История Ненецкого автономного округа
История Ненецкого автономного округа - история Печорского края и часть истории Русского Севера.
Содержание
- 1 Древнейшая история
- 2 Раннее Средневековье
- 3 Древняя Русь. Печора и Югра.
- 4 Пустозерск. Заселение Печорского края русскими и коми.
- 5 Печорский край и Мезенский уезд в XVIII—XIX веках и начале XX века
- 5.1 Заселение Канинской тундры
- 5.2 Коммерческое оленеводство
- 5.3 Устав об управлении самоедами
- 5.4 Обращение ненцев в православие
- 5.5 Крымская война
- 5.6 Экономика и торговля в XIX - начале XX вв.
- 5.7 Морское и речное судоходство. Печорская компания
- 5.8 Начало лесопиления на Печоре
- 5.9 Связь
- 5.10 Здравоохранение и образование
- 5.11 Административное деление и население
- 6 Гражданская война в Печорском и Мезенском уездах
- 7 1920-е годы
- 8 Образование Ненецкого национального округа
- 9 1930-е
- 10 Великая отечественная война
- 11 Послевоенный советский период
- 12 1990-е
- 13 XXI век
- 14 См. также
- 15 Примечания
- 16 Литература
Древнейшая история
Про время прихода первых древних людей на крайний северо-восток европейской части России существует несколько гипотез. По самой распространенной из них, люди появились эдесь в эпоху палеолита, ранее VIII тысячелетия до н. э., на что указывают памятники археологии в районе Харуты и Пым-Ва-Шор. В соответствии с второй гипотезой, первобытное население пришло в тундры в эпоху мезолита, примерно в VIII—VI тысячелетии до н. э. По последней гипотезе — люди заселили тундры в эпоху неолита, в V — середине III тысячелетия до н. э. Остатки поселений этого периода времени обнаружены в бассейнах рек Колва-вис, Коротаихи, и в нижнем течении реки Печора. Предположительно первыми жителями тундры были охотники на северных оленей, пришедшие на север с верховьев Волги. До нашего времени остались многочисленные стоянки бронзового века (II — I тысячелетия до н. э.), Судорма и Минина Виска (Малоземельская тундра), Коротаихинские[1] на северо-востоке Ненецкого автономного округа, Нерчей, Войяты, Сандибей, Злобинская и другие стоянки в бассейне реки Колва а также побережье Баренцева и Карского морей. В эпоху неолита и бронзовом веке, а вероятно и ранее, первобытный человек вышел в Баренцево море и достиг островов. Это подтверждается находками на острове Вайгач[2]. В настоящее время в округе насчитывается несколько сот стоянок первобытных людей, в том числе более сотни — на нижней Печоре.
Раннее Средневековье
Печора (сиртя)
В V—X вв. н. э., в субарктических широтах северо-востока Европы жили племена охотников на морских зверей и северных оленей, этническая принадлежность которых не установлена. Письменные источники указывают на то, что ещё недавно, в конце XVIII в. на всей территории проживания ненцев находились запустевшие, похожие на пещеры, жилища неизвестного народа. Распространена гипотеза, что этот народ пришёл с нижней Оби. Другая гипотеза считает этот народ выходцами с берегов Белого моря, из земель, заселённых протосаамскими и чудскими племенами. Возможно, что они, во второй половине I тысячелетия нашей эры обжили тундры северо-востока Европы и проникли на Ямал. Разговаривали эти люди, вероятно, на древнесаамском языке. В русских летописях XI—XIV вв. этот народ называется «печора», а в ненецких легендах — «сиртя», или «сихиртя», это название сохранилось до наших времен в отдельных топонимах: Сиртя-саля (мыс Сирти), Сиртя-яха (река Сирти), река Печора.
В процессе археологических раскопок, выполненных в 1980—1990-х годах, найдены памятники материальной культуры сихиртя, остатки укрепленных поселений (племенных центров): городище в устье реки Гнилки, рядом с Пустозерском и Ортинское городище в устье реки Печоры. Поселения датируются VI—X вв. н. э. В городищах сохранились развалины дерево-земляных оборонительных сооружений, бревенчатых жилищ и хозяйственных построек, украшений и предметов обихода. На реке Гнилка найдено жертвенное место (периода VI—XIII в. или начало XIV в.). Состав находок на реке Гнилке по временному срезу аналогичен святилищу на острове Вайгач Некоторые святилища на острове Вайгач сохранялись и после XIII столетия, неся следы новой, ненецкой культуры. В настоящее время нет точных ответов, как долго эти племена заселяли субарктические территории и что случилось с ними дальше.
Заселенияе края ненцами
Нет единого мнения и о появлении на этих территориях предков сегодняшних ненцев. Часть исследователей полагают, что ненцы пришли в тундры северо-востока Европы уже в конце I тысячелетия н. э, другие исследователи счиают что появились они позже, в XII—XIV вв., третьи относят их приход к временам после XIV века.
Насчёт происхождения ненцев и других народов самодийской группы имеется несколько гипотез. Согласно первой (Теория Страленберга), предками этих народов являются аборигены субарктического района. В соответствии с другой самодийские народы вышли из бассейна Волги. По третьей гипотезе (Теория Фишера — Кастрена), северные самодийские народы, то есть современные ненцы, энцы, нганасаны и селькупы — потомки самоедских племен Саянского нагорья. По четвёртой гипотезе (теория Г. Н. Прокофьева) предки северных народов - не только самодийские племена Саянского нагорья, но и аборигены Крайнего Севера.
Вероятно некоторое время аборигены и предки современных ненцев сосуществовали бок о бок. Но, скорее всего, аборигенные печорские племена были малочисленными и поэтому не могли противостоять пришельцам. Часть аборигенов погибла, оставшиеся ассимилировались с победителями, забыли свой язык и растворились среди ненцев, принявших отдельные элементы культуры аборигенов.
Древняя Русь. Печора и Югра.
Согласно летописям русские на северо-восток Европы начали продвигаться в XI веке В то же время есть сведения что славянские племена торговали с югрой и печорой ещё в VI в. Источники IX века указывают на зависимость югры и печоры от киевских князей, летописи упоминают и о постоянных сборах дани. В XI веке новгородские ушкуйники проникли на Нижнепечорье, пройдя Пинежско-Кулойским и Пёзско-Цилемским волоками. К концу XI века Нижнепечорье стало промежуточной базой для новгородцев в освоении ими Югры (территория на Северном Урале и побережье Северного Ледовитого океана от пролива Югорский Шар до устья реки Таз[3] ). Местные жители были обложены данью, новгородцы вели с ними торговлю, меняя ножи, топоры и другие изделия из железа на пушнину. В середине XIV века для торговли с Югрой в Новгороде была создана корпорация "Югорщина"[4]. Так как Печорский край и Югра находились далеко от Новгорода, а племена местных жителей были расселены на огромной территории, сбор дани осуществлялся нерегулярно, и сопровождался столкновениями новгородцев с аборигенами. В летописях есть сведения об истреблении сборщиков дани на Печоре в 1187 году. В XIII—XV вв. власть Новгорода над северными землями установилась окончательно и, при перечислении своих земель в договорных грамотах, Новгород постоянно именовал Печору и Югру «волостями новгородскими». Дань с местных жителей собиралась уже регулярно.
В XII в. русские поморы, занимаясь морским промыслом, открыли острова Колгуев и, Вайгач.
Пустозерск. Заселение Печорского края русскими и коми.
Основание Пустозерска
После поражения Новгорода к Московскому государству перешли и все новгородские владения. Для укрепления власти на новых территориях и развития пушного и морского промыслов, Московским государством были предприняты военные экспедиции в Печору и Югру. Самой значительной была экспедиция 1499—1500 годов, под предводительством князя Семена Курбского, воевод Петра Ушатого и Василия Гаврилова. На Печору прибыл отряд численностью около 5 тысяч человек (устюжан, двинян и вятчан). В 1499 году в одном из рукавов дельты Печоры (ныне Городцкий шар) в 100 км от устья, на берегу Пустого озера, по указу князя Ивана III, был заложен острог Пустозерск — ставший первым русским городом за полярным кругом. Затем отряд двинулся дальше в Югру. На гарнизон Пустозерска была возложена миссия охраны границ Московской государства и Югры, и обеспечение сбора дани в виде пушнины.
Расцвет Пустозерска
В 1502 году была учреждена Пустозерская волость. В 1586 году Пустозерская волость была расширена путём присоединения Усть-Цилемской и Ижемской слободок, отписанных от Вымской волости. В начале XVII в. был образован Пустозерский уезд. В его состав вошли Пустозерская волость, а также Ижемская и Усть-Цилемская волости. Пустозерский уезд простирался от реки Мезень до Урала и от Баренцева моря до реки Вычегды[5]. В Пустозерске к тому времени насчитывалось около 2 тысяч жителей. В городе жили чиновники и военные.
В Пустозерск морским путём приплывали купеческие суда, через город шли сухопутные и морские торговые пути — за Уральские горы в Сибирь, а с XVII века — в «златокипяшую» Мангазею, город в устье реки Таз.
Во второй половине XVI века большую известность получили Пустозерские крещенские ярмарки, на которые приезжали промышленные и торговые люди из поморских городов, а также сотни ненцев Европейского, Обского и Енисейского Севера. Самоеды торговали рыбой, пушниной, олениной и дичью, меняли их на хлеб, ткани, изделия из металла, пеньку, коноплю, орудия промысла, хозяйственный и бытовой инвентарь.
На ярмарках происходил сбор ясака. Самоеды, выплачивали в казну луковую дань, то есть дань бравшуюся с одного лука. Пустозерские ненцы платили по два песца со взрослого мужчины, а югорские и другие — по соболю. С конца XVII века луковая дань взималась шкурками белок, горностаев, лосиными и оленьими шкурами, и деньгами.
Заселение Печорского края русскими и коми
Русские и коми-пермяки расселялись по берегам Печоры, а также на морском побережье. За участие в экспедициях по поискам руды на реку Цильму в 1491—1492 годах, и в военной экспедиции князя Семена Курбского «в Югру» в 1499—1500 годах Иван III пожаловал им рыбные тони. Так как здесь нет пахотных земель, население занималось рыбной ловлей, охотой, животноводством, промыслом морского зверя и торговлей.
К концу XVI в. русскими и коми были освоены промысловые угодья от Усть-Цильмы до берегов Печорского моря, а на побережье моря — до Варандея. Жители Пустозерска промышляли морского зверя на Шпицбергене (Груманте), и Новой Земле (Матке). Рядом с рыбными тонями возникали временные летние жилые постройки. Временные постройки сменилсь постоянными дворами, которые затем стали промысловыми поселениям — жирами. В 1670-х годах вокруг Пустозерска насчитывалась 21 жира, впоследствии они стали самостоятельными населёнными пунктапми — Никитцы, Оксино, Голубковка, Бедовое, Куя, Норыгино (Нарыга), Макарово, Мокеево, Великая Виска (Великовисочное), Лабоская (Лабожское) и другие. По действовашим тогда законам местные жители сдавали в казну каждую десятую семгу, и каждый десятый моржовый клык, а также платили налоги с дворов, с рыбных тоней, охотничьих и сенокосных угодий. Главным занятием ненцев-кочевников было оленеводство, а оседлых русских и коми — рыболовство, охота и морской промысел. Несколько столетий происходило взаимопроникновение разных жизненных укладов, материальной и духовной культуры. Постепенно на землях Печорского края сложилось гуманитарное сообщество, члены которого, храня национальные традиции, перенимали у соседей навыки и обычаи, что в большой степени способствовало их выживанию в суровых северных условиях.
Упадок Пустозерска
После Ливонской войны (1558—1583 годов) Московское государство потеряло все побережье Балтийского моря, и внешняя торговля могла осуществляться только через северные моря. Указом Ивана IV были установлены льготы для торговли, которыми стали пользоваться английские и датские купцы. В конце XVI — начале XVII веков на Печоре и в Сибири они стали устанавливать прямые торговые связи с местными жителями минуя русские порты на Белом море и Пустозерск. Появилась действительная опасность для государства потерять государственный контроля над пушной торговлей на Севере, доходы от которой составляли треть доходов казны, В августе 1620 года царь Михаил Федорович своим указом запретил все торговые сношения жителей Севера и Сибири с иностранными купцами и закрыл морской путь в Сибирь. Торговля с иностранцами разрешались только в Архангельске. Фактории заморских купцов в других поморских городах и Пустозерске закрылись. Маршрут предвосхитивший в дальнейшем появление Северного морского пути, на долгое время оказалася заброшенным. Это отрицательным образом сказалось на развитии Печорского края. Уменьшение доходов от торговой и промысловой деятельности ухудшило экономическое состояние города, что привело к снижению численности населения в Пустозерске. В 1611 году в нём было больше 200 дворов, а в 1649 году — 36 посадских и 2 вдовьих двора. Через четверть века после выхода царского указа в Пустозерске осталось только 19 % населения.
В конце XVI века, после покорения Казанского ханства, открылись новые, более удобные пути за Урал, и в 1704 г. указом Петра I было запрещено ездить в Сибирь древним сухопутным (Чрезкаменным) путём через Уральские горы. Пустозерск перестал являться стратегическим опорным пунктом на торговых путях Русского государства, а Печорский край оказался в стороне от больших торговых дорог. Протоку Городецкий шар начало постепенно затягивать песком, она обмелела, что затруднило подходы к городу по воде. Перенос международной торговли в 1722 году из Архангельска в Санкт-Петербург в ещё большей отрицательной степени повлиял на экономическое развитие Печорского края и всего Русского Севера.
Экономику Пустозерска в XVII—XVIII веках подорвали также набеги «харючи» - воинственных зауральских ненцев. Харючи разрушали промысловые избы, угоняли оленей, захватывали запасы и «государеву казну», поджгали Пустозерск.
В 1762 году по указу Екатерины II была разобрана окончательно обветшавшая пустозерская крепость, брёвна от которой приказано было «употребить на топление». В 1780 году Пустозерский уезд был упразднён, а его территория вошли в состав Мезенского уезда, Пустозерск стал центром Пустозерской волости; в Мезень из Пустозерска была переведена воеводская канцелярия и воинский гарнизон.
В 1924 году Пустозерск теряет статус города, а в 1928 году перестаёт быть и центром сельсовета, утратив последние административные функции. На 1 января 1928 года в нём было 24 жилых дома и 183 жителя, в 1950 году — лишь 12 жилых домов. Пустозерск был окончательно покинут в 1962 году[6].
Пустозерск как место ссылки, заключения и казней
Со второй половины XVII в. отдаленный Пустозерск стал местом ссылки государственных преступников. В 1667 году в Пустозерский острог был сослан протопоп Аввакум Петров, глава старообрядчества и идеолог раскола в православной церкви, писатель. Здесь он написал своё «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» Аввакум Петров казнён 14 апреля 1682 года. в Пустозерске вместе со священником Лазарем, дьяконом Федором и иноком Епифанием путём сожжения в срубе. Несколько лет в пустозерской ссылке находился известный дипломат и культурный деятель XVII века боярин Артамон Матвеев со своим сыном — Андреем Матвеевым, будущим сподвижником Петра I. Здесь же на мысе Виселичный на Городецком озере казнили ненцев-харючи, совершавших набеги на крепость.
Печорский край и Мезенский уезд в XVIII—XIX веках и начале XX века
Заселение Канинской тундры
Русские начали колонизировать Канинскую тундру в XVIII веке. Новыми жителями этой земли стали спасавшиеся от преследований официальной церкви старообрядцы, а также переселенцы с Мезенского Севера. Возникли новые поселения — Снопа, Несь, Мгла. В 1708 году был образован Мезенский уезд. Так же как и в Пустозерской волости, местные жители рыбачили, охотились на морского зверя, добывали пушнину, разводили коров, лошадей и овец, а также занимались огородничеством.
Коммерческое оленеводство
В XVIII—XIX веках активно развивалось оленеводство, которым ранее занимались только ненцы. В стадах оленей у ненцев обычно насчитывалось не более ста голов, а само оленеводство имело преимущественно транспортное значение. Коми-ижемцы, активно занялись оленеводством со второй половины XVIII века, и вскоре придали делу коммерческий характер. Одновременно оленеводы начали делиться на богатых, и бедных (малооленных и безоленных, которыми в основном были ненцами). В 1844 году, 330 богатых коми-ижемских семей владели 136—148 тысячами оленей Большеземельской тундры, а собственностью 1806 ненецких оленеводов Большеземельской тундры было всего 30 тысяч оленей, более 40 % ненцев вообще были безоленными и работали пастухами у богатых оленеводов.
Устав об управлении самоедами
В 1835 году был принят «Устав об управлении самоедами, обитающими в Мезенском уезде», по которому самоеды освобождались от рекрутства, могли жить по собственным законам и обычаям, вступать в сельские общества, платить ясак деньгами, имели возможность открывать собственные школы, наниматься на работу. В тундру запрещалось завозить спиртные напитки. Владениями самоедов Архангельской губернии объявлялись Тиманская, Канинская и Болыиеземельская тундры, за отмежеванием определенных в 1840 году участков русских селений. Большая часть пунктов Устава на практике так и не применялись. В 1841 году императорским велением межевание тундр приостановили, а коми-ижемцы и ненцы уравнивались в правах на пользование Большеземельской тундрой. В XIX веке Архангельской губернской администрацией были упразднены царские грамоты на потомственное владение ненцами тундр, выданные начиная с XVI века.
Размеры ясака росли, и с начала XVIII века на ненцы с 17 до 60 лет стали платить подушный сбор.
Обращение ненцев в православие
В 1825 году ненцев-язычников было решено обращать в православие. Особую миссию в тундрах Мезенского уезда возглавил настоятель Антониево-Сийского монастыря архимандрит Вениамин. Миссия имела передвижную церковь с живописными иконами и колоколам. Архимандрит Вениамин составил «Грамматику самоедского языка», «Лексикон самоедского языка», сделал переводы на ненецкий язык Катихизиса и Нового Завета. За пять лет миссии было обращено в христианство около 3,3 тысяч самоедов[7]. В Неси и Верхней Пёше, а также на в 4 км от места впадения Колвы в Усу, в 1830—1832 годах были построены церкви. Позднее появились церкви в Тельвиске, в 1862 году, и на острове Колгуев, в 1875 году. Свыше десяти часовен было построено на кочевых маршрутах оленеводов. В ходе христианизации уничтожались и разрушались ненецкие языческие святыни и родовые священные места. Несмотря на это ненецкое население в большинстве продолжало придерживаться собственных языческих верований.
Крымская война
В годы Крымской войны (1853—1856), возникла угроза входа в устье Печоры англо-французских кораблей. Для обороны края было собрано ополчение под руководством лесничего 14-го Мезенского лесничества ссыльного князя Евсевия Палавандова. Ополчение состояло из 80 добровольцев, крестьян из Усть-Цильмы, Ижмы и Пустозерска. В 1855 году ополченцы возвели сорокаметровые земляные редуты на острове Куйский напротив деревни Куя. На редутах установили 3 пушки, к ним было доставлено триста пушечных ядер. Ополченцы вооружённые охотничьими ружьями, копьями и топорами установили два дозорных поста и несли свою службу до конца лета 1856 года, затем угроза нападения миновала[8][9].
Экономика и торговля в XIX - начале XX вв.
Отмена крепостного права и другие буржуазные реформы 1860—1870-х годов не повлекли за собой значительных изменений в Печорском крае, где никогда не существовало помещичье землевладение. Сенокосные угодья и рыбные тони состояли в владении, у сельских общин и периодически перераспределялись, так как их продуктивность, особенно у семужьих тоней, быстро менялось. Бедные крестьяне сдавали в аренду кулакам и зажиточным сенокосные угодья и тони, таким образом, получая средства для уплаты налогов. Зажиточные хозяева середняки для добычи рыбы и морского зверя все чаще нанимали работников. Например, весной 1914 года на промыслах в Пустозерской волости по найму работали 493 человека.
С конца XVII века основная роль в снабжении населения края продовольствием, промышленными и прочими товарами принадлежала чердынским купцам.
Дешевый хлеб и другие грузы из Сибири на Печору в конце XIX века доставлялся по Сибиряковскому тракту, построенному золотопромышленником А. М. Сибиряковым от деревни Усть-Щугор по Щугорскому волоку, через Уральские горы на реку Ляпин. Для Печорского края, часто страдающего от голода, эта дорога стала спасением, благодаря ей цены на хлеб в крае снизились в 1887 году втрое. Кроме того в казенных магазинах продавали муку, соль, порох и свинец по весьма умеренным ценам.
В конце XIX — начале XX века основными занятиями русского населения оставались рыболовный и зверобойный промысел, охота, а зимой также извоз. Большая часть доходов, около 90 %. приходилась на рыболовство. Продукты животноводства и огородничества использовались для личного потребления. В в собственности у крестьянских семей находилось в среднем по 2 коровы, 2—4 овцы. По состоянию на 1914 год в Пустозерской волости насчитывалось 1108 коров, 1810 овец, 876 рабочих лошадей и 13 900 оленей.
Морское и речное судоходство. Печорская компания
В 1860 году на Печору пришли за лесом первые четыре морских судна. Корабль «Диана», зафрахтованный промышленником В. Н. Латкиным, впервые доставил лес с устья Печоры во французский город Нант. Три корабля потерпели крушение. В 1861 году Латкин и купец М. К. Сидоров зафрахтовали три корабля, и доставили лес в Лондон и Бордо.
В 1862 году капитан первого ранга Крузенштерн получил разрешение на вырубку 360 тысяч деревьев в бассейне Печоры. В 1860-е годы В. Н. Латкин в Санкт-Петербурге основал «Печорскую компанию», в которую входили: его брат М. Н. Латкин, П. И. Крузенштерн, генерал-майор П. Н. Волков, датский подданный Газе, отставной поручик И. Нелидов и М. К. Сидоров. С 1860 года по 1876 год в устье Печоры побывало около 130 русских и иностранных кораблей. В 1867 году впервые печорский лиственничный лес был доставлен в Кронштадт.
В 1863 году Печорская компания получила десятилетнюю привилегию на организацию на Печоре речного пароходства. Первый пароход прошёл в навигацию 1864 года[10]. С 1885 года между Архангельском и устьем Печоры (пристань у деревни Куя) ежегодно выполнялись один-два морских рейса на пароходах, с 1895 года рейсы начали выполнятся регулярно.
Позднее Печорская компания обанкротилась[11].
В начале 1880-х годоа по Печоре начали ходить буксирные пароходы, чердынских купцов Черных и Суслова. В 1897 году губернская администрация и ижемский купец Норицын подписали контракт на содержание речного пароходства на Печоре, до 1908 года который обязывал купца иметь два парохода и производить в навигацию каждого года от 8 до 10 регулярных почтово-пассажирских рейсов от села Усть-Кожва до деревни Куя и обратно.
В 1897 году в Печорской губе был промерен фарватер. Для обеспечения безопасности морского судоходствапо в 1914 году была открыта полярная станция «Югорский Шар». В 1915 году открыта метеостанция «Канин Нос», а в 1916 году метеостанция «Мыс Конушин», С развитием морского и речного судоходства чердынские купцы потеряли монополии на торговлю с населением Печорского края, а стоимость товаров первой необходимости уменьшились почти в два раза.
Начало лесопиления на Печоре
В 1892 году на Печоре у деревни Куя появился первый однорамный лесопильный завод принадлежавший промышленнику А. М. Сибирякову. Однако лесозавод вскоре сгорел. В 1897 году на берегу Городецкого шара напротив деревни Ёкуша был построен лесопильный завод шведского товарищества «Альфред Лидбек и К°». Но через некоторое время этот завод также был уничтожен пожаром.
10 мая 1903 года император Николай II утвердил Устав «Товарищества лесопильного завода «Стелла Поларе», созданного для развития и содержания предприятия принадлежавшего фирме «Ульсен, Стампе и Кº», основанной в 1884 году норвежцами Карлом Стампе и Мартином Ульсеном. В 1906 году на заводе имелось 10 рам шведской фирмы «Боллиндер», 12 разных пильных станков и другое оборудование. Лесозавод представлял собой комплекс из трех десятков производственных, служебных и жилых зданий. Завод относился к категории крупных промышленных предприятий Архангельской губернии, на нём работали сотни постоянных и сезонных рабочих. Практически вся печорская древесина отправлялась на экспорт[12].
Связь
В 1914 году была построена первая воздушная телеграфная линия село Усть-Цильма — Белощелье (лесозавод «Стелла Поларе») — деревня Никитцы, открылись почтово-телеграфные отделения в Пустозеёске и деревне Никитцы, а также радиотелеграфные станции на острове Вайгач и полярной станции «Югорский Шар». Появились почтовые отделения при лесозаводе «Стелла Поларе», в сёлах Тельвиска и Великовисочное.
Здравоохранение и образование
Сложное экономическое положение, отсталость быта, экстремальный климат, способствовали развитию всевозможных болезней. Профессиональная медицинская помощь почти отсутствовала, а народная медицина не могла бороться с инфекционными и другими заболеваниями. Уровень детской смертности среди оседлого жителей составлял 70 %, а у кочевого населения превышал эту цифру. Продолжительность жизни была невысокой. До 1885 года в Нижнепечорье не было ни одного врача. В 1914 году всё здравоохранение в Пустозерской волости представляли врач (в селе Великовисочное), фельдшер и акушерка (в селе Тельвиска). В этих же сёлах находились и медицинские пункты. В то же время представителей духовенства насчитывалось 47 человек.
К 1913 году при церковных приходах работали 4 миссионерских школы грамотности, в которых учились всего 17 детей, в том числе дети ненцев. В этом же году в Пустозерской волости работало около 20 различных школ. В Пустозерске, Великовисочном и Лабожском, а также с 1915 года в Нарыге функционировали одноклассные сельские училища Министерства народного просвещения. В сёлах Несь, Тельвиска и Оксино были открыты церковно-приходские школы. При этом доля неграмотных среди русскоязычного населения составляла 87,4 %. Лишь 87,4 % женщин могли читать и писать. Среди ненцев грамотных насчитывалось всего несколько человек.
Административное деление и население
В 1891 году был учреждён Печорский уезд с центром в Усть-Цильме. Вся территория европейских тундр России в административно-территориальном отношении находилась в границах Мезенского и Печорского уездов Архангельской губернии. В 1896 году в Мезенском уезде была образована Несская волость. К концу XIX века на территории в современных границах Ненецкого автономного округа находилось порядка 30 населенных пунктов. В 1897 году в них, а также в тундрах проживало около 5,6 тысяч человек оседлого и кочевого населения. Крупнейшим населённым пунктом было село Великовисочное в котором проживало более 550 человек.
Гражданская война в Печорском и Мезенском уездах
Изменения последовавшие после Октябрьской революции 1917 года произошли в Печорском и Мезенском уезде через полгода. Советская власть в Мезенском уезде была провозглашена в марте 1918 года, а Печорском уезде на II уездном съезде Советов в селе Усть-Цильма 14 апреля 1918 года. После съездов были упразднены земские управы. На общих собраниях представителей сельских обществ были избраны Пустозерский и Несский исполкомы Советов. Но после того как в августе 1918 года в Архангельске высадились английские, американские и французские интервенты, исполкомы волостных Советов снова сменились земскими управами. 10 августа 1918 года из Архангельска на Печору прибыл отряд подпоручика Можаева численностью в 12 человек. Можаев разоружил и распустил большевистскую организацию из 69 членов на лесозаводе «Стелла Полларе», арестовал активистов организации и 18 августа возвратился в Архангельск. Одним из арестованных активистов был Г. В. Хатанзейский. В Оксино, Пустозерске, Тельвиске и Андеге были сформированы белогвардейские отряды. Они соединились в деревне Пылемец, в единый отряд насчитывавший около 300 человек во главе с бывшим унтер-офицером В. К. Михеевым[13]. В конце ноября 1918 года объединённый белогвардейский отряд выдвинулся в Великовисочное, в котором находился присланный из Усть-Цильмы красноармейский отряд под командованием П. Ф. Артеева. В результате короткого боя в Великовисочном погиб один из белогвардейцев, а также шальной пулей был убит подросток. Это единственный на Нижней Печоре случай боевых действий за весь период Гражданской войны. Затем сход крестьян в Великовисочном объявил перемирие между красными и белыми.
В феврале 1919 года в Печорском уезде была развёрнута мобилизация в белую армию. В 1920 году планировалось подвергнуть мобилизации даже кочевое население. Местные жители должны были предоставлять лошадей и оленей для перевозки грузов и продовольствия в Архангельск. 21 февраля 1920 года красные войска заняли Архангельск. Затем белогвардейцы были изгнаны из Печорского и Мезенского уезда. Власть перешла к уездным и волостным Пустозерскому и Несскому революционным комитетам. В апреле и мае на уездных и волостных съездах Советов революционные комитеты передали свои полномочия Советам рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, образовавшим уездные и волостные исполкомы. В Куе, Пустозерске, Оксино и Великовисочном были избраны сельские Советы.
1920-е годы
Экономика
В 1920-х годах население Печорского и Мезенского уезда вместе со всей страной испытывало значительные экономические и материальные трудности, которые усугублялись продразверсткой, и налогами (масло-мясо-рыбо-сенными). Строго нормировались поставки хлеба. В этих условиях, крестьяне Пустозерской волости сохранили довоенное поголовье лошадей, а численность коров даже увеличилась. Поголовье оленей к середине 1920-х годов. сократилось примерно в два раза. Вследствие недостатка снаряжения, орудий лова и плавсредств, несбалансированности цен пришли в упадок охота и рыболовство. Населению оказывалась помощь от государства: снабжение товарами осуществлялось по льготным кредитам и сниженным ценам, повышались закупочные цены на пушнину. В марте 1920 года был национализирован речной флот на Печоре.
Партийное строительство
В 1920 году были организованы Печорский и Мезенский уездные комитеты РКП(б). В декабре 1920 года была восстановлена партийная ячейка на Лесозаводе № 51. Одновременно партийная ячейка появилась в селе Несь. В 1925 году в ряды РКП(б) были приняты первые ненцы. К 1929 году на территории будущего Ненецкого округа было 7 партийных организаций, общей численностью 111 человек, в том числе 6 ненцев.
Административное деление
22 августа 1921 года из части Архангельской губернии была образована Автономная область Коми (Зырян), в состав которой вошёл Печорский уезд. Однако вскоре было решено 6 волостей в низовьях Печоры оставить в составе Арханегльской губернии. В составе АО Коми (Зырян) осталась лишь восточная часть будущего Ненецкого АО[14]. Декретом ВЦИК от 9 июня 1924 года в Печорском уезде Архангельской губернии были образованы 3 укрупнённые волости: Пустозерская (к которой была присоединена Ермицкая волость), Тельвисочная (в состав которой вошла территория Большеземельской тундры) и Усть-Цилемская. Центром уезда было село Усть-Цильма. В 1927 году Тельвисочная волость была переименована в Нижне-Печорскую. В 1928 году вышло постановление об административных центрах Канинско-Тиманского района Мезенского уезда и Тельвисочно-Самоедского района Печорского уезда Архангельской губернии[15].
Формирование органов власти
В мае 1920 года был образован Пустозерский волостной исполком самоедов Большеземельской тундры. Деятельность исполкома распространялась на кочующих ненцев Малоземельской тундры и северную часть Болышеземельской тундры. С августа 1920 года волисполком располагался в Тельвиске. В декабре 1925 года самоедский съезд создал взамен Пустозерского волисполкома - Тельвисочный самоедский райисполком, которому подчинялись Малоземельский кочевой тундровый Совет (с декабря 1926 года) и Большеземельский кочевой тундровый Совет (с апреля 1927 года). В декабре 1924 года в селе Несь был образован Канино-Чёшский ненецкий волисполком, который в 1925—1926 годах был переименован в Канино-Тиманский райисполком с подчинением Мезенскому уездному исполкому. В 1925 году образованы Сявтинский, Егор-Ваньский, Каратайско-Гладский кочевые Советы, которые образовали Большеземельский райисполком. Кочевые Советы передвигались вместе с оленеводами.
В июне 1924 года постановлением ВЦИК и Совнаркома в Архангельске было образовано Управление островами (упразднённое в июле 1935 года) Северного Ледовитого океана, входящими в Архангельскую губернию. (Новая Земля, Колгуев, Вайгач, Сенгейский, Долгий, Матвеев, Зеленец, Моржовец). Два пароходных рейса в год, доставляли из Архангельска продовольствие и снаряжение, а также вывозили продукцию с островов. В 1924 году сформированы Новоземельский и Колгуевский островные Советы, а в 1926 году — Вайгачский.
Кооперация
В 1917 году для обслуживания населения был организован первый в на нижней Печоре кооператив «Рыбак». В 1918 году в Нижней Пёше был организован кооператив «Тундра», а в Неси кооператив «Оленевод», затем на востоке Большеземельской тундры появился кооператив «Яран». В 1922 году на Печоре был организован кооператив «Кочевник» К 1929 году образовались также кооператвы «Великовисочный» и «Полярный»[16]. К 1930 году в кооперативах состояли практически все европейские ненцы.
Комитет севера. Социально-экономическое и культурное развитие края.
20 июня 1924 года при Президиуме ВЦИК был создан «Комитет содействия народам северных окраин» (Комитет Севера), под председательством П. Г. Смидовича. Комитет был создан по инициативе В. Г. Богораза для поддержки хозяйственно-экономического, социально-политического, административно-судебного и культурно-санитарного развития северных народностей и территорий. 18 ноября 1924 года подобный комитет был создан и при президиуме Архангельского губисполкома (Архангельский комитет Севера), под председательством И. В. Богового, а с 1925 года под председательством Н. Е. Сапрыгина[17].
Особое место в развитии северных народов отводилось подготовке местных кадров. Десятки ненцев были направлены на учёбу.
В 1925—1927 годах обществом Красного Креста и Наркомздравом РСФСР были организованы медицинские экспедиции и передвижные медпункты для оказания медицинской помощи кочующему населению. К 1924 году на территории будущего округа было открыто 4 стационарных лечебных учреждения
Для ветеринарного обслуживания оленеводства в тундры направлялись передвижные ветеринарные отряды, в Оксино, Нижней Пёше и Неси были созданы стационарные ветиринарные пункты. Государством принимались меры по восстановлению промыслов и охране промысловых угодий, изучению ягельников для выпаса оленей.
В 1929/1930 учебном году в 19 школах насчитывалось более 800 учеников, из них 140 детей обучались в пяти национальных школах-интернатах. Для борьбы с неграмотностью среди взрослого населения в конце 1920-х годов были организованы пункты ликбеза и избы-читальни.
По переписи 1926 года, на территории будущего Ненецкого округа в границах конца 1929 года проживало 12 155 человек, в том числе ненцев — 4868 человек (40 %), коми — 2731 человек (22 %).
Образование Ненецкого национального округа
15 июля 1929 года было принято решение Президиума ВЦИК о создании Ненецкого округа в составе Северного края[18]. Активное участие в создании округа приняли Петр Гермогенович Смидович и Николай Евменьевич Сапрыгин. 20 декабря 1929 года Президиум ВЦИК включил в состав Ненецкого округа бывшую Пустозерскую волость за исключением Ермицкого сельского совета. Центром Ненецкого национального округа стало село Тельвиска[19]. В 1930-м году Ненецкий округ переименован в Ненецкий национальный округ.
См. Образование Ненецкого национального округа.
1930-е
Коллективизация, сельское хозяйство, промышленность, транспорт.
В 1930 году в округе началась коллективизация. Земельные участки, считавшиеся собственностью богатых оленеводов, передавались колхозам и товариществам. Первоначально созданные для коллективного охотничьего и рыболовного промысла, а также выпаса оленей товарищества постепенно становились колхозами. Были организованы моторно-рыболовные станции, а в Шойне и Индиге заработали рыбзаводы. Вылов рыбы увеличился с 1,2 тыс. т в 1929 году до 8,6 тыс. т в 1940 году. Поголовье скота в 1930-х годах значительно выросло и составляло в 1940 году 4,6 тыс. голов крупного рогатого скота, 3,4 тыс. овец и коз, 2,3 тыс. лошадей. Значительный ущерб сельскому хозяйству округа нанесли репрессии, от которых пострадали сотни крепких хозяйств в деревнях и тундре. Главы многих семей были осуждены, члены семей высланы на спецпоселение в Коми АССР, в Пустозерск и Оксино.
Увеличились объёмы промышленного и жилищного строительства. Производство пиломатериалов на лесозаводе составило 30,7 тыс. м3 в 1929 г. и 51,9 тыс. м3 в 1940 г. В Ёкуше и Пылемце открылись кирпичные заводы, работал Печорский морской торговый порт. В 1935 году в округе появилась своя авиация. Действовали авиатрассы Нарьян-Мар — Нижняя Пёша — Мезень — Архангельск, Нарьян-Мар — Варандей — Амдерма, Нижняя Пёша — Индига, Нарьян-Мар — Хоседа-Хард, Нарьян-Мар — Усть-Цильма, Нарьян-Мар — Тобседа, Нарьян-Мар — Шапкинский оленсовхоз. Изменилась организационная структура потребительской кооперации, 18 марта 1931 был создан Окринтегралсоюз переименованный в 1936 году в Ненецкий Окррыболовпотребсоюз. К 1940 году закончилась коллективизация оседлого и кочевого населения, за исключением незначительной части оленеводов на востоке Большеземельской тундры. Возникли новые населенные пункты: Амдерма, Индига, Шойна, Белушье, Нельмин-Нос, Тобседа, Шапкино, Каратайка. 10 октября 1931 года образован рабочий поселк Нарьян-Мар[20], который 2 марта 1932 года стал административным центром Ненецкого национального округа, а 10 марта 1935 года был преобразован в город. Нарьян-Мар являлся опорной базой в освоении угольных и нефтяных месторождений Коми АССР, а также в освоении Арктики. В марте 1937 года, в Нарьян-Маре, совершила остановку экспедиция, следовавшая на самолётах на Северный полюс, чтобы организовать первую в мире полярную дрейфующую станцию Северный полюс-1.
В округе широко применялся труд заключенных. Они занимались добычей флюорита в Амдерме, добывали уголь в Воркутинском угольном бассейне.
Культура, образование, здравоохранение.
В 1931 году в селе Оксино открылся Ненецкий комплексный техникум. В Великовисочном работала школа крестьянской молодёжи, с рыболовецким, оленеводческим и животноводческим отделениями. В 1932 году в Нарьян-Маре организована сельскохозяйственная школа «Совхозуч» по подготовке бригадиров оленеводческих бригад, колхозных счетоводов. В 1940/41 учебном году в округе функционировало 40 школ в которых обучалось 4,5 тыс. учащихся. При школах были организованы интернаты, где дети оленеводов находились на полном государственном обеспечении. В 1931 году на научной основе была создана ненецкая письменность, началось издание учебников и художественной литературы на ненецком языке. С 7 ноября 1929 года начала выходить газета «Няръяна вындер» («Красный тундровик»). В округе появилась сеть клубов и библиотек. Были организованы так называемые передвижные красные чумы. Работали Нарьян-Марский городской драматический театр и и Ненецкий краеведческий музей. Количество больниц увеличилось с 4 в 1929 г. до 11 в 1940 году, фельдшерско-акушерских пунктов — с 1 до 19.
Великая отечественная война
Во время войны в округе было призвано и отправлено на фронт 9 383 человека. Около трех тысяч из них погибли. Более 3400 человек награждены медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Боевые действия на территории округа не велись, в то же время активно работала немецкая авиация: самолеты противника совершили 269 атак и разведывательных полётов в районы, прилегающие к Ненецкому округу. Несколько раз вражеские самолёты появлялись над Нарьян-Маром. Бомбардировкам подвергся посёлок Шойна[21].
В Белом, Баренцевом и Карском морях действовали немецкие военно-морские силы. 17 августа 1942 года германская подводная лодка U-209, артиллерийским огнём уничтожила караван судов шедших из Хабарово в Нарьян-Мар. Из 328 человек, находившихся на судах уничтоженного каравана, 305 утонули, или погибли в ходе артиллерийского обстрела. (См. Трагедия в Баренцевом море).
На территории округа, для нужд Карельского фронта в конце 1941 года и в начале 1942 года было сформировано пять оленно-транспортных эшелонов, общей численностью более 600 человек, и более 7 000 голов ездовых оленей. Из этих эшелонов а также эшелонов прибывших из Лешуконского района Архангельской области и Республики Коми на Карельском фронте была сформирована 31-я отдельная олене-лыжная бригада. (См. Памятник «Подвигу участников оленно-транспортных батальонов»).
В 1941 году в Нарьян-Маре был построен сухопутный аэродром протяженностью 900 м., в 1943 году аэродром был достроен и увеличен до 2000 м. В строительстве принимало участие всё трудоспособное население города. Нарьян-Марский аэродром относился к 772-й авиабазе Беломорской военной флотилии. Самолёты из Нарьян-Мара и Амдермы выполняли разведывательные полеты в Арктике
С первых дней Великой Отечественной войны экономика округа работала по законам военного времени, ускоренно развивалось оленеводство, увеличились вылов рыбы и заготовка пушнины. Поголовье оленей за военные годы в колхозах и совхозах возросло в 1,5 раза и составило более 126 тысяч голов. Пушным промыслом в округе ежегодно занимались около 700 человек. Вылов рыбы в 1944 году составил около 110 тысяч центнеров что в 3,6 раза выше уровня 1940 года. Рыбу перерабатывали на рыбзаводах в округе, на фронт её выпускали мороженой, соленой, сушеной. В 1944 году на Печорском рыбзаводе начался выпуск рыбных консервов, а в 1945 году копченой рыбы. Печорский лесозавод в конце 1942 года был переименован в судоверфь, и начал выпуск карбасов и судов типа «кавасаки». Продукция вывозилась речным и морским транспортом, в зимний приод спользовались санные пути. Получили развитие воздушные грузоперевозки. Самолетами вывозили в основном пушнину и рыбу. Осенью 1942 года для нужд фронта было отправлено 114 лошадей.
Завоз в округ продовольствия в годы войны значительно уменьшился и восполнялся за счет развития собственной продовольственной базы. Судоверфь, порт и другие организации имели свои подсобные хозяйства. Посевные площади картофеля и других овощей увеличились в 2,4 раза.
7 сентября 1944 года жители Ненецкого округа передали летчикам Беломорской военной флотилии истребитель Як-7Б "Нарьян-Марский судостроитель", построенный на свои деньги. В ходе ведения воздушных боёв Герой Советского Союза капитан Тарасов на этом Як-7Б сбил 12 вражеских самолётов. (См. Памятник Яку-7Б (Нарьян-Мар)).
Послевоенный советский период
Сельское хозяйство. Переход кочевого населения на оседлость.
С 1950-х годов кочевое население усиленно переводилось на оседлость, укрупненялись колхозы. жителей небольших «неперспективных». населенных пунктов переселялись на центральные базы: Красное, Нельмин-Нос, Харута, Каратайка, Усть-Кара, Хонгурей, Хорей-Вер, Бугрино и другие которые активно развивались. В 1950-х—1970-х годах прекратили существование Красная Печора, Носовая, Юшино, Верхняя Каменка, Просундуй, Три-Бугры, Тобседа, Хоседа-Хард, Шапкино, Голубковка, Сопка, Бедовое, Никитцы и Пустозерск.
К концу 1970-х годов перевод на оседлость завершился: более 1300 семей получили жилье на центральных базах, а хозяйства перешли на сменный выпас оленей. Оленеводство превратилось в высокорентабельную отрасль по производству мяса. Поголовье оленей составило к концу 1980-х годов около 190 тыс. голов.
Реформы в оленеводстве, перевод населения на оседлость, позволили оленеводам и их семьям приобщиться ко многим благам цивилизации. Но насаждение непривычных ненцам традиций и быта, внедрение новых форм хозяйствования привели к негативным последствиям в области культурной и духовной жизни ненцев, которые начали забывать родной язык.
В 1950—1980-х годах росло поголовье крупного рогатого скота, повышалась его продуктивность. Надой молока от одной коровы к концу 1980-х годов составлял более 3 тыс. кг. В 1963 году создано межколхозное производственное объединение. Эта объединение облегчило рыболовецким колхозам освоение новых мест прибрежного и озерного лова рыбы, и позволило улучшить условия работы на рыбоучастках. В начале 1970-х годов некоторые колхозы приобрели морские рыбопромысловые суда и стали заниматься рыболовством за пределами Ненецкого автономного округа.
С начала 1960-х годов наметился спад в пушном промысле. Количество профессиональных охотников с 700—900 человек в 1950-х годах. уменьшилось до 100 в начале 1980-х. Новая отрасль - клеточное звероводство появилась в округе в 1949 году когда были созданы две зверофермы, в 1960-х годах количество ферм увеличилось до 10. Но, ввиду убыточности отрасли к концу 1990-х годов остались только три крупные зверофермы.
К концу 1980-х годов в сельском хозяйстве округа работало около 4 тыс. человек Существовало 8 оленеводческих колхозов и 7 рыболовецких колхозов Архрыбакколхозсоюза, 2 совхоза и опытно-производственное хозяйство Нарьян-Марской сельскохозяйственной опытной станции.
Промышленность, строительство и связь.
В послевоенные годы появились новые отрасли промышленности. В 1957 году в районе реки Хальмер-Ю заработала угольная шахта, были построены цементный завод и завод железобетонных изделий, возникли рабочие поселки Хальмер-Ю и Цементнозаводский, которые в 1959 году были переданы в состав Коми АССР.
В 1950—1960-х годах осуществлена полная электрификация сельских населенных пунктов округа.
К концу 1980-х годов в округе работали: лесозавод, рыбокомбинат, мясокомбинат, маслозавод, горпромкомбинат (предприятие лёгкой промышленности), типография, хлебозавод, Нарьян-Марская электростанция, комбинат бытового обслуживания. Выпускалось более 40 видов продукции.
В 1967 году создано Нарьян-Марское строительно-монтажное управление Главархангельскстроя. В Нарьян-Маре началось строительство зданий и сооружений из кирпича и сборного железобетона. С начала 1980-х годов в окружном центре начали строить многоэтажные панельные жилые дома. Были также организованы Нарьян-Марское РСУ, Печорская МПМК и Амдерминское СМУ.
В 1950—1960-х годах все населенные пункты округа были радиофицированы. В 1980-х годах более 30 населенных пунктов округа имели внутрипоселковую телефонную связь.
В 1972 году благодаря станции космической связи «Орбита», в Нарьян-Маре и ближайших населенных пунктах началась трансляция телепрограмм. К концу 1980-х годов. с помощью телестанций «Москва» вся территория округа получила возможность принимать телепередачи.
Транспорт.
Два морских порта округа: Нарьян-Марский и Амдерминский укомплектованные погрузочно-разгрузочной техникой и механизмами, буксирным флотом, складскими зданиями и сооружениями, увеличили грузооборот ко второй половине 1980-х гг. до 400 тыс. т в год. Увеличилась продолжительность морской навигации. В районе посёлка Варандей в 1970-х годах впервые в округе применили способ разгрузки морских судов на припайный лед.
С 1964 года устаревшие колесные пароходы, на пассажирских маршрутах по Печоре были заменены теплоходами. С конца 1960-х годов на маршрут Печора — Нарьян-Мар —• Печора вышли быстроходные суда «Ракета» на подводных крыльях.
С 1960-х годов. для перевозки грузов автомобильным и гусеничным транспортом в зимнее время начали строить временные дороги - зимники. Самая известная из них — зимник Нарьян-Мар - Усинск. В конце 1980-х годов по этому направлению начали строить грунтовую автомобильную дорогу к посёлку Харьягинский. В то же время построены дороги Усинск - Харьягинский (с твердым покрытием) и грунтовая дорога Нарьян-Мар – Красное.
В Нарьян-Маре с 1955 года начались пассажирские перевозки по городским автобусным маршрутам.
В 1946 году в Нарьян-Маре был образован авиаотряд, и было установлено регулярное авиационное сообщение с Архангельском. В 1947 году организована санавиастанция. В 1950-х годах на маршруте Архангельск — Нарьян-Мар начали летать самолеты Ли-2, позднее их сменили Ил-14, а с 1966 года Ан-24.
На местных воздушных линиях с 1952 года появились самолеты Ан-2. С появлением самолетов Ан-2 авиация стала основным видом транспорта в пассажирских и почтовых перевозках. С 1960 в округе стали использоваться вертолёты Ми-4, а с 1968 года Ми-8. Все населенные пункты округа, оленеводческие бригады, рыболовецкие участки, и вахтовые поселки геологов получили авиасвязь с Нарьян-Маром и между собой. С середины 1950-х годов для почтовых и пассажирских перевозок перестали использовать гужевой транспорт. Постепенно прекратились и морские пассажирские рейсы по маршруту Архангельск — Нарьян-Мар — Архангельск.
- См. также: Нарьян-Мар (порт)
- См. также: Нарьян-Марский объединённый авиаотряд
- См. также: Нарьян-Марский автобус
Геологоразведка. Добыча нефти и газа.
Геологоразведочные работы в округе начались во второй половине 1950-х годов, быстрое наращивание геологоразведки с середины 1970-х привели к изменению структуры экономики округа, доля традиционных отраслей в экономике сократилась, а геология превратилась в ведущую отрасль.
В 1966 году на территории Ненецкого национального округа открыто первое промышленное Шапкинское газонефтяное месторождение[22].
С приходом геологов в округ ускоренное развитие получили строительство, связь, транспорт. Возникли геологические поселки: Искателей, Факел, Новый Варандей, Харьягинский, Вангурей, Песчанка, микрорайон Хорей-Верской экспедиции в Нарьян-Маре. К началу 1990-х годов было открыто 76 месторождений нефти и газа. По разведанным запасам углеводородов Ненецкий автономный округ стал одним из самых крупных районов в стране.
С началом добычи нефти и газа в нефтегазовый комплекс сменил геологию в качестве главную отрасли экономики. В конце 1970-х годов, природный газ Василковского газоконденсатного месторождения пришёл в Красное и Нарьян-Мар. В конце 1980-х годов начали разрабатывать Харьягинское нефтяное и Песчаноозерское нефтяное месторождения, а в середине 90-х — Ардалинское нефтяное месторождение.
Однако геолгоразведочные работы и освоение месторождений нефти и газа привели к выводу из оборота тысяч гектаров оленьих пастбищ, загрязнению рек и озёр, истощению запасов рыбы.
Культура, образование, здравоохранение.
К 1960-м годам была практически полностью ликвидирована неграмотность среди взрослого населения округа. В 1958 году школа «Совхозуч» была преобразована в Ненецкий зооветтехникум, а в 1959 году в Нарьян-Маре открылось профтехучилище. По внеконкурсному приему, осуществлялась подготовка кадров с высшим образованием из числа коренного населения в ВУЗах страны. К концу 1980-х годов в 60 детских садах воспитывалось около 5300 детей. В 1950-х годах введено всеобщее семилетнее, в 1960-х — восьмилетнее образование, а в 1970—1980-х годах произошёл переходвсеобщему среднему образованию.
Обширная сеть лечебно-профилактических учреждений, службы санитарной авиации, скорой помощи, оснащение окружной больницы необходимым диагностическим оборудованием и аппаратурой позволили оказывать населению округа квалифицированную медицинскую помощь. Численность врачей и среднего медицинского персонала к 1990 г. достигла 550 человек.
Увеличилось число сельских клубов, число стационарных киноустановок составило в 1989 году 55, в том числе 31 широкэкранных.
Получили известность в округе, и за его пределами Народный ненецкий молодёжный ансамбль песни и танца «Хаяр», народный хор русской песни им. Вячеслава Смирнова, молодёжные ансамбли «Маймбава» (Нельмин-Нос), «Юность Севера» (ПТУ), детский танцевальный ансамбль «Морошки» (Нарьян-Марский ДК). Книжный фонд в библиотек округа с 1960 по 1989 годы вырос в 2 раза и составил 529 тыс. экземпляров. Тираж газеты «Няръяна вындер» увеличился с 4,3 тысяч экземпляров в 1960 году до 11,9 тысяч экземпляров в 1988 году. Жители округа в конце 80-х гг. выписывали около 100 тысяч экземпляров газет и журналов. 1 апреля 1965 года вышла в эфир первая радиопередача Ненецкой окружной редакции радиовещания. В округе появились свои поэты, писатели, художники. Большое признание получили произведения художника Семена Коткина, членов Союза писателей СССР Василия Ледкова, Алексея Пичкова, Прокопия Явтысого, Алексея Коткина.
Развивались торговля и общественное питание, служба быта. К началу 1990-х годов в округе работало более 100 магазинов, в 15 сельских населенных пунктах действовали предприятия общественного питания. В населённых пунктах округа имелась сеть из более 20 комплексно-приемных пунктов службы быта.
Округ многократно награждался переходящими Красными знаменами ЦК КПСС, Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. За достижения в хозяйственном и культурном строительстве округ награждён в 1972 году орденом Дружбы народов, в 1979 оду орденом Трудового Красного Знамени.
1990-е
В декабре 1989 года для защиты интересов ненецкого народа была создана ассоциация «Ясавэй». Перестали существовать окружная организация ВЛКСМ и пионерская организация. В 1991 году было приостановлена деятельность окружной организации КПРФ. В январе 1993 года деятельность окружной организации КПРФ была возобновлена, но число коммунистов сократилась к этому времени примерно в 10 раз. В соответствии с Конституцией РФ в 1993 году округ получил статус субъекта Российской Федерации, при территориальном вхождении в Архангельскую область. В 1995 году принят Устав округа. Экономика округа в 1990-х года, как и Россия в целом, пережила кризис. Со спадом производства, инфляцией, неплатежами, ухудшением социально-экономического положения населения. В 1998 году было полностью остановлено производство на лесозаводе.
Кризис переживали геологоразведка. Прирост запасов нефти снизился с 9,4 до 3,2 млн т в год. С 1994—по 1998 годы не было открыто ни одного нового месторождения. К 1998 г. в 10 раз (к уровню 1990 г.) сократился грузооборот морских портов. Многократно сократились объёмы пассажирских и грузовых авиаперевозок по местным воздушным линиям. Пассажирские рейсы в отдаленные населенные пункты совершались по 1 —2 раза в месяц.
Уменьшились объёмы строительства, с 1992 по 1998 годы не было построено ни одной школы или больницы.
Снизилось производство мяса и молока. Уменьшилось поголовье крупного рогатого скота и оленей. Прекратила существование сеть комплексных приемных пунктов службы быта и предприятий общественного питания в сельских населённых пунктах. Существовавшая ранее система ведения охотничьего хозяйства из-за отмены госмонополии на пушнину и падения спроса была полностью разрушена.
Ухудшилась демографическая ситуация. Численность населения округа сократилась с 54,8 тыс. до 45,7 тыс. человек, особенно большой отток населения произошёл в Амдерме и Варандее.
Появилась безработица. К концу 1998 г. число безработных составило более 1,9 тыс. человек.
Рост с начала 1990-х годов происходил в сферах дорожного строительства и добычи нефти. Сеть дорог увеличилась с 66,1 до 127,2 км. Не прекращалаось строительство автомобильной дороги Нарьян-Мар - Усинск. С 1994 года началась добыча нефти на Ардалинском месторождении совместным предприятием «Полярное сияние».
Увеличение объёмов нефтедобычи позволило стабилизировать, а к концу 1990-х годов увеличить налоговые поступления в окружной бюджет. Несмотря на кризисные явления в экономике страны и округа, в округе своевременно выплачивались пенсии, и практически без задержек — заработная плата бюджетникам.
В начале 1990-х годов открыты Пустозерский историко-природный музей, окружной выставочный зал, этнокультурный центр.
В конце 1990-х годов в Нарьян-Маре открылись филиалы Поморского государственного и Архангельского технического университетов. Новое высокотехнологичное оборудование получила окружная больница.
XXI век
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел.См. также
- См. также: Топонимия Ненецкого автономного округа
- См. также: Климат Ненецкого автономного округа
- См. также: География Ненецкого автономного округа
-
- См. также: Население Ненецкого автономного округа
-
Напишите отзыв о статье "История Ненецкого автономного округа"
Примечания
- ↑ [old.nvinder.ru/?t=sm&d=4&m=8&y=2012&n=23 По древним тропам]
- ↑ [old.nvinder.ru/archive/2006/sep/26/04.shtml Илья Барышев: «Кто ищет – тот всегда найдет!»]
- ↑ [megabook.ru/article/%D0%AE%D0%B3%D1%80%D0%B0 Югра]
- ↑ [fanread.ru/book/7910796/?page=1 "ПОКОРЕНИЕ СИБИРИ. ОТ ЕРМАКА ДО БЕРИНГА"]
- ↑ [cronao.ru/index.php?catid=45&id=278:pravoslavie-v-pustozerskoj-volosti-v-xvi-xvii-vv&Itemid=201&option=com_content&view=article Православие в Пустозерской волости в XVI-XVII вв.]
- ↑ [nvinder.ru/article/vypusk-no-81-20140-ot-5-avgusta-2014-g/4209-pustozersku-515-let Пустозерску – 515 лет]
- ↑ [www.keston.org.uk/_russianreview/edition51/03-filatov-about-naryan-mar.htm Религиозно- общественная жизнь Ненецкого автономного округа – плюрализм и терпимость на староверческих и шаманистских традициях.]
- ↑ [www.info83.ru/news/newsnao/1524-po-sledam-krimskoy-voyni По следам Крымской войны]
- ↑ [www.pomorie.ru/news/sledi-krimskoy-voyni-nashli-v-nao Следы Крымской войны нашли в НАО]
- ↑ [www.bossmag.ru/archiv/2014/boss-10-2014-g/%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BA-%D1%81-%D1%81%D0%B5%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%B0.html Человек с Севера]
- ↑ [vnao.ru/news/mihail-sidorov-v-velikih-delah-dostatochno-i-odnogo-silnogo-zhelaniya Михаил СИДОРОВ: «В великих делах достаточно и одного сильного желания…»]
- ↑ [www.info83.ru/news/obshestvo/31854-k-110--letiyu-lesozavoda-stella-polare К 110 – летию лесозавода «Стелла Поларе»]
- ↑ [www.cultoboz.ru/np21/57-komi?showall=1 Белая армия в Коми крае]
- ↑ Историко-культурный атлас Республики Коми / Э. А. Савельева. — М.: Дрофа, ДиК, 1997. — С. 122-123. — 384 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7107-1660-x.
- ↑ Постановление ВЦИК от 02.07.1928 «Об утверждении центров Канинско-Тиманского и Тельвисочно-Самоедского самоедских районов Архангельской губернии и перенесении центра Кургоминской волости той же губернии»
- ↑ [окрпотребсоюз.рф/index.php/about/history История Ненецкого ОКРПС]
- ↑ [www.arhpress.ru/ps/2004/11/5/13.shtml От Княжестрова до Москвы]
- ↑ [www.bestpravo.com/sssr/eh-postanovlenija/p6b.htm Постановление Президиума ВЦИК от 15.07.1929 О составе округов и районов Северного края и их центрах]
- ↑ [old.nvinder.ru/archive/2006/feb/09/04p.html Ненецкий округ: «Быть или – не быть? Вот в чем вопрос...»]
- ↑ [nvinder.ru/article/vypusk-no-73-20275-ot-16-iyulya-2015-g/8533-vse-bylo-vpervye-i-vnov Все было впервые и вновь]
- ↑ [grandkid.ru/?p=1045 Бомбардировка в Шойне в годы войны]
- ↑ [old.nvinder.ru/?d=17&m=04&n=5&t=sm&y=2008 Первая из первых!]
Литература
- Л. Ю. Корепанова Ненецкий автономный округ. Энциклопедический словарь. — М.: Н51 Дом Книги «Аванта+», 2001. — С. 304. — ISBN 5-8483-0040-2.
- В. Ф. Толкачев Ненецкий край: сквозь вьюги лет : очерки, статьи, документы. — Архангельск ПомГУ, 2000. — С. 614. — ISBN 5-88086-187-2.
Административный центр: Нарьян-Мар
Города: Нарьян-Мар ♦ Посёлки городского типа: Искателей
Муниципально-территориальное деление: Городские округа: Город Нарьян-Мар
Муниципальные районы: Заполярный
Статьи: География | Герб | Гимн | История | Население | Административно-территориальное деление | Флаг
Отрывок, характеризующий История Ненецкого автономного округа
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
-
-
-
-
-
-
-
-