История Нидерландов

История Нидерландов
Древние времена
Доисторические Нидерланды
Кельтские племена
Германские племена
Римская эра
Великое переселение народов
Средневековье
Франкское государство / Франки
Священная Римская империя
Бургундские Нидерланды
Семнадцать провинций
Испанские Нидерланды
Взлёт и падение Голландской Республики
Восьмидесятилетняя война
Республика Соединённых провинций
Золотой век
Батавская революция
От республики к монархии
Батавская республика
Голландское королевство
Первая французская империя
Соединённое королевство Нидерландов
Нидерланды в наши дни
История Нидерландов (с 1900)
Нидерланды во Второй мировой войне
Luctor et Emergo
Защита от наводнений в Нидерландах

Свидетельства о самых давних следах пребывания древнего человека на территории нынешних Нидерландов относится к периоду около 250 тыс. лет назад (Ранний палеолит).

В период Римской империи южная часть нынешних Нидерландов была оккупирована римлянами и стала частью провинции Белгика (лат. Gallia Belgica), а позднее — провинцией Нижняя Германия (лат. Germania Inferior). В это время страна была населена различными германскими племенами, а на её юге жили кельты, которые смешались с переселенцами из других германских племён во время переселения народов, последовавшим за падением Римской империи.

В 1477 году в результате брака Марии Бургундской территории Нидерландов стали владениями Габсбургов.

В 1556 году в результате династического раздела Священной Римской империи территория Нидерландов оказалась под властью Испании. Попытка введения испанских порядков натолкнулась на сопротивление местного населения. Развернулась антииспанская борьба под флагом кальвинизма. 26 июля 1581 года была провозглашена независимость страны, которая была официально признана другими странами после Восьмидесятилетней войны (1568—1648 годов).

В годы войны также начался золотой век республиканских Нидерландов, период экономического и культурного процветания, занявший всё XVII столетие.

В 1815 году по решению Венского конгресса территории Соединённых Провинций и Бельгии были объединены в королевство Нидерланды под властью дома Оранских. Однако под давлением либеральных политиков страна в 1848 году была преобразована в парламентскую демократию с конституционным монархом. Такое политическое устройство сохранилось и до нынешнего дня, с кратким перерывом во время нацистской оккупации.

Сейчас Нидерланды являются высокоиндустриализованной страной и крупным экспортёром сельскохозяйственной продукции. Международная торговля всегда занимала центральное место в нидерландской экономике (также влияя на культуру), и она была одной из основных причин борьбы за независимость, а потом и растущего богатства страны.

Доисторическая эпоха

Первые археологические свидетельства пребывания древнего человека на территории нынешних Нидерландов относится к нижнему палеолиту (около 250 тыс. лет назад). Первые жители были охотниками и собирателями. В конце ледникового периода территория была заселена различными палеолитическими группами. Около 8000 лет до нашей эры, мезолитическое племя проживало возле Бергумермейра во Фрисландии.

Богатство Нидерландов в железный век показывает королевская могила в Оссе (около 500 лет до н. э.), самая большая могила в Западной Европе (шириной 52 метра). В королевском захоронении было найдено множество артефактов, в том числе железный меч с прослойкой золота и кораллом. На территории Нидерландов в районе Велюве и в Северном Брабанте были обнаружены железные шары.

Во время прибытия римлян, Нидерланды были заселены германскими племенами, такими как тубанты, канинефаты и фризы, которые поселились там около 600 лет до н. э. Кельтские племена, такие как эбуроны и менапии, заселяли юг страны. В начале римской колонизации некоторые германцы поселились к югу от Рейна и образовали немецкие племена батавов и токсандров. Батавы считались хорошими солдатами и сражались в нескольких важных войнах, например, в покорении Дакии императором Траяном. В дальнейшем, националистические историки считали батавцев «истинными» предками нидерландцев, и эта точка зрения отражена в названии «Батавская республика».

Священная Римская империя

Пришельцы слились со старым населением и образовали три народа «Нижних стран»: фризы вдоль побережья, саксы на востоке и франки на юге. Франки приняли христианство в 496 году. После покорения Фрисландии франками, фризы тоже приняли христианство. В крещении этих народов участвовали англосаксонские миссионеры Виллиброрд, Вульфрам и Бонифаций. Бонифаций был убит фризами в Доккуме в 754 году. Саксы на востоке крестились ещё до покорения Саксонии, и стали союзниками франков.

Южная часть Нидерландов принадлежала Франкской империи Карла Великого с центром в нынешней Бельгии и северной Франции, которая также включала Францию, Германию, Италию и северо-восточную Испанию. На севере современных Нидерландов располагалось Фризское королевство. Оно было завоёвано Франкским государством после битвы при Борне (734 год).

В 843 году по Верденскому договору Каролингская империя была разделена на три части между внуками Карла Великого — Лотарем I, Карлом II Лысым и Людовиком II Немецким. Нидерланды тогда вошли в «Срединное королевство» Лотаря I. В 870 году по Мерсенскому разделу «Срединного королевства» территория Нидерландов севернее р. Маас вошла в Восточно-Франкское королевство (Германию) Людовика Немецкого, а южная досталась Карлу Лысому и вошла в Западно-Франкское королевство (Францию).

С 800 до 1000 годов «Нижние страны» значительно страдали от нашествий викингов, один из которых разрушил богатый город Дорестад. Большая часть Нидерландов была оккупирована викингами с 850 до 920 год. Изучение истории государства в Нидерландах начинается с того, как в 862 году туда был приглашён конунг Рёрик Ютландский, который некоторыми исследователями отождествляется с летописным Рюриком, основателем Новгородского княжества и родоначальником древнерусской княжеской династии Рюриковичей. В это же время Франция и Германия боролись за контроль над «срединным» королевством. Местная знать сражалась с викингами, укрепляя при этим своё влияние. Господство викингов закончилось в 920 году, когда германский король Генрих I Птицелов захватил Утрехт и лишил зарождающееся государство независимости.

Германские короли и императоры контролировали Нидерланды в X и XI веках. После того, как король Оттон Великий был провозглашён императором, Германию стали называть Священной Римской империей. Город Наймеген играл большую роль для немецких императоров, и несколько императоров родились и умерли в этом городе. Утрехт также был важным городом и торговым портом. Германские чиновники плотно присматривали за графом Западной Фрисландии (Голландии), который затем восстал против них в 1018 году. Его графство должно было стать частью Утрехта после 1018 года, но из-за конфликта между римским папой и императором сохранило свою независимость.

Большая часть западных Нидерландов была почти не заселена между концом римского периода и примерно 1100 годом. Около 1100 года фермеры из Фландрии и Утрехта начали покупать болотистую землю, осушая и обрабатывая её. Этот процесс был быстрым, и пустовавшая земля была заселена в течение всего нескольких поколений. Создавались независимые фермы, которые не были частью деревень — уникальное явление для Европы того времени. До этого язык и культура большинства людей, заселявших территорию нынешней Голландии, были фризскими. Эта область была известна, как «Западная Фрисландия» (Westfriesland). По мере создания новых поселений, область принимала нижне-франконский характер, и в XII веке её стали называть «Голландией». Часть Северной Голландии, расположенной к северу от озера Ай (IJ), до сих пор иногда называют «Западная Фрисландия».

Около 1000 года произошло улучшение сельскохозяйственной технологии (иногда называемое сельскохозяйственной революцией), которое привело к значительному росту производства продовольствия. Экономика стала развиваться в быстром темпе, и повышение продуктивности позволило фермерам культивировать больше земли или становиться торговцами. Были образованы гильдии, и поскольку производство превышало местные потребности, это привело к формированию рынков. Появление денег значительно облегчило торговлю. Существовавшие города увеличили своё население, возле монастырей и замков возникли новые города, и в этих городских районах стал формироваться средний класс торговцев. Рост населения привел к дальнейшему развитию коммерции и укрупнению городов.

Крестовые походы были популярны в Нижних Странах, и многие участвовали в боях на Святой земле. В Европе в это время царил относительный мир. Викинги, венгры и мусульмане прекратили свои грабежи. Крестовые походы и мир в Европе способствовали росту коммерции и торговли.

Появились и расцвели новые города, особенно во Фландрии и Брабанте. По мере роста богатства и влияния городов, они начали покупать определённые привилегии у своего суверена, включая права города, то есть право самоуправления и принятия законов. На практике, это означало, что самые богатые города стали частично независимыми республиками. Самыми важными городами были Брюгге и Антверпен, которые потом приобретут большое значение во всей Европе в качестве городов и портов.

Священная Римская империя не смогла сохранить политическое единство. Кроме растущей независимости городов, местные правители превратили свои графства и герцогства в частные королевства, и они были мало чем обязаны императору, который не обладал реальным контролем над значительной частью страны. Значительной частью нынешних Нидерландов фактически управляли граф Голландии, герцог Гелре (примерно соответствующей нынешней провинции Гелдерланд), герцог Брабанта и епископ Утрехта. Фрисландия и Гронинген на севере сохранили свою независимость и управлялись мелкой знатью.

Различные феодальные государства находились в состоянии почти постоянной войны. Гелре и Голландия воевали за контроль над Утрехтом. Утрехт, епископ которого в 1000 году управлял большей частью нынешних Нидерландов, утратил почти всё влияние из-за проблем с избранием новых епископов. В то же время династии соседних государств были более стабильными. Гронинген, Дренте и большая часть Гелре, которая раньше принадлежала Утрехту, приобрели независимость. Брабант пытался покорить своих соседей, но не добился успеха. Голландия старалась захватить Зеландию и Фрисландию, но тоже безуспешно.

На севере, Фрисландия продолжала сохранять свою независимость. Она имела свою систему государственного управления, называемую «Фрисская свобода», и сопротивлялась установлению феодальной системы и аристократии, характерных для других европейских городов. Фризы считали себя союзниками Швейцарии, и имели боевой клич «лучше мертвый, чем раб». В дальнейшем они потеряли свою независимость после поражения в 1498 году от немецких наёмников герцога Альбрехта, правившего в Саксен-Мейсене.

Бургундские Нидерланды (1384—1482 гг.)

Большая часть нынешних Нидерландов и Бельгии была объединена герцогом Бургундии в 1433 году. До союза с Бургундией жители этих земель определяли себя по городу проживания или своему графству, или же идентифицировали себя как подданных Священной Римской империи. Бургундский период положил начало формированию нидерландской нации.

Покорение графства Голландия бургундским герцогом Филиппом Добрым было странным событием. Местная знать Голландии пригласила герцога покорить Голландию, хоть у него и не было исторических прав на эту страну. По мнению некоторых историков, это произошло из-за желания правящего класса Голландии объединить страну с Фламандской экономической системой и принять Фламандскую систему права. В XIV—XV веках многие европейские страны были обескровлены войнами, в то время как Фландрия жила в мире и относительном достатке.

После нескольких лет конфликта бургундские герцоги заменили графиню Голландии в качестве правителей страны. Голландская торговля стала быстро развиваться, особенно в области перевозки грузов и транспорта. Новые правители защищали голландские торговые интересы. Флот Голландии несколько раз побеждал флоты Ганзейского союза. Амстердам вырос и в XV веке его порт стал основным местом ввоза в Европу зерна из Балтийского региона. Амстердам распределял зерно в основные города Фландрии, Северной Франции и Англии. Эта торговля была важной для населения Голландии, потому что Голландия уже не могла прокормить себя собственным зерном. Из-за осушения земель, торф бывших болот опустился до такого уровня, что его уже нельзя было удерживать сухим.

Герцогство Гелре сопротивлялось влиянию Бургундии. Страдая от нехватки средств в XVI веке, Гелре не платила своим солдатам, а заставляла их грабить территорию соседних стран. Эти солдаты представляли большую опасность для бургундских Нидерландов. Серьёзным происшествием было разграбление ими Гааги. Гелре состояла в союзе с Англией, Францией и Данией, которые стремились положить конец богатству Фландрии и Антверпена и власти Бургундии в Нижних странах.

После гибели в 1482 году Марии Бургундской, дочери последнего герцога Бургундии Карла Смелого, большая часть её владений перешла к её сыну Филиппу I Красивому Габсбургу, женатому на Хуане, наследнице испанских монархов Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. После смерти Филиппа I его сын Карл V не только получил в наследство Нижние Земли, но и добился от кортесов Арагона и Кастилии признания себя королём Испании.

Нидерланды под властью Габсбургов (1482—1581 гг.)

Совокупные владения Карла V были столь огромны, что сознавая затруднительность управления ими, он в 1522 году отписал наследственные (австрийские) земли Габсбургов своему младшему брату Фердинанду I, оставив за собой всё остальное. Эти владения вместе с испанской короной в 1558 году в порядке наследования перешли от Карла V к его сыну Филиппу II. Таким образом Нидерланды стали частью владений старшей — испанской — ветви Габсбургского дома.

Восток Нидерландов был присоединён к владениям Габсбургского дома всего за несколько десятилетий до начала борьбы за независимость. Однако в 1548 году, за восемь лет до своего отречения от трона, император даровал семнадцати провинциям Нидерландов статус, независимый и от империи, и от Франции. Это ещё не была независимость, всего лишь значительная автономия.

Тем временем, после открытия Америки торговые пути переместились из Средиземного моря в Атлантический океан. При этом в силу своего выгодного с точки зрения торговли географического положения Нидерланды, а не собственно Испания являлись морскими воротами Габсбургов, и именно нидерландские купцы скапливали в своих руках основные доходы от трансатлантической торговли. Нидерланды стали стремительно богатеть. По улицам Антверпена ежедневно проезжали тысячи фургонов. В гавани заходили сотни кораблей. В этом городе имели свои представительства португальские, испанские, итальянские и даже турецкие торговые компании.

Борьба за независимость

Голландская борьба за независимость от Испании привела к Восьмидесятилетней войне (1568—1648 годы). Для наведения порядка Филипп назначил наместником Нидерландов герцога Альбу, который начал исключительно жестокие репрессии, учредив так называемый «Кровавый совет». Однако репрессии Альбы лишь вызвали ещё большее ожесточение населения, и уже через несколько лет Альба был вынужден покинуть Нидерланды, не добившись успеха.

Семь мятежных провинций образовали в Утрехте в 1579 году Республику Семи Объединённых Провинций, также известную как «Объединённые Провинции». Вильгельм I Оранский, аристократ, потомками которого были все последующие нидерландские монархи, возглавил первый период войны. Несколько первых лет были успешными для испанских войск. Однако затем перевес постепенно перешёл к нидерландским войскам, которые успешно выдерживали осаду испанцев. Одним из переломных моментов в войне был захват Антверпена мятежными испанскими солдатами, убившими 10 тысяч мирных жителей. Это привело к бегству на север многих жителей фламандских городов (например, из Антверпена, Брюгге и Гента) и усилению сопротивления против испанской оккупации. После этого военные действия периодически возобновлялись в течение ещё 60 лет, но исход войны был уже решён. Вестфальский мир, заключённый 30 января 1648 года, подтвердил независимость Объединённых Провинций от Испании и Германии. Нидерландцы не считали себя немцами уже с XV века. Вестфальский мир юридически оформил их независимость от Германии и послужил дальнейшему формированию национальной идентичности. Тем не менее, попытки утвердить немецкий язык в качестве государственного языка Нидерландов предпринимались вплоть до середины XIX века. Проблеме становления нидерландской этнической идентичности и отделению их от немцев посвятил ряд своих ранних работ Карл Маркс.

Республика Соединённых провинций (1581 — 1795 гг.)

Республика являлась конфедерацией семи провинций (Голландия, Зеландия, Утрехт, Гронинген, Гельдерн, Оверэйсел,Фрисландия), и Генеральных земель, управляемых напрямую — Генеральными Штатами. Первым Штатгальтером был назначен Вильгельм I Оранский. На этой территории была объявлена религиозная свобода, собственное правительство, торговая и дипломатическая деятельность, система налогообложения и вооруженные силы.

Испанские Нидерланды (1581 — 1795 гг.)

Испанские Нидерланды — южные провинции Нидерландов (Графство Эно, Графство Артуа, Лилль, Дуэ и Орши (Фландрия), Архиепархия Камбре, Графство Намюр, Графство Люксембург, Герцогство Лимбург), которые, в следствии Арасской унии, остались подданными испанского короля Филиппа II. Карл V и сам по материнской линии был испанцем, и женат был на представительнице одного из испанских королевских домов. Его сын Филипп II и родился, и вырос в Испании. Более того, Карл V целенаправленно воспитывал своего сына именно как будущего испанского короля. В результате этого Филипп II не имел особой привязанности к Нидерландам (он прожил там всего 4 года) и свои нидерландские владения рассматривал лишь как ресурсную базу Испании, источник налоговых поступлений в её казну — фактически Нидерланды были на положении испанской колонии. Голландская знать относилась к Филиппу с недоверием.

Будучи убеждённым католиком, Филипп нетерпимо относился к Реформации в Нижних странах, где появлялось всё больше кальвинистов. Его преследования протестантов, налоговый гнет, попытки централизовать администрацию, суды привели к восстанию жителей Нидерландов.

Золотой век Нидерландов

В период Восьмидесятилетней войны Нидерланды заменили Фландрию в качестве основного торгового центра Северной Европы. Нидерландцы торговали специями в Индии и Индонезии и основали колонии в Бразилии, Северной Америке, Южной Африке и Карибском регионе. Новая нация переживала экономический и культурный расцвет. Спекуляция тюльпанами привела к обвалу на бирже в 1637 году, но экономический кризис был вскоре преодолён. Благодаря всем этим достижениям XVII век называют золотым веком Нидерландов. Поскольку Нидерланды были республикой, ей правил не король, а аристократия городских торговцев, называемых регентами. Каждый город и провинция обладали собственными законами и значительной степенью автономии. Губернаторов отдельных провинций называли штатгальтерами. Обычно один человек являлся штатгальтером сразу нескольких провинций.

В 1650 году штатгальтер Вильгельм II, принц Оранский, внезапно умер; его сын, будущий штатгальтер Вильгельм III, ставший также королём Англии, родился через восемь дней. В результате страна на 22 года осталась без правителя. Основным политиком и дипломатом в это время был выдающийся деятель Ян де Витт. В данный период шла активная борьба между «регентами» и «оранжистами», то есть сторонниками Дома Оранских. Регентов в основном поддерживала буржуазия, а оранжистов — простые граждане. Принцы Оранские вновь стали наследственными правителями в 1672, а затем в 1748 году. Таким образом, Нидерланды были подлинной республикой только в периоды 1650—1672 и 1702—1748 годов. Эти периоды называются Первой и Второй Эпохами без штатгальтера.

В 1651 году Англия ввела в действие Акт о Навигации, который серьёзно повредил голландской торговле, препятствуя перевозке грузов по Европе голландскими кораблями. Этот акт привёл к Первой Англо-Голландской Войне (1652—1654). Война была закончена мирным соглашением в Вестминстере (1654), оставившем в силе «Акт о Навигации».

Богатство Нидерландов увеличивалось посредством работорговли. В 1619 году голландцы начали перевозку рабов между Африкой и Америкой, став к 1650 году главной работоргующей страной в Европе (около 1700 это звание перешло к Британии). Порт Амстердама стал европейской столицей работорговли. Порт использовали до 10 тысяч кораблей, перевозивших рабов и для многих соседних европейских стран.

1672 год известен в Нидерландах как «Год Бедствий» («Rampjaar»). Англия объявила стране войну, к которой присоединились Франция, Мюнстер и Кёльн. Произошло вторжение войск Франции, Мюнстера и Кёльна. «Козлами отпущения» в данной ситуации были сделаны опытные дипломаты Ян де Витт и его брат Корнель, пытавшиеся предотвратить войну. Они были казнены, а штатгальтером назначен принц Оранский Вильгельм III. Англо-французская попытка высадиться с моря на голландское побережье была отражена в трёх ожесточённых морских битвах, которыми руководил выдающийся адмирал Михаил де Рюйтер. Продвижение французских войск с юга удалось остановить только разрушением речных дамб, вызвавшим затопление собственных земель. С помощью дружественных немецких принцев нидерландцы отразили атаку Мюнстера и Кёльна, и с этими двумя государствами был заключён мир, в результате которого навсегда были потеряны некоторые земли на востоке. За этим последовали мирные соглашения с Англией в 1674 году и с Францией в 1678 году.

В 1688 году, после того, как три англо-голландские войны не выявили победителя, в отношениях с Англией опять возник кризис. Штатгальтер Вильгельм III предпринял превентивное вторжение в Англию, которое неожиданно привело к полному успеху. В Англии произошла «Славная Революция», в результате которой король Яков II был свергнут. На престол взошла его дочь Мария II, супруга Вильгельма III, который стал её соправителем. После смерти супруги он стал единоличным монархом правившим до своей кончины в 1702 году. Этот период был вершиной международного и морского могущества Нидерландов.

В XVII и XVIII веках в города Голландии приезжало много иммигрантов, особенно из протестантских областей Германии. В Амстердаме в XVII и XVIII веках около 50 % населения были иммигрантами первого поколения, родившимися вне Нидерландов. С учетом иммигрантов второго и третьего поколений, а также мигрантов из сельской местности, можно сказать, что в тот период население Амстердама в основном состояло из иммигрантов. Амстердам был относительно богат по сравнению с остальной Европой, и в нём было легко найти работу. К мигрантам относились терпимо, потому что они были нужны для развития экономики, и полиция их не беспокоила. Нидерланды также приняли много беженцев, включая фламандских протестантов, португальских и германских евреев, а также французских протестантов (гугенотов). Декарт не был беженцем, но всё же провёл основной период жизни в Нидерландах, потому что его привлекала терпимость в интеллектуальных вопросах.

В экономике весь XVIII век наблюдалась стагнация. Позиция Нидерландов как торгового центра северной Европы была ослаблена. Амстердам был крупнейшим финансовым центром Европы, но постепенно эта роль перешла к Лондону.

После приобретения независимости в 1648 году, Нидерланды пытались уменьшить влияние Франции, которая заменила Испанию в качестве самой могущественной страны Европы. Конец Войны за испанское наследство (1713) привёл к утере Нидерландами статуса сверхдержавы. В XVIII веке она лишь пыталась сохранить свою независимость, опираясь на политику нейтралитета. Французские вторжения в 1672, 1701 и 1748 году приводили к замене правительства.

Период политической нестабильности

Батавская революция

В конце XVIII века в Нидерландах усиливалась политическая нестабильность. Имел место конфликт между оранжистами, которые стремились к увеличению власти штатгальтера Виллема V Оранского, и «патриотами», которые под влиянием американской и французской революций хотели более демократическую форму правления. После того, как Нидерланды стали второй страной, признавшей независимость США, Британия объявила войну. Эта четвёртая англо-голландская война принесла тяжёлый ущерб Нидерландам, особенно экономике, и мирное соглашение было унизительным для страны. В 1785 году «патриоты» организовали вооружённое восстание с целью защиты муниципальной демократии в нескольких городах. Эта революция проходила под лозунгом «свободы» и носила весьма хаотичный характер. Дом Оранских при поддержке Британии призвал родственных прусских принцев помочь в подавлении революции. С помощью Пруссии оранжисты разгромили восстание и установили суровые репрессии: были казни, мэры многих городов были заменены, и в стране расположились прусские войска, содержавшие себя грабежом. Никто не смел появляться на публике без оранжевых кокард, и до 40 тысяч патриотов были вынуждены бежать в Брабант или во Францию.

Батавская республика (1795—1806 гг.)

Коррумпированный и репрессивный режим Оранских не пользовался популярностью в стране. Поэтому неудивительно, что когда французская армия оккупировала Нидерланды в 1795 году, она почти не встретила сопротивления. Виллем V Оранский бежал в Англию. «Патриоты» провозгласили «Батавскую Республику», но она оказалась недолговечной.

Великим пенсионарием Батавской республики с 1805 по 1806 год являлся Рутгер Ян Схиммелпеннинк.

Голландское королевство (1806—1810 гг.)

В 1806 Наполеон превратил Нидерланды (с добавлением небольшой части нынешней Германии) в «Королевство Голландию», королём которого стал его брат Людовик Бонапарт. Это королевство тоже существовало недолго.

Нидерланды в составе Первой Французской империи (1810—1815 гг.)

Наполеон решил, что Людовик ставит нидерландские интересы выше французских и включил Нидерланды в состав французской империи в 1810 году. Французская оккупация закончилась в 1813 году с разгромом Наполеона. В победе над Наполеоном сыграл большую роль Виллем VI Оранский.

30 ноября 1813 года Виллем VI Оранский высадился на берег в Схевенингене и был встречен как национальный герой. Его немедленно провозгласили Суверенным Принцем Объединённых Нидерландов.

В период наполеоновской оккупации Дом Оранских подписал соглашение с Англией, в котором ей передавался «временный контроль» над всеми голландскими колониями. По сути, это означало конец нидерландской колониальной империи. Гайана и Цейлон никогда не вернулись под власть Нидерландов, также как и Капская колония на юге нынешней ЮАР. Другие колонии, включая нынешнюю Индонезию, возвратились к Нидерландам после англо-голландского соглашения 1814 года.

Объединённое королевство Нидерландов (1815—1839 гг.)

После наполеоновской эпохи Нидерланды вернули себе статус независимой страны.

В 1815 было образовано Объединенное Королевство Нидерландов, в которое также вошли «Австрийские Нидерланды» (то есть нынешняя Бельгия). Принц Оранский Виллем VI стал королём этого объединённого государства Виллемом I, таким образом, окончательно установив монархический строй в Нидерландах.

Венский конгресс утвердил образование единого государства из Нидерландов, Бельгии и Люксембурга с двумя столицами Амстердам и Брюссель. Франкоговорящие жители юга Бельгии чувствовали, что в новом государстве они ущемлены в правах. Между севером и югом были и другие различия: на юге развивалась индустрия, в то время как север в основном занимался торговлей; юг был католическим, а север протестантским. Эти различия привели к росту сепаратизма на юге и в конце концов к восстанию 1830 года. Бельгия объявила независимость от Нидерландов, и после короткой войны Виллем I вынужден был примириться с ней, учитывая также возможное военное вмешательство Франции на стороне Бельгии. Нидерланды формально признали независимость Бельгии лишь в 1839 году.

Нидерланды (с 1839 г.)

В 1848 году во многих странах Европы вспыхнула революция. Хотя в Нидерландах сохранялось относительное спокойствие, обстановка за рубежом побудила короля Виллема II согласиться на либеральные и демократические реформы. Король попросил известного либерала Рудольфа Торбеке переписать конституцию, превращая Нидерланды в конституционную монархию.

Новая конституция, провозглашённая 3 ноября 1848 года, существенно ограничила власть короля. Правительство теперь стало подотчётным только избранному парламенту, и населению были гарантированы многие гражданские свободы. Установленные конституцией отношения между монархом, правительством и парламентом почти не изменились и до наших дней.

Люксембург стал независимым государством в 1890 году со смертью короля Виллема III. Его дочь Вильгельмина не смогла унаследовать люксембургский престол, потому что люксембургским законом это позволялось только мужчинам.

К концу XIX века Нидерланды расширили свои колониальные владения в Индонезии, извлекая большой доход из эксплуатации страны. В 1860 писатель Мультатули написал знаменитый роман «Макс Хавелаар», сурово осуждавший жестокие колониальные порядки в Индонезии.

Нидерланды в первой половине XX века: особенности внутренней и внешней политики

В 1909 году Нидерланды перешли на часовой пояс UTC+0:20.

Внешняя политика

Во время Первой мировой войны Нидерланды придерживались политики нейтралитета, во многом из-за того, что внешняя торговля была ключевой в жизнеобеспечении страны. Несмотря на это, ввиду морской блокады, правительство Нидерландов было вынуждено перестраивать экономику таким образом, чтобы производить большую часть необходимой продукции на своей территории. При этом им пришлось держать свою армию в состоянии постоянной мобилизации. Германское вторжение в Бельгию в 1914 году привело к большому потоку бельгийских беженцев в Нидерланды (около 1 миллиона человек). Первая мировая война привела к коренным изменениям в нидерландском обществе. В связи с блокадой Германии поставка продовольствия и товаров двойного назначения была ограничена и поставлена под контроль Великобритании. Это привело к нехватке продовольствия и введению карточек. Ситуация нормализовалась с окончанием войны в 1918 году.

10 ноября 1919 года в Нидерланды с почётом переселился отрёкшийся от трона Вильгельм II (германский император). Королева Вильгельмина отказалась выполнить требования союзников о выдаче главного военного преступника для осуждения его за нарушение мира и покоя в Европе.

В межвоенный период Нидерланды продолжали придерживаться политики нейтралитета. С 1919 года Нидерланды стали постоянным членом Лиги Наций. В 1920-е годы — власти страны преимуществено ориентировались на Англию, поддерживая её внешнеполитический курс. С 1930 года начинается сближение с США. Нидерланды неохотно шли на сближение с Великобританией и Францией, противостоявшими Германии.

Приход к власти нацистов в Германии вызывал беспокойство в Нидерландах, но вооружённый конфликт с Германией казался маловероятным. Правительство и население верили, что Германия вновь проявит уважение к нейтралитету страны. Нидерландское правительство отклонило и предложение Германии заключить с ней договор, гарантировавший нейтралитет Нидерландов (октябрь, 1937 год). Нидерланды первыми признали захват Эфиопии фашистской Италией. В 1936 году был заключён германо-японский «антикоминтерновский пакт», что дало повод Нидерландам опасаться возможного захвата Индонезии Японией. В 1937 году Нидерланды всё же приняли закон об увеличении армии, опасаясь агрессии со стороны Германии. Нидерландское правительство вынуждено было заключить соглашение с Англией о совместной защите колониальных владений в Юго-Восточной Азии. 1 сентября 1939 года — нападение Германии на Польшу, и 4 сентября Нидерланды объявили о своем нейтралитете.

Внутренняя политика

Во внутренней политике в начале XX века в политической жизни Нидерландов наиболее важным фактом стало образование блока клерикальных партий, протестантских Антиреволюционной партии и Христианско-исторического союза, а также Римско-католической партии. С 1901 года по 1905 год у власти находились клерикалы во главе с Кёйпером. В 1905 году к власти пришли либералы во главе с Теодор де Местером, но в 1908 году им пришлось уступить место коалиционному клерикальному кабинету, который возглавил Теодор Хемскерк. На парламентских выборах 1913 года клерикальные партии потерпели поражение. Вплоть до нацистской оккупации почти постоянно у власти находились либералы, которым приходилось делить её с клерикалами.

В этот период были проведены ряд реформ:

• всем гражданам страны было гарантировано социальное обеспечение;
• в 1917 году избирательное право было предоставлено всем совершеннолетним мужчинам, а в 1919 году избирательное право получили женщины;
• «Примирительный» закон" 1917 года подвёл итог дискуссии о школьном образовании, обеспечив равное государственное субсидирование как конфессиональных, так и светских начальных школ.

После Первой мировой войны социальные и политические реформы продолжились.

В начале века только мужчинам с высокими доходами разрешалось голосовать на выборах в парламент. В 1918 году под давлением социалистов избирательное право было расширено на всех мужчин. В 1922 году право голоса получили также все женщины. После внесения поправок в 1917 году в конституцию женщинам было предоставлено пассивное избирательное право, то есть право быть избранными.

Великая депрессия 1929—1933 годов имела разрушительный эффект на экономику и продолжалась дольше, чем в большинстве других европейских стран. Экономический кризис привёл к высокой безработице и бедности, а также политической нестабильности.

Вторая мировая война

С наступлением в сентябре 1939 года Второй мировой войны Нидерланды вновь провозгласили нейтралитет. Однако 10 мая 1940 года нацистская Германия атаковала Нидерланды и Бельгию и быстро захватила большую часть страны. Армия Нидерландов почти не имела танков и поэтому оказала слабое сопротивление, несмотря на проявленное упорство. Стремясь принудить Нидерланды к капитуляции, немецкая авиация 14 мая нанесла удар по Роттердаму, разрушив центр города со многими историческими зданиями. При бомбардировке погибло около 800 человек, и 78 тысяч жителей города остались без крова. Чтобы избежать дальнейших потерь, 15 мая Нидерланды капитулировали. Королевская семья, большая часть ВМФ Нидерландов и некоторые военные подразделения эвакуировались в Великобританию. Также были вывезены внушительные ценности и большая часть торгового флота. Принцесса Беатрикс и некоторые другие члены королевской семьи были эвакуированы в Канаду и оставались там до окончания войны.

В начале войны в стране жили около 140 тысяч евреев, и при оккупации началось их преследование. 40 тысяч евреев прятались от немцев и в результате выжили. Из остальных евреев только около тысячи уцелели до конца войны. Одной из погибших была юная Анна Франк, ставшая знаменитой, когда после войны был опубликован её дневник военных лет. В этом дневнике, который она вела с июня 1942 года до августа 1944 года, описывается, как семья Франк пряталась от фашистов в изолированной части дома в Амстердаме, а также содержатся общие размышления о войне и преследовании евреев.

Недовольство немецкой оккупацией постоянно росло, и многие жители вступили в движение сопротивления. Однако многие нидерландцы также сотрудничали с оккупантами, и тысячи молодых мужчин воевали на восточном фронте против СССР в составе войск СС.

Несмотря на оккупацию самих Нидерландов, правительство и королева были решительно настроены на продолжение военных действий. Голландские части и корабли внесли свой вклад в победу союзников, нидерландские колонии были важными поставщиками стратегического сырья и продовольствия.

Японские войска вторглись в нидерландские колониальные владения в Голландской Ост-Индии в январе 1942 года.

Войска Нидерландов капитулировали 8 марта 1942 года, и многих нидерландцев после этого вынудили работать в трудовых лагерях. Однако часть нидерландских кораблей и военных подразделений смогли добраться до Австралии, откуда они продолжили сопротивление против Японии.

В Европе войска союзников высадились во Франции в июне 1944 года, и к осени стали быстро продвигаться к границе Нидерландов. 17 сентября началась знаменитая операция американских, британских и польских войск «Market Garden» с целью захватить мосты на трёх крупных реках на юге Нидерландов. Несмотря на ожесточённые бои, немцы смогли удержать мост на Рейне в районе Арнема. В результате операция в целом потерпела неудачу, и в сентябре-ноябре 1944 года союзники сумели лишь освободить территорию к югу от Рейна. Остальная часть страны, на которой проживало большинство населения, оставалась под контролем немцев до мая 1945 года. Зимой 1944-45 года экономика была полностью разрушена, и несколько тысяч человек погибли от голода. Германия подписала капитуляцию Нидерландам 5 мая 1945 года в городе Вагенинген. После войны немецкий наместник военных лет Артур Зейсс-Инкварт предстал перед судом в Нюрнберге и был казнён за военные преступления.

Послевоенные годы

Сентябрь 1944 года — Нидерланды, Бельгия и Люксембург подписали в Лондоне таможенную конвенцию. Эти акты положили начало экономического сотрудничества Бенилюкс. После Второй мировой войны — изменение внешнеполитического курса. 1945 год — Нидерланды приняли участие в создании ООН, в том же году присоединились к «Плану Маршалла». 1948 год — в Париже Нидерландами подписано Соглашение об экономическом сотрудничестве, но основе которого была создана Европейская Организация экономического сотрудничества (ЕОЭС). После войны Нидерланды быстро восстановили демократические формы правления. Из изгнания в Англии вернулись королева Вильгельмина и члены правительства. Был избран новый парламент, в котором большинство мест получили христианские демократы и социал-демократы. В 1945 году министерство юстиции организовало операцию «Чёрный Тюльпан», в результате которой в 1946-48 годах около 4 тысяч немцев были депортированы из страны.

Вскоре после капитуляции Японии в 1945 году острова Индонезии провозгласили независимость. Нидерланды начали войну, чтобы вернуть себе колониальные владения в Индонезии. Война была малоуспешной, и под международным давлением Нидерландам пришлось признать независимость Индонезии 27 декабря 1949 года. Около 300 тысяч нидерландских колонистов вернулись на родину. Западный Ириан оставался под нидерландским контролем до 1961 года, когда Нидерланды под угрозой военного вторжения вынуждены были передать этот регион Индонезии.

Брюссельский пакт, заключенный в марте 1948 году между Англией, Францией, Бельгией, Люксембургом и Нидерландами, стал основой Западноевропейского союза (созд. в 1954 году). С 1949 года Нидерланды стали одними из участников-основателей НАТО и членом Совета Европы. Нидерланды постепенно втягивались в русло проамериканской политики. Были подписаны договоры о финансировании США нидерландского военного производства, а после вступления в НАТО — о размещении американских атомных и ракетных баз, об оснащении американским вооружением армии Нидерландов. 1951 — Нидерланды вошли в Европейское объединение угля и стали (ЕОУС).

Экономика Нидерландов очень быстро развивалась в сороковые, пятидесятые и шестидесятые годы, во многом потому, что страна получила особенно много помощи по Плану Маршалла. Потеря доходов из Индонезии мало сказалась на экономике. Наблюдалась сильная нехватка рабочих рук, и власти поощряли иммиграцию, сначала из Италии и Испании. Когда этого оказалось недостаточно, сотни тысяч иммигрантов были привлечены на выгодных условиях из Турции и Марокко. Обычно иностранные рабочие через несколько лет могли получить постоянный вид на жительство и пригласить в Нидерланды на проживание свои семьи.

Суринам стал независимым государством в 1975 году, потому, что сами Нидерланды хотели избавиться от этой колонии. Сотни тысяч жителей Суринама, часто не имевшие никакого отношения к колонизаторам, в результате решили переехать в Нидерланды. С этого момента под контролем Нидерландов остались лишь Нидерландские Антильские Острова и Аруба, не стремившиеся к государственной независимости. Многие жители этих островов также переехали в Нидерланды. В результате массовой иммиграции из Индонезии, Турции, Марокко, Суринама и Антильских Островов Нидерланды стали страной со многими культурами и большой долей мусульманского населения.

В шестидесятые и семидесятые годы произошли большие социальные и культурные изменения. Католики и протестанты стали гораздо больше общаться друг с другом, и различия между классами тоже стали менее заметными из-за роста уровня жизни и развития образования. Так же, как и в других западных странах, наступила сексуальная революция. В 1972 году издаётся директива, официально закрепляющая разделение наркотиков на лёгкие и тяжёлые, употребление и хранение лёгких наркотиков превращается директивой из преступления в проступок. Экономические права женщин намного расширились, и они всё чаще стали занимать высокие позиции на предприятиях и в правительстве. Правительство стало заботиться не только об экономическом росте, но и о защите окружающей среды.

На рубеже 1970-80х в стране разгорелась острая борьба относительно дислокации американских крылатых ракет.

Нидерланды с 1980-х годов

В 1980—1990-х годах поддерживалось примерное равновесие четырёх политических партий. С 1977 года по 1994 год Христианско-демократический призыв (ХДП) и социал-демократическая Партия труда (ПТ) попеременно занимали ведущее положение на политической сцене страны. В 1980-е годы ХДП стала самой влиятельной партии и возглавлялась Руудом Любберсом. Но ПТ так же удерживала позиции одной из ведущих партий Нидерландов. В период с 1977 по 1994 ХДП был представлен в правительстве на протяжении 17 лет, наряду с ним были представлены партии: ПТ, либеральная Народная партия за свободу и демократию (НПСД) и леволиберальная «Демократы-66». «Демократы-66» всегда была из них самой малочисленной.

Темпы роста в это время отмечены в секторе коммерческих услуг: транспорт, банковское дело, система страхования, телекоммуникации и т. д.

Правительство Любберса (1982—1994)

В ноябре 1982 года было приведено к присяге правоцентристское коалиционное правительство, состоящее из ХДП и НПСД. Из-за того, что не был достигнут компромисс в вопросе о размещении в Нидерландах натовских ракет, ПТ не вошла в правительственный кабинет. Дискуссии начала 1980-х годов по поводу решения НАТО разместить ядерные ракетные установки в Европе прекратились, когда США и СССР договорились о ликвидации ракетных установок средней дальности в Европе. К началу 1990-х годов третий кабинет Любберса столкнулся с неприятностями. Падение мировой экономической коньюктуры, вызванное войной в Персидском заливе и другими внешнеполитическими событиями, сильно ударило по экономике Нидерландов, а на тот момент экономические показатели страны были очень велики. Во многом эти события определили уход ХДП из правительственного кабинета в 1994. На выборах в 1990-х годах ХДП утратил почти половину голосов, которые были отданы за НПСД. В 1998 ПТ по численности обогнала ХДП, оттеснив её на второе место.

Правительство Кока (1994—2002)

В 1994—2002 правительство возглавлял лидер Партии труда Вим Кок.

1998 год — парламентские выборы. Страна пребывает в состоянии экономического подъёма. Политические дебаты в этот период происходили преимущественно по вопросам сокращения дефицита бюджета, социального обеспечения и экологии. Победу получили ПТ, НПСД, «Д-66». Вим Кок, возглавивший «пурпурную коалицию» из ПТ, НПСД и «Демократов-66», уделял особое внимание сокращению безработицы, здравоохранению, проблемам молодежи, положению национальных меньшинств, защите окружающей среды. Особое значение придавалось иммиграционной политике. Были созданы новые управленческие структуры, которые занимались проблемами больших городов, политикой интеграции, вопросами беженцев и желающих получить политическое убежище в Нидерландах. 1 апреля 2001 года Нидерланды стали первой страной, узаконившей однополые браки. 1 апреля 2002 года эвтаназия в Нидерландах стала легальной.

Предвыборная кампания 2002 года. Пим Фортейн. Название его партии в оригинале звучит: «Leefbaar Nederland», и название можно перевести как «Жизнеспособные Нидерландцы» или «Нидерланды, удобные для жизни». Партия придерживалась праволиберального направления. Из-за высказываний Пима Фортейна против ислама, и о введении квот для иммигрантов, вызвал к себе противоречивое отношение. Но Фортейн создал новую организацию «Список Пима Фортейна». Незадолго до выборов Пим Фортейн был убит.

Правительство Балкененде (2002—2010)

Кабинет возглавил лидер ХДП Ян Петер Балкененде. Он же занял и пост министра общих дел. Балкененде возглавлял правительственные кабинеты с 22 июля 2002 года по 14 октября 2010. Его первый кабинет оказался нежизнеспособным. Причина кризиса — политические разногласия между министрами, представлявшими партию «Список Пима Фортейна», и проявилось все во время выработки правительством позиции страны по поводу предстоящего расширения ЕС. В октябре 2002 правительство ушло в отставку.

Внеочередные парламентские выборы 2003 года. "Список Пима Фортейна" ушёл в оппозицию. Многочисленные демонстрации и митинги во многих городах против войны в Ираке.

20 февраля 2010 года четвёртый кабинет министров Яна-Петера Балкененде распался из-за разногласий членов коалиции по поводу участия нидерландских войск в антитеррористической операции в Афганистане. Лидер Партии труда Ваутер Бос выступил за скорейший вывод всех нидерландских войск из Афганистана, тогда как лидер коалиции Ян-Петер Балкененде настаивает на продлении мандата в Афганистане ещё на один год (мандат истёк в августе 2010 года). В феврале 2010 года в Афганистане находились 1900 нидерландских солдат. Были назначены новые выборы.

Правительство Рютте (с 2010)

На парламентских выборах 9 июня 2010 года правящая партия Христианско-демократический призыв лишилась 20 из 41 депутатских мандатов, а наилучших результатов на выборах добились Народная партия за свободу и демократию, Партия труда и известная своими антимусульманскими взглядами Партия свободы. С октября 2010 года премьер-министром в Нидерландах является Марк Рютте, возглавивший правящую коалицию, сформированную НПСД и ХДП. Партия свободы поддержала новую правящую коалицию, но не получила министерских портфелей.

После досрочных парламентских выборов, состоявшихся в сентябре 2012, Рютте сформировал коалиционное правительство Народной партии за свободу и демократию и Партии труда.

30 апреля 2013 года королева Беатрикс отреклась от престола в пользу сына — принца Виллема-Александра.

См. также

• Колонии Нидерландов
• Морская история Нидерландов

Отрывок, характеризующий История Нидерландов

– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.