История Новомосковска

История Новомосковска берёт своё начало с посёлка Бобрики (1765—1930), который в начале 1930-х годов всего за несколько лет стал крупным промышленным городом, столицей территориального региона Мосбасс в составе Московской области. Это стало возможным благодаря строительству химического комбината по производству азотных удобрений вместе с сопутствующими производствами и инфраструктурой. Сильно пострадав во время Великой Отечественной войны, город был восстановлен и включён в состав Тульской области, став в ней вторым по величине городом после регионального центра Тулы. Развитие научных исследований и химических производств во многом повлияло на современный облик и характер города.

Второе своё восстановление город переживает после российского социально-экономического кризиса 1990-х годов. Большое значение для города имеет государственно-частный ин­вестиционный проект, в рамках которого с 2007 по 2016 год планируется строительство новых и модернизация действующих производств, развитие транспортной инфраструктуры и создание условий для развития этого крупного промышленного района. В 2008 году Новомосковск стал центром городского округа, который объединяет 113 населённых пунктов упразднённого Новомосковского района, а также включил в свой состав город Сокольники.

Посёлок Бобрики

Новомосковск возник как посёлок Бобрики — имение дворянской фамилии Бобринских, незаконнорождённых потомков графа Орлова и императрицы Екатерины II. В 1765 году село Бобрики вместе с селом Богородицкое (ныне город Богородицк) составил собственную волость Екатерины II. Административно село Бобрики входило в состав Епифанского уезда Тульской губернии, а территория нынешнего городского округа Новомосковск была поделена между Епифанским, Богородицким и Венёвским уездами.

На этой территории располагались владения нескольких помещиков. Самым крупным землевлальцем были графы Бобринские, которым принадлежали села Княгинино, Ключёвка, Урванка, Бороздино, Ширино, обе деревни Колодезные и Клин. В них проживало до 80 % населения будущего городского округа. Помещику Данилевскому принадлежали Нюховка, Прудки, Прохоровка и часть села Ильинского. Барон Мегден владел земельными угодьями в Маклеце, помещик Свербеев — в Риго-Васильевке и Рыбинке. Двое помещиков — Мясоедов и Ушаков — делили между собой Грицово, а Хмелёвкой распоряжались три помещика — Бибиков, Сафонов и Урусов. Также три помещика распоряжались в Чусовке, — это были Чулков, Оболенский и Мергасова. И, наконец, Николаев владел Любовкой и Нижней Александровкой, а Григорьев — частью Ильинского.

Внешние изображения
	[autotravel.ru/phalbum.php/ex/1412 Фотографии историко-мемориального музейного комплекса «Бобрики».]

В трёх километрах от города Донского, в посёлке Бобрик-Гора сохранилась усадьба Бобрики, которую основала Екатерина II и завещала своему внебрачному сыну А. Г. Бобринскому. По состоянию на 2011 год, от усадьбы сохранились Спасская церковь (1778), усыпальница графов Бобринских (архитектор В.Милинский, начало XIX века) и усадебный парк — памятник садово-парковой архитектуры XVIII—XIX веков. На территории бывшей усадьбы расположен историко-мемориальный музейный комплекс «Бобрики» (с 1933 года).

Строительство химического комбината

Внешние изображения
	[www.nmosk.ru/images/pictures/stroika-zavoda.jpg Грандиозная стройка химкомбината.]

Город образован в 1930 году как город Бобрики Узловского района Московской области. Своим появлением он обязан строительству химического гиганта НПО «Азот» (сейчас НАК «Азот»), а также разработке подмосковного угольного бассейна.

10 апреля 1932 года Президиум ВЦИК постановил «Включить в черту гор. Бобрики, Узловского района, селения: Ивановка, п. Докторский, Степановка, Чёрная грязь, п. Лещинского, М. Колодезная, Б. Колодезная, Княгинино, Б. Ключёвка, М. Ключёвка, Урванка, Клин с их земельными угодиями».

Предпосылки возникновения города

В конце 1920-х годов советское руководство окончательно взяло курс на ускоренную индустриализацию, отказавшись от идей НЭПа, и приступило к созданию мощного промышленного комплекса. Образованному в 1928 году Комитету по химизации народного хозяйства было поручено разработать и приступить к реализации программы по развитию химической промышленности для того, чтобы обеспечить другие отрасли широким спектром химического сырья, материалов и изделий из них. В частности, для сельского хозяйства требовалось производство минеральных удобрений, чтобы помочь решить проблему продовольственной безопасности.

Проведя работы по исследованию районов, где могли бы разместиться химические предприятия, Комитет остановился на Узловском районе Тульской губернии (ныне Новомосковский городской округ Тульской области). На это решение повлияло то, что в тот период промышленные запасы угля здесь составляли свыше 160 млн тонн, гипса — около 500 млн тонн, красных и огнеупорных глин — 11,5 млн тонн, в достатке имелись поваренная соль и вода для промышленных нужд — реки Шат, Дон, приток Дона — Любовка, Иван-озеро.

Ударная стройка первой пятилетки

В сентябре 1929 года, после XV партийной конференции ВКП(б) и V Всесоюзного съезда Советов был утверждён план строительства в Бобриках, на который выделялось 550 миллионов рублей на первоочередные работы, а также ставилась задача построить город на 50 тысяч населения. На должность начальника строительства комбината Министерством тяжёлой промышленности назначен бывший заведующий Совнархозом Москвы П. Г. Арутюнянц. С 1934 по 1937 годы он занимал должность директора химкомбината, строил вторую и третью очередь комбината.

Стройка химкобината, сопутствующих производств и объектов инфраструктуры в Бобриках стала одной из «сверхударных» строек первой пятилетки 1928—1932 годов, а по сложности и значению для pазвития народного хозяйства СССР — была одной из крупнейших строек тех лет. В «Бобрикстрое» принимали участие энтузиасты, съехавшиеся со многих регионов СССР, которые практически вручную с помощью лопат, тачек и носилок приступили к работе. Тысячи землянок, бараков и домиков из фанеры образовали первое поселение переселенцев — «Копай-город».

23 декабря 1933 года Бобриковский химический комбинат начал давать продукцию. Этот день считается днём pождения Новомосковского химического комбината. Шестеро участников строительства были награждены высшей наградой Советского Союза (на тот момент времени) — орденом Ленина, и ещё 12 первостроителей — орденом Трудового Красного Знамени. На торжественном митинге с участием народного комиссара тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе было озвучено обращение первостроителей к руководителям Партии и Правительства с просьбой переименовать Бобрики в Сталиногорск (в честь секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина). Через несколько дней просьба была исполнена, и 27 декабря город был переименован в Сталиногорск, а комбинат стал носить название Сталиногорский химический комбинат.

Позднее, в 1934 году в строй действующих электростанций СССР вступила Сталиногорская ГРЭС, а в 1936 году было введено в действие второе предприятие химической промышленности в городе — фенольный завод (ныне ООО «Оргсинтез»). Ориентированный на выпуск органических химических полупродуктов, завод стал первым производителем фенола в СССР, сняв зависимость советской промышленности от его импорта. Сталиногорск стал не только советским, но мировым крупным центром химической промышленности. К 1941 году на химкомбинате вырабатывалось в год 86 тысяч тонн аммиака, свыше 40-ка тысяч тонн аммиачной селитры, более 3-х тысяч тонн натриевой селитры, почти 40 тысяч тонн серной кислоты, 8,5 тысяч тонн каустической соды, 15 тысяч тонн хлорной извести, около 240 тысяч тонн минеральных удобрений. Всего предприятие производило в начале 1940-х годов 18 видов химической продукции.

Внешние изображения
	[www.nmosk.ru/images/pictures/gdk-old.jpg Городской Дворец культуры был открыт в 1936 году.]. [www.webcitation.org/6GY73vjkK Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
	[orlova.ucoz.ru/1/image002.jpg Площадь Советская (до войны) с памятником Сталину.]. [www.webcitation.org/6GY74Pi8e Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
	[orlova.ucoz.ru/1/345.jpg Виды города.]. — Слева направо — главные улицы: Московская, Комсомольская и их пересечение в центре.. [www.webcitation.org/6GY74tyzY Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
	[newmsk-rail.ru/Retro/koms.jpg Улица Московская с железной дорогой.]. [www.webcitation.org/6GY75NAVY Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
	[newmsk-rail.ru/Retro/mosk.jpg Здание старого вокзала на улице Московская.]. [www.webcitation.org/6GY75rkL6 Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
	[www.nmosk-lib.ru/news/detail.php?ELEMENT_ID=594 Фото города 1930-х годов.]. [www.webcitation.org/6GY76Mei4 Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].

Вместе с тем решалась проблема подготовки квалифицированных кадров для стройки и эксплуатации промышленного комплекса. 25 апреля 1931 года на южном участке строительства было организовано фабрично-заводское училище (ФЗУ), в которое поступили 200 подростков. Для химкомбината ФЗУ выпустило сотни высококвалифицированных рабочих. Во внерабочее время нужные специальности рабочие получали в доме рабочего образования (ДРО) Индустриального района (северный участок строительства). Весной 1932 года состоялся также первый выпуск Бобриковского рабочего факультета: все 140 студентов были зачислены в Нижегородский государственный технический университет. В 1939 году на рабфаке обучалось 117 человек. На базе вечернего рабочего факультета (140 учащихся), школы рабочего юношества (38 человек), ФЗУ (266 человек) и ДРО (560 человек) был создан Учебный комбинат.

Первым специальным учебным заведением в городе стал химический техникум (открыт в 1931 году). Первое время не хватало преподавателей, оборудованных кабинетов, учащиеся сами обустроили общежитие, участвовали в достройке самого учебного корпуса. Первый выпуск в начале 1934 года дал народному хозяйству 81 техника, из которых 74 были трудоустроены на химкомбинате. Всего до начала Великой Отечественной войны техникум выпустил более 800 специалистов химического профиля.

В 1932 году в Индустриальном районе города Бобрики (северный участок строительства) открылся филиал Московского инженерно-экономического института, в котором преподавали профессора и доценты из Москвы. Студенты учились без отрыва от производства по двум специальностям: рационализация технормирования и производственное планирование.

23 ноября 1939 года в городе начал работу филиал заочного Индустриального института (директор Ф. А. Журавлёв).

В 30-е годы в городе было более 600 бараков. В строениях барачного типа находились магазины, столовые, мастерские, городские учреждения. Кинотеатр и больница тоже размещались в бараках.

Город химиков

Одновременно, с началом строительства промышленных объектов было развёрнуто строительство жилого массива города химиков. Предположительно, по инициативе П. Г. Арутюнянца, жильё и культурно-бытовые объекты начали строить в южной части, на удалении в 12 километров от промышленной зоны. Эта идея вызвала негативную реакцию в руководстве: из-за заботы о создании здоровой воздушной среды для жителей, увеличивалась стоимость проекта на создание транспортного сообщения между южной и северной частями города. В итоге, проект всё же был реализован, но в конце 1930-х годов всю группу архитекторов обвили во вредительстве и репрессировали, а сам П. Г. Арутюнянц был приговорён в 1938 году за диверсионную деятельность к расстрелу (посмертно реабилитирован в 1955 году).

За первый год население в Бобриках увеличилось до 28960 человек (в основном — молодёжь). В городе на этот момент уже было построено 259 бараков, 45 семейных общежитий, 26 деревянных домов, одна гостиница и 14 каменных домов. Открыты две школы, 24 столовые, 15 магазинов и палаток, 4 бани, прачечная и кинотеатр. В строениях барачного типа в ту пору размещались столовые, магазины, мастерские бытового обслуживания и городские учреждения. Кинотеатром был обыкновенный барак, в барачном помещении размещалась и больница.

Однако, этого было крайне недостаточно, намечалось серьёзное отставание в строительстве жилищного сектора. В связи с этим, П. Г. Арутюнянц перебросил ряд отличившихся ударников производства на строительные объекты города, но прежде всего, преодолеть провал в жилищном строительстве помогла молодёжь, комсомольцы-первостроители. Таким образом, к концу 1934 года химкомбинат сдал работникам 33 090 квадратных метров жилья в капитальных домах (почти 67 % городского фонда тех лет). Так, на одной из первых улиц города (южная часть), Аммиачной (ныне улица Дзержинского), появился четырёхэтажный дом со всеми удобствами. Чуть позже появился знаменитый дом — «Седьмой стахановский», комнаты в котором выделялись передовикам и новаторам производства. На Комсомольской улице появлялись многоэтажные дома с балконами, лоджиями, первыми магазинами, первым рестораном (55-й квартал с «вышкой»). Напротив — в 1935 году был открыт Дворец культуры химиков (ныне городской Дворец культуры), начала работать медицинская школа (ныне Новомосковское медицинское училище). В 1938 году открыт Сталиногорский драматический театр и начато строительство городского стадиона.

Внешние изображения
	[zabyg17.livejournal.com/69467.html Сталиногорская архитектура.] Серия фотографий.

В реализации плана строительства принимали участие известные архитекторы — братья Веснины. Многие здания города были выполнены в стиле конструктивизма.

В 1930—1935 годах численность поселений в Сталиногорске и его окрестностях увеличилась в десятки раз — люди съезжались со всей страны на перспективную и достойную работу по строительству молодого города. За 7 лет руководства стройкой Арутюнянцу на Южной площадке удалось создать основу города на 50 тысяч жителей.

Динамика численности населения города:

Показатель	1930	1931	1932	1933	1934	1939
Численность населения (чел.)	14 650	28 960	37 750	60 000	69 800	76 200

Перед войной в Сталиногорске насчитывалось 12 клубов, в том числе Дворец культуры химиков, драматический театр (с 1938 года), работали 19 драматических, 8 хоровых кружков, 7 духовых и 7 струнных оркестров, 2 кружка изобразительного искусства, 10 агротехнических, 8 физкультурных и 6 оборонных кружков. В них занимались около 1700 человек. В трёх библиотеках насчитывалось 70 тыс. томов книг, в них числились 6,5 тыс. читателей. 11 декабря 1932 года в Индустриальном районе города по инициативе С. Орешкина открылась школа планеристов, позже преобразованная в Сталиногорский аэроклуб имени Михаила Бабушкина. Многие из воспитанников Сталиногорского аэроклуба впоследствии стали военными лётчиками, а шестеро из них были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Столица Мосбасса

В первой половине 1930-х годов Сталиногорск также стал столицей территориального региона Мосбасс в составе Московской области, к которому относились шахтёрские города Венёв, Узловая и прилегающие к ним посёлки. Угольный бассейн снабжал энергетику Подмосковья лигнитами.

• Novomoskovsk power plant.jpg

  Сталиногорская ГРЭС (ныне Новомосковская). 2009.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Скульптура шахтёра у здания ПНИУИ на площади Советская.

• Сталинская высотка.jpg

  Одна из двух сталинских высоток в центре города, называемых горожанами «вышками».

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Дворец детского и юношеского творчества.

В годы Великой Отечественной войны

На военном положении

Внешние изображения
	[www.wiki.ru/history/gpw/img/Tula_Nov_15_Dec5_41.jpg Прорыв немецких войск на Сталиногорск — Венёв.] 18 ноября 1942 года.
	[victory.rusarchives.ru/index.php?p=31&photo_id=1980 Памятник бойцам, павшим за освобождение города Сталиногорска в 1941 году.] Май 1951.

Город сильно пострадал во время Великой Отечественной войны, хотя был оккупирован всего 17 дней (с 25 ноября по 12 декабря 1941). С началом войны, город перешёл на военное положение. Одновременно, промышленность начала выпуск продукции для фронта. В частности, на анилино-красочном заводе (ныне «Оргсинтез») был пущен цех № 5 по производству пикриновой кислоты для производства взрывчатых веществ. Промышленные объекты охранял 180-й полк 69-й бригады войск НКВД по охране особо важных промышленных предприятий.

Сталиногорск рассматривался немецким командованием как один из важнейших промышленных объектов страны, подлежащих уничтожению. 5 сентября 1941 года промышленные объекты города были подвергнуты бомбардировкам, в дальнейшем налёты люфтваффе стали почти ежедневными. По мере приближения фронта, советским руководством были приняты меры по эвакуации на восток СССР основных объектов химической промышленности, ГРЭС, а также их сотрудников. Демонтаж станков, узлов и другого оборудования был закончен к 20 ноября. Сталиногорский химкомбинат разместился в тылу на Березниковском азотно-туковом заводе (Пермский край) и Чирчикском химкомбинате (Ташкентская область Узбекской ССР), а оборудование ГРЭС и анилино-красочного завода было эвакуировано на Урал.

По решению обкома ВКП(б), на случай длительной оккупации, в городе сформирован партизанский отряд численностью 50 человек под командованием заместителя директора Сталиногорской ГРЭС М. П. Коростелева.

Оборона Сталиногорска

Во второй половине ноября 1941 года, после неудачной попытки взять Тулу с ходу и обойти её с юго-востока, командование немецкой 2-й танковой армии (генерал-полковник Г. Гудериан) приняло решение о втором генеральном наступлении. Прорвав оборону советской 50-й армии (генерал-майор А. Н. Ермаков, с 22 ноября — генерал-лейтенант И. В. Болдин), 18 ноября немецкие войска устремились в обход Тулы с юго-востока на Каширу и Коломну. Между левым флангом 50-й армии Западного фронта и правым флангом 3-й армии Юго-Западного фронта образовался разрыв до 50 км. Для того чтобы закрыть эту брешь, Ставка выдвинула в район Сталиногорска из своего резерва 239-ю стрелковую дивизию (полковник Г. О. Мартиросян) и 41-ю кавалерийскую дивизию, которые своими активными действиями улучшили общее положение, но не смогли избежать окружения.

Внешние изображения
	[ic.pics.livejournal.com/hranitel_slov/17578493/61109/61109_800.jpg Немецкая карта 26-27.11.1941]. — с севера на Сталиногорск наступали части 4 тд, с юго-запада — 167 пд и 112 пд, с востока 29 мд. 239 сд, прорвав кольцо, вышла на восток в сторону Михайлова.

Непосредственно на Сталиногорск наступали части 53-го армейского корпуса: 167-я пехотная дивизия наступала через Сталиногорск на Венёв, а 112-я пехотная дивизия наступала на Сталиногорск, где должна была создать предмостное укрепление на реке Дон. На подступах к городу у вермахта было почти 4-кратное превосходство в живой силе и 6-кратное по танкам и артиллерии. Обстановка была исключительно сложная и тяжёлая. 19 ноября 1941 года были захвачены Ильинка и Черемховка, однако утром 20 ноября советскими войсками положение было восстановлено. 21-22 ноября части 53-го армейского корпуса, прорвав оборону соседней 299-й стрелковой дивизии, захватили Узловую, Михайлов и Епифань. Коммуникации 239-й дивизии оказались отрезанными от тыла, развернулись последние бои за Сталиногорск. 813-й стрелковый полк (полковник Г. А. Гоголицын) держал оборону в районе деревни Урванка, современного Детского парка, Берёзовой рощи, посёлков 26-й и 27-й шахт, два дивизиона 688-го гаубичного артполка полковника Минько отражали атаки перед парком культуры и отдыха, 817-й стрелковый полк майора В. И. Мельникова находился на северо-западной окраине города, а 239-й полк полковника Соловьёва защищал город Донской.

В ночь на 23 ноября защитниками города были взорваны производственные мощности химического комбината и ГРЭС, которые не успели эвакуировать на восток страны.

24 ноября после ожесточённых боёв остатки 239-й стрелковой дивизии отошли на рубеж по левому берегу Дона. Группа, прикрывавшая отход, была окружена немцами в деревне Урванка и после двухчасового боя уничтожена. 25 ноября Сталиногорск был полностью занят частями вермахта.

По воспоминаниям командующего 2-й танковой армией Г. Гудериана, «26 ноября 53-й армейский корпус подошёл к Дону, форсировал его силами 167-й пехотной дивизии у Иван-Озера и атаковал сибиряков северо-восточнее этого населённого пункта под Донским. Доблестная дивизия захватила 42 орудия, некоторое количество автомашин и до 4000 пленных. С востока на сибиряков наступала 29-я мотодивизия 47-го танкового корпуса, в результате чего противника удалось окружить.»

Крайне недостаточное количество боеприпасов и продовольствия, а также до 800 человек раненых вынудили командира 239-й стрелковой дивизии полковника Г. О. Мартиросяна прорываться из окружения. В ночь с 25 на 26 ноября дивизия нанесла удар по селу Спасское и в течение трёхчасового боя уничтожила находившийся там немецкий 15-й мотоциклетный полк. Было захвачено большое количество трофеев, включая полковое знамя. Операцией по уничтожению штаба полка лично руководил будущий Герой Советского Союза, а тогда военком 3-го противотанкового дивизиона 239-й стрелковой дивизии старший политрук Р. И. Бортник.

Тем временем, немецкие части вновь соединили кольцо окружения под Ольховцом, отрезав от главных сил дивизии авангардный 817-й стрелковый полк. В ночь на 27 ноября части дивизии вторично прорвали кольцо окружения, уничтожив до двух батальонов пехоты, а в районе Гетмановки — штаб немецкой 29-й мотодивизии, где были захвачены штабные документы и карты. Картину разгрома засвидетельствовал Г. Гудериан, прибывший утром 27 ноября в штаб 47-го танкового корпуса: «Главные силы 239-й сибирской стрелковой дивизии, оставив свою артиллерию и автотранспорт, вырвались из окружения и ушли на восток. Растянутая линия окружения из частей 29-й мотодивизии не смогла сдержать прорвавшихся русских и понесла большие потери… О достоверности полученных мной сообщений свидетельствовали многочисленные трупы немецких солдат, которые лежали на поле боя в полной военной форме и с оружием в руках… Сибиряки ускользнули от нас, правда, без своего тяжёлого оружия и автотранспорта, а у нас не было сил их задержать. Это было самым печальным событием того дня. Преследование ускользнувшего противника, немедленно предпринятое мотоциклетными подразделениями 29-й мотодивизии, не дало никаких результатов.» Остатки 239-й стрелковой дивизии (около 9 тыс. человек без тяжёлого вооружения) вышли из окружения в районе деревни Геминовки Рязанской области в расположение 10-й армии.

Город в оккупации

Внешние изображения
	[www.nmosk.ru/city/milestones-of-great-victory/war-in-persons/ Война в лицах (подпольщики)]

После захвата немцами Сталиногорска в городе был установлен оккупационный режим, который по оценке историка В. И. Седугина отличался жестокостью к местному населению. В первые же дни были расстреляны многие сталиногорцы-патриоты. В центре города, рядом с Дворцом культуры на улице Московской на столбе были повешены коммунисты Хробищев и Брейкин. Напротив, на этой же улице в подвале дома под «вышкой» расположилась тюрьма фашистской комендатуры.

Тем не менее, сопротивление не было подавлено. Для диверсионно-разведывательной деятельности в период временной оккупации города 4-й отдел Управления НКВД Тульской области создал подпольную организацию «Смерть фашизму!», в городе и районе действовали небольшие партизанские группы. Руководил организацией Михаил Степанович Серафимович («Батя»), начальник штаба — Константин Васильевич Бессмертных (30 ноября был схвачен и повешен фельджандармерией на станции Маклец). Боевую группу из рабочих и местных жителей возглавил Иван Иванович Сарычев. Кроме того, в городе действовала подпольная комсомольская организация.

За 17 дней оккупации подпольщики провели ряд успешных операций, хотя и сами несли потери. В частности, в ночь на 27 ноября на станции Маклец было уничтожено два танка, убиты обер-лейтенант и солдат. Вечером 7 декабря боевая группа сожгла вместе с четырьмя членами экипажа две танкетки, курсировавшие вокруг посёлка Маклец. 10 декабря подпольщицы Носкова и Иванова перешли линию фронта и проинформировали штаб 1-го гвардейского кавалерийского корпуса о расположении огневых точек и минных полей противника.

Освобождение

См. также: Тульская наступательная операция

Главную роль в освобождении Сталиногорска сыграл 1-й гвардейский кавалерийский корпус (генерал-лейтенант П. А. Белов). Совместно с корпусом в наступлении принимали участие 112-я танковая и 31-я смешанная авиационная дивизии, 9-я танковая бригада, 15-й полк гвардейских реактивных миномётов, 1313-й стрелковый полк 173-й дивизии народного ополчения и другие подразделения.

Немецкие части не собирались оставлять Сталиногорск. По оценке командира 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала П. А. Белова, части вермахта планировали остановить здесь советские войска и подготовиться к новому наступлению. На правом берегу Дона были вырыты окопы протяжённостью 30 км от Шатовской плотины на юг, подходы к Индустриальному району заминированы, здания и сооружения химкомбината приспособлены под опорные пункты. Противник подготовился к упорной обороне в совхозе «Индустрия», деревнях Прудки, Иван-Озеро и в ряде рабочих посёлков. Обороняющихся поддерживали около 50-ти танков, которые применялись в контратаках, а также как неподвижные огневые точки.

Войска 10-й армии встретили на рубеже Сталиногорск, Бобрик-Донской, Узловая сильное сопротивление, и несколько дней безуспешно вели бои за эти населённые пункты, неся большие потери. Для возобновления наступления левого крыла Западного фронта заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Кузнецов приказал П. А. Белову помочь соседям. Для атаки Сталиногорска с севера и с запада выдвинулись два полка 2-й гвардейской кавалерийской дивизии с приданной ей 9-й танковой бригадой.

На рассвете 11 декабря сталиногорские подпольщики провели операцию по разгрому немецкого штаба, в результате чего, по оценке генерала П. А. Белова, «на какое-то время было нарушено управление войсками противника.»

Прикрываясь насыпью Шатской плотины в районе деревни Прудки, 5-й кавалерийский полк форсировал Шатское водохранилище по льду. Несмотря на яростное сопротивление, немецкая оборона была прорвана, и кавалеристы ворвались в город. Одновременно с ними из деревни Васильевка перешли в наступление на Индустриальный район 72-й кавалерийский полк (полковник В. М. Высоцкий) при поддержке 9-й танковой бригады (подполковник И. Ф. Кириченко).

Из района деревни Урусово огневую поддержку наступающим войскам оказал 12-й отдельный гвардейский миномётный дивизион реактивной артиллерии. Двумя залпами накрыв скопление немецких войск на станции Маклец, 12-13 декабря дивизион начал передислокацию на южный берег Шата в район Сталиногорска. Однако попав под интенсивный обстрел, колонна вернулась в Прудки и форсировала Шат по льду. При этом одна из «катюш» затонула. 25 ноября 1988 года группа энтузиастов подняла её, и после восстановления поставлена на постамент у Новомосковского краеведческого музея. Танкистам 9-й танковой бригады, наступавшей с востока также пришлось проходить по льду, и 3 из 5 танков бригады также провалились и затонули.

136-й кавалерийский полк (полковник И. И. Смирнов), наступавший со стороны Грицова, и 108-й кавалерийский полк (полковник В. Д. Васильев), наносивший удар из Урусова, встретили ожесточённое сопротивление у деревни Прохоровка. Деревня трижды переходила из рук в руки, дело доходило до рукопашных схваток. Тем не менее, деревня была взята.

На правом фланге 10-й армии части 330-й стрелковой дивизии в ночь на 11 декабря перешли в наступление на Сталиногорск-1 (Соцгород) с востока. Почти двое суток продолжался ожесточённый бой за опорный пункт в Иван-Озеро, который закончился вечером 12 декабря отходом противника за реку Дон.

После безуспешных фронтальных атак, с рассветом 11 декабря 1109-й стрелковый полк (майор Е. В. Дмитриев) выдвинулся севернее посёлка Бобрик-Гора, и форсировав Дон по льду, обходным манёвром, сумел к утру 12 декабря выбить противника из укреплений. Немецкие части оставили Бобрик-Гору и отошли к Соцгороду. Во второй половине дня 12 декабря 108-й кавалерийский полк, освободив станцию Маклец, перерезал шоссе Сталиногорск-Узловая. Отступавшие из Иван-Озера немецкие части повернули на Бобрик-Гору, но около «Зеленстроя», в лощине Дона были окружены и уничтожены.

Наконец сопротивление частей вермахта, окружённых с трёх сторон, было сломлено. 12 декабря 1941 года силами 10-й армии были освобождены Сталиногорск 1-й (Соцгород), а войска группы генерала Белова в это же время, подойдя вплотную с севера к 10-й армии, заняли Сталиногорск 2-й (Индустриальный район). Были захвачены крупные трофеи (около 50-ти артиллерийских орудий).

Южнее 328-й стрелковой дивизии удалось после ожесточённых боёв к утру 13 декабря выбить противника из станции и посёлка Бобрик-Донской (ныне город Донской), где было захвачено 20 вагонов с боеприпасами, а также большое количество автомашин и мотоциклов.

Восстановление города и промышленности

Сталиногорск! Он перенёс все муки
За то, что имя Сталина носил:
Ему враги выкручивали руки.
Дробили кости, рвали связки жил
А он ни слова – молча пережил.

Сталиногорская правда.
6 августа 1944

Война нанесла Сталиногорску ущерб в 550 млн руб. Были разрушены почти все промышленные предприятия, сожжены культурно-массовые учреждения, школы, больницы, дома. До 1941 года в Сталиногорске было 28 библиотек (только в десяти из них имелось более 150 тыс. книг), почти все из которых были уничтожены в период оккупации (сохранилось только 60 тыс. экземпляров книг). На селе уничтожено 300 домов, шесть скотных дворов, восемь конюшен, семь свино- и овцеферм и т. д., истреблено все поголовье скота и разграблены семенные фонды.

Поскольку Донбасс всё ещё был оккупирован, а ввозить уголь из восточных районов в силу исключительной загруженности железных дорог оказалось чрезвычайно трудно, резко возросло значение Подмосковного каменноугольного бассейна. Началось восстановление шахт, массовыми явлениями стали индивидуальный героизм и женский труд. Люди работали, не жалея себя, в условиях морозной зимы 1941/1942 года, авианалётов, нехватки транспорта, оборудования и инструментов.

Уже 11 января 1942 года, через месяц после освобождения города, шахта № 10 выдала первые 22 тонны угля. С июня вступила в строй шахта № 26 «Урванковская», самая мощная в Сталиногорском районе и одна из крупнейших в Подмосковном бассейне. Работа железных дорог в прифронтовой полосе и предприятий центральных районов СССР почти целиком стала зависеть от подмосковного угля. Довоенный уровень угледобычи был превышен более чем в два раза к январю 1945 года.

В ночь на 31 декабря 1942 года произошло «второе рождение химкомбината»: был пущен цех по производству метанола, необходимого для фронта. В 1943 году впервые в условиях войны химики Сталиногорска завоевали переходящее Красное Знамя Государственного Комитета Обороны.

26 октября 1942 года на Сталиногорской ГРЭС был включён в сеть и взял нагрузку первый из турбогенераторов. 26 ноября 1948 года на ГРЭС был запущен 100-тысячный турбогенератор с водородным охлаждением, и Сталиногорская ГРЭС превысила свою довоенную мощность.

Всего за годы Великой Отечественной войны, из Сталиногорского района отправились на фронт около 28,5 тысячи человек, из них 7668 сталиногорцев погибло.

Восстановление промышленности требовало расширения учебной базы. В 1942 году при тресте «Сталиногорскуголь» был открыт учебно-курсовой комбинат, который готовил машинистов буровых машин и комбайнов, водителей электровозов и рабочих других специальностей. К 1956 году комбинат подготовил более 5 тыс. высококвалифицированных рабочих для лав и забоев. По решению ГКО в 1943 году в здании школы № 1 открыт горный (ныне строительный) техникум, который готовил техников-эксплуатационников пластовых месторождений, электромехаников, бухгалтеров, плановиков и нормировщиков. К началу 1948/49 учебного года техникум переехал в новый учебный корпус.

С 1 ноября 1945 года начала работать музыкальная школа (первый директор — Л. Б. Фурман). В первый набор из 850 абитуриентов было принято 220. В 1946 году в Сталиногорске работало четыре средних специальных учебных заведения (1350 студентов), 29 школ (8280 учащихся), 22 детских сада (на 1800 детей), шесть яслей (715 малышей), пять больниц на 620 коек, пять поликлиник и профилакторий.

Внешние изображения
	[fotki.yandex.ru/users/synton-ya/view/475569?page=0&ncrnd=5560 Расположение лагерей НКВД в районе Сталиногорска (1940-50 гг.)]. — По материалам сборника «Узники Сталиногорска».

Во время войны и в послевоенные годы в Сталиногорске располагались проверочно-фильтрационный лагерь № 283 и лагерь военнопленных № 388, через которые прошло несколько тысяч немцев, венгров, финнов, поляков, румын, итальянцев, интернированных латышей, литовцев и эстонцев. Они работали на угольных шахтах, на восстановлении химического комбината и на стройках, поэтому сроки проверки сознательно затягивались, и вместо нескольких месяцев люди проводили в лагерях годы. В частности, в Сталиногорске в 3-м лаготделении лагеря военнопленных № 388 находился личный пилот Гитлера Ганс Баур, который работал на 28-й шахте, а в 1945–1951 годах в проверочно-фильтрационном лагере № 283 находились супруги Велкиш, которые передали Советскому Союзу план Барбаросса. На местах захоронения иностранных военнопленных установлены памятные знаки.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник сталиногорцам-участникам Великой Отечественной войны.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Мемориал павшим в Великой Отечественной войне, Парк Памяти в Урванском лесу.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Мемориальный комплекс в память о героях, погибших в сражениях за Сталиногорск, и обо всех новомосковцах, не вернувшихся с фронта.

• Katusha BM-13 STZ-5-NATI.jpg

  Участница освобождения города в 1941 году — БМ-13-16 у входа в Историко-художественный музей.

• Heroes of the Soviet Union, hall of fame, left part, Novomoskovsk.jpg

  Герои Новомосковска.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Вечный огонь и памятник погибшим в Великой Отечественной войне (ул. Московская).

• Heroes of the Soviet Union, hall of fame, right part, Novomoskovsk.jpg

  Герои Новомосковска (продолжение).

Послевоенное развитие

Жилищное строительство

После войны Новомосковск состоял из отдельно расположенных жилых районов: Индустриального, Соцгорода (ныне центр города), посёлка имени Вахрушева, Горняцкого, Западного, Фенольного и Шамотного. Жилищное строительство велось в основном от Соцгорода, который постепенно присоединял и поглощал рядом расположенные посёлки.

В 1946—1947 годах были заложены пять новых скверов и посажены 110 тыс. деревьев и кустарников. Восстановлены ресторан и летний кинотеатр. В 1947 году по чистоте и порядку Сталиногорск занял первое место в Московской области.

Изменился характер застройки: если раньше здания располагались на значительном расстоянии друг от друга, то теперь застройка велась по периметру вокруг замкнутого большого двора. Тем самым внутриквартальные территории защищались зданиями от сильных ветров.

С начала 1950-х годов Новомосковск вступает в период большого жилищного и промышленного строительства. Осенью 1952 года силами Сталиногорского стройуправления началось возведение 43-го квартала в районе современной почты и государственного банка, домов на улице Берёзовая, в 1954 году — домов и школы 19-го квартала. В середине 1950-х годов сформировался Гипсовый посёлок. Крайне интенсивное жилищное строительство пришлось на 1961—1968 годы. В этот период был застроен пустырь между Соцгородом и посёлком имени Вахрушева, образовав 25-й и 26-й кварталы (в частности, гостиница Россия построена в 1963, кинотеатр Восход — 1967), пятиэтажными домами был застроен и сам посёлок имени Вахрушева. Также в этот период были застроены: Урванский микрорайон (27-й квартал), 9 и 11 кварталы на ул. Маяковского (больше известные горожанам как «Ковры-меха» и «Аккорд» соответственно — по названиям магазинов, действовавших там в советское время) и все кварталы между улицами Куйбышева и Садовского — от детского парка и до городской больницы. В самом конце 1960-х начато возведение 5-й Урванского микрорайона, завершено оно было уже к 1972 году. В 1970 году были заложены Залесный микрорайон и 6-й Урванский микрорайон, к середине 1970-х годов их строительство было в основном закончено. В 1975 году было начато строительство 1-го Северного микрорайона, а в августе 1978 года произведена закладка 2-го Северного микрорайона. Их строительство в основном было закончено к 1983 году. После этого крупное жилищное строительство перемещается к ж/д станции Молодёжная и 6 Урванскому микрорайону, застройка, в отличие от предыдущих, была представлена преимущественно 9-этажными панельными домами серии 111-83. В начале 1990-х годов из домов этой же серии были сооружены 3-й Залесный микрорайон и небольшой квартал в южной части 27-го квартала по ул. Дружбы, также ими проводили точечную застройку. С середины 1990-х в связи с тяжёлой экономической ситуацией в стране жилищное строительство в городе резко снизилось. За десятилетний период с 1995 года было построено лишь единичное количество домов, предназначенных в основном для расселения работников предприятий, стоявших в очереди на получение жилья и не успевших получить его до ухудшения экономической ситуации на этих предприятиях в начале 1990-х годов; либо расселения аварийного жилищного фонда. Ситуация начала выправляться с середины 2000-х. Застройка ведётся как точечно, так и целыми кварталами; строится как коммерческое жильё, так и социальное, предназначенное для расселения ветхого и аварийного жилищного фонда.

Развитие промышленности и инфраструктуры

К началу 1950-х годов город не только вышел на предвоенные показатели, и значительно превзошёл их.

21 мая 1948 года впервые на платформу железнодорожного вокзала прибыл поезд Москва-Сталиногорск. 11 мая 1950 года открылась почтовая авиалиния Москва-Сталиногорск: жители Сталиногорска стали получать периодическую печать в день выхода её в Москве.

Социально-экономическое развитие

В 1950 году в городе действовали 77 кружков художественной самодеятельности, в них занималось около 2 тыс. человек.

С 1954 года в городе существует футбольный клуб «Химик», выступающий в Любительской футбольной лиге. В 1956—1957 годах клуб представлял Мосбасс.

21 декабря 1953 года по детской железной дороге в центральной части города прошёл первый поезд. 31 июля 1955 года здесь был открыт детский парк.

22 января 1977 года в городе происходят массовые беспорядки — возле КПЗ собралась толпа в количестве 500 человек. Стало известно, что к задержанным несовершеннолетним работники милиции применяют рукоприкладство и иные грубые действия. Возмущённые жители едва не разгромили КПЗ. Шестеро из них были привлечены к уголовной ответственности.

Внешние изображения
	[www.ibrae.ac.ru/images/stories/ibrae/chernobyl/radgryaz_4big.gif Карта радиационного загрязнения Тульской области цезием-137 (ИБРАЭ РАН)]

В 1986 году территория города и района, как и ряд других территорий Тульской области (в основном, в полосе южнее Тулы с запада на восток области), подверглась серьёзному радиоактивному заражению в результате катастрофы на Чернобыльской АЭС. Город относится к «Территории с льготным социально-экономическим статусом».

Динамика численности населения города в советский период положительная:

Показатель	1959	1970	1979	1989
Численность населения (без пригородов)	107	134	146	146

Административно-территориальные изменения

В 1957 году весь Мосбасс, включая его столицу, отошёл к Тульской области.

В 1958 году город становится центром Сталиногорского района, образованного из территории, подчинённой Сталиногорскому горсовету, и упразднённого Гремячевского района.

13 ноября 1961 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР город получил современное название — Новомосковск. Развитие во второй половине XX века связано в первую очередь с открытием новых производств (прежде всего химических), постройкой новых микрорайонов: Залесного, Урванского, Западного. Собственно, город получил своё современное название именно благодаря грандиозным объёмам строительства, соизмеримым по тем временам лишь с московскими.

В 1971 году город был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

• Novomoskovsk Town Hall.JPG

  Здание администрации г. Новомосковска.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Кинотеатр «Победа» (открыт в 1946 году).

• PNIUI.jpg

  Подмосковный научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт (ПНИУИ) образован в 1957 году.

• Beryozki station (Novomoskovsk children's railway).jpg

  Учебно-производственный корпус на станции Берёзки Новомосковской ДЖД построен в 1974 году.

• Hotel Rossiya (Novomoskovsk).jpg

  Гостиница «Россия».

• Novomoskovsk Christmas tree.jpg

  Городская новогодняя ёлка создана по инициативе директора предприятия «Городская электросеть» В. А. Юрикова.

Современный период

Экономический кризис, постигший Россию в 1990-х годах, нанёс большой урон промышленности Новомосковска. В 1999 году уровень промышленного производства составлял 40 % от уровня 1991 года. Были закрыты предприятия: «Аэрозоль» (осталось 17 сторожей), швейная фабрика, ЖБИ (в Северном районе), Северо-Задонский завод ЖБИ, Ширинская птицефабрика, завод Силикатного кирпича и ряд других более мелких предприятий.

В 1991 году, с началом перехода к местному самоуправлению, губернатор Тульской области Н. В. Севрюгин назначил главой администрации Новомосковска и Новомосковского района С. А. Шеденкова. В декабре 1997 года состоялись первые выборы главы муниципального образования — город Новомосковск и Новомосковский район, на которых победил Н. Н. Минаков, уроженец Новомосковска, бывший инженер коммунального хозяйства. В ноябре 2001 года он был избран главой муниципального образования на второй срок, а в 2005 и 2008 годах — назначен главой администрации МО Новомосковский район и избран главой муниципального образования город Новомосковск, соответственно.

Внешние аудиофайлы
	[www.nmosk.ru/pub/nmosk-gimn.mp3 Гимн] Новомосковска и Новомосковского района

С 1999 года Новомосковск имеет собственную символику: герб (с 1999 года), флаг (с 2002 года) и гимн.

Динамика численности населения города в постсоветский период отрицательная (данные с 2009 года включают микрорайон Сокольники):

Показатель	1989	2002	2003	2004	2005	2006	2007	2008	2009	2010
Численность населения (без пригородов)	146	134	134	132	130	128	126	124	133	131,2

В 1990-х годах Новомосковск был одним из самых благоустроенных российских городов: по итогам Всероссийского конкурса по благоустройству город два раза подряд (1997 и 1998 год) занимал третье место.

В 2007 году Новомосковск выиграл конкурс «Золотой рубль», как самый экономически развитый среди больших городов. С 2007 года в городе начал реализовываться государственно-частный ин­вестиционный проект, в рамках которого к 2016 году планируется строительство новых и модернизация действующих производств, развитие транспортной инфраструктуры и создание условий для развития этого крупного промышленного района.

29 июня 2008 года в Новомосковске и районе прошёл референдум по изменению статуса на городской округ. В голосовании приняло участие более 60 % жителей города и окрестных поселений, более 90 % проголосовали за объединение района в составе города. Решением Тульской областной Думы от 8 июля 2008 года городское поселение город Новомосковск выделен из состава Новомосковского муниципального района и преобразован в муниципальное образование «город Новомосковск» (городской округ). После выборов 12 октября 2008 года к вновь образованному городскому округу присоединены оставшиеся 3 сельских поселения упразднённого Новомосковского района: Гремячевское, Рига-Васильевское и Спасское. Город Сокольники присоединён к городу Новомосковск в качестве микрорайона решением Тульской областной Думы от 24 октября 2008 года. Таким образом, Новомосковский городской округ объединяет 113 населённых пунктов упразднённого Новомосковского района, а также включил в свой состав город Сокольники.

В октябре 2008 года на муниципальных выборах в Новомосковске прошло первое в мире интернет-голосование: после традиционного «бумажного» голосования 13 тысяч горожан приняли участие в эксперименте по выбору депутатов с помощью электронной системы голосования.

В апреле 2009 года в городе разразился скандал, связанный с арестом главы города Н. Н. Минакова и главы администрации города И. М. Потапова. Оба подозреваются в совершении преступления по статье 286, часть 2 (превышение должностных полномочий). Новой главой города была избрана главный врач Новомосковского родильного дома Е. А. Козина, а обязанности главы администрации города исполняет В. А. Жерздев.

20 сентября 2013 года на посту главы города Елену Козину сменил А. Е. Пророков, ранее курировавший вопросы социальной сферы в должности заместителя главы администрации.

Литература

Энциклопедии и атласы

• Атлас Тульской области. Тула, 1996.
• Города России: энциклопедия / Гл. ред. Лаппо Г. М. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. — С. 311-312. — 559 с. — ISBN 5-85270-026-6.
• Энциклопедия городов и районов Тульской области. Тула: Издательский дом «Пересвет», 2000
• Шульмин С. А. Города Тульской области. Москва, Издательство УРАО, 1998

Краеведческие исследования

• Новомосковск: от истоков до наших дней : материалы II гор. краеведческих чтений, посвященные 80-летию со дня основания г. Новомосковска (Новомосковск, 14-15 октября 2010 г.) / Комиссия по культуре муниципального образования г. Новомосковск; МУК «НБС», центральная городская библиотека; комитет по образованию и науке муниципального образования г. Новомосковск; муниципальное учреждение дополнительного образования «Информационно-методический центр»; редкол.: Котенёва Г. В., Змеева С. Г., Павлова Н. В., Польшина А. В. (отв. секретарь). — Новомосковск: 2010 (Новомосковская типография). — 97 с.
• Бондаренко А. С. Новомосковск: Историко-экономический очерк. Тула: Тульское книжное издательство, 1963.
• Седугин В. И. Новомосковск. — М.: Издательство УРАО, 1998. — 96 с.
• Седугин В. И. [www.nirhtu.ru/images/stories/File/Histori/Novomoskovsk2.pdf Новомосковск — Очерк истории]. — Тула, 2010. — 186 с.
• Седугин В. И. «Истоки Дона». История колхоза. — Новомосковск, 1991. — 81 с.
• Седугин В. И. Из прошлого нашего края / У истоков Дона: ист.-лит. альм. — Тула, 2001. — Т. 1. — С. 21-37.
• Дворецкий В. П., Каретников И. В., Роготнев П. В., Шавырин В. Н. Новомосковск. Город у истока Дона.

Учебные материалы и пособия

• Минаков Н. Н., Лазарев В. Н., Вишневецкий А. Е., Годунова Е. Д., Дорн М. И., Лаухина Т. С., Пророков А. Е., Ракитин Д. Е., Рогов В. И. Земля Новомосковская. — 2-е, исправленное и дополненное. — Тула: РИФ «Инфра», 2001. — 151 с.
• Панфёрова Н. Н. История малой Родины. Тульский край: топонимика, география, геральдика. Научно-методическое пособие. Тула, ТО ИПК и ПРО, 1994.
• Пеньков В. В., Стекунов С. Н. Край наш Тульский. Краеведческое пособие для учащихся 9-10 кл. Тула, Приокское книжное издательство, 1984.

Мемуары

• 60 лет Победы. Новомосковск (Сталиногорск) в годы войны: [сборник] / сост. В. В. Метелева, Ю. Н. Крупенина; отв. за вып. В. Т. Белоусова. — Новомосковск: [б.и.], 2005. — 88 с.
• Семенихин Н. М. Новомосковск благоустраивается. Москва: Издательство Министерства коммунального хозяйства РСФСР, 1963.
• Голиков Ф. И. [victory.mil.ru/lib/books/memo/moscow25/11.html 10-я армия в московской битве] // Провал гитлеровского наступления на Москву. 25 лет разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. 1941-1966. — М.: Наука, 1966. — 350 с. — 50 000 экз.
• Голиков Ф. И. [militera.lib.ru/memo/russian/golikov_fi2/02.html Первая задача 10-й армии] // В Московской битве (Записки командарма). — М.: Наука, 1967. — С. 66-73. — 200 с. — 70 000 экз.
• Белов П. А. [militera.lib.ru/memo/russian/belov_pa/06.html Дубина народной войны поднялась] // За нами Москва / Литературная запись В. Д. Успенского. — М.: Воениздат, 1963. — (Военные мемуары). — 100 000 экз.
• Парамонов И. В. [militera.lib.ru/memo/russian/sb_kuznitsa_pobedy/24.html Грозные героические годы Мосбасса] // Кузница Победы: Подвиг тыла в годы Великой Отечественной войны. Очерки и воспоминания. — 2-е изд.. — М.: Политиздат, 1980. — С. 366-381. — 423 с. — 100 000 экз.
• Гудериан Г. [militera.lib.ru/memo/german/guderian/06.html Удар на Тулу и Москву] // Воспоминания солдата. — М.: Военное изд. Министерства обороны Союза ССР, 1954.

Библиографические указатели

• Новомосковск (Сталиногорск), 1941—1945 : рек. библиогр. указ. литературы / муницип. учреждение культуры «Новомоск. библиотечная система», центр. гор. б-ка; сост. : Н. В. Павлова, А. В. Польшина, С. Г. Змеева; отв. за вып. Г. В. Котенева. — Новомосковск : [б. и.], 2009 (Новомоск. тип.). — 52 с.

Документы

• [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=category&sectionid=4&id=23&Itemid=104 Паспорт Муниципального образования город Новомосковск (2000-2008)]. Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск. Проверено 7 марта 2011. [www.webcitation.org/67c35zcno Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].
• [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=11184 Отчётный доклад собранию депутатов главы администрации МО город Новомосковск В.А. Жерздева о деятельности администрации в 2010 году]. Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск (26 января 2011). Проверено 7 марта 2011. [www.webcitation.org/67c36yVpE Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].

Ссылки

• [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=13 История нашего города]. Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск. Проверено 7 марта 2011. [www.webcitation.org/67c37pB0j Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].
• Иван Селиванов. [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=16827&Itemid=0 Дни и ночи строителя]. — Новомосковская правда, 4.02.2011.
• Архивный отдел администрации МО. [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=12709 Вехи Великой Победы]. Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск. — Герои-Новомосковцы, подпольщики, документы военных лет. Проверено 7 марта 2011. [www.webcitation.org/67c38jPhw Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].
• Редакционный совет, ответы в трактовке Г. С. Домниной. [archive.is/g6ic История нашего героического города] // Новомосковская правда. — 14.12.2010. [archive.is/g6ic Архивировано] из первоисточника 22 декабря 2012.
• По материалам местных историков. [nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=5888 Юность, не сломленная врагом] // Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск. — 22.10.2008.
• Алексей Смирнов. [www.nmosk.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4512 Поднятый духом, крещённый ветром, живущий будущим…] // Официальный сайт муниципального образования город Новомосковск.
• [www.niitag.ru/info/doc/?288 Схема индустриального города Бобрики]. НИИТАГ. Проверено 21 февраля 2012. [www.webcitation.org/67c39XGRV Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].

Отрывок, характеризующий История Новомосковска

Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.