История Пскова

Древний период

Псков впервые упоминается под 903 годом («Повесть временных лет», Лаврентьевская летопись). В «Повести временных лет]» сообщается о приведении молодому князю Игорю жены Ольги «от Плескова». Княгиню Ольгу верующие псковичи считают своей покровительницей. Псков один из самых древних городов России.

Археологические исследования увеличивают возраст Пскова от 1500 до 2000 или более лет. Серединой — третьей четвертью I тысячелетия до н. э. датируется поселение прибалтийско-финской асвенской культуры на площадке псковского городища. Поселения на псковском городище — возвышенном мысу при слиянии рек Великой и Псковы, в северной оконечности Крома (Кремля) — существовали на рубеже нашей эры. Поселение носителей прибалтийско-финской культуры каменных могильников датируются первой половиной I тысячелетия нашей эры. Обнаруженные у Подзноевых палат прибалтийско-финские языческие захоронения датируются IV — V веками нашей эры, как и найденные ранее аналогичные захоронения под Изборском и в местечке Выбуты.

Серединой — третьей четвертью I тысячелетия нашей эры датируется на площадке псковского городища славянское поселение «культуры длинных курганов», оставленное переселенцами с юга. В VII—IX веках на площадке псковского городища существовало родственное носителям рыугеской культуры поселение Псков В, погибшее в пожаре начала 860-х годов. В Пскове, Изборске, Камно, Рыуге, Ладоге и других местах на северо-западе Руси в VIII—IX веках получили распространение литейные формочки из известняка, в результате возрождение моды на подобные украшения, выработанные в пражской культуре ранних славян на рубеже VI—VII веков. По облику материальной культуры Псков В и Изборск связываются с древностями междуречья Нижней Вислы и Одера. Археологические раскопки в псковском Кремле показали, что уже в IX веке находившееся там славянское поселение имело земляные и деревянные укрепления. Концом IX века — началом XI века датируется на псковском городище период застройки, представленный деревянными срубными постройками с дощатыми полами на лагах и печью в углу. Площадь поселения Псков Г-I к середине Х века достигла 12—15 га, а численность населения увеличилась в 5—7 раз. Находки этого периода свидетельствуют о появлении в городе переселенцев-иммигрантов, в том числе скандинавского происхождения. Слои XI века в не потревоженном виде на территории псковского Кремля не сохранились, так как были уничтожены при проведении масштабных планировочных работ на территории городища, превратившегося после строительства каменной крепости в городской детинец.

Освоению края способствовало выгодное географическое положение: соединённость речной системы Псковско-Чудского озера с Варяжским морем, за выход к которому славяне боролись с варягами и чудью (эстами и ливами). Однако именно в Ольгино княжение Псков из укрепленного поселения превратился в город.

По преданию, будущая киевская княгиня Ольга (в крещении — Елена) происходила из варяжского рода. Особое почитание она снискала за начало поощрения христианской веры и государственное строительство. Летописец «Повести временных лет» впервые сообщает о Пскове в контексте биографии великой княгини Ольги, упоминая факт приведения князю Игорю «жены от Пьскова (Плескова) именем Ольгу».

Следующее письменное упоминание Пскова в «Повести временных лет» датировано 947 годом: «Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знамянья, и места, и повосты, и сани её стоять въ Плескове и до сего дне…». Степенная книга рассказывает о первой встрече Игоря с Ольгой на её родине, в деревне Выбуты (в 12-ти км к югу от Пскова), и об основании княгиней Троицкого собора и города Пскова. В Иоакимовской летописи говорится о том, как «Ольга… повелела построить град на берегу Великой реки, и нарекши его Плесков, населить людьми, отовсюду призывая».

В X — начале XII веков Псков находился в составе Киевской Руси. Псков не был княжеской вотчиной, но признавал верховенство киевского князя. Рост влияния Новгорода — проводника политико-административного влияния Киева на Северо-Западе Руси — обусловило включение Пскова в Новгородскую землю. Псков находился в ведении новгородских архиепископа и князя — войскового предводителя, делившего с посадниками исполнительную и судебную власть. Псковские посадники назначались из Новгорода. Вече новгородское — законодательный (представительный) орган — предопределяло решения веча псковского.

Псковичи, имея собственные ресурсы для жизнеобеспечения и этнографически отличаясь, будучи кривичами, от потомков ильменских (новгородских) словен, стремились к самостоятельности. В 1036 году псковский князь Судислав был арестован Ярославом Мудрым за неподчинение. Ослабление роли Киева усилило центробежные тенденции. В 1136 году новгородская оппозиция лишила власти внука Владимира Мономаха, Всеволода Мстиславовича. Псковитяне вели собствеенную политику в своих интересах: в 1137—1138 годах Всеволод Мстиславович княжил в Пскове и готовил захват новгородского стола, но его смерть предотвратила вооружённый конфликт.

Псковская вечевая республика

Настойчивость политики Пскова вынудила Новгород признать независимость своего младшего брата. При князе Довмонте (в крещении — Тимофей, 1266—1299 гг.) независимость была упрочена, но пока лишь фактически.

Однако в военных альянсах псковичи и новгородцы часто воевали вместе против врага.

• 1240 г. — город захвачен тевтонским войском — боярин Твердила отворяет ворота немцам.
• В марте 1242 г. город освобождён дружинами Александра Невского.
• 5 апреля 1242 год произошло Ледовое побоище с участием владимирцев, новгородцев, псковитян и суздальцев. Немецкие рыцари были разгромлены, отвоеваны Водь, Луга, Псков, Латыгола и разменяны пленные.

1268 год — Раковорская битва с участием новгородцев, псковитян, суздальцев и тверичей. Полк князя Довмонта преследовал убегавших немцев до берега Балтики.

В 1323 году князем Пскова был литовский наместник Давыд.

Формально Псков отделился от Новгорода в ходе борьбы за преобладание между Москвой и Тверью. В 1327 году великий князь Александр Михайлович Тверской после антитатарского восстания бежал во Псков. Ярлык на великое княжение монгольский хан передал Ивану Калите. Потребовав явки беглеца в Орду, псковитяне не выдали князя Александра. Полтора года он укрывался в Литве, держа связь с Псковом. При нём возникли первое псковское законодательство и Болотовский договор 1348 года, который подтверждал соглашение 1138 года и фактическое положение дел: посадники избирались псковским вечем; владычные наместники назначались из псковитян; псковитянина не вызывали на суд в Новгород. Примечателен тот факт, что сведения о Болотовском договоре (формально признававшем независимость Пскова) встречаются в Новгородской летописи, тогда как Псковская летопись нигде не упоминает об этом факте, очевидно потому, что псковичи давно уже были фактически самостоятельными.

Калита не осудил действия Пскова, но сдерживал их через новгородского владыку и московского митрополита. В 1337 году хан Узбек, по совету Калиты, пригласил Александра вернуться в Тверь, таким образом заманив его в будущую ловушку, а в 1339 году вызвал в Орду, где казнил без сопротивления Пскова и Литвы. Таким образом Иван Калита одержал верх над династией тверских князей и упрочил своё влияние в Новгороде и Пскове. В свою очередь Новгород практически утратил влияние на некогда зависимый Псков в пользу его вольности, но и постепенно — в пользу самой Москвы.

• В 1407 году Москва помогла Пскову в борьбе с великим князем Литвы и Руси Витовтом, тестем великого Владимирского и Московского князя Василия.
• В июле 1410 г. новгородско-псковский отряд под рукой князя Смоленского Лугвения Ольгердовича участвовал в Грюнвальдской битве.
• В сентябре 1425 года Псков начал чеканку собственных денег («денги» и «четверетцы»), которые чеканились на протяжении 85 лет, до февраля 1510 года — до «присоединения» Пскова к Московскому княжеству.

В 1473 году Москва прислала в Псков отряды из 22 городов. Ливонский Орден заключил мир на 20 лет с воеводой великого князя и с князем псковским.

1478 год — псковское войско участвует в походе Москвы против Новгорода. Несмотря на обещание не трогать вольностей Пскова, сразу после взятия Новгорода москвичи, согласно псковской летописи, начали грабить псковичей и угрожать им.

1480 год — война с ливонцами, в нарушение договора сжегшими посад Гдова. Войска великого князя разграбили Юрьев. Ливонцы осадили Псков и были отбиты. Затем русские атаковали города Феллин и Терветен. Магистр Ордена заключил новый договор на условиях Москвы.

В течение 1502 года в ходе Русско-литовской войны (1500—1503) войска рыцарей Ливонской конфедерации во главе с магистром Вальтером фон Плеттенбергом дважды безуспешно пытались овладеть Псковом.

Псков в составе единого Русского государства

• 1510 год — Псков, формально добровольно, но фактически под угрозой применения военной силы, был присоединён к Великому княжеству Московскому, которое, после присоединения в 1521 году Рязанского великого княжества, стало единым государством. Символ псковской независимости — вечевой колокол — был снят и увезён в Москву. Это событие ярко описано в литературном памятнике XVI века — «Повести о Псковском взятии».

Псков стал западным форпостом на пути в Москву. Его пригороды Воронич, Остров, Опочка, Врев, Выбор, Велье и другие стали линиями обороны, призванными защищать рубежи русских земель. Это были крепости, на которые приходились первые удары врага.

• 1570 г. — поход опричного войска во главе с Иваном Грозным на Новгород и Псков. Перед въездом в город царь на ночь остановился в Никольском Любятовском монастыре. По преданию, от разорения, подобного новгородскому, город спас юродивый Никола Салос.

• 27 августа 1581 — 4 февраля 1582 гг. — героическая оборона Пскова от войск польского короля Стефана Батория. По приказу воеводы Ивана Шуйского был сожжён посад, у каменной стены Окольного города выстроена деревянная, а между стенами прорыт ров. При артиллерийском обстреле 7-8 сентября в каменной стене образовался пролом, куда ринулись атакующие. Деревянная стена позволила ратникам сдержать натиск. Нападающие заняли Покровскую и Свинузскую башни. На защиту города поднялись все жители: штурм отбили, пролом заделали, Свинузскую башню взорвали. Затем псковитяне отразили 31 приступ и совершили 46 вылазок против неприятеля. Второй штурм состоялся 2 ноября. Его остановили пушкари: на великорецком льду вырос мост из трупов.

Неудача армии Речи Посполитой под Псковом помогла России вернуть по Ям-Запольскому миру Великие Луки, Изборск, другие захваченные города и окончить Ливонскую войну (1558—1583) в прежних границах.

• 19 февраля 1610 г. — Псковское восстание.

• 30 июля — 17 октября 1615 года — «Псковское сиденье» — осада Пскова войсками шведского короля Густава II Адольфа. Изначально воеводы Василий Морозов и Федор Бутурлин навязали врагу полевое сражение, в коем погиб командующий Эверт Горн.

С конца XV века Псков — ведущий партнёр Ганзы. В 1582, 1607 появились немецко-русские разговорники. В Пскове работали купцы Сурожского и Суконного рядов. Первый контролировал торговлю с Азией, второй — с Западной Европой. В Пскове имелись Большой, Льняной, Тверской гостиные дворы и Двор для московских людей.

Объём торговых пошлин со Пскова двукратно превышал новгородский и равнялся московскому. Расцвет псковского каменного гражданского зодчества^{[когда?]}.

• В 1650 году в Пскове произошло восстание горожан, вызванное резким ростом цен на хлеб из-за поставок зерна в Швецию.

• Инициатор Новоторгового устава (1667—1724) А. Л. Ордин-Нащокин вынашивал идеи меркантилизма в бытность псковским воеводой (1665—1666). Его «17 статей о градском устроении» регулировали беспошлинную торговлю, создание «торговых товариществ» и «ссудного банка».

• Начало Северной войны в 1700 году снова придало Пскову роль одного из очагов военных событий. После поражения под Нарвой город становится местом сбора основных сил русских войск. Петр I придавал особое значение перестройке оборонительных сооружений города, считая вполне вероятным наступление шведских войск в этом направлении. Петр многократно приезжал в Псков в 1700—1709 гг., а с 4-го августа по 2-е октября 1700 не отлучался из города.

Стены и башни старой крепости были укреплены бастионами, полубастионами, валами и насыпями для установки на них пушек. Псков стал штаб-квартирой генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметьева, отсюда с 1701 по 1705 г. начинались походы русских войск в Прибалтику.

14-го июля 1708 года русские войска окончательно покинули Псков. По итогам Великой Северной войны расширились границы России, и Псков утратил своё значение оборонительного и торгового центра на Северо-западе страны, передав свои функции новой столице России — Санкт-Петербургу и прибалтийским портам — Ревелю и Риге.

Осады Псковской крепости

Псковская крепость сыграла выдающуюся роль в Ливонской войне, начавшейся в 1558 году походом московских воевод через Псковскою землю на Прибалтику. Псков стал тогда главной базой русских войск. Но из-за нападения польско-литовского короля Стефана Батория на Полоцк поход не состоялся. Король тогда взял Полоцк, в следующим году — Великие Луки. Во время третьего, последнего похода на Россию польские войска в августе 1581 года осадили Псков. Однако, ни генеральный штурм 8 сентября, ни ещё 30 приступов, ни подкопы под крепостные стены, ни шестимесячная осада не сломили защитников города. Они совершили 46 вылазок, нанося врагам большой урон. Король был вынужден согласиться на переговоры. Его планы дальнейшего похода на Новгород и Москву были сорваны. По мирному договору были возвращены все русские города, захваченные во время войны.

Эта героическая оборона по оценке Н. М. Карамзина, Россия была спасена «от величайшей опасности, и память сей важной заслуги не изгладится в нашей истории, доколе мы не утратим любви к Отечеству и своему имени»

После осады разрушенные башни и стены Окольного города были восстановлены и крепость снова была готова к обороне. Уже через четверть века, в Смутное время, летом 1609 года псковичи решили не пускать в город отряды войск, в составе которых были шведы, приглашённые царём Василием Шуйским для борьбы с Лжедмитрием II. Защитники города отбили их попытки занять город, а затем помогли Яму и Ивангороду. В конце 1611 года 46 дней осаждал Псков Лжедмитрий III, а в мае 1612 года его схватили и отправили на казнь в Москву.

Во время русско-шведской войны (1614—1617) 30 июля 1615 года, шведы под предводительством короля Густава-Адольфа подошли к Пскову. В первый же день псковичи совершили дерзкую вылазку и убили командовавшего войсками Эверта Горна. Псковские стены не выдержали могучей артиллерии противника, здания в городе горели от раскалённых ядер, но воины и горожане 11 октября отбили ожесточённый штурм шведов. Будущий герой 30-летней войны в Европе ушёл от Пскова «со стыдом и срамом». Псков вновь спас Россию, так как по Столбовскому мирному договору Новгород, Старая Русса, Ладога, Гдов и Порхов были очищены от интервентов.

Летом 1650 года псковскую крепость не смогли взять силой даже регулярные царские войска во главе с князем И. Н. Хованским, направленные на подавление вспыхнувшего в Пскове «хлебного бунта». В 1657 году воеводой во Псков был назначен другой князь — И. А. Хованский. Под его командованием псковские стрельцы в том же году разбили под Гдовом войска шведского графа Магнуса Делагарди, а 1661 году взяли в плен польского полковника Лисовского.

XIX век

• Во время Отечественной войны 1812 года патриотически настроенные псковичи собрали в фонд ополчения 14 миллионов рублей. Кроме того, город и губерния снабжали действующую армию продовольствием и фуражом.

• После крестьянской реформы 1861 года, оживляется городская экономика.
• 10/22 февраля 1859 г. в город пришёл первый поезд из Санкт-Петербурга, в январе 1860 г. открыт участок Псков — Остров; в декабре 1862 г. открыто движение на всём протяжении Петербурго-Варшавской ж. д..
• 1881 г. — Открытие водопровода.
• В 1889 г. открыто движение по Псково-Рижской ж. д. и первый в городе постоянный мост через Великую.
• К концу XIX века в городе работает 55 фабрик и заводов,

Здание железнодорожного вокзала, открыто в 1863 году	Плавучий мост через Великую в конце XIX века	Псковский трамвай, пущенный в 1912 году, на Сергиевской улице (ныне Октябрьский проспект)	Храм Александра Невского, освящён в 1908 году

XX век

• В апреле 1900 года во Пскове состоялось организационное совещание по созданию общероссийской рабочей газеты «Искра» в котором приняли участие В. И. Ульянов-Ленин, С. И. Радченко, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Л. Мартов, А. Н. Потресов, А. М. Стопани. Во Пскове был создан центр по нелегальному распространению газеты «Искра» и журнала «Заря» по всей России, которым руководил П. Н. Лепешинский.
• 30 октября 1911 г. освящен Ольгинский мост (заложен 14 июня 1909 г.)
• 1906 г. — открытие конно-железной дороги (конки).
• 1911 г. — проведение первого Всероссийского праздника песни.
• 1912 год — открытие трамвайного движения.

• 1916 год — после нескольких месяцев с начала Первой мировой войны в Пскове располагался штаб Северного фронта, проходившего под Ригой. Город принимает тысячи беженцев и эвакуированные предприятия из Прибалтики.

• 2 марта 1917 года последний российский император Николай II в царском поезде, задержанном на станции Псков, подписал манифест об отречении от престола. После получения известия о победе вооружённого восстания в Петрограде и формирования там новой власти 3-4 марта 1917 года в Пскове (несмотря на призыв городской думы к населению соблюдать умеренность и спокойствие) прошли многолюдные митинги, шествия и манифестации рабочих, солдат и других граждан, приветствовавших революцию.

• 26 октября 1917 года в городе установлена власть Советов.

• 19 февраля 1918 года исполком Псковского губсовета объявил в городе и окрестностях осадное положение.

• 23 февраля 1918 года в окрестностях Пскова получили первое боевое крещение части Красной Армии. В настоящее время эта дата отмечается в России и некоторых странах СНГ как День защитника Отечества.

• Вечером 24 февраля, когда немецкие войска приблизились к складу пироксилина в Песках, красногвардейцы взорвали вагон со взрывчаткой. От детонации взлетел на воздух склад. При этом взрыве погибли 30 немецких офицеров, 34 унтер-офицера и 206 солдат.

• С 25 февраля по 25 ноября 1918 года Псков был оккупирован войсками кайзеровской Германии (см.: Занятие немцами Пскова). Во время оккупации германское командование во Пскове создаёт и вооружает так называемый Северный корпус — вооружённое формирование белогвардейцев, воссоздаёт дореволюционные органы власти (например, Псковскую городскую думу).

• 25 ноября 1918 года войска торошинского участка 7 — й армии РККА с боями заняли Псков. Удерживавшие город белогвардейцы были разгромлены. Немцы же не приняли боя и поспешили отступить..

• С 25 мая по 25 августа 1919 года город занимали белоэстонцы и белогвардейские отряды Булак-Балаховича.

• В сентябре 1919 года в городе вновь устанавлена власть Советов.

• 2 февраля 1920 года подписан Юрьевского (Тартуского) мирного договора, по условиям которого граница РСФСР с Эстонией прошла в 13 км к западу от города в связи с передачей в пользу последней бывшего в составе Псковской губернии псковского пригорода Печор.

• К середине 20-х годов XX века постепенно было осуществлено восстанавление промышленности Пскова.

• В 1927 г. упразднена Псковская губерния. Псков вошёл в состав Ленинградской области и стал окружным городом; с 1930 г. — центр Псковского района, однако со статусом города областного подчинения; с 1935 г. — вновь центр Псковского, теперь уже пограничного округа.

• 1939 год — объём промышленного производства (государственная промышленность, в сопоставимых ценах 1926 г.) составил 61 млн руб., промысловая кооперация дала продукции на 30 млн руб. На заводах и фабриках вместе с рабочими, занятыми на предприятиях промышленной кооперации насчитывалось 8,0 тыс. рабочих.

Великая Отечественная война

• Во время Великой Отечественной войны город, оказавшись в оккупации с июля 1941 по июль 1944 года, сильно пострадал. Был захвачен немецкой армией 9 июля 1941 года. В гостинице «Октябрьская» расположился штаб группы армий «Север». На момент захвата Пскова в городе оставалось 10-12 тысяч мирных жителей.

• За время оккупации немецкие захватчики уничтожили все имевшееся в городе до войны промышленные предприятия. Погибло более 3,5 тысяч только мирных граждан, здесь были организованы концлагеря для советских военнопленных. По данным областной комиссии по расследованию злодеяний на территории области, в концлагерях только по городу Пскову погибло свыше 200 тысяч военнопленных.
• С августа 1941 г. по июль 1944 г. действовала Псковская православная миссия.
• Город освобождён 23 июля 1944 года войсками 3-го Прибалтийского фронта под командованием генерал-полковника И. И. Масленникова.
• В ознаменование одержанной победы 128 и 376 стрелковым дивизиям, 52 отдельному гвардейскому тяжелому пушечному артиллерийскому краснознаменному дивизиону, 631 армейскому зенитному артиллерийскому полку, 122 армейскому минометному полку, 38 отдельному моторизованному понтонно-мостовому батальону и 85 отдельному полку связи присвоены наименования «Псковских».
• Бо́льшая часть города была разрушена, пострадали как жилые так и административные, промышленные здания, памятники архитектуры, взорваны мосты и дороги.
• С 23 августа 1944 г. Псков — центр новообразованной Псковской области.

Сразу же после освобождения началось восстановление города, которое было признанно завершенным к началу 60-х годов XX века.

• 1945 г. — Постановлением СНК СССР от 1 ноября Псков включен в число 15-ти городов РСФСР, подлежащих первоочередному восстановлению.
• 11 ноября 1945 г. — Постановление СНК СССР «О первоочередных мероприятиях по восстановлению хозяйства города Пскова и Псковской области».
• 20 ноября 1946 г. — Постановление Совета Министров РСФСР «О мероприятиях по охране памятников архитектуры г. Пскова и Псковской области».
• Весной 1947 г. в Псков переведена 76-я гвардейская Черниговская Краснознаменная воздушно-десантная дивизия.
• 1956 г. — начало археологических раскопок в Довмонтовом городе.

• 1958 г. — найдена первая псковская берестяная грамота.

• 19 марта 1984 г. издан Указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении города Пскова Орденом Трудового Красного Знамени «За успехи, достигнутые трудящимися города в хозяйственном и культурном строительстве, …заслуги в революционном движении, в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…».

Современный период

• До 2010 года Псков имел статус исторического поселения, однако Приказом Министерства Культуры РФ от 29 июля 2010 г. N 418/339 город был этого статуса лишён.
• 12 января 2010 года в Екатерининском зале Большого Кремлёвского дворца Президент РФ Д. А. Медведев вручил грамоты о присвоении Пскову, Архангельску и Козельску почётного звания «Город воинской славы». В указе говорится: «за мужество, стойкость и массовый героизм проявленные защитниками города в борьбе за свободу и независимость Отечества присвоить г. Пскову почётное звание Российской Федерации Город воинской славы» Грамоту из рук Д. А. Медведева получил глава города Пскова И. Н. Цецерский.

В июле 2010 г. на пл. Победы в Пскове была установлена мемориальная стела.

Источники

• Ильинский Н. С. Историческое описание города Пскова и его древних пригородов с самого их основания. Заключающее в себе многия достойные любопытства происходимости, составленное из многих древних летописцев, надписей, записок и Российской истории Николаем Ильинским. Ч. 1-6. — СПб.: тип Б. Л. Гека, 1790—1795.
• Псковская летопись, изданная на иждивении Общества истории и древностей российских при Московском университете М. Погодиным. — М.: Университетская тип., 1837.
• Князев А. С. Указатель достопамятностей города Пскова. — М.: тип. А. Семена, 1858.
• Погодин М. П. Псков. (Из дорожных заметок). — Псков, 1881.
• Гедимин В. Н. Прошлое города Пскова в его исторических памятниках. — Псков: тип. Губ. правл., 1902.
• Кремлев Б. Древний и настоящий г. Псков. — СПб.: «А. Ф. Сухова», 1906.
• Псков и его окрестности. Очерк истории Пскова. Путеводитель и справочная книга с приложением 2-х планов / Под ред. Заборовского А. А. Изд. 2-е. — Псков, 1907.
• Соболев П. Г. Спутник по Пскову и окрестностям. (Библиотека «Вечернего времени»). — СПб.: изд. Суворина, 1914.
• Окулич-Казарин Н. Ф. Спутник по древнему Пскову. (Любителям родной старины). — Псков: Псковское археологическое общество, 1911. Изд. 2-е — 1913.
• Янсон А. К. Псков в его прошлом. — Псков, 1927.
• 10 лет власти Советов в Псковской губернии. — Псков, 1927.
• Псковский край. Краеведный сборник. — Псков, 1927.
• Юшков С. В. Псковская «аграрная» революция в конце XV века. //Записки Научного общества марксистов. — М.,1928. — № 3(11). — С.25-42.
• Васильев А., Янсон А. К. Древний Псков. Исторический очерк и путеводитель. — Л., 1929.
• Платонов Н. И., Богусевич В. А. Современный и древний Псков. Путеводитель. — Псков, 1932.
• На берегах Псковы и Великой. Сборник. — 1939.
• Псковские летописи. Вып. 1-2. — М. — Л.: Издательство Академии наук СССР. 1941—1955. (ПСРЛ)
• Спегальский Ю. П. Псков. Историко-художественный очерк. — Л.- М.: Искусство, 1946.
• Лавров В. А., Максимов П. Н. Псков. — М., Гос. изд-во архитектуры и градостроительства, 1950. — 72 с., ил., вкл. 6.000 экз. (Серия: Сокровища русского зодчества).
• Ларионов И. Н. Архитектура Пскова. Социалистический и древний Псков. — Псков: «Псковская правда». 1958.
• [bibliopskov.ru/html2/index.html Литературный Псков]
• Спегальский Ю. П. Псков. — Л.-М.: Искусство, 1963. — (Серия: Архитектурно-художественные памятники городов СССР).
• Скобельцын Б. С., Храброва Н. С. Псков. Памятники древнерусского зодчества. — Л., Искусство, 1969.
• Псков. Очерки истории / Научн. ред. И. П. Шаскольский. — Л.: Лениздат, 1971.
• Скобельцын Б. С., Проханов А. Земля Псковская. Памятники древнерусского зодчества. — Л., Искусство, 1972.
• Спегальский Ю. П. Псков. Художественные памятники. — Л., Лениздат, 1972. — 272 с. — 50.000 экз.
• Ямщиков С. Псков. Музей. Древнерусская живопись. — М., 1973.
• Спегальский Ю. П. По Пскову XVII века. — Л., 1974.
• Достопримечательности Псковской области / Сост. Л. И. Маляков. Изд. 2-е, испр. и дополн. (изд. 3-е — 1981). — Л.: Лениздат, 1977. — 360 с., ил. — С.11-22.
• Спегальский Ю. П. Псков. Изд. 2-е. — Л.: «Искусство». 1978. (Серия: Архитектурно-художественные памятники городов СССР).
• Псков в годы Великой Отечественной войны / Составитель Альмухамедов Я. Н. — Л.: Лениздат, 1981.
• Белецкий В. Д. Довмонтов город. Архитектура и монументальная живопись XIV века. — Л.: Искусство, 1986.
• Аршакуни О. К. Народное зодчество Пскова. Архитектурное наследие Ю. П. Спегальского. — М.: Стройиздат, 1987.
• Бологов А. А. Псков. — Л.: Лениздат, 1988.
• Древний Псков: История. Искусство. Археология. Новые исследования: Сб. статей / Сост. С. В. Ямщиков. — М., Изобраз. искусство, 1988. — 320 с., ил.
• Псковский край в истории СССР. Очерки истории. Изд. 2-е. — Л., 1990.
• Псковский край в истории России. — Псков, 1994.
• Морозкина Е. Н. Древний Псков. Кром и Довмонтов город. 1100-летию Пскова посвящается. — М., Изд-во НОН-ПРОФИТ, 2002. — 160 с., ил. 2 000 экз.
• Псковский биографический словарь. — Псков: ПГПИ, 2002.
• Комеч А. И. Каменная летопись Пскова XII—начала XVI века. Изд. 2-е (изд. 1-е — М., Наука, 1993). — М., Северный паломник, 2003. — 256 с. 2.000 экз.
• Шулакова Т. В. Храмы Пскова. Архитектурный путеводитель. — Псков, 2003.
• Ямщиков С. Мой Псков. — Псков, 2003. — 352 c. — ISBN 5-94542-045-X.
• Псков. Памятники истории, культуры, архитектуры: В 2-х томах / Матвеев Е. П.[и др.]. — М.: Терра-Книжный клуб, 2003.
• Псков — город-памятник. — Издательский дом «Стерх». 2004.
• Средневековый Псков: власть, общество, повседневная жизнь в ХV-ХVII веках / Аракчеев В. А. — Псков: Псковская областная типография. 2004. — 357, [1] с.: ил + 3 отд. л. карт. (Серия: Псковская историческая библиотека).
• Летопись земли Псковской: Годы и события. — Псков, ПГПУ, 2007. — 488 с. — ISBN 978-5-87854-411-5.
• Филимонов А. В. Псков в 1920—1930-е годы. Очерки социально-культурной жизни. — Псков: ГП «Псковская областная типография». 2005. (Серия: Псковская историческая библиотека).
• Осада Пскова глазами иностранцев. Дневники походов Батория на Россию (1580—1581) / Вступ. ст. и коммент. д.и.н. проф. А. А. Михайлова; Биогр. очерк Левина Н. Ф. — Псков. 2005. — 504 с., ил. (Серия: Псковская историческая библиотека).
• Храмы и монастыри губернского Пскова. Сборник дореволюционных публикаций. — Псков: ГП «Псковская областная типография», 2005. — (Серия: Псковская историческая библиотека). 504 стр. Тир. 2 000 экз.
• Филимонов А. В. Поднятый из руин. Послевоенное восстановление и развитие Пскова (1944-начало 1950-х гг.). — Псков: ГП «Псковская областная типография», 2008. — (Серия: Псковская историческая библиотека).
• Псков на старых открытках. Альбом / Сост. Левин Н. Ф. — Псков: «Стерх», 2009.
• Псков — город воинской славы. Статьи и документы. — Псков: ГП «Псковская областная типография», 2010. (Серия: Псковская историческая библиотека).
• Мусин А. Е. Церковь и горожане средневекового Пскова: Историко-археологическое исследование / Рецензенты: чл.-кор. РАН И. П. Медведев, докт. ист. наук С. В. Белецкий; Институт истории материальной культуры РАН. — СПб.: Факультет филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета, 2010. — 364 с. — (Archaeologica Varia). — 800 экз. — ISBN 978-5-8465-1067-8. (в пер.)

Ссылки

• [pskovgrad.ru/ История Пскова и области]
• [vrev.ru/bibl.html Библиотека редкой литературы о Псковском крае]
• [www.culture.pskov.ru Наследие земли Псковской]
• [www.old-pskov.ru/ Древний город Псков]
• [www.derjavapskov.ru/ Псковская Держава. Краеведческий архив]
• [www.bibliopskov.ru/pskov-vov.htm Филимонов Анатолий Васильевич. ПСКОВ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ]

Отрывок, характеризующий История Пскова

Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.