История Онтарио

См. также: Хронология событий в истории Онтарио

До 1867 года

До высадки европейцев регион был населён алгонкинскими (оджибве, кри, оттава и алгонкины) и ирокезскими (ирокезы и гуроны) племенами . Французский исследователь Этьен Брюле высадился на этой территории в 1610—1612 годах Английский путешественник Генри Хадсон высадился на побережье Гудзонова залива в 1611 и провозгласил регион британским, однако Самуэль де Шамплен достиг озера Гурон в 1615 году и французские миссионеры установили гарнизон на Великих Озёрах. Французским поселенцам мешала враждебность ирокезов, которые сотрудничали с британцами .

Англичане образовали факторию на побережье Гудзонова залива в конце XVII века и начали борьбу за господство в Онтарио. Парижский мирный договор (1763), положивший конец семилетней войне передал почти все французские владения англичанам . Регион был присоединен к Квебеку в 1774 году . С 1783 по 1796 год Великобритания дала сторонникам объединенной империи, покинувшим США после американской революции по 200 акров (0.8 кв.км) земли и другие предметы, чтобы они могли начать жизнь на новой земле . Эта мера значительно увеличила население Канады к западу от места слияния рек Оттава и Святого Лаврентия в этот период, факт, отраженный в конституционном акте 1791 года, который поделил Квебек на Верхнюю Канаду — юго-западнее слияния рек и Нижнюю Канаду — восточнее его. Джон Грэйвс Симко стал первым лейтенант-губернатором Верхней Канады в 1793 году.

Во время англо-американской войны 1812 года американцы вторглись в Верхнюю Канаду, форсировав реки Ниагара и Детройт, но были разбиты и отброшены объединенными силами англичан и индейцев. Однако, в 1813 американцы получили контроль над озерами Эри и Онтарио и в ходе битвы при Йорке оккупировали город Йорк (позднее названный Торонто). Не имея возможности удержать город, отступающие солдаты сожгли его дотла.

После войны 1812 года относительно стабильная жизнь привела к более сильному росту числа иммигрантов из Великобритании и Ирландии, по сравнению с числом иммигрантов из США. Как и в предыдущие десятилетия, увеличение числа иммигрантов поддерживалось правителями колонии. Несмотря на доступные и зачастую свободные земли, многие прибывающие из Европы (в основном из Британии и Ирландии) находили климат слишком суровым для жизни, и некоторые из них возвращались домой либо следовали на юг. Однако в последующие десятилетия рост численности населения заметно превышал эмиграцию. В то же время, сельское общество, проекты по строительству каналов и новая сеть лежневых дорог подхлестнули увеличение торговли внутри колонии и с Соединенными Штатами, улучшая отношения между ними.

Тем временем, многочисленные водные артерии Онтарио способствовали развитию торговли и транспорта в районах, удаленных от побережья. С ростом численности населения развивалась промышленность и транспортные сети, которые, в свою очередь, вели к дальнейшему развитию региона. К концу века Онтарио соперничала с Квебеком, национальным лидером по росту населения, промышленности, искусству и коммуникациям .

Однако многие в колонии испытывали недовольство по отношению к управляющим аристократическим кругам, получающим экономическую выгоду от ресурсов региона (в основном, во времена правления клики Шато в Нижней Канаде). Эти возмущения подстегивали движение к республиканским идеалам и сеяли семена раннего канадского национализма. Соответственно, восстание за ответственное правительство поднялось в обоих регионах: Луи-Жозеф Папино возглавил восстание в Нижней Канаде, в то время как Уильям Лайон Макензи возглавил восстание в Верхней Канаде.

Хотя оба восстания были подавлены в краткие сроки, британское правительство отправило лорда Дарема исследовать причины беспокойств. Он рекомендовал создание собственного правительства и повторное объединение Верхей и Нижней Канады в попытке ассимилировать французских канадцев . Две колонии были объединены в Провинцию Канада по Акту о Союзе 1840 года со столицей в городе Кингстон, и Верхняя Канада получила название Канады-Запад (англ. Canada West). Парламентское самоуправление было разрешено в 1848 году. Из-за большой волны иммиграции в 1840-х годах население Канады-Запад более чем удвоилось к 1851 году, по сравнению с предыдущим десятилетием, в результате чего её англоговорящее население впервые превысило франкоговорящее население Канады-Восток (англ. Canada East), нарушая баланс сил в правительстве.

Экономический бум 1850-х, вызванный строительством дорог по провинции привел к дальнейшему увеличению экономики Центральной Канады.

Политический тупик между франкоговорящими и англоговорящими политиками и страх агрессии со стороны США во время гражданской войны в США подвигли политическую элиту провести серию конференций в 1860-х годах, в результате которой произошло объединение колоний Британской Северной Америки. Акт о Британской Северной Америке вступил в силу 1 июля 1867 года, образовывав Доминион Канада, изначально состоящий из четырех провинций: Новая Шотландия, Нью-Брансуик, Квебек и Онтарио. Провинция Канада была разделена на Онтарио и Квебек, таким образом, чтобы каждая языковая группа получила свою провинцию. По статье 93 акта и Квебек, и Онтарио должны сохранять существующие права на образование и привилегии протестантского и католического меньшинств. Таким образом было дано разрешение на разделение католических и общих школ в Онтарио. Однако никакая провинция не получила конституционных требований охранять эти меньшинства. Столицей провинции Онтарио формально стал Торонто.

С 1867 по 1896 годы

После образования провинции Онтарио продолжила наращивать свою экономическую и политическую мощь. В 1872 году премьером стал адвокат Оливер Моат (Oliver Mowat), который оставался на своем посту до 1896 года. Он боролся за провинциальные права, ослабляющие силу федерального правительства в части провинций, с помощью хорошо обоснованных обращений к юридическому комитету тайного совета Великобритании. Его битвы с федеральным правительством привели к сильной децентрализации Канады, давая провинциям намного больше власти, чем Джон Макдональд планировал. Он консолидировал и расширил образовательные и провинциальные институты Онтарио, образовал округа в Северной Онтарио, настойчиво боролся за присоединение к Онтарио частей, не являющихся исторически Верхней Канадой (Северо-Западная Онтарио, большой участок к северу и западу от водораздела озера Верхнее и Гудзонова залива), которое произошло по Акту о Канаде (границы Онтарио) 1889 года. Он также осуществлял руководство над экономическим ростом провинции. Моат был создателем того, что часто называют «Империя Онтарио».

Начиная с Национальной полиции сэра Джона Макдональда в 1879 году и строительства канадской тихоокеанской железной дороги (1875—1885) через Северную Онтарио, прерию в Британскую Колумбию, промышленность Онтарио расцвела. Но рост численности населения замедлился после большой рецессии в 1893, которая значительно замедлила прирост населения, но только на несколько лет. Многие недавно прибывшие иммигранты и остальные двигались по железной дороге дальше на запад.

С 1896 года по настоящее время

Увеличение разведки полезных ископаемых в конце XIX века привело к росту важных центров горной промышленности на северо-востоке, таких, как Садбери, Кобальт и Тимминс. На водных артериях провинции были построены гидроэлектростанции, была созданна компания Hydro Ontario, подконтрольная властям провинции. Доступ к дешёвому электричеству привел к дальнейшему развитию промышленности. Компания Ford Motor присутствует в Канаде с 1904 года, а General Motors — с 1918. Автомобилестроение стало наиболее доходной отраслью экономики Онтарио.

В июле 1912 года консервативное правительство сэра Джеймса Плини Уитни издало Семнадцатую поправку, существенно ограничивающую возможности обучения на французском языке для франкоговорящего меньшинства, что вызвало сильную отрицательную реакцию франкоканадцев. Поправка было отменено в 1927 году.

Под влиянием событий в США, правительство сэра Уильяма Говарда Херста ввело запрет на алкоголь в 1916 году, приняв акт о трезвости. Однако жители могли заниматься перегонкой и делать свои собственные запасы, а изготовители вина могли продолжать свою работу на экспорт, что сделало Онтарио центром нелегальной доставки спиртного в США, где оно было под полным запретом. Запрет был снят в 1927 году с учреждением правительством Джорджа Говарда Фергюсона Бюро по контролю за спиртными напитками в Онтарио. Продажа и употребление алкоголя до сих пор контролируется одним из самых жёстких законов в Северной Америке.

Период после Второй мировой войны стал периодом исключительного процветания и роста. Онтарио, и, в частности, Большой Торонто, стала центром иммиграции в Канаду из послевоенной Европы в 1950-х и 1960-х, а после изменения в федеральном иммиграционном законе в 1970-х — и неевропейской иммиграции. Из этнически британской провинции Онтарио быстро стал очень многонациональным.

Из-за позиции Квебека, особенно после выборов 1976 года, многие предприятия и англоговорящие канадцы переехали из Квебека в Онтарио, в результате, Торонто обошел Монреаль и стал крупнейшим городом и экономическим центром Канады. Плохая экономика прибрежной части Канады привела к уменьшению численности населения этих провинций в XX веке из-за сильной миграции в Онтарио.

У Онтарио нет официального языка, но фактически им является английский язык. Многочисленные услуги на французском языке доступны по Акту об услугах на французском языке 1990 года в районах со значимой численностью франкофонов. Оттава — единственный из городов провинции, где с 2001 г. проводится официальная политика билингвизма.

Ссылки

• [www.ontariotimemachine.ca/ Коллекция исторических документов об Онтарио.]
• [www.ontario.ca/en/about_ontario/EC001034?openNav=history История Онтарио.] Правительство Онтарио.

Отрывок, характеризующий История Онтарио

– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.