История США (1776–1789)

В период между 1776 и 1789 гг. США оформились как независимое государство с собственной конституцией и федеральным правительством. Защищая свои традиционные ценности, американские патриоты взяли на себя политическое руководство английскими колониями и начали войну за независимость. Америка объявила о своей независимости 4 июля 1776 г. Генерал Вашингтон возглавил революционную армию. Заключив военный союз с европейскими державами, американцы разбили две британские армии и по мирному договору с Великобританией присоединили к своему новому государству территории между горами Аппалачи и рекой Миссисипи. Чтобы усилить федеральное правительство, в 1789 г. первая американская конституция, Статьи Конфедерации, была заменена ныне действующей конституцией.

Американская революция

По завершении Семилетней войны Великобритания уничтожила почти все французские колонии в Америке, присоединив большую часть их территории к Британской империи, и превратилась в доминирующую мировую державу. Издержки войны были возложены на колонии, что усилило недовольство американских колонистов британским правлением, поставившим под угрозу их традиционное самоуправление и законные права британских подданных. В колониях распространились представления о республиканском правлении, критика королевской власти, аристократизма и коррупции.

Споры колонистов с британским парламентом из-за налогообложения привели сначала к образованию тайных антибританских обществ, таких как Сыны свободы в Массачусетсе, а затем и к созыву Первого Континентального конгресса в составе представителей от двенадцати английских колоний. На организованные ими протестные акции, в частности, Бостонское чаепитие британское правительство ответило ликвидацией самоуправления Массачусетса и рядом других непопулярных мер, принудивших все колонии приготовить отряды своей милиции к открытым военным действиям с правительственными войсками.

Начало военных действий

Чтобы арестовать ряд местных лидеров колонистов и захватить склад оружия местной милиции 19 апреля 1775 года отряд британской армии выступил из Бостона и при городке Лексингтон был встречен огнём колониальной милиции. Тем не менее, британский отряд прорвался к городку Конкорд, где не нашел ни оружия, ни разыскиваемых им лиц. При отступлении назад в Бостон отряд снова был обстрелян и уцелел только благодаря выдвинувшимся навстречу основным силам британской армии. Так началась война за независимость США.

Получив сообщения о начале боевых действий, местное теневое правительство предложило британским официальным лицам покинуть территорию Массачусетса и выслало в Бостон отряды милиции для выдворения английских войск.

Сложившееся положение представители колонистов обсудили на Втором Континентальном конгрессе, созванном 10 мая 1775 года. Он объявил себя центральным правительством и поручил колониальным ассамблеям выработать местные конституции. Генерал Вашингтон, харизматический политический лидер из Виргинии, выдвинувшийся ещё в период Франко-индейской войны, был назначен главнокомандующим Континентальной армии.

В каждой колонии часть населения осталась лояльной королевскому правительству, но лоялисты нигде не располагали достаточным влиянием, чтобы контролировать местные органы власти. Их действия стали предметом внимания со стороны местных Комитетов безопасности, созданных согласно решениям первого Континентального конгресса в 1774 году, которые теперь выполняли функции временных исполнительных органов Конгресса на местах. Имущество лоялистов, выступивших против революции, было конфисковано, а сами они бежали под защиту королевских войск, в частности, в Нью-Йорк.

Вторжение в Канаду

Зимой 1775-76 гг. отряд колониальной милиции предпринял попытку вторжения в Канаду, но потерпел поражение под городом Квебек, потерял своего командира, генерала Монтгомери, и вынужден был отступить к Бостону. Здесь он участвовал в операциях против осажденного британского гарнизона, который был эвакуирован 17 марта 1776 г.

Декларация независимости

Непрерывно работавший Континентальный Конгресс 2 июля 1776 г. проголосовал за провозглашение независимости США. Через два дня была принята Декларация независимости США, написанная комитетом из пяти человек, в который входили Бенджамин Франклин, Томас Джефферсон, Джон Адамс, Роджер Шерман и Роберт Ливингстон.

Британское вторжение 1776—1777 гг.

В августе 1776 г. британская армия высадилась в Нью-Йорке и разбила американцев. После нескольких поражений армия Вашингтона вынуждена была отступить через Нью-Джерси в Пенсильванию. Англичане удерживали город Нью-Йорк до заключения мирного договора 1783 г., превратив его в свой главный опорный пункт в Северной Америке.

Вслед за отступавшими американскими войсками британская армия вторглась в Нью-Джерси, но здесь была атакована армией генерала Вашингтона, форсировавшей реку Делавэр. Англичане были разбиты при Трентоне и Принстоне и отступили к Нью-Йорку.

Генеральный план англичан, разработанный в Лондоне, состоял в организации одновременного наступления из Канады и по реке Гудзон, чтобы в 1777 г. захватить Олбани и отрезать Новую Англию от южных колоний. Но канадская армия под командованием генерала Бергойна потерпела поражение при Саратоге, а из Нью-Йорка армия англичан направилась не к Олбани, а к Филадельфии. В результате уцелевшие под Саратогой англичане попали в плен с условием репатриации в Великобританию, но Континентальный конгресс не утвердил условия их сдачи, и пленные были заключены в тюрьму.

Победа колонистов ускорила вступление Франции в союз с США, который был заключен в 1778 г. К союзу затем присоединились Испания и Нидерланды, и началась новая глобальная война.

Британское наступление на юге 1778—1783 гг.

Подробное рассмотрение темы: Война за независимость США на море

В дальнейшем англичане сосредоточили свои силы на попытках захватить южные штаты. Располагая ограниченным контингентом войск, они сделали ставку на мобилизацию лоялистов. Подобная тактика помогла им удержать позиции на северо-западных территориях, несмотря на поражение канадских войск при попытке наступать на Олбани.

В конце 1778 г. британский флот высадил десант и захватил столицу Джорджии, город Саванну. В 1780 г. точно так же был взят и Чарльстон. Но собравшихся под британские знамена лоялистов было недостаточно для продвижения вглубь страны, и англичанам пришлось удовлетвориться контролем над портовыми городами. Дальнейшее наступление на Северную Каролину и Виргинию захлебнулось, на оккупированных территориях началась партизанская война, и отряды лоялистов были перебиты.

Остатки британской армии направились к городу Йорктауну, где собирались погрузиться на корабли британского флота. Но флот столкнулся в Чесапикском заливе с французским флотом и отступил. Оказавшиеся в ловушке войска британского генерала Корнуоллиса в октябре 1781 г. сдались генералу Вашингтону. Когда сообщения об этом поражении достигли Великобритании, парламент постановил начать мирные переговоры с американскими повстанцами.

Мирный договор

На мирных переговорах, которые происходили в Париже, США представляли Бенджамин Франклин, Джон Адамс, Джон Джей и другие представители американской власти. Согласно мирному договору, границы США продвинулись до реки Миссисипи на западе и включали в себя южную часть региона Великих озёр. Ранее эти территории англичане оставляли своим индейским союзникам. Флорида была возвращена Испании.

Развитие институтов федеральной власти

Статьи Конфедерации

Первая американская конституция, Статьи Конфедерации, была принята Вторым Континентальным конгрессом еще в 1777 г. Согласно этому документу, тринадцать бывших колоний составляли конфедерацию. Конгресс был единственным общим институтом, который не имел достаточной власти даже для собственного финансирования или принуждения местных органов к исполнению своих решений. Тем не менее, Конгресс принял ряд важных решений об освоении вновь приобретенных западных территорий, которые штаты добровольно оставили в ведении центрального органа. Согласно решениям Конгресса, на западных территориях создавались органы государственного управления, новые штаты, распределялись земельные владения.

С наступлением мира в 1783 г. американцы обнаружили, что не могут вернуться к торговым операциям в Вест-Индии, поскольку теперь их суда не считались британскими, а в британские колонии, так же как в испанские и французские, допускались только суда собственных государств. Производители местных товаров также столкнулись с конкуренцией более качественных импортных товаров из Европы. Попытки Конгресса ввести собственные протекционистские меры штаты не поддержали. Их собственные попытки ввести таможенные ограничения на импорт ни к чему не привели. Например, когда это пытались сделать штаты Новой Англии, Коннектикут объявил, что его порты остаются свободными для торговли и пользовался выгодами усиленного товарооборота за счет соседних штатов.

Во время войны Конгресс для её ведения прибегал к займам, которые теперь не мог вернуть. Чтобы покрыть свои издержки, Конгресс выпустил бумажные деньги, которые вскоре полностью обесценились. Его призывы к штатам о финансовой помощи нередко оставались без ответа. Между 1781 и 1784 гг. в федеральную казну поступило менее полутора миллионов долларов, хотя лишь в 1783 г. Конгрессу требовалось два миллиона.

Недовольные экономическими трудностями, видя, что их требования власти не удовлетворяют,американцы прибегали к открытым вооруженным выступлениям, таким как восстание Шейса 1786-87 гг. в Массачусетсе, подавленного местной милицией.

Конституционная реформа

С одобрения Джорджа Вашингтона его помощник Александр Гамильтон возглавил группу политиков, в 1786 г. направивших в Конгресс петицию с предложением о конституционной реформе с целью преодоления затянувшегося послевоенного кризиса.

В ответ на петицию Гамильтона Конгресс призвал штаты прислать представителей на Филадельфийский конвент, собравшийся для разработки новой конституции в 1787 г. Ведущую роль на нем сыграл Джеймс Мэдисон. Согласно новой конституции в США было создано федеральное правительство с ограниченными полномочиями, но вышестоящее по отношению к властям штатов. Оно имело право собирать налоги для функционирования органов законодательной, исполнительной и судебной власти. Чтобы представлять интересы штатов с небольшим населением в законодательном собрании была создана верхняя палата, сенат, в который избирали одинаковое количество представителей от каждого штата. Интересы большинства населения представляла нижняя палата Конгресса, которую избирали в округах с приблизительно одинаковым населением.

Ратификация новой конституции на местах столкнулась с серьёзными трудностями, особенно в Виргинии и Нью-Йорке, губернатором которого в то время был её противник Джордж Клинтон. В ходе дискуссий о новой конституции партия её сторонников получила наименование федералистов, а её противников — антифедералистов. В основном дискуссия происходила в нью-йоркских газетах. Статьи федералистов были впоследствии изданы под общим названием Записки федералиста. Аналогичный сборник статей их оппонентов известен как Записки антифедералиста. В частности, возражения последних сводились к отсутствию в новой конституции Билля о правах , аналогичного существующему в конституции Великобритании. Некоторые политики, например, Томас Джефферсон, отказались примкнуть к какой-либо из двух партий. Компромисс был достигнут общим одобрением Билля о правах в 1788 г., тем не менее отдельные штаты отказывались ратифицировать конституцию до её обсуждения в Конгрессе.

Первая партийная система

Хотя американская конституция не упоминает о политических партиях, отцы-основатели США регулярно высмеивали политический «фракционализм», сложившийся в местных органах власти еще в колониальную эпоху. Тем не менее, партийная система вскоре сложилась и на федеральном уровне. Первой политической партией США стали федералисты, в то время как партия антифедералистов, которая никогда не была столь хорошо организована, очень скоро распалась. Лидером федералистов стал Александр Гамильтон, который в 1790-92 гг. составил целую сеть из своих сторонников на всей территории страны. Его партия контролировала федеральное правительство до 1801 г.

Тем не менее, идеи ограничения федеральной власти в пользу прав штатов в конце концов привели к оформлению новой политической партии республиканцев, которая получила официальное название демократическо-республиканской. Республиканцы составили законную оппозицию правительству федералистов, критикуя их инициативы по созданию национального банка и пробританскую внешнюю политику. Республиканцы и их лидер Томас Джефферсон были сторонниками союза с Францией. В 1801 г. Джефферсон был избран президентом, и республиканцы составили своё первое правительство.

См. также

• Западный театр войны за независимость США
• Северо-западная индейская война

Отрывок, характеризующий История США (1776–1789)

Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».