История российской дефектологии

История дефектологии как научной дисциплины и общественной практики начинается в середине 19 века и напрямую связано со становлением земского движения в России. Тем не менее, несмотря на то, что уже в первой половине XIX в России уже существовали училища для глухонемых, слепых, а также начинали появляться первые медико-педагогические учреждения для умственно отсталых, в стране практически не велось научных исследований, посвящённых изучению природы (физиологической, психологической, социальной) детей с отклонениями в развитии. Своеобразие развития детей с отклонениями приводило педагогов к пониманию необходимости привлечения знаний других наук о человеке и его деятельности. Огромный импульс для своего развития дефектология получает после октябрьской революции 1917 года и прихода к власти правительства большевиков.

Первая половина XIX века

История дефектологии в России тесно связана с историей российской благотворительности. Зарождение дефектологии в России связано с деятельностью выдающегося французского тифлопедагога В. Гаюи прибывшего в С.-Петербург в сентябре 1806 по приглашению Александра I. 10 августа 1807 император подписал «Штаты института работающих слепых».В.А. Феоктистова пишет: «Начало систематического обучения слепых в России и развитие отечественной тифлопедагогики относится к концу 70–ых гг. ХIХ века. Но первый опыт обучения слепых детей возник уже в начале ХIХ века» .
Начиная с императора Александра I, пригласившего в Россию В.Гаюи, инициаторами в оказании помощи слепым и покровителями открывающихся учреждений для инвалидов по зрению были императоры и императрицы, члены царской семьи, многие высокопоставленные лица, а также частные лица.

В первой половине ХIХ века важные изменения произошли в обучении и воспитании глухонемых. В 1806 г. императрицей Марией Федоровной было открыто Санкт-Петербургское училище глухонемых. Руководил училищем ксенз проф. Винцент-Ансельм Зыгмунт, ранее служивший наставником института глухонемых в Вене. Им были введены основы мимического метода обучения глухонемых детей аббата де Л’Эпе В 1810г., по рекомендации директора Парижского института глухих аббата Сикара, в Россию был приглашен его ученик Жан Батист Жоффре, заведовавший начальной школой при Парижском институте глухих. В 1810 училище по решению Марии Федоровны было передано в ведение Санкт-Петербургского Опекунского совета и перешло на казенное содержание. Позже, в 1817 г., было открыто Варшавское училище; в 1843 г. в Одессе было открыто училище для глухонемых девочек. Появились первые труды по обучению и воспитанию глухонемых детей: работа В.И. Флери (1835) и работа Г.А. Гурцева (1838).
А.И. Дьячков следующим образом характеризует цели, которые преследовались обучением и воспитанием глухонемых в первой половине ХIХ в.: «… воспитание глухонемого ребёнка для участия в трудовой деятельности на основе развития его умственных и нравственных способностей» .

Помимо государственных средств, на дело воспитания глухонемых детей поступали также значительные пожертвования от частных лиц, однако количество бесплатных мест оставалось крайне ограниченным и, несмотря на то, что имела место тенденция увеличения числа учащихся в Петербургском училище, тысячи глухонемых детей, как отмечает А.Г. Басова, продолжали оставаться безграмотными.
Учреждения для умственно отсталых появились позже других. Как отмечает Х.С. Замский: «Первое в России учреждение для умственно отсталых детей было открыто в 1858 г. в Риге доктором Фридрихом Плятцем – лечебно–педагогическое заведение для страдающих припадками, малоспособных, слабоумных и идиотов» . В первой половине ХIХ века проблемы помощи умственно отсталым интересовали в основном психиатров. Соответственно, им оказывалась только медицинская помощь.

Итак, можно сделать следующие выводы:

1. в России появилось небольшое число учреждений, в которых занимались вопросами лечения, обучения и воспитания названных категорий детей;
2. большая часть таких детей не были охвачены специальным обучением;
3. уровень научных знаний в области изучения, воспитания и обучения названных категорий детей не позволяет говорить о наличии научно обоснованного подхода;
4. систематизируются отдельные методы и приёмы коррекционного воздействия, особенно активно и плодотворно в области обучения и воспитания глухонемых детей.

Вторая половина XIX века - начало ХХ века

Во второй половине ХIХ века произошли значительные изменения в воспитании и обучении этих трёх категорий детей. Это было связано с глубокими социально-экономическими изменениями в жизни страны: освобождением крестьян от крепостного рабства. Существовавшая система образования, ориентированная на воспитание и обучение небольшой части населения, уже не могла удовлетворять потребностям общества. В связи с этим произошла реформа образования. Она привела к ряду положительных изменений в образовании, среди которых можно назвать развитие сети воскресных школ для взрослых, доступность образования для всех слоёв общества, попытка установления общественного контроля над образованием, разрешение органам местного самоуправления, общественным и частным лицам открывать новые начальные училища. Эти изменения коснулись и воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии.
Расширилось число учебных заведений и контингент учеников. В обществе всё чаще стали подниматься вопросы об общественном воспитании детей с отклонениями в развитии. Как уже отмечалось ранее, глубокую разработку проблемы общественного воспитания и гуманизации образования получили в трудах К.Д. Ушинского. Именно он глубоко научно проанализировал и сформулировал дальнейшие пути развития отечественного образования и педагогики как самостоятельной научной отрасли.
Вторая половина ХIХ века и начало ХХ века являются важным этапом в развитии обучения и воспитания рассматриваемых категорий детей. Как отмечает Н.Н. Малофеев, именно в этот период складываются национальные научные школы сурдо-,тифло– и олигофренопедагогики, начинают подниматься вопросы социальной адаптации и интеграции детей с отклонениями в развитии в общество посредством воспитания. Именно в этот период воспитание и обучение детей с отклонениями в развитии стало формироваться как педагогический компонент социализации.
В монархической России всё воспитание детей с отклонениями в развитии основывалось на государственной и общественной благотворительности. Во второй половине XIX века на необходимость активного участия общества в организации образования детей с нарушениями слуха и зрения указывают К.К. Грот, Г.Г. Дикгоф, А.И. Скребицкий. В этих условиях огромное значение имела деятельность учрежденного под патронажем императрицы Марии Александровны Попечительства о слепых (1881), учрежденного под патронажем императрицы Марии Федоровны и Попечительства императрицы Марии о глухонемых (1898), других благотворительные организаций ставших основным звеном в российской системе попечения о воспитании и обучении детей с отклонениями в развитии.
Г.Г. Дикгофу и К.К. Гроту удаётся то, что не удалось В. Гаюи в начале века. «Деятельность Грота и Дикгофа по организации обучения слепых, в отличие от Гаюи, оказалась успешной потому, что к концу XIX в. в России изменилось отношение государства и общества к слепым. … набрала силу светская благотворительность, образование начало осознаваться базовой общественной ценностью, а обучение слепых стало пониматься как реализация всеобщего права на образование. В новых условиях Попечительство о слепых сумело открыть более двух десятков учебных заведений». К 1913 по всей России, от Малороссии до Якутии, было открыто 15 отделений Попечительства Императрицы Марии Федоровны о глухонемых . Общее количество заведений подведомственных Попечительству заведений превышало 50.
В работе А.И. Дьячкова отмечается, что изменение отношения общества к образованию позволило улучшить состояние образования глухонемых. Он пишет: «Во второй половине XIX в. под действием изменившихся социально-экономических условий в России… произошли изменения в социальном составе учащихся училищ для глухонемых: принимались дети ремесленников, крестьян и рабочих» . Необходимость общественного образования для детей с умственной отсталостью отстаивают организаторы немногочисленных медико-педагогических учреждений для умственно отсталых детей: Е.К. Грачёва, Е.Х. Малеревская, И.В. Малеревский.
Идея общественного образования детей с отклонениями получает значительное развитие в начале ХХ века в трудах многих учёных, отмечается невозможность решения проблем образования таких детей без участия общества. Известный специалист в области изучения и воспитания умственно отсталых детей П.И. Ковалевский указывает на недостаточность той помощи, которую оказывают общественные учреждения умственно отсталым детям. Выдающийся организатор учреждений для детей с отклонениями в развитии В.П. Кащенко отмечает крайнюю важность образования для дефективных детей. По его мнению, они нуждаются в образовании даже больше, чем нормальные. «Дефективный ребёнок уже вследствие одного своего недоразвития должен быть опекаем и оберегаем также, если не больше, чем его счастливый товарищ; … весьма важно для успеха дела, чтобы дефективный находился в приспособленном для него заведении, где к его услугам и специальные методы и специальный режим» .
Крупный специалист в области изучения и обучения глухонемых детей М.В. Богданов-Березовский отмечает, что пренебрежение общества по отношению к воспитанию глухонемых наносит ему экономический урон. «В самом деле, обществу пора понять, что, пренебрегая обучением глухонемых, оно лишает себя сотни тысяч хороших, честных работников... Следовательно, пренебрегать глухонемыми с общественной точки зрения и не умно и не выгодно» .
Известный исследователь умственно отсталых детей и организатор их обучения Г.Я. Трошин отмечает необходимость воспитания ненормальных детей, выдвигая проблему ненормальности у детей как важнейшую общественную проблему, при решении которой надо руководствоваться гуманными соображениями. «По нашему мнению, если бы ненормальных детей было не 2%, а в 10 и даже в 100 раз меньше, всё-таки они заслуживали бы внимания; ценна не цифра, а ценен сам человек, как личность, и наши обязанности к нему. Надо помнить, что детская ненормальность составляет в громадном большинстве случаев продукт ненормальных общественных условий, борьба с нею составляет обязанность общества, а степень участия к ненормальным детям является одним из показателей общественной благоустроенности» .
Ряд известных тифлопедагогов отмечают необходимость общественного образования для слепых. Указывая, что для слепого образование имеет ключевое значение, К.Ф. Лейко пишет: «Только рациональное воспитание и обучение могут сделать слепого гармонически зрелой личностью, способной к практическому выполнению своего гражданского назначения» . А.Н. Колубовский пишет о необходимости решения обществом проблемы образования слепых: «… обучение для слепого нужнее, чем для зрячего, и всеобщее обучение слепых является одной из ближайших задач, которые в настоящее время должны ставить себе правительство и общество» .
Как видно из анализа работ, учёные и педагоги-практики подчёркивают значение общественного характера образования для разных категорий детей с отклонениями в развитии. Они вкладывают в общественный характер образования тот же смысл, что и К.Д. Ушинский. Общество должно играть ключевую роль в образовании, целью которого является подготовка полезного члена общества. Исследователи отмечают, что общественный характер образования позволит решить как социально-экономические проблемы, так и проблему гуманизации, поскольку при правильно организованном образовании детей с отклонениями в развитии, они перестанут быть обузой для общества, требуя постоянных денежных вложений и не отдавая ничего взамен. Значительно уменьшится их число среди правонарушителей: попрошаек и преступников. Образование детей с отклонениями позволит решить проблему гуманизации отношений в обществе, поскольку многие люди с психофизическими нарушениями получат в той или иной степени возможность стать полноценными членами общества.
Утвердившаяся в начале ХХ века мысль об общественном характере образования детей с отклонениями в развитии получила реализацию в обучении и воспитании разных категорий детей. Появилось значительное, по сравнению с прошлым, число учебных заведений для таких детей. Снизилось количество учреждений, где осуществлялось только призрение и отсутствовало воспитание. В результате деятельности М.С. Морозова, М.П. Постовской, Н.П. Постовского, Г.Я. Трошина и др. удалось организовать новый социальный институт – вспомогательную школу и вспомогательный класс. Это позволило отстающим детям, обучавшимся в нормальных школах, получить адекватное Набирают силу общественные учебные заведения для глухонемых детей. Н.Н. Малофеев пишет о них: «Признавая небольшие размеры и очевидную финансовую нужду многих частных учебных заведений, не стоит недооценивать темпы развития и расширения географии сети в целом» .
Большинство организаторов и педагогов общественных заведений для детей с отклонениями в развитии, созданных во второй половине XIX – начале ХХ веков, считали важнейшей составляющей воспитания детей подготовку их к жизни.
В одном из первых в России медико-педагогическом заведении для умственно отсталых детей, которое открыл в 1882 г. И.В. Малеревский, воспитательные влияния были направлены на адаптацию детей к будущей жизни посредством привития им трудовых умений. Заведение И.В. Малеревского существовало 20 лет (с 1882 по 1903гг.) Оно выпустило 401 воспитанника обоих полов. В заведение принимались дети с разной степенью умственной отсталости: от самой тяжёлой до относительно лёгкой. Подготовка воспитанников к жизни осуществлялась во Врачебно-педагогическом институте для умственно недостаточных, отсталых и нервных детей, созданном в 1904 г. в Киеве О.И. Сикорской и Е.И. Сикорской. За время существования института в нём обучалось около 50 детей от 4 до 19 лет. Воспитанники делились на старшую, среднюю и младшую группы. В каждой – по 3-4 воспитанника.
Большое значение придавалось подготовке детей с интеллектуальными нарушениями к самостоятельной жизни посредством трудовой деятельности в учреждениях для умственно отсталых детей под руководством Е.К. Грачёвой. Деятельность школы-санатория по воспитанию детей с отклонениями была высоко оценена современниками. Известный олигофренопедагог А.Н. Граборов, посещавший школу-санаторий, отмечал чёткость и слаженность построенной воспитательной системы и её положительное влияние на воспитанников. Х.С. Замский считает, что это одно из первых заведений, в которых была налажена научно-методическая работа: «Школа-санаторий В.П. Кащенко явилась не только одним из первых специальных учреждений для детей, но и первым научно-методическим учреждением, занявшимся вопросами обучения и воспитания детей с разного рода нарушениями центральной нервной системы» .
Направленность воспитательного воздействия на подготовку детей к жизни просматривается в системах воспитания глухих детей. Это во многом связано с изменившимися социально-экономическими условиями, которые позволили принимать в учебные заведения детей крестьян и рабочих, что значительно расширило контингент учебных заведений и поставило перед ними иные задачи. Ведущими центрами воспитания и обучения детей с нарушениями слуха оставались Петербургское и Московское училища для глухонемых. Во второй половине XIX века в них расширяется трудовая подготовка, организуются мастерские, где воспитанники учатся разным ремёслам, освоение которых в последующем должно будет обеспечить им существование. В училищах ставится задача обучить воспитанников техническим знаниям.
В 1899 при в Санкт-Петербурге, при Мариинской школе были открыты мастерские столярного и переплетного мастерства. В том же году гр. С. А. Апраксин выделил участок для устройства мастерских Мариинской школы в имении Мурзинка. В Мурзинке была организована и ферма-школа для 40 девушек от 9 до 35 лет. Для фермы был построен деревянный двухэтажный дом, разбит сад, огород, устроен скотный двор, птичник и прачечная.
А.И. Дьячков отмечает: «В течение второй половины XIX века цели воспитания глухонемых определяются как умственное и нравственное развитие и обучение техническим знаниям» .
Появляются региональные учебные заведения для детей с нарушениями слуха. Несмотря на малочисленность и затруднения в их финансировании, имеются примеры удачного воспитания детей с нарушениями слуха. Особое место среди таких заведений занимает Александровское училище-хутор для глухонемых детей, организованное в 1898 году. Здесь велась активная и целенаправленная воспитательная работа по подготовке детей с нарушениями слуха к жизни. Училище-хутор состояло из детского сада и училища для глухонемых. На хуторе много земли было отведено под сад, огород, метеорологическую и биологическую станции. В училище принимались дети преимущественно из крестьянских семей. С весны до осени ученики трудились в хозяйстве и этим окупали своё проживание и обучение.

Как и в учреждениях для глухонемых, слепых обучают доступным им ремёслам, что позволяет им в дальнейшем адаптироваться к жизни. Для решения этих задач в училищах организованы ремесленные классы и ремесленные мастерские. После выхода слепых из учебных заведений Попечительство участвует в их социальной адаптации. Оно «… по выходе же слепцов из этих заведений, поддерживает их в новой трудовой жизни, устраивает особые общежития, организуя сбыт изготовленных слепыми изделий и оказывая материальную поддержку тем из них, которые по болезни или другим уважительным причинам не могут зарабатывать на своё пропитание» .

Сикорский

Одними из первых научных работ, посвящённых изучению детей с отклонениями, были исследования выдающегося отечественного учёного И.А. Сикорского, который в своих трудах « … развивал идеи К.Д. Ушинского о принципах построения педагогики как науки, подчёркивая, что подлинной основой для научной теории воспитания является комплексное изучение ребёнка» . Исследования И.А. Сикорского являются одной из первых попыток антропологического обоснования воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии в отечественной науке.

Россолимо

Г.И. Россолимо показал, что важный вопрос о детях, отсталых в умственном отношении, не являлся ещё предметом всестороннего исследования, поскольку не были объединены усилия медиков и педагогов. «Вопрос о призрении и обучении детей, отсталых в умственном и нравственном отношении, невзирая на всю свою важность, как для врачей, так и для педагогов, до сих пор в России ещё ни разу не являлся предметом специального всестороннего изучения. Эта задача посильная только общему съезду, естественным образом не ставилась педагогами; врачи со своей стороны, также обходили её в виду того, что по характеру своему, она едва ли может подлежать одной лишь медицинской науке» . В своём выступлении учёный утверждал необходимость психологического обоснования педагогики. «Чем более мы удаляемся от времени схоластической педагогики, тем сильнее ощущается потребность не только в психологическом обосновании ея, но и в психофизиологической индивидуализации объекта воспитания. – Далее он показывает, что для современного педагога недостаточно знания только методов и способов обучения и воспитания, а необходимо знать закономерности психического развития ребёнка с отклонениями. – Недостаточною оказывается стереотипная педагогическая техника, и является у педагога потребность в знакомстве с устройством и отправлениями органа психической деятельности как главного материала, из которого ему предстоит лепить самостоятельную личность». Г.И. Россолимо чётко формулирует цели и задачи врача и педагога в работе с ребёнком с умственным недоразвитием. Врачу он выделяет весь отдел работы по экспериментальному медико-психологическому исследованию детей. «Определение психической индивидуальности, выявление условий организма, в которых приходится функционировать нервной системе, указание болезненных явления со стороны последней, выявление тех условий, в которые необходимо поставить ребёнка для правильного хода его развития, выделение тех способностей нервной системы, которые представляют достаточную прочность для эксплуатации с педагогическими целями, с одной стороны, и указание на болезненные недопускающие культуры стороны нервно-психической организации – с другой; наконец, устранение посредством медицинских мероприятий недостатков нервной системы там, где это возможно, - вот к чему приблизительно должна сводиться роль врача по отношению к отсталым детям, подлежащим воспитанию и обучению» . Педагогу Г.И. Россолимо предоставляет все остальные мероприятия по обучению и воспитанию, при этом, указывая на обязательность совместной работы с врачом. «Остальное должно быть сделано педагогом, и трудно сказать, чтобы хоть в одном из подобных случаев, могло бы быть поручено представителю одной из двух профессий» .

Съезды по вопросам дефектологии

Потребность обсуждения проблем изучения, воспитания и обучения детей с отклонениями с привлечением целого ряда специалистов из разных областей знаний: педагогов, психологов, врачей была реализована на Втором съезде русских деятелей по техническому и профессиональному образованию, проходившем в 1895-1896 гг. Х.С. Замский называет его «первым съездом дефектологов». Вопросами изучения, воспитания и обучения детей с отклонениями в развитии занималась секция «Призрение и воспитание слепых, глухонемых и ненормальных детей». За исключением доклада А.А. Крогиуса, все работы были посвящены умственно отсталым детям: затрагивались вопросы дифференциальной диагностики интеллектуального развития, методы определения умственной отсталости (Г.И. Россолимо, Н.П. Постовский), раскрыта необходимость совместной работы врача и педагога при изучении и воспитании детей в специальных учебных заведениях. Целый ряд выступлений показывает их приверженность педологическому движению.

Первые дефектологические исследования

Деятельность исследователей проходила в неразрывной связи с образованием специальных учебных заведений для разных категорий детей с отклонениями. Большинство исследований представляло собой описание результатов экспериментальной деятельности учёного или специалиста–педагога, или врача в учебных, медико-педагогических заведениях, клиниках и др. Большинство исследователей либо руководили этими заведениями, либо являлись научными консультантами, либо штатными сотрудниками. Рассмотрим, какие исследования проводились в этот период, кем и с какими категориями детей. В основном исследовались три категории детей: умственно отсталые, с нарушением слуха и с нарушением зрения. Иногда исследования проводились со взрослыми людьми, имеющими перечисленные отклонения. Среди исследователей соответственно преобладали: психиатры и невропатологи, имеющие глубокие знания в области психологии и педагогики, отоларингологи, педагоги, и психологи, занимавшиеся исследованиями той или иной категории детей.

Как уже отмечалось, наиболее активно развивалось изучение умственно отсталых детей. Это было связано с многочисленными педологическими исследованиями в области интеллектуального развития ребёнка, как в норме, так и в патологии, которые развернулись в России в начале ХХ века. Целая плеяда психиатров и невропатологов проявляла значительный интерес к изучению умственно отсталых детей, причём, как патологических сторон их личности, так и позитивных – для определения возможностей компенсации. Среди исследователей необходимо назвать А.С. Грибоедова, Ф.Д. Забугина, В.П. Кащенко, П.И. Ковалевского, Е.Х. Малеревскую, И.В. Малеревского, Н.И. Постовского, Г.И. Россолимо, И.А. Сикорского, Г.Я. Трошина. Рассмотрим наиболее значительные и характерные исследования. Все эти работы можно разделить на две группы. К первой группе относятся работы, в которых раскрывается зарубежный опыт изучения и воспитания умственно отсталых детей, а также формулируются положения о необходимости изучения их в России. В исследованиях, относящихся ко второй группе, приводятся методы определения умственной отсталости и результаты конкретных экспериментальных исследований умственно отсталых детей.

Зарубежные заимствования, обзоры и общие работы

Характерной работой, относящейся к первой группе, является работа известного врача, профессора, научного консультанта Петербургского приюта-колонии для идиотов – П.И. Ковалевского. В 1906 году выходит его работа «Отсталые дети (идиоты, отсталые и преступные дети). Их лечение и воспитание». В работе подробно раскрывается зарубежный опыт изучения и воспитания умственно отсталых, обращается внимание на возможность воспитания даже глубоко умственно отсталых. Автор отмечает необходимость привлечения учёных и общественности к делу изучения и воспитания умственно отсталых детей. «… но в деле воспитания идиотов требуются два элемента: доброе сердце и просвещённый ум. В деле благотворительности применялся один первый элемент и отсутствовал второй. Поэтому, естественно, здесь идиоты находили человеколюбивый приют, но не проявляли успехов в развитии» . П.И. Ковалевский считает необходимым поставить на научную основу дело изучения и воспитания детей с отклонениями. Он считает, что эта задача вряд ли может быть решена в рамках такого заведения как приют, больше приспособленного для призрения. По мнению П.И. Ковалевского, необходимо создать «институт для воспитания отсталых детей». К первой группе исследований относится и работа Е.Х. Маляревской, вышедшая в 1901 году: «Отсталые дети». В ней автор, врач и педагог, участвовавшая вместе с И.В. Маляревским в основании врачебно-воспитательного заведения для умственно отсталых детей в 1882 году, делится в научно-популярной форме своими наблюдениями за психически отсталыми детьми и особенностями их воспитания. Обращает на себя внимание то значение, которое придаёт автор проблеме раннего развития и воспитания детей с интеллектуальными нарушениями. Основываясь на своём многолетнем опыте, автор подробно описывает этапы их развития в младенческом, раннем, дошкольном возрасте и указывает на проблемы, которые могут появляться на том или ином этапе развития. В работе педагога-практика Я. Зеленкевича «Пасынки школы (отсталые и талантливые дети)» (1909) указывается, что из-за непонимания природы детей школа подавляет личность: «Вся современная школа построена на порабощении воли ребёнка и воспитании в нём рабских наклонностей» . Автор отмечает, что из-за поверхностного отношения учителей к детям, нежелания вникать в особенности их личности усугубляются многие природные недостатки детей, что часто наносит непоправимый ущерб их психическому развитию.

Экспериментальные и клинические эмпирические исследования

Ко второй группе относятся работы представителя педологического движения Г.И. Россолимо. Сферой его научных интересов были клинико-психологические исследования интеллектуального развития, как в норме, так и при патологии. Огромное значение Г.И. Россолимо придавал исследованиям, результатом которых было улучшение состояния воспитания умственно отсталых детей. Г.И. Россолимо считал необходимым привлечение к воспитанию разнообразных наук о человеке. В своей деятельности он использовал и развивал идеи К.Д. Ушинского. Как отмечает его соратник Ф.Д. Забугин: «Идеи Ушинского и Пирогова и их заветы были постоянно спутниками педагогических характеристик, диагнозов и тех мероприятий, которыми всегда провожал Г.И. своих маленьких пациентов» . Вслед за К.Д. Ушинским Г.И. Россолимо писал: «Искусство воспитания,… требует себе на помощь различные науки о человеке и в особенности те, которые занимаются душой человека не только вообще, но и на разных ступенях и в разных условиях его развития: наука о ребёнке, педология, со всеми своими атрибутами индуктивной дисциплины уже стучится в двери семейных домов и школ, апеллируя к наблюдениям родителей, заметкам учителей и данным исследования врачей, особенно врачей – знатоков детской здоровой и больной души» . Г.И. Россолимо считал, что надо создать метод изучения личности ребёнка, который бы позволял определить уровень его интеллектуального развития. Это даст возможность направлять отстающих детей в специальные классы и заведения, а также дифференцированно подойти к умственной отсталости, выделяя в ней разные группы по степени тяжести нарушения интеллекта.

Значительная работа по изучению умственно отсталых детей велась в санатории-школе, созданном известным учёным В.П. Кащенко. норм

Шуберт

Экспериментальные психолого-педагогические исследования вёл известный исследователь в области умственной отсталости, доктор философии А.М. Шуберт. В 1912 году в сборнике, посвящённом работе санатория-школы, А.М. Шуберт публикует научную работу, в которой приводит результаты своих экспериментальных исследований: «Опыт экспериментально психологического определения степени умственного развития воспитанников санатория-школы д-ра Кащенко».

Трошин

Г.Я. Трошин вёл активную деятельность, направленную на помощь детям с отклонениями в развитии. Многолетний опыт работы в школе-лечебнице для ненормальных детей, созданной им в 1906 году, позволил учёному глубоко научно изучить проблемы развития ребёнка с отклонениями. Результатом его научно-исследовательской деятельности стал фундаментальный труд «Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей», который он посвятил памяти К.Д. Ушинского. В своём труде Г.Я. Трошин подошёл к изучению ребёнка с отклонениями в развитии с позиций комплексного подхода, опираясь на антропологическое направление в педагогике, заложенное К.Д. Ушинским. Пути развития ребёнка с отклонениями он рассматривал с гуманистических позиций, целостно, понимая необходимость глубокого изучения физиологической, психологической и социальной природы человека с целью поиска неиспользованных возможностей для воспитания.

Владимирский

Одним из первых экспериментально-педагогических исследований глухонемых детей является работа А.В. Владимирского «Умственная работоспособность в разные часы школьного дня . Экспериментальное исследование над воспитанниками Санкт-Петербургского училища глухонемых». А.В. Владимирский был известным врачом и дефектологом, активно вовлечённым в педологические исследования начала века. С 1908 года он работал в Психоневрологическом институте под руководством В.М. Бехтерева. Позднее он руководил организованной при этом институте вспомогательной школой.

Другие

Новаторской является работа А.Н. Поросятникова «Сравнительное исследование зрительных восприятий и способности запоминания у слышащих и глухонемых детей школьного возраста (1910). Автор рекомендует следить за развитием зрительного восприятия глухонемых в учебных заведениях и развивать его как важное компенсаторное средство. Работу А.Н. Поросятникова поддержали и признали значительной ведущие сурдопедагоги того времени: Н.М. Лаговский, Ф.А. Рау и другие сурдопедагоги, и отоларингологи, присутствовавшие на Всероссийском съезде по воспитанию, обучению и призрению глухонемых, где были доложены результаты его исследований. Медико-педагогические исследования глухонемых детей проводили крупные отечественные учёные: профессор Московского университета С.С. Преображенский и доктор медицины, приват-доцент Военно-медицинской академии М.В. Богданов-Березовский. С.С. Преображенский считал необходимым, помимо обучения устной речи, которое было развито в то время в училищах для глухонемых, развитие у них слухового восприятия. Используя исследования многих зарубежных и некоторых отечественных отоларингологов, а также свой многолетний опыт работы по изучению и лечению глухонемых, он утверждал, что решение проблем коррекции речи у глухонемых напрямую связано с развитием слухового восприятия. «Стало быть, вопрос о поправимости глухонемоты сводится к вопросу о поправимости глухоты вообще» . По мнению С.С. Преображенского, глухота бывает поправимой и нет, что зависит от степени тяжести поражения слухового анализатора. С.С. Преображенский отмечает, что с тугоухими обязательно надо заниматься развитием слухового восприятия. Это, по его наблюдениям, даёт значительные результаты. «Что касается до глухих вообще, то при односторонней глухоте должно обращать особое внимание на глухое ухо, упражняя его в слухе, как разговором, так и всевозможными музыкальными инструментами, закрывая здоровое ухо ватой или пальцем. То же самое следует делать и при двухсторонней тугоухости для того, чтобы не дать окончательно погибнуть остаткам слухового нерва. Такие лица отнюдь не должны избегать общества, должны посещать концерты, театры и т. п. … для упражнения слуха» . Значительные клинико-педагогические исследования проводил известный учёный М.В. Богданов-Березовский. В своём фундаментальном труде «Положение глухонемых в России: с обзором современного состояния вопроса о восстановлении слуха у глухонемых» (1901 год) учёный осветил разные стороны проблемы глухонемоты в России: демография, воспитание и обучение, лечение. Работа выполнена в контексте антропологического направления в педагогике, заложенного К.Д. Ушинским, так как автор рассматривает проблемы глухонемоты с позиций разных наук: педагогики, психологии, медицины. Комплексный научный анализ данной проблемы позволяет ему наметить пути компенсации нарушения слуха, соответствующие психофизиологическим особенностям человека с нарушенной слуховой функцией. М.В. Богданов-Березовский научно обосновывает необходимость развития слухового восприятия у детей с нарушениями слуха как важнейшую задачу их социальной реабилитации. В этом труде он освещает свою практическую работу по развитию слухового восприятия у детей и её результаты. Работа является этапом в развитии комплексного изучения детей с нарушениями слуха.

Проблемы изучения людей с нарушением зрения начинают разрабатываться в России в конце XIX века в работах педагогов, психологов, врачей. В периодических изданиях появляются первые работы, касающиеся психического развития людей с нарушением зрения. Среди них значительными являются работы: Г.П. Недлера «Самые несчастные из слепцов» (1889), М. Дюфура «О физиологии слепых» (1894), Г.И. Челпанова «Очерки из психологии слепых» (1894). Авторы поднимают разные проблемы психического развития людей с нарушением зрения и говорят о возможностях компенсации.

Г.П. Недлер отмечает глубокое своеобразие психического развития слепых. По его мнению, лишение человека какого-либо важного из внешних чувств влечёт за собой невозможность достижения той степени интеллектуального развития, на которую способен человек с сохранными органами чувств.

М. Дюфур рассматривает в своей работе некоторые особенности психофизического развития слепых. Анализируя проблему определения слепыми препятствий на расстоянии, автор отмечает, что это становится возможным в результате активизации слуховой рецепции у слепых.

Известный русский психолог Г.И. Челпанов в результате результаты экспериментального исследования остроты слуха у слепых и способности их к локализации звука в пространстве выявил, что у слепых пороги слуховой чувствительности ниже, чем у нормально видящих. Повышение порогов слуховой чувствительности при слепоте в определённых случаях автор объясняет повышенной, по сравнению с нормой, интенсивностью внимания. По мнению Г.И. Челпанова, у слепых преимущественно развиваются внимание и память, в то время как: «Круг идей у них ограничен областью звука и осязания, и это должно класть совершенно особенный отпечаток на характер его умственных построений, которые для нас остаются непостижимыми» .

В начале ХХ века в периодических изданиях появляется целый ряд статей, которые отражают состояние процесса изучения людей с нарушением зрения. Рассмотрим наиболее значимые из них. В. Мекер в работе «Эстетическое воспитание слепых» (1903) указывает на то, что слепым вполне доступны осязательные восприятия пространственных и материальных признаков объектов. Автор анализирует психические состояния и свойства личности слепых. По его мнению, у людей с нарушением зрения чаще всего подвергаются изменению чувства и характер. Чувства у слепых развиваются быстрее и достигают большей полноты и глубины, чем у зрячих. Ряд работ по проблеме психологии слепых в разные годы выпускает К.К. Лейко: «Факты и мысли» (1903), «Привычка и её значение» (1905), «Психическая энергия и психический темп у слепых» (1908), «Психология слепых» (1908). К.К. Лейко солидаризируется с взглядами В. Мекера на развитие чувств у слепых. В своих работах он объясняет изменения в области характера слепых сокращением психической энергии и снижением психического темпа. По мнению К.К. Лейко, ряд психических процессов развивается у слепых значительно лучше, чем у видящих. Среди них он называет внимание, воображение, мышление. В исследованиях автора показано, что привычки у слепых возникают значительно быстрее, чем у зрячих. Причину этого явления он видел в высоко развитых волевых качествах личности. Изучения осязания у слепых касаются работы: С. Геллера «Способность слепых приспособляться к жизни» (1911) и Г.П. Недлера «Первоначальное воспитание слепого ребёнка» (1914). С. Геллер, на основе изменения порогов кожной чувствительности, проводил исследования осязания. Г.П. Недлер исследовал его путём собственных наблюдений над слепыми. Исследователи приходят к схожим выводам о повышении у слепых чувствительности данной модальности по сравнению с нормой.

Из приведённого анализа статей, посвящённых особенностям психики слепых людей, прослеживается большой интерес к разработке этой проблемы со стороны врачей, педагогов и психологов. Более глубоко проблема изучения людей с нарушением зрения разработана врачами и психологами А.А. Крогиусом, В.И. Рудневым, Г.И. Суровым. Исследования перечисленных авторов значительно отличаются друг от друга. Если работа А.А. Крогиуса является фундаментальным исследованием в области психологии слепых, то остальные две - представляют собой краткое описание результатов исследования слепых. Важным этапом в развитии изучения людей с нарушениями зрения является научная деятельность А.А. Крогиуса, который активно участвовал в педологических исследованиях вместе с В.М. Бехтеревым, А.Ф. Лазурским, А.П. Нечаевым. В своём труде «Из душевного мира слепых» (1909 год) А.А. Крогиус представил результаты многолетних экспериментально-психологических исследований слепых людей разного возраста. Автор изучает психические процессы у слепых в сравнении со зрячими; детально анализирует компенсаторные процессы у слепых (осязание, обоняние, слуховое восприятие). Работа внесла большой вклад в комплексное изучение людей с нарушениями зрения.

С конца XIX века начинают появляться первые исследования, выдвигающие необходимость глубокого научного обоснования воспитания и обучения разных категорий детей с отклонениями в развитии. Утверждается необходимость привлечения к их воспитанию и обучению разных наук о человеке и его деятельности. Проводятся первые попытки экспериментального изучения детей с интеллектуальными нарушениями (И.А. Сикорский) и исследования психики слепых (М. Дюфур, Г.П. Недлер, Г.И. Челпанов). На рубеже XIX – ХХ веков значительно возрастает число клинико-педагогических и экспериментально-психологических исследований людей с нарушениями, что связано с ростом в России в этот период педологических исследований, в которых получили отражение идеи педагогической антропологии К.Д. Ушинского. Глубокая связь педологических работ и исследований людей с отклонениями в развитии подтверждается многочисленными фактами. Группа отечественных учёных, занимающихся изучением людей с отклонениями, активно участвует в съездах, организованных педологами. Их работы перекликаются с трудами представителей педологического движения того времени. Такие исследователи отклоняющегося развития как А.В. Владимирский, А.А. Крогиус, Г.И. Россолимо, Г.Я. Трошин, Г.И. Челпанов являются видными участниками педологического движения. Большинство учёных отмечает крайнюю неразработанность клинико-психолого-педагогических исследований детей с отклонениями в развитии. Наблюдается явная диспропорция между накопившимися методами обучения (особенно в сурдопедагогике) и знаниями психофизиологических и психологических особенностей детей. Силы большинства учёных направлены на решение этих проблем. В рассматриваемый период наблюдается значительная поддержка изучения отклоняющегося развития со стороны педагогов, работающих с разными категориями детей. Большинство работ проводится в учебных заведениях при непосредственном участии и содействии педагогов. Изыскания проводятся, в основном, с тремя категориями детей: умственно отсталыми, с нарушением слуха и с нарушением зрения.

Достигнуты большие успехи в области изучения умственно отсталых детей (Э.А. Галиновская, М.С. Морозов, Н.П. Постовский, Г.И. Россолимо, Г.Я. Трошин, А.М. Шуберт, Е.Н. Щербинин). Наиболее важными среди них являются: разработка методов изучения интеллекта (Н.П. Постовский, Г.И. Россолимо) и систематизация разнообразных экспериментальных исследований Г.Я. Трошиным. Его труд построен на положениях педагогической антропологии К.Д. Ушинского. В результате клинико-педагогических и экспериментально-психологических изысканий глухонемых (М.В. Богданов-Березовский, А.В. Владимирский, А.Н. Поросятников, С.С. Преображенский), удалось впервые описать некоторые психофизиологические особенности развития глухонемого ребёнка. Значительное число работ посвящено изучению слепых людей (С. Геллер, М. Дюфур, А.А. Крогиус, К.К. Лейко, В. Мекер, К.П. Недлер, В.И. Руднев, Г.И. Суров, Г.И. Челпанов). Авторы поднимают вопросы психофизиологического развития слепого человека. Особое значение для изучения слепых людей имеет фундаментальная работа А.А. Крогиуса. Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что в рассматриваемый период была предпринята попытка подведения антропологического базиса под теорию воспитания и обучения разных категорий детей с отклонениями в развитии. Обращает на себя внимание педагогическая направленность исследований. Все они в той или иной мере направлены на совершенствование обучения и воспитания.

За достаточно короткий срок педагогические вопросы перестали быть случайным выводом из медицинских и психологических исследований, став исходным пунктом для них. Все результаты клинико-педагогических и экспериментально-психологических исследований были направлены на одну ключевую цель – улучшение воспитания человека с отклонениями в развитии. Большинство работ было посвящено комплексному изучению детей, которое в дальнейшем помогло бы им получить адекватное воспитание и интегрироваться в общество нормально развивающихся. Можно сделать вывод о том, что к моменту глобальных социально– экономических изменений, произошедших в результате революции 1917 г., в России были сформулированы основные положения, которые открыли путь к новому этапу развития дефектологии: необходимость трудового воспитания как основы для интеграции детей с отклонениями в общество нормально развивающихся, приобщение детей к творчеству; повсеместное использование индивидуального подхода.

Развитие дефектологии в советский период

В первые послереволюционные годы научные исследования в области дефектологии были малочисленны и в основном продолжали линию исследований, которые велись до революции. Активную деятельность вели крупные исследователи, начавшие разработку проблем помощи детям с отклонениями ещё с самого начала ХХ века. Среди них: А.В. Владимирский, В.П. Кащенко, А.А. Крогиус, Г.И. Россолимо и др. Основные силы специалистов были направлены в первые послереволюционные годы на организацию учреждений для воспитания и обучения дефективных детей. Тяжёлая социально-экономическая ситуация, сложившаяся в стране, привела к значительному ухудшению состояния образования детей с отклонениями. В большинстве учреждений воспитание и обучение было на низком уровне либо вообще отсутствовало. В результате отнесение к дефективным детям всех беспризорников, воспитание детей с психофизическими нарушениями, действительно нуждающихся в специальном воспитании, находилось в неудовлетворительном состоянии. Расширение контингента детей, относимых к дефективным, внесло путаницу в понимание предмета, целей и задач дефектологии. Ещё до революции имелись значительные расхождения во мнениях специалистов, кого относить к дефективным детям. Часто к ним относили малолетних преступников, называя их морально дефективными. После революции в группу дефективных детей попали все беспризорники, которых безосновательно стали считать морально дефективными. На лицо было отставание отечественной дефектологии от научных идей в области изучения, воспитания и обучения детей с отклонениями, развивавшихся в мире. Имелся явный конфликт между выдвинутой необходимостью обучать всех детей независимо от их психофизических нарушений и возможностями государства: отсутствие достаточного количества педагогов, низкий уровень научных исследований в области дефектологии. К середине 20 – ых годов назрел целый ряд вопросов, которые требовали немедленного решения. Многие дефектологи понимали необходимость переоценить и переосмыслить накопленный опыт по изучению, воспитанию и обучению детей с отклонениями в развитии. Переосмысление накопленного опыта и выдвижение новых положений в дефектологии связано с научной и общественной деятельностью Л.С. Выготского и целого ряда участников кругa Выготского.

Начиная с 1924 года, Л.С. Выготский начинает активную научную деятельность в области дефектологии. Кризис в развитии дефектологии Л.С. Выготский рассматривает с позиций общих изменений в науках о человеке: психологии, медицине, педагогике, которые интенсивно проходят в эти годы. Л.С. Выгодский отмечает необходимость отхода от филантропического подхода к воспитанию детей с отклонениями и перехода к социальному воспитанию. Он обосновывает необходимость глубоких научных исследований в области дефектологии, направленных на усовершенствование воспитания и обучения. Исследования Л.С. Выготского носили комплексный характер. Он подходил к проблемам изучения, воспитания и обучения детей с отклонениями с позиций разных наук о человеке. В его исследованиях представлен клинико-психологический и психолого-педагогический подход к анализу отклоняющегося развития. Глубокое понимание необходимости привлечения к дефектологии наук о человеке и его деятельности позволило Л.С. Выготскому поднять исследования совершенно на иной уровень. В отличие от других исследователей, которые рассматривали определённую проблему дефектологии, либо изучение, либо воспитание и обучение той или иной категории детей с отклонениями, в центре исследований Л.С. Выготского прежде всего стоял человек с отклонениями в развитии и весь комплекс проблем, который был связан с его изучением, воспитанием и обучением. Л.С. Выготский привлёк к дефектологии самые современные подходы, сформировавшиеся в этот период в медицине, психологии и педагогике. Им показана необходимость целостного подхода к изучению детей с отклонениями в развитии.

Научные концепции Л.С. Выготского в области дефектологии оказали определяющее влияние на её развитие в советский период. Л.С. Выготский комплексно подходил к анализу психического развития детей с отклонениями. Понятие «развитие» было важнейшим в научных концепциях, выдвинутых Л.С. Выготским. Л.С. Выготский считал важнейшей проблемой взаимосвязь развития и воспитания. Данные взгляды получили развитие в исследованиях Л.С. Выготского. Он утверждал, что обучение – важнейший момент развития у ребёнка высших психических функций. В своих работах в области дефектологии Л.С. Выготский показывал необходимость учёта индивидуальных особенностей разных категорий детей с отклонениями в воспитательном процессе. Им показано своеобразие, которое складывается в процессе взаимодействия ребёнка с отклонениями в развитии с окружающей средой. Л.С. Выготский отмечал, что развитие ребёнка с отклонениями в социуме имеет глубокое своеобразие. У таких детей нарушено общественное поведение. По мнению Л.С. Выготского, упущения в воспитании связаны с недостаточным учётом индивидуальных особенностей детей и отсутствием мер по развитию социального поведения ребёнка с отклонениями в развитии. Большое значение имела концепция Л.С. Выготского о разном влиянии дефекта на психические функции, элементарные и высшие. Он рассматривал развитие ребёнка как непрерывный процесс, в котором каждый последующий период онтогенеза опирается на предыдущий. « … развитие есть непрерывный самообусловливаемый процесс…» Учитывая это, он считал необходимым отличать первичный дефект от вторичных дефектов. Биологическое нарушение всегда является первичным дефектом. Это нарушение слухового либо зрительного анализатора, либо органическое поражение головного мозга при умственной отсталости. Вторичным дефектом при глухоте является нарушение речи, при слепоте – нарушение пространственной ориентировки, формирования понятий. При умственной отсталости – недоразвитие высших психических функций. Положение о первичных и вторичных дефектах позволило обосновать необходимость опираться, прежде всего, при обучении и воспитании детей с отклонениями в развитии на высшие психические функции, которые сложились в процессе истории развития человечества. Это нашло подтверждение в разработанной Л.С. Выготским культурно-исторической теории. Л.С. Выготский утверждал, что высшие психические функции поддаются гораздо лучше воспитательному воздействию, поскольку не связаны непосредственно с биологическими причинами нарушения. Развитие высших психических функций является основой обучения детей с отклонениями также потому, что их недоразвитие связано с затруднениями, возникающими у ребёнка в процессе коллективной деятельности. А коллектив, в котором находится ребёнок, при правильной организации воспитания может оказать значительное положительное влияние на психическое развитие ребёнка. Л.С. Выготский научно обосновал и окончательно утвердил в дефектологии положение об общности психического развития детей с нормальным и детей с отклоняющимся развитием.

В трудах Л.С. Выготского выделяется целый ряд особенностей психического развития ребёнка с отклонениями. Он показал, что изначальный биологический дефект приводит к глубокому своеобразию психического развития ребёнка. При этом он отмечал большой потенциал, которым обладает организм ребёнка. По его мнению, правильно организованное воспитательное воздействие позволит организовать этот потенциал. Л.С. Выготский разработал теорию компенсации дефектов в развитии. Он отмечал, что компенсаторные возможности зависят не только от тяжести дефекта, но и от методов воспитательного воздействия. Огромное значение для развития дефектологии имеют взгляды Л.С. Выготского на диагностику развития ребёнка с отклонениями. Он утверждал, что человека необходимо изучать на разных этапах его жизни: «Воспитатель должен стремиться узнать человека, каков он есть в действительности, со всеми его слабостями и во всём его величии, со всеми его будничными, мелкими нуждами и со всеми его великими духовными потребностями. Воспитатель должен знать человека в семействе, в обществе, среди народа, среди человечества и наедине со своей совестью; во всех возрастах, во всех классах … Тогда только будет он в состоянии почерпать в самой природе человека средства воспитательного влияния – а средства эти громадны!» В своей программной работе «Диагностика развития и педологическая клиника трудного детства» Л.С. Выготский утверждает необходимость глубокого изучения ребёнка с отклонениями в процессе его психического развития. Он отмечает, что изучение ребёнка должно проводиться с обязательным учётом тех условий, в которых он обучается и живёт. Всякое изучение должно строиться на изучении динамики психического развития ребёнка. «Таким образом перед современной педологией встаёт задача вместо статической, абстрактно построенной типологии создать динамическую типологию трудно воспитуемого ребёнка, типологию, основанную на изучении реальных форм и механизмов детского развития, обнаруживающих себя в тех или иных симптомокомплексах» . Краткий анализ основных положений научных концепций Л.С. Выготского в области дефектологии позволяет говорить о том, что он подходил к проблемам воспитания детей с отклонениями с антрополого-педагогических позиций, поскольку привлекал к дефектологии все необходимые науки о человеке и его деятельности. Он комплексно подходил к изучению ребёнка с отклонениями, разрабатывая клинико-психологические и психолого-педагогические подходы; выдвигал изучение ребёнка как основу его воспитания.

Благодаря исследованиям Л.С. Выготского, проблема изучения ребёнка с отклонениями была поднята на совершенно другой уровень. Разработанные Л.С. Выготским концепции в области дефектологии легли в фундамент нового этапа её развития, в который она оформилась как самостоятельная наука о ребёнке с отклонениями в развитии, его изучении, воспитании и обучении. Дальнейшее развитие дефектологии в СССР проходило под влиянием идей Л.С. Выготского, которые реализовывались его учениками и последователями. После смерти Л.С. Выготского вскоре окончательно была решена судьба педологического движения, с развитием которого было неразрывно связано становление дефектологии с конца XIX века. Постановление 1936 года о педологических извращениях напрямую затронуло дефектологию и специальное образование. Резко сократилось количество исследований детей с отклонениями. Значительно уменьшилось число вспомогательных школ. Критике подверглись участники педологического движения, занимавшиеся научными исследованиями в области дефектологии. Забвению было предано наследие Л.С. Выготского. Критике и репрессиям подвергся выдающийся дефектолог И.А. Соколянский. Однако, большинству крупных исследователей – соратников, учеников и последователей Л.С. Выготского удалось остаться в науке.

Источники

• Басова А.Г. Очерки по истории сурдопедагогики в СССР: Учебное пособие для студентов.- М.: МГПИ им. В.И. Ленина,1965.- 263 с.
• Басова А.Г. , Егоров С.Ф. История сурдопедагогики: Учебное пособие для студентов дефектологических факультетов пед. Вузов.- М.:Просвещение, 1984.- 295 с.
• Богданов-Березовский М.В. Положение глухонемых в России: с обзором современного состояния вопроса о восстановлении слуха у глухонемых.- СПб: Санкт-Петербургское Мариинское училище для глухонемых,1901.- 296 с.
• Владимирский А.В. Умственная работоспособность в разные часы школьного дня. Экспериментальное исследование над воспитанниками Санкт-Петербургского училища глухонемых.- СПб: Санкт-Петербургское Мариинское училище для глухонемых,1909.- 35 с.
• Выготский Л.С. Основы дефектологии.- СПб.: Лань, 2003.- 656 с.
• Геллер С. Способность слепых приспособляется к жизни.- Слепец.- 1911.- № 11-12.- С. 30- 35.
• Грачёва Е.К. Руководство по занятию с отсталыми детьми и идиотами.- СПб. Типо-литография М.П. Фроловой,1907.- 183 с.
• Грибоедов А.С. О подготовки учительского персонала для ненормальных детей//Доклады, прения и постановления IV секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования 1915.- Петроград,1915.- С.241.
• Дьячков А.И. Воспитание и обучение глухонемых детей. Историко-педагогическое исследование.- М.: АПН РСФСР,1957.- 348 с.
• Дюфур М.О. О физиологии слепых.- Слепец.- 1894.- № 3-4.- С.44 – 51.
• Замский Х.С. В.П. Кащенко (к 100 – летию со дня рождения)//Дефектология.- 1970.- № 5.- С. 78 – 81.
• Замский Х.С. История олигофренопедагогики: Учебник для студентов пединститутов.- М.: Просвещение,1980.- 398 с.
• Зеленкевич Я. Пасынки школы (отсталые и талантливые дети): Очерк.- Мариуполь: Типография Бр. Э. и А. Гольдрин,1909.- 33 с.
• Калантаров Г.С. Подготовка школьного врача для ненормальных учеников//Доклады, прения и постановления IV секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования.- 1915.- Петроград,1915.- С. 238 – 241.
• Кащенко В.П. Исторический обзор и современное положение дела воспитания-обучения дефективных детей в России//Дефективные дети и школа: Сб статей/Под ред. В.П. Кащенко.- М.: Книгоиздательство К.И. Тихомирова,1912.- С. 255 – 277.
• Кащенко В.П. Общество, школа и дефективные дети//Дефективные дети и школа: Сб. статей/Под ред. В.П. Кащенко.- М.: Книгоиздательство К.И. Тихомирова,1912.- С. 1- 11.
• Ковалевский П.И. Отсталые дети (идиоты, отсталые и преступные дети). Их лечение и воспитание.- СПб.: Издания «Вестника душевных * * Крогиус А.А. Из душевного мира слепых.- СПб.: Сенатская типография, 1909.- 231 с.
• Крогиус А.А. О некоторых особенностях душевной жизни слепых.- Вестник психологии.- 1904.- Вып 4.- С. 259 – 271.
• Крогиус А.А. Экспериментальное исследование душевной жизни слепых/Труды первого Всероссийского съезда по педагогической психологии 31 мая – 4 июня 1906.- СПб.,1906.- С. 177 – 179.
• Лейко К.К. К психологии слепых.- Слепец.- 1908.- № 4.- С. 23 – 30.
• Лейко К.К. Привычка и её значение.- Слепец.- 1905.- №1.- С. 32 – 38.
• Лейко К.К. Психическая энергия и психический темп у слепых.- Слепец.- 1908.- № 6.- С. 45 – 51.
• Маляревская Е.Х. Отсталые дети: Доклад читанный в «Родительском кружке».- СПб.: Издания врачебно воспитательного заведения,1902.- 27 с.
• Малофеев Н.Н. Обучение слепых в России ХIХ века: государство и филантропия//Дефектология.- 2004.- № 5.- С. 74 – 83.
• Малофеев Н.Н. Становление и развитие государственной системы специального образования в России:Дис. в форме научного доклада … д.пед.н.- М.,1996.- 82 с.
• Малофеев Н.Н. Устроители школ для глухонемых обретают второе дыхание//Дефектология.- 2004.- № 2.- С. 52 – 63.

77.

• Мекер В. Эстетическое воспитание слепых.- Слепец.- 1903.- № 8.- С. 55 – 59.
• Морозов М.С. К вопросу об анкете отсталых и ненормальных детей в начальных училищах//Труды первого Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 – 31 декабря 1910 г.- СПб.,1911.- С. 401 – 414.
• Недлер Г.П. Первоначальное воспитание слепого ребёнка.- Слепец.- 1914.- № 5.- С. 45 – 52.
• Недлер Г.П. Самые несчастные из слепцов.- Слепец.- 1889.- № 2 – 4.- С. 10 – 15.

• Педагогический энциклопедический словарь/Гл.ред. Б.М. Бим-Бад.- М.: Большая российская энциклопедия,2003.- 528 с.
• Поросятников А.Н. Сравнительное исследование зрительных восприятий и способности запоминания у слышащих и у глухонемых детей школьного возраста//Труды Всероссийского съезда деятелей по воспитанию, обучению и призрению глухонемых 27 – 31 декабря 1910 г.- М.,1911.- С. 97 – 149.
• Постовский Н.П. Распознавание анормальных степеней интеллекта и нормального уровня его у детей школьного возраста по способу de-Sanctis Постовскаго// Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогики 26 – 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С. 180 – 190.
• Преображенский С.С. О глухонемоте и глухоте: Статья научно-популярная.- М.: Типография Московского городского Арнольд-Третьяковского училища глухонемых,1901.- 54 с.
• Рейх М. Что делает мир для улучшения участи слепых.- СПб.: Издание Попечительства Императрицы Марии Александровны о слепых,1901.- 127 с.
• Россолимо Г.И. Краткий метод исследования умственной отсталости//Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 – 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С.198 – 203.
• Россолимо Г.И. План деятельности отдела призрения и обучения психически - отсталых детей при XII секции второго съезда Русских деятелей по техническому и профессиональному образованию//Труды XII секции Призрение и обучения слепых, глухонемых и ненормальных детей второго Съезда Русских деятелей по техническому и профессиональному образованию 1895 – 1896 г.- М.,1898.- Раздел 3.- С. 1 – 7.
• Россолимо Г.И. План исследования детской души в здоровом и болезненном состоянии (с приложением таблицы для записи данных объективного исследования интеллекта): Пособие для родителей, педагогов и врачей.- М.: Типо-литогр. И.Н. Кушнерёв и Кº,1909.- 43 с.
• Россолимо Г.И. «Психологические профили» дефективных учащихся//Труды второго Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 – 31 декабря 1913 г.- Петроград,1913.- С. 203 – 238.
• Россолимо Г.И. Психологические профили дефективных учащихся (в отношении возраста, пола, степени отсталости и пр.).- М.: Тип. Т-ва. И.Н. Куршев и Кº,1914.-41 с.
• Руднев В.И. Психология слепого.- Казань: Типо-литогр. Императорского университета,1910.- 28 с.
• Румянцев Н.Е. Педология.- СПб: О-ва. Типографское дело,1910.- 81 с.
• Сикорский И.А. О детях трудных в воспитательном отношении.- Киев: Типография Котомина и Кº,1882.- 7 с.
• Сикорский И.А. О лечении и воспитании недоразвитых, отсталых и слабоумных детей.- 2 издание.- Киев: Лито-типоррафия И.Н. Куршев и Кº,1904.- 80 с.
• Суров Г.И. Краткий очерк физиологических особенностей слепых.- Симбирск: Сибирская типография,1912.- 43 с.
• Трошин Г.Я. Антропологические основы воспитания. Сравнительная психология нормальных и ненормальных детей: В 2 т.-Петроград:Издание Клиники доктора Г.Я. Трошина,1915.- Т. 1.- 404 с.
• Трошин Г.Я. Классификация детской ненормальности с выделением практически важных форм//Доклады прения и постановления четвёртой секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования.- 1915 г. Петроград,1915.- С. 77 – 78.
• Трошин Г.Я. Проект вспомогательной школы для отсталых детей (для общественных самоуправлений)//Доклады, прения и постановления четвёртой секции первого Всероссийского съезда по вопросам народного образования 1915 г.- Петроград,1915.- С.220 – 225.
• Феоктистова В.А. Хрестоматия по истории тифлопедагогики: Учебное пособие для студентов пединститутов.- М.: Просвещение,1981.- 168 с.
• Шидловский К.И., Баженова Е.Н., Галиновская З.А. О положении дела организации вспомогательных классов для неуспевающих детей в Москве//Труды первого Всероссийского съезда по экспериментальной педагогике 26 – 31 декабря 1910 г.- СПб.,1911.- С. 415 – 434.

Отрывок, характеризующий История российской дефектологии

Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.