайцами), по ценам на одну треть ниже мировых. Только в 1964 году на науруанские фосфориты были установлены мировые закупочные цены[2]. В результате в 1966 году науруанцам стали выплачивать до 22 % прибыли, а администрации — 14 %[13]. Тем не менее из почти 65 млн долларов США, полученных от экспорта фосфоритов в период с 1922 по 1965 год, науруанцам было выплачено всего 2,5 млн долларов США[34].

В 1961 году[12], благодаря поддержке Южнотихоокеанской комиссии, на Науру была завезена рыба тиляпия мозамбикская (англ. Oreochromis mossambicus), которая была выпущена в озеро Буада. Но из-за очень маленького размера и плохих вкусовых качеств эта рыба не была особо популярной среди местного населения. Размноженная во всех прудах, где выращивался ценный для островитян ханос, тиляпия стала понемногу вытеснять эту рыбу. Это привело к тому, что местные рыбоводы стали отказываться от практики разведения ханоса[12].

Как и в предыдущие годы, в 1960-х годах велась активная разработка фосфоритов. Происходило разрушение растительного, почвенного покровов. Поэтому со временем ландшафт Науру стал больше напоминать «лунный пейзаж», а остров становился всё менее пригодным для жизни. В эти годы австралийское правительство начало разрабатывать проекты по переселению жителей Науру на остров Фрейзер[1], а затем и на остров Кертис (они оба расположены недалеко от побережья австралийского штата Квинсленд). Однако осуществить этот проект так и не удалось во многом по политическим причинам: хотя науруанцы не выступали против переселения, они требовали предоставления им независимости[2]. Австралийское правительство выступало категорически против такого плана развития событий, тем более в пределах своей государственной границы. Окончательно проект был отклонён в 1964 году[2]. После этого провала ещё большая часть науруанского населения стала поддерживать идею предоставления независимости острову. Уже в 1966 году благодаря поддержке Попечительского совета ООН на Науру был впервые избран Законодательный совет[2]. Несмотря на желание Австралии сохранить за собой право определять внешнеполитический курс Науру и взять на себя оборону острова, большинство островитян во главе с Хаммером Де-Робуртом[1] настаивало на праве на полное самоопределение[2]. В конце концов австралийское правительство смирилась с этой мыслью, и в Австралийском национальном университете был начат процесс по разработке конституции Науру[1].

В последние годы австралийского владычества на острове отмечался рост уровня жизни науруанцев, медицинских услуг и образования; часть науруанских студентов обучалось на территории Австралийского Союза[1]. Такие позитивные изменения во многом объяснялись переходом под контроль Науру инфраструктуры и оборудования, которые принадлежали «Британской фосфатной комиссии»[1]. В 1967 году науруанское отделение этой компании полностью перешло под контроль Науру, что позволило островитянам контролировать добычу фосфоритов на острове и их экспорт[2].

Период независимости

«Золотые годы»

Экономическое развитие

31 января 1968 года, в двадцать вторую годовщину репатриации науруанцев с острова Чуук, Науру стала независимым государством с республиканской формой правления[2]. Официальной денежной единицей правительством страны был выбран австралийский доллар, что освободило страну от введения новой национальной валюты и учреждения центрального банка Науру[1].

С получением независимости это островное государство вступило в эпоху экономического благополучия, что объяснялось несколькими факторами. В 1966 году на острове Макатеа были выработаны месторождения фосфоритов, а в 1979 году и на острове Банаба. В результате Науру стал единственным островом в Тихом океане, который экспортировал эту ценную горную породу, шедшую на производство удобрений[35]. В июне 1970 года правительство Науру, полностью завершив покупку «Британской фосфатной компании» у Великобритании и став её абсолютным владельцем, национализировало компанию и дало ей новое название — «Науруанская фосфатная корпорация»[14]. В первые годы независимости Науру на мировых рынках также наблюдалось увеличение цен на фосфориты, достигшее максимума в 1975 году (68 долларов США за тонну[1]).

Все эти факторы сыграли позитивную роль для экономики страны, где уровень жизни населения постепенно приблизился к показателям передовых стран Запада. Со временем ВВП на душу населения достиг уровня в 50 тысяч долларов США: по этому показателю Науру заняла второе место в мире после Саудовской Аравии[1].

В 1970-х годах на острове значительно улучшилась инфраструктура: был построен административно-общественный центр, в котором проводились различные международные конференции, гостиница в Мененге с более чем сотней гостиничных номеров, станция спутниковой связи, благодаря которой в каждой семье появился телефон, был расширен терминал и взлётно-посадочная полоса Международного аэропорта Науру, отремонтированы дороги по периметру острова[36]. В 1972 году в Республике Науру появилась своя авиакомпания — «Эйр Науру» (сейчас «Ауэ Эйрлайн»)[36]. Науруанцы вступили в общество потребления: привычными стали автомобили, телевизоры и другое бытовое оборудование, которое импортировалось из зарубежных стран, появились первые супермаркеты[37]. В эти годы жители острова были полностью освобождены от уплаты налогов[13].

Со временем науруанское правительство стало осознавать, что рано или поздно запасы фосфоритов на острове истощатся, и решило следовать тому же пути, что и Кувейт[1]: вкладывать деньги страны в недвижимость в других государствах[1]. В 1977 году в городе Мельбурн (Австралия) на улице Коллинс-Стрит было построено здание Науру-Хауз[38] (в этом же году появились первые предложения по покупке науруанцами судов для самостоятельной транспортировки фосфоритов на главные мировые рынки сбыта[1]). Страна вложила большие средства в экономику Гавайских островов, Гуама, Маршалловых Островов, Индии, городов Вашингтон, Хьюстон, Лондон, штата Орегон[13][37]. Однако большая часть инвестиций не дала ожидаемых результатов[37]: слишком большие были затраты на поддержание различных зданий, купленные правительством Науру[37].

В начале 1989 года опасения правительства страны оправдались: на мировых рынках был отмечен спад спроса на фосфориты, что, в свою очередь, привело к падению цен на них. В результате доходы Науру стали неуклонно падать, а фосфоритных месторождений хватило на 5—10 лет[39].

Политическая сфера

Во время холодной войны государство Науру придерживалось политики нейтралитета и неприсоединения к военным блокам, хотя в 1969 году стало членом Содружества наций[40]. В 1982 году Науру впервые посетила британская королева Елизавета II, а спустя несколько лет, 30 декабря 1987 года, Науру установило дипломатические отношения с СССР[2].

Однако основным политическим событием после получения независимости стал иск 1989 года в Международный суд ООН против Австралии, в котором Австралия обвинялась в разрушении экосистемы острова в ходе фосфоритных разработок в годы господства на Науру[2]. Австралия согласилась начать переговорный процесс, и, согласно достигнутым договорённостям, выплатила Науру 57 млн австралийских долларов и пообещала выделить ещё 50 млн австралийских долларов в течение 20 лет[41]. Великобритания и Новая Зеландия, в свою очередь, в августе 1993 года выплатили Науру двенадцать миллионов долларов в качестве компенсации за уничтоженные в ходе разработок сельскохозяйственные земли[2]. Первоначально правительство страны собиралось на эти деньги ввозить в страну почву, однако впоследствии они были потрачены на модернизацию инфраструктуры острова.

В 1990-х годах приоритет внутренней политики Науру отдавался экологии острова. Именно поэтому на XXIV Форуме тихоокеанских островов, который проводился на территории Науру в 1993 году, вопросы экологии и противодействия ядерным испытаниям в регионе были основными в ходе обсуждения. В 1991 году финансовую помощь в восстановлении рыбного хозяйства на острове (а именно, в возобновлении разведения рыбы ханос в местных прудах) оказал Тайвань[12].

Период спада

Экономический кризис

В начале 1990 года[1] Республика Науру столкнулась с серьёзным финансовым кризисом, вызванным сильной зависимостью экономики страны от цен на фосфориты, а также неумелым управлением имущественными инвестициями за границей.

В результате на острове наблюдалось увеличение производственных затрат в связи с постепенным истощением месторождений и усложнившимся процессом выработки фосфоритов (не последнюю роль в усилении кризиса сыграл дефицит торгового баланса из-за подорожания импортных товаров, вызванного высоким курсом доллара США[39]). Инвестиции в недвижимое имущество и землю не обеспечили страну необходимыми финансами[1]. Скорее всего, это было вызвано неграмотным управлением и возможной коррупцией[37]. К тому же, на тот момент в государственной казне оказалось всего 30 миллионов австралийских долларов вместо предполагаемых 8 миллиардов[1]. Экономический кризис непосредственно сказался на политической ситуации в стране: в период с 1995 по 2007 год в стране сменилось восемь президентов[15].

Для выхода из кризиса правительство Науру предприняло ряд решительных мер. На первом этапе был снижены государственные расходы за счёт продажи самолётов, находящихся в распоряжении национальной авиакомпании, а также за счёт задержек зарплаты государственным работникам[13]. Однако это не решило проблемы дефицита бюджета, который достиг размера в 5,8 млн долларов США или 18 % от ВВП страны в 2000 году[1].

Наряду с сокращением бюджета науруанское правительство приняло государственную стратегию, согласно которой предусматривалась диверсификация экономики за счёт развития туризма и рыболовства в исключительной прибрежной экономической зоне[39].

Однако эти меры не имели большого успеха. Оказавшись без источников пополнения бюджета, Республика Науру превратилась в крупный офшорный центр[2][37][42], где отмывались деньги различными преступными группировками и террористическими организациями (в 2000 году в республике было зарегистрировано более 400 офшорных банков[43]). Также страна начала продавать иностранцам свои паспорта[1][2][37][42].

В феврале 1999 года это микронезийское государство было названо организацией ФАТФ одной из четырёх стран Тихого океана, «в которой была отмечена весьма высокая концентрация финансовой деятельности, связанной с организованной преступностью из России» (другие страны — Острова Кука, Самоа и Вануату)[44]. А по словам представителя Центрального Банка РФ в 1998 году из России в науруанские банки было перечислено около 70 млрд долларов, таким образом, пряча от государства свои доходы и укрываясь от уплаты налогов[45]. Большинство операций осуществлялось через интернет через «Nauru Agency Corporation», расположенной в округе Ярен. Однако на Науру были также зарегистрированы офшорные банки, учреждённые гражданами России. Например, банк «Sinex», в который поступали отмытые деньги из российских банков «Депозитарно-Клиринговый Банк» и «Банк Фламинго»[46].

Это вызвало некоторую обеспокоенность у мирового сообщества. Уже 17 января 1999 года[47] «Deutsche Bank» и «Bankers Trust», осуществляющие денежные переводы по всему миру, наложили запрет на долларовую торговлю с Науру (такие же санкции были применены к Палау и Вануату)[43]. Впоследствии санкции по отношению к этой микронезийской стране применили страны «большой восьмёрки».

Осуществление австралийской программы «Тихоокеанское решение» (англ. Pacific Solution), начатой в начале 2000 года, привело к ряду международных скандалов. Эта программа предусматривала создание на территории нескольких островных государств, включая Науру, центров беженцев[2][42][48][49]. Введение этой программы было вызвано усилившейся иммиграцией выходцев из Афганистана и Ирака в Австралию. В обмен на помощь государствам, где находились подобные центры, австралийским правительством выплачивались постоянные субсидии или компенсации в виде топлива[37]. Однако «Тихоокеанское решение» вызвало широкое недовольство среди правозащитных организаций, которые обвиняли Австралию в нарушении прав человека и Женевской конвенции о беженцах. В результате австралийское правительство было вынуждено отказаться от этой программы в 2005 году[48].

С конца 2003 года, уровень жизни на Науру упал, а значительная часть населения оказалась у черты бедности[12]. Правительство начало распродажу оборудования, которое использовалось при добыче фосфоритов, был продан Науру-Хауз в Мельбурне, большая часть телекоммуникационных компаний перестала предоставлять услуги связи[1]. Большую роль в эти годы играла финансовая поддержка Австралии[1].

В конце 2004 года большинством голосов членов парламента на второй срок на пост президента был избран Людвиг Скотти[15], который сразу же объявил о смене экономической политики государства, в том числе, был приостановлен экспорт фосфоритов[50].

Реформы и восстановление экономики

В августе 2004 года в Австралийском центре независимых исследований (англ. Australian Centre for Independent Studies) был опубликован доклад, в котором рассматривалась различные варианты будущего Науру. Один из них — полная потеря независимости и вхождение в состав Австралии в качестве территории. Другие варианты — свободная ассоциация или с Австралией, или с такими странами Океании как Новая Зеландия или Фиджи[51]. По замечаниям профессора Хелен Хьюс (англ. Helen Hughes), в Науру было необходимо реорганизовать структуру парламента, коммунального хозяйства и начать жить по средствам[51]. Тем временем, ряд государств-членов Форума тихоокеанских островов выразили готовность оказать финансовую помощь Науру[52].

В сентябре 2004 года на острове по инициативе представителя Науру в ООН, Винчи Клодумара, были проведены исследования фосфоритных месторождений. Результаты показали, что в ряде мест Науру имеются бо́льшие запасы фосфоритов, чем предполагалось ранее[53].

1 октября 2004 года президент Науру Людвиг Скотти объявил в стране чрезвычайное положение и одновременно распустил парламент, который не смог принять новый бюджет[54]; позднее им же на 23 октября были назначены досрочные парламентские выборы[55]. Кроме того, президент уволил спикера парламента Расселла Куна (англ. Russell Kun)[54]. Скотти и его либерально-реформистские сторонники победили на выборах, получив парламентское большинство, что стало историческим событием для страны, в которой правительство менялось два—три раза в год[56]. В декабре 2004 года впервые за несколько месяцев были экспортированы фосфориты: груз весом 10 тыс. тонн был отправлен в Южную Корею[57].

25 августа 2007 года науруанцы избрали новый парламент. Скотти, несмотря на свои не популярные в народе реформы, одержал победу: его сторонники получили 15 из 18 мест в парламенте. А 27 августа он в очередной раз стал президентом Науру[58].

Однако уже 10 ноября 2007 года в стране разгорелся новый внутриполитический кризис. В результате 19 декабря 2007 года после вынесения вотума недоверия Людвигу Скотти новым президентом был избран Маркус Стивен.

Хронология

Приведённая ниже хронология включает только исторические события после открытия острова Науру европейцами.

<timeline> DateFormat = yyyy ImageSize = width:850 height:auto barincrement:50 PlotArea = left:15 right:15 bottom:43 top:43

Colors =

 id:canvas        value:rgb(0.97,0.97,0.97)
 id:grid1         value:rgb(0.80,0.80,0.80)
 id:grid2         value:rgb(0.86,0.86,0.86)
 id:gris          value:gray(0.7)
 id:noir          value:black
 id:contacts      value:drabgreen
 id:Allemagne     value:rgb(0.8,0.30,0.30)
 id:Royaume-Uni   value:rgb(0.86,0.56,0.56)
 id:Japon         value:rgb(0.46,0.26,0.06)
 id:Independance  value:rgb(0.65,0.65,0.90)

Period = from:1798 till:2010 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy ScaleMajor = unit:year increment:20 start:1800 gridcolor:grid1 ScaleMinor = unit:year increment:5 start:1800 gridcolor:grid2 AlignBars = justify

BackgroundColors = canvas:canvas bars:canvas

BarData=

 bar:Allemagne
 barset:Royaume-Uni

PlotData=

 width:30 fontsize:M textcolor:noir align:center
 # Epoques
 bar:Allemagne color:Allemagne
 from:start till:end color:gris # Arriere plan
 from:1798 till:1888 text:"Первые контакты с европейцами" color:contacts
 from:1888 till:1914 text:"Немецкая~колония" color:Allemagne
 from:1914 till:1942 text:"Австралийское~управление" color:Royaume-Uni
 from:1942 till:1945 text:"Японская~оккупация" color:Japon shift:(0,35)
 from:1945 till:1968 text:"Австралийское~управление" color:Royaume-Uni
 from:1968 till:end  text:"Независимость" color:Independance
 # Evennements
 #alignement >
 width:25 fontsize:S textcolor:black anchor:from align:left color:noir
 barset:Royaume-Uni
 from:1798  till:1798 text:"1798~Англичанин Джон Фирн открыл остров Науру" shift:(2,0) color:contacts
 from:1830  till:1830 text:"1830~На острове высадились первые европейцы" shift:(2,0) color:contacts
 #alignement
 width:30 fontsize:S textcolor:black anchor:from align:right color:noir
 
 from:1878 till:1888 text:"1878-1888~Племенная война" color:contacts
 from:1888 till:1888 text:"1888~Захват Науру Германской империей" color:Allemagne
 from:1888 till:1920 text:"1888-1920~Правление~короля~Аувейиды" color:Allemagne
 from:1906 till:1906 text:"1906~Начало разработок фосфоритов" color:Allemagne
 from:1914 till:1914 text:"1914~Захват Науру австралийцами" color:Royaume-Uni

 # Recommencer l’indentation en haut
 barset:break
 from:1923 till:1923 text:"1923~Подписание Науруанского соглашения" color:Royaume-Uni align:left shift:(5,0)
 from:1943 till:1946 text:"1943-1946~Депортация 1200 науруанцев на остров Чуук" color:Japon align:left shift:(15,0)
 from:1947 till:1968 text:"1947-1968~Подопечная территория ООН под контролем~ Великобритании, Новой Зеландии и Австралии"color:Royaume-Uni align:left shift:(5,0)
 from:1970 till:1970 text:"1970~Создание «Науруанской фосфатной корпорации»" color:Independance
 from:1989 till:1989 text:"1989~Иск против Австралии в Международный суд ООН" color:Independance
 from:1999 till:1999 text:"1999~Республика Науру стала членом ООН" color:Independance
</timeline>

Напишите отзыв о статье "История Науру"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 [web.archive.org/web/20070829102333/www.cis.org.au/issue_analysis/IA50/IA50.PDF Центр независимых исследований. (англ.)]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 [www.nationsencyclopedia.com/Asia-and-Oceania/Nauru-HISTORY.html Энциклопедия Наций — История Науру. (англ.)]
  3. [www.diplomatie.gouv.fr/fr/pays-zones-geo_833/nauru_586/politique-interieure_44456.html Министерство иностранных дел Франции — Внутренняя политика Науру. (фр.)]
  4. Douglas L. Oliver. «Islands of the Pacific». University of Hawaii Press, 1989. — Стр. 13. — ISBN 0-8248-1233-6
  5. Беликов В. И. «Происхождение и миграции полинезийцев (по лингвистическим данным)». В сборнике статей: Пути развития Австралии и Океании: история, экономика, этнография. Москва, изд-во «Наука», 1981. Стр.243—254.
  6. 1 2 3 4 5 [www.stub.bildarchiv-dkg.uni-frankfurt.de/Bildprojekt/Lexikon/php/suche_db.php?suchname=Nauru Deutsches Kolonial Lexikon. (нем.)]
  7. 1 2 3 4 5 6 [web.archive.org/web/20081114123229/www.geocities.com/CapitolHill/Rotunda/2209/Nauru.html История Науру. (англ.)](недоступная ссылка — историякопия)
  8. [www.trussel.com/kir/petit.htm Solange Petit-Skinner’s. «The Nauruans». San Francisco: MacDuff Press, 1981.]
  9. Науру // Народы мира. Историко-этнографический справочник. — М.: Советская энциклопедия, 1988. — С. 321-322.
  10. Carl N. McDaniel, John M. Gowdy, Paradise for Sale, [www.ucpress.edu/books/pages/8453/8453.ch02.html Chapter 1]
  11. [www.fao.org/forestry/site/23808/en/nru/ FAO — Лесное хозяйство Науру. (англ.)]
  12. 1 2 3 4 5 6 [www.spc.int/aquaculture/site/publications/documents/Nauru_Portal.pdf Южнотихоокеанский секретариат — Науруанский план развития аквакультур. (англ.)]
  13. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 Carl N. McDaniel, John M. Gowdy, Paradise for Sale, [www.ucpress.edu/books/pages/8453/8453.ch02.html Chapter 2]
  14. 1 2 [www.state.gov/r/pa/ei/bgn/16447.htm Госдепартамент США — Науру.  (англ.)]
  15. 1 2 3 4 5 6 [www.worldstatesmen.org/Nauru.html Государственные деятели мира — Науру.  (англ.)]
  16. [marshall.csu.edu.au/Marshalls/html/Stamps/Stamps_Cancels.html#Почтовые марки Науру.  (англ.)]
  17. 1 2 [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:3fzLP9YYfeQJ:marshall.csu.edu.au/Marshalls/html/PDF_downloads/JCReport197a.pdf+Nauru+site:marshall.csu.edu.au&hl=fr&gl=fr&ct=clnk&cd=80&lr=lang_en|lang_fr Прошлое Маршалловых Островов.  (англ.)]
  18. 1 2 [de.wikipedia.org/w/index.php?title=Geschichte_Naurus&oldid=19633939 de.wikipedia.org — История Науру.  (нем.)]
  19. [www.micsem.org/pubs/articles/socprobs/frames/distspirfr.htm Духи и транс в Микронезии. (англ.)]
  20. [web.archive.org/web/20081114123229/www.geocities.com/CapitolHill/Rotunda/2209/Nauru.html История управления островом Науру.  (англ.)](недоступная ссылка — историякопия)
  21. 1 2 [www.un.int/nauru/overview.html Сайт представительства Республики Науру в ООН.  (англ.)]
  22. [www.pngbuai.com/300socialsciences/transport/railway-history/EOL-rail-history/EOL-PDF/RAILLST.pdf Книга Папуа-Новой Гвинеи. Полезные статьи и информация.  (англ.)] Recensement des lignes de chemin de fer construites par l’Allemagne dans le Pacifique
  23. [www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/nr.html Книга фактов ЦРУ США (2007).  (англ.)]
  24. 1 2 3 4 5 Arthur W. Jose, Official History of Australia in the War of 1914—1918 , Volume IX — The Royal Australian Navy: 1914—1918, [www.awm.gov.au/cms_images/histories/10/chapters/12.pdf Chapter XII — The Royal Australian Naval Brigade], 1928.  (англ.)
  25. [www.austlii.edu.au/cgi-bin/sinodisp/au/other/dfat/treaties/1920/2.html?query=nauru Науруанский договор 1920 года. (англ.)]
  26. Wikisource — Статья 119 Версальского мирного договора.  (англ.)
  27. [www.austlii.edu.au/au/other/dfat/treaties/1923/11.html Текст Науруанского соглашения.  (англ.)]
  28. 1 2 [www.bismarck-class.dk/hilfskreuzer/komet.html Информация о суднеКомет.  (англ.)]
  29. 1 2 3 4 5 6 7 [166.122.164.43/archive/2000/April/04-03-19.htm Pacific Magazine Науру во Второй мировой войне.  (англ.)]
  30. [www.pacificwrecks.com/restore/nauru/museum.html Музей Второй мировой войны на Науру.  (англ.)]
  31. [beta.austlii.edu.au/au/other/dfat/treaties/1947/8.html Официальный текст о совместном управлении Науру.  (англ.)]
  32. [web.archive.org/web/20050315214649/www.icj-cij.org/icjwww/icases/inaus/iNAUSpleadings/inaus_ipleadings_199004_MemorialNauru_Part1Chapter2.pdf Текст доклада Науру в Гааге.  (англ.)]
  33. 1 2 3 4 5 [workers.labor.net.au/110/print_index.html Workers online — официальное онлайн издание Австралийской лейбористской партии.  (англ.)]
  34. The New York Times. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9B0DE6DA123DF93AA3575BC0A961948260# Pacific Isle Asks U.N. to Help Get Dirt Back.] (August 9, 1987). Проверено 25 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yb3c7s Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  35. [minerals.usgs.gov/minerals/pubs/country/1998/9320098.pdf Горнодобывающая промышленность Науру.  (англ.)]
  36. 1 2 [www.sprep.org/att/IRC/eCOPIES/BPoA+10/NAURU.pdf Национальный доклад Науру.  (англ.)]
  37. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.lexpress.fr/info/monde/dossier/pacifique/dossier.asp Статья в журнале L’EXPRESS, " Nauru, ile en perdition ", 7 марта 2005.  (фр.)]
  38. [www.un.int/nauru/aboutnauru.html Миссия Науру при ООН.  (англ.)]
  39. 1 2 3 [www.adb.org/Documents/Books/Business_Reference_Guides/BIG/nau.pdf Экономика Науру.  (англ.)]
  40. [news.bbc.co.uk/1/hi/world/asia-pacific/1134774.stm BBC News — Хронология Науру.  (англ.)]
  41. [www.dfat.gov.au/geo/nauru/nauru_brief.html Правительство Австралии. Департамент иностранных дел и торговли. Республика Науру: справка по стране — март 2007 года. (англ.)]
  42. 1 2 3 [ec.europa.eu/development/body/publications/courier/courier190/fr/fr_021.pdf Европа — Науру — решение тихоокеанской проблемы.  (фр.)]
  43. 1 2 Pacific Islands Report. Agence France-Presse. [archives.pireport.org/archive/1999/march/03%2D03%2D02.html# Accused of Russian mafia connections, Pacific's Nauru to clean up It's banks.] (April 26, 2000). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615ybfWSq Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  44. Pacific Islands Report. Agence France-Presse. [archives.pireport.org/archive/1999/march/03%2D03%2D02.html# Nauru, accused of money laundering, reviewing tax haven operations.] (March 2, 1999). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615ybfWSq Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  45. [www.lenta.ru/economy/1999/10/28/nauru/ Россия отмыла 70 миллиардов долларов в Тихом океане.  (рус.)]
  46. The New York Times. [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=9A02EED8173CF933A25751C1A9669C8B63&sec=&spon=&pagewanted=3# The Billion-Dollar Shack.] (December 10, 2000). Проверено 25 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yc9tYS Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  47. Pacific Islands Report. Nauru, Americans talk as Nauru tops up hit list for money laundering. [archives.pireport.org/archive/1999/march/03%2D03%2D02.html# Nauru, accused of money laundering, reviewing tax haven operations.] (March 2, 1999). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615ybfWSq Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  48. 1 2 [www.unhcr.fr/cgi-bin/texis/vtx/news/opendoc.htm?tbl=NEWS&page=home&id=434f837515 UNHCR — Ситуация в Науру.  (фр.)]
  49. [www.amnesty.fr/index.php/amnesty/s_informer/communiques_de_presse/australie_un_pas_en_avant_8211_deux_pas_en_arriere_amnesty_international_appelle_a_un_blocage_immediat_des_propositions_de_lois_visant_a_sanctionner_les_demandeurs_d_8217_asile_arrivant_par_la_mer Ситуация в Науру.  (фр.)]
  50. [www.diplomatie.gouv.fr/fr/pays-zones-geo_833/nauru_586/politique-interieure_44456.html Министерство иностранных дел Франции — Внешняя политика Науру.  (фр.)]
  51. 1 2 ABC News Online. [www.abc.net.au/news/newsitems/200408/s1178899.htm# Nauru urged to reconsider its independence.](недоступная ссылка — история) (August 18, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [web.archive.org/20040903112009/www.abc.net.au/news/newsitems/200408/s1178899.htm# Архивировано из первоисточника 3 сентября 2004].
  52. Scoop. Independent News. [www.scoop.co.nz/stories/HL0408/S00062.htm# Pacific Islands Forum To Consider Nauru Crisis.] (August 6, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615ycjO5i Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  53. Pacific Islands Report. Radio Australia. [archives.pireport.org/archive/2004/september/09%2D07%2D08.htm# Nauru probed for residual phosphate.] (September 7, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yegAGA Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  54. 1 2 Pacific Islands Report. Radio New Zealand International. [archives.pireport.org/archive/2004/september/09%2D07%2D08.htm# Nauru Preident dissolves parliament.] (October 4, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yegAGA Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  55. Pacific Islands Report. Radio New Zealand International. [archives.pireport.org/archive/2004/october/10%2D08%2D07.htm# Samoan leader urges support for Nauru.] (October 8, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yf74bD Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  56. Pacific Islands Report. Radio Australia. [archives.pireport.org/archive/2004/october/10%2D25%2D03.htm# Nauru votes to support president.] (October 25, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yfbOJQ Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  57. Radio New Zealand International. [www.rnzi.com/pages/news.php?op=read&id=13966# Nauru sells phosphate to South Korea.] (December 21, 2004). Проверено 17 декабря 2007. [www.webcitation.org/615yg4vtO Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  58. Pacific Islands Report. Radio New Zealand International. [archives.pireport.org/archive/2007/august/08%2D27%2D03.htm# Scotty reelectef president in Nauru.] (August 27, 2007). Проверено 26 декабря 2007. [www.webcitation.org/615ygizKO Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].

Ссылки

  •  (англ.) [news.bbc.co.uk/1/hi/world/asia-pacific/1134774.stm BBC News — Хронология науруанской истории]
  •  (англ.) [www.lonelyplanet.com/worldguide/destinations/pacific/nauru/essential?a=culture Lonely Planet — История Науру]
  •  (англ.) [166.122.164.43/archive/2000/April/04-03-19.htm Pacific Magazine. История Науру в годы Второй мировой войны.]
  •  (англ.) Arthur W. Jose, Official History of Australia in the War of 1914—1918 , Volume IX — The Royal Australian Navy: 1914—1918, [www.awm.gov.au/cms_images/histories/10/chapters/12.pdf Chapter XII — The Royal Australian Naval Brigade], 1928

Отрывок, характеризующий История Науру

– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.