История США (1789–1849)

В этой статье описана история США в период между 1789 и 1849 гг., основным содержанием которого была экспансия на запад.

После выборов 1789 г. Джордж Вашингтон стал первым президентом США. Первой заботой его администрации стало наведение порядка в сфере финансов. Выполняя программу секретаря Казначейства Александра Гамильтона, правительство реструктуризовало долги Конгресса, образовавшиеся в период Войны за независимость, выпустив новые облигации федерального займа. Затем были введены новые таможенные тарифы и налоги, в том числе на виски, что спровоцировало восстания в некоторых регионах страны. Кроме федерального Казначейства были сформированы министерства (департаменты) иностранных дел и обороны, а также назначен главный прокурор (собственно департамент юстиции был образован лишь в 1870 г.). Затем были приняты законы о создании системы федеральных судов, в том числе Верховного суда, ставшего впоследствии (в 1801-34 гг. при судье Джоне Маршалле) одним из высших органов власти.

Меры, принятые администрацией Вашингтона, позволили создать прочную государственную власть, опиравшуюся на поддержку богатых купцов и финансистов. Но в 1801 г. к власти пришла администрация президента Джефферсона, лидера партии республиканцев, которая подвергла ревизии политику правительства федералистов, и настолько ослабила прежнюю правящую партию, что федералисты вскоре превратились в партию политических маргиналов.

В 1812 г. США вновь воевали с Великобританией. Несмотря на первые поражения, американцы вновь отразили британское вторжение и окончательно разрушили союз англичан с индейцами, что позволило им активизировать экспансию на запад. В 1830-х годах федеральное правительство выселило все индейские племена с территорий к востоку от реки Миссисипи. С тех пор индейцам разрешено селиться только в западных штатах США. Дальнейшая экспансия на запад привела к расширению территории США до Тихого океана.

Присоединение Техаса спровоцировало общенациональный кризис из-за проблемы рабства, и в 1850-х годах США вступили в полосу политической нестабильности, которая разрешилась впоследствии в ходе гражданской войны.

Эра федералистов

Администрация Вашингтона: 1789—1797 гг.

Джордж Вашингтон, ставший лидером нации еще в годы Войны за независимость, был избран первым президентом США согласно новой конституции, принятой в 1789-91 гг. Согласно первой послевоенной переписи населения, в США на тот момент проживало 3,9 миллиона человек. Средняя плотность населения составляла 4,5 человека на квадратную милю, но оно было распределено очень неоднородно: большая часть населения сосредоточилась в прибрежных регионах, в то время как на присоединенных по итогам войны западных территориях белых поселенцев практически не было. Большинство населения состояло из фермеров и их семей, которые проживали в сельской местности. В США к концу XVIII в. было лишь 12 городов с населением более 5 000 человек.

Судебная власть в стране была упорядочена принятием закона 1789 г. о создании системы федеральных судов. Верховный суд того времени должен был состоять из шести судей. Кроме того были назначены три окружных суда (первоначально США были по юрисдикции разделены на три географических округа) и 13 Федеральных районных судов (по первоначальному количеству штатов). Для исполнения судебных решений была сформирована Служба маршалов США, а для надзора за законностью в каждый из 13 федеральных районов был назначен районный прокурор. Столица США была перенесена в штат Мерилэнд, на части территории которого был позже создан независимый федеральный округ Колумбия.

При поддержке президента Вашингтона секретарь Казначейства Александр Гамильтон провел через Конгресс законопроект о финансовой программе реструктуризации долгов Конгресса, создании Центрального банка Соединённых Штатов, назначении новых налогов и таможенных тарифов. Из них налог на виски был самым непопулярным и даже вызвал восстание в Пенсильвании в 1794 г. Вначале президент Вашингтон приказал федеральным маршалам доставить бунтовщиков в районный суд. Когда несколько тысяч вооруженных людей, протестующих против нового налога, собрались близ города Питтсбург, Дж. Вашингтон созвал отряды милиции из нескольких ближайших штатов для подавления восстания. Лично возглавив соединенные силы милиции из 13 000 бойцов, президент Вашингтон направился в Пенсильванию, где мятеж немедленно прекратился без применения силы.

По окончании войны за независимость США еще продолжали вести войну с индейцами на Северо-западных территориях, завершившуюся в 1795 г. подписанием Гринвилльского мирного договора, согласно которому индейская конфедерация признала суверенитет США и допустила белых поселенцев на свои земли. Кроме того, США вели переговоры с Испанией о спорных Юго-западных территориях, где также велись активные боевые действия с индейцами. Согласно заключенному в том же 1795 г. Мадридскому договору, Испания признала эти земли владением США и демаркировала границу между ними и испанской Флоридой по 31-й параллели. В 1798 г. там была создана территория Миссисипи.

В эпоху французской революции и наполеоновских войн США придерживались нейтралитета. Тем не менее, в 1794 г. правительство США подписало с Великобританией договор о взаимовыгодной торговле, согласно которому Великобритания отводила свои войска, сосредоточенные на канадской границе. Этот договор был подвергнут критике партией Джефферсона, но президент поддержал федералистов, выступавших за подписание договора, и Т.Джефферсон вынужден был уступить. Хотя президент Вашингтон был противником партийной системы, в целом он поддерживал федералистов, и после его смерти в 1799 г. стал героем этой партии.

Администрация Адамса: 1797—1801 гг.

В 1797 г. Дж. Вашингтон отказался далее исполнять обязанности президента и вышел в отставку. На его пост был избран вице-президент Джон Адамс, собравший лишь на несколько голосов больше, чем Т.Джефферсон. Незадолго до своей инаугурации Дж. Адамс рассорился с А.Гамильтоном, и партия федералистов распалась.

Во внешней политике также произошли серьёзные перемены. Франция, возмущенная заключением англо-американского торгового соглашения, отправила свой флот для захвата американских торговых судов, направлявшихся в Англию. К 1797 г. было арестовано около 300 американских судов, а дипломатические отношения между Францией и США были разорваны. США готовились к вступлению в войну и укрепляли свою армию и флот. В 1799 г, после нескольких морских сражений необъявленной войны с Францией, президент Адамс окончательно порвал с федералистами, которые придерживались про-британской политики, и заключил с Наполеоном соглашение 1800 г., согласно которому США освобождались от союзнических обязательств в отношении Франции, взятых на себя во время Войны за независимость, а Франция отказалась от выплаты компенсаций за захваченные торговые корабли США.

Накануне завершения его полномочий президент Адамс назначил главным судьей США Джона Маршалла, который занимал этот пост до 1835 г. и превратил Верховный суд в один из высших органов государственной власти, выполнив, таким образом, программу федералистов по созданию сильного централизованного государства.

Эпоха Джефферсона

К 1800 г. американцы были готовы к серьёзным переменам. Во время президентств Вашингтона и Адамса федералисты построили сильный централизованный государственный аппарат, но существенно утратили связи с широкими слоями населения. В частности, чтобы оплатить государственный долг, а также реформировать армию и флот, готовившиеся к войне с Францией, в 1798 г. был введен новый налог на недвижимое имущество и рабов. Сбор налогов по приказу Адамса был возложен на армию, так как были случаи бунтов на местах и насильственного освобождения из тюрем неплательщиков налогов. Республиканцы немедленно воспользовались этим, чтобы обвинить федералистов в тираническом правлении.

Партия республиканцев во главе с Томасом Джефферсоном всегда пользовалась поддержкой широких кругов фермеров, мелких торговцев и ремесленников. В результате Джефферсон победил на выборах 1801 г. и в своей инаугурационной речи обещал сохранить закон и порядок, но в то же время «предоставить гражданам свободу выбора способов достижения их целей в производстве и улучшении своей жизни». Администрация Джефферсона поддерживала сельское хозяйство и экспансию США на запад. В частности, территория страны была вновь увеличена примерно вдвое за счет покупки испанских владений в Луизиане. Кроме того, для исследования направлений дальнейшей экспансии к тихоокеанскому побережью была направлена экспедиция Льюиса и Кларка. Для освоения новых земель Джефферсон поощрял прирост населения за счет иммиграции и уменьшил ценз оседлости для иммигрантов, желающих натурализоваться в США, ранее увеличенный правительством федералистов.

К концу своего второго президентского срока Джефферсон и его секретарь Казначейства Альберт Галлатин сократили государственный долг США до 560 миллионов долларов, но для этого сократили государственный аппарат, а также численность регулярной армии и флота. Тем не менее, в годы правления Джефферсона США вели войну в Африке (первую берберийскую, за которой в 1815 г. последовала еще и вторая берберийская война).

• US Population Distribution
• USA population distribution 1790.png

  1790

• USA population distribution 1800.png

  1800

• USA population distribution 1820.png

  1820

Покупка Луизианы и англо-американская война 1812 г

Покупка Луизианы в 1803 г. не только расширила потенциальные возможности для дальнейшей американской экспансии на запад, но и предоставила в полное распоряжение американских фермеров и торговцев важную транспортную артерию по реке Миссисипи.

Придерживаясь политики нейтралитета в наполеоновских войнах, США пытались вести торговлю со всеми воюющими сторонами, но и Франция, и Великобритания не поощряли торговлю со своими противниками. После разгрома французского флота в Трафальгарском сражении (1805 г.) британский флот блокировал американские порты, пытаясь воспрепятствовать франко-американским торговым связям. Чтобы оказать давление на Великобританию, администрация Джефферсона объявила эмбарго на экспорт из США, но от этого пострадали прежде всего американские производители. В 1808 г. к власти пришел президент Мэдисон, который отменил эмбарго.

Однако британский флот не только продолжал блокаду, но и принуждал матросов с перехваченных американских судов к службе в королевском флоте. Кроме того, Великобритания заключила союз с индейскими племенами и поддерживала их сопротивление американской экспансии на индейские территории. Тогда в 1812 г. Конгресс, который контролировали республиканцы из южных штатов, объявил Англии войну. Северяне-федералисты пытались этому воспрепятствовать, но их влияние было уже слишком слабым. После тяжелых боев, продолжавшихся до 1815 г., был заключен мир, в результате которого воюющие стороны остались в прежних границах, но Великобритания отказывалась от союза с индейцами, которые оказались наиболее пострадавшей стороной конфликта. Из войны США вышли с уверенностью в своих силах, в частности, благодаря впечатляющей победе в решающей битве с англичанами под Новым Орлеаном. Для партии федералистов это был конец, в то время как для генералов Джексона и Гаррисона — начало политической карьеры, так же как и для гражданских политических лидеров Джеймса Монро, Джона Куинси Адамса и Генри Клея.

Эра доброго согласия и рост национализма

После войны 1812-15 гг. её герои пользовались необыкновенной популярностью, в частности, отраженной поэтом Фрэнсисом Скоттом Ки в словах государственного гимна США «Знамя, усыпанное звездами». Другими важными событиями послевоенного периода были укрепление позиций федерального правительства в результате деятельности Верховного суда под руководством Джона Маршалла и дальнейшее расширение границ в результате заключения договора Адамса — Ониса.

Секционализм

Несмотря на общий рост национализма, одним из его последствий в США стало нарастание местного патриотизма, который в англоязычной литературе принято называть секционализм. В отличие от сепаратизма, секционализм непосредственно не приводил к стремлению разрушить единство нации. Тем не менее, штаты Новой Англии, выступавшие против войны 1812-15 гг., вместе с упадком партии федералистов переживали период ослабления своего традиционного влияния на политическую жизнь страны в целом и стремились к развитию местной промышленности и банков. С иммиграцией в США из Англии Сэмюэла Слейтера и появления ткацких станков в Новой Англии в 1790-х годах началась промышленная революция. На Юге также появились машины для очистки хлопка, изобретенные Эли Уитни. Производство хлопка превратилось в одну из важнейших статей американского экспорта и предмет патриотической гордости южан. На Западе господствовал дух фронтира, выражавшийся, в частности, в легендах о Дэви Крокетте и в сочинениях Фенимора Купера. После гибели Текумсе, последнего индейского вождя, способного объединить племена против белых, они больше не могли оказывать эффективного сопротивления американской экспансии.

Однопартийная система

Президентство Джеймса Монро (1817—1825 гг.) называют также «Эрой доброго согласия» из-за окончания межпартийных склок в связи с уходом партии федералистов с политической арены. На некоторое время в США установилась однопартийная система, так как республиканцы полностью господствовали как в федеральных, так и в местных органах власти. В то же время еще не начали обостряться скрытые противоречия между регионами страны, которые со временем привели к распаду демократическо-республиканскую партию.

Сам Монро оставил за собой место в истории, прежде всего благодаря доктрине Монро, представленной им в послании Конгрессу 2 декабря 1823 г. В ней президент провозгласил Американские континенты свободными от дальнейших попыток колонизации со стороны европейских государств. США обещали сохранять нейтралитет в европейских войнах, если Европа воздержится от вмешательства в дела суверенных стран Америки. В то же время Монро считал агрессию против любой из американских стран агрессией против США.

Возвращение к многопартийности

Период господства однопартийной системы в США не мог продолжаться долго. В силу сложившихся политических традиций, каждый штат по-прежнему имел собственную политическую систему и политическую жизнь. В результате в ходе выборов 1824 г. страна раскололась, ни один из кандидатов отдельных регионов не смог одержать убедительной победы и собрать большинства в Коллегии выборщиков. Новая Англия и Нью-Йорк выдвинули кандидатуру Джона Куинси Адамса, Виргиния, Джорджия и Делавэр — Кроуфорда, остальные южные штаты и присоединившиеся к ним Иллинойс и Индиана — Джексона, остальные западные штаты — Клея. Согласно конституции, окончательный выбор между кандидатами в первый и последний раз в истории США сделал Конгресс. Его палата представителей поддержала кандидатуру Адамса, который сумел договориться с Клеем и сделал его госсекретарем (министром иностранных дел) своей администрации.

Раскол на выборах вернул США к многопартийной системе. Сторонники Адамса именовали себя Национальной республиканской партией, позже трансформировавшись в партию вигов. Адамс не был популярным президентом. Ему ставили в вину провал «Американской системы», экономического плана по строительству общенациональной сети дорог и каналов. Как холодный интеллектуал, Адамс не обладал харизмой и для своего поста лидера нации имел слишком мало друзей.

Генерал Джексон, на выборах набравший больше голосов, чем Адамс, напротив был чрезвычайно популярен как герой англо-американской войны 1812-15 гг. Его сторонники в правящей демократическо-республиканской партии сформировали фракцию, а позже и отдельную демократическую партию, существующую в США до сих пор.

Эндрю Джексон

После победы на выборах 1828 г. Джексон пришел к власти. Его восьмилетнее правление называют «джексоновской демократией». Оно привело к крупным социальным, политическим и экономическим переменам во всей стране.

Джексоновская демократия

Джексон пользовался особенно широкой поддержкой у западных фермеров, а также у рабочих, ремесленников и мелких торговцев восточных штатов, пытавшихся использовать своё право голоса, чтобы защититься от наступления крупного капитала, влияние которого быстро нарастало из-за промышленной революции. Кроме того, к выборам 1828 г. избирательные права были расширены. Ограничения, существовавшие ранее в штатах Массачусетс, Коннектикут, Мэриленд, Нью-Йорк, Нью-Джерси и Южная Каролина (имущественный ценз), были отменены. Теннесси расширил избирательные права на большинство налогоплательщиков, а в Вермонте и штатах, созданных после 1815 г. с момента их входа в состав США избирательным правом обладали все или почти все белые мужчины, платившие налоги. Некоторые ограничения существовали иногда лишь для тех, кто платил налогов менее установленного на низком уровне минимума.

Дорога слёз

В 1830 г. Конгресс принял Закон о переселении индейцев, которым президент был уполномочен заключить с племенами индейцев договоры о их переселении с территорий восточных штатов за реку Миссисипи. Всего таких договоров было заключено 94. Для расселения прибывающих индейцев в 1834 г. территория современного штата Оклахома была выделена в специальную резервацию, где белым селиться запрещалось.

Среди договоров о переселении в 1835 г. был заключен договор с племенем чероки, расселенным в штатах Северная Каролина и Джорджия согласно предыдущему договору 1791 г. В обмен за эти земли индейские вожди получили деньги. Индейское население и избранное им правительство опротестовало договор, но индейцы были силой согнаны со своих земель и в 1838 г. были вынуждены отправиться в далекое путешествие. В пути многие из них умерли от болезней и лишений. В память об этих событиях путь индейцев называют Дорога слёз.

Кризис нулификации

Еще одной характерной чертой президентства Джексона стал рост сепаратистских настроений в отдельных штатах. В частности, Южная Каролина опротестовала федеральную политику в области таможенных тарифов. Власти штата объявили, что ряд федеральных законов противоречит конституции и в пределах данного штата объявляются «нулифицированными», то есть недействительными. Сепаратистов поддержал вице-президент Джон Кэлхун. В ответ президент Джексон в 1832 г. отправил в столицу Южной Каролины, Чарльстон, эскадру из нескольких военных кораблей и объявил, что штат стоит «на пороге государственной измены». Апеллируя к гражданам Южной Каролины, Джексон призвал их оставаться в составе США, а на выборы, состоявшиеся в том же году, выставил свою кандидатуру уже с другим вице-президентом. Компромисс между тарифной политикой штата и федерального правительства был достигнут при посредничестве сенатора Клея в Конгрессе. Другие южные штаты в тот период поддержали президента, но позже дальнейший рост сепаратизма привел США к гражданской войне.

Банки

Еще одной серьёзной проблемой администрации Джексона стал отзыв лицензии Центрального банка Соединённых Штатов. Его деятельность резко критиковали малоимущие слои населения, особенно в западных штатах, обвиняя в монополизме в сфере кредитования и предоставлении преимуществ наиболее богатым людям. Борьба за равные возможности независимо от размеров личного состояния была одним из предвыборных обещаний Джексона.

В 1833 г. Джексон объявил, что правительственные финансы впредь не будут размещаться в Банке США, а те депозиты, которые уже находятся в этом банке, будут вскоре исчерпаны за счет покрытия текущих расходов исполнительной власти. Все доходы государственного бюджета планировалось размещать в наиболее надежных банках отдельных штатов. Такая система удешевила кредит и способствовала освоению новых западных территорий. В то же время, банковская система стала менее стабильной и впоследствии оказалась чувствительной к периодической панике среди населения, поэтому накануне гражданской войны в США снова появился центральный банк.

Накануне отставки Джексон назначил своим преемником Мартина Ван Бюрена, который с легкостью выиграл выборы 1836 г. Но уже через несколько месяцев США охватила паника в связи с экономическими трудностями, возникшими на почве финансовых спекуляций. Банковская система рухнула, что привело к массовому закрытию предприятий и безработице среди населения. Хотя условия для кризиса заложила политика Джексона, общественное мнение во всем обвиняло администрацию Ван Бюрена, и в 1840 г. он проиграл выборы кандидату от партии вигов Уильяму Гаррисону. К несчастью, президентство Гаррисона продолжалось только месяц, после чего он умер от пневмонии, и его полномочия перешли к вице-президенту Джону Тайлеру. Не будучи избранным в ходе выборов, Тайлер не был популярен, и виги даже исключили нового президента из своей партии.

Эпоха реформ

Кроме масштабных социальных, политических и экономических перемен, происходивших в США на фоне колоссального расширения территории в ходе экспансии на запад, страна в первой половине XIX в. переживала также серьёзные перемены в сфере общественного сознания. Вслед за Первым Великим пробуждением XVIII в. в это время началось движение за Второе Великое пробуждение, в ходе которого традиционные социальные и религиозные ценности существенно изменились. Появились новые социальные стандарты, в том числе религиозные, что привело к расхождению во взглядах между глубоко религиозным американским и все более анти-клерикальным европейским общественным сознанием.

Второе Великое пробуждение

Вторым Великим пробуждением называют протестантское религиозное движение, охватившее в 1800—1840-х годах всю страну и каждый её регион. В основе его лежали традиционные арминианские представления о спасении души через свободное волеизъявление. Миллионы людей вновь вступили в церковные общины, нередко новых протестантских конфессий, особенно часто — методистов. Одновременно усилились и реформаторские настроения, целью которых представлялось искоренение общественных пороков накануне второго пришествия Христа.

Утописты и сектанты

Кроме протестантов были и другие группы религиозных и социальных реформаторов, многие из которых также верили в доктрину хилиазма и ожидали скорого пришествия Христа. Они основывали в западных штатах новые общины, одну из которых впоследствии приобрел шотландский промышленник Роберт Оуэн, известный утопист. Еще одним известным утопистом этой эпохи считается Шарль Фурье. Их социальные эксперименты вскоре провалились, но аналогичная попытка Анны Ли, основательницы секты шейкеров, была относительно успешной. Её последователи жили коммунами наподобие монашеских, отрицали секс, вербовали новых сторонников среди беспризорных детей и новообращенных и занимались различными ремеслами, в частности изготовлением предметов меблировки на продажу. Многочисленные деревни шейкеров были разбросаны на территории Новой Англии и встречались еще в начале ХХ в..

Члены секты перфекционистов напротив, придерживались учения о том, что второе пришествие Христа уже состоялось в 70 г. новой эры, и теперь люди при желании вполне могут вести совершенный образ жизни в этом мире, а не в ином. Секта распалась еще в XIX в., но на базе одной из её коммун позже выросла большая корпорация по производству кухонной утвари и столового серебра Онейда, существующая до настоящего времени

Наиболее известной сектой, появившейся в Америке в XIX в. считаются мормоны, конфессия, основанная Джозефом Смитом и порвавшая со всеми прочими христианскими конфессиями из-за своих очень необычных для христиан нравов и обычаев. Вскоре после своего создания секта вынуждена была бежать из США на запад, где обосновалась в регионе Большого Солёного озера, в то время еще расположенного на территории Мексики. Когда эта территория в 1848 г. перешла под контроль США, мормоны, в связи с тем, что их учение допускало полигамию, запрещенную законами США, были вынуждены ввести моногамию, но их секта существует до сих пор и последователи учения Джозефа Смита по-прежнему исчисляются миллионами человек.

Менее известное учение сестёр Фокс, называемое спиритуализм, также разделялось в XIX—XX вв. миллионами людей и оставило заметный след в западной духовной культуре, как американской, так и европейской. Введенная ими практика медиумов, утверждавших, что через их посредство можно общаться с духами умерших людей, впоследствии распространилась на спиритизм и другие эзотерические учения. Одной из последовательниц спиритуализма была супруга Авраама Линкольна Мэри Тодд Линкольн.

Среди других групп, обративших пристальное внимание на духовное возрождение, следует также упомянуть последователей учения американского философа Ральфа Эмерсона, которое получило название трансцендентализм. Среди видных сторонников трансцендентализма был американский писатель Генри Торо, а среди противников — Натаниел Готорн и Эдгар По. Проповедников различных учений в эти годы в Америке было столько, что в штате Нью-Йорк представителей традиционных конфессий практически не осталось, и его называли «выжженным районом».

Распространение школ

Образование в США в течение длительного времени оставалось частным делом местных властей, и образование в отдельных регионах было существенно различным. В Новой Англии были распространены муниципальные школы, хотя они нередко разделялись по классовому признаку, и школы для детей рабочих содержали значительно хуже, чем для имущих классов. От учителей ожидалось безупречно нравственное поведение, но то, чему они учили, определяли местные власти. Преимущественно это были религиозные нормы, и следуя философии кальвинизма, учителя требовали от учеников дисциплины, подвергая их публичным унижениям и телесным наказаниям. На Юге публичных школ было мало, и преобладало домашнее образование. Лишь богатые плантаторы могли нанимать учителей для своих детей.

Реформа начального и среднего образования началась в Массачусетсе, где Гораций Манн предложил унифицировать порядок обучения и финансирования школ, введя одновременно единые образовательные стандарты в пределах штата. Большинство детей обучалось читать и писать по «Синему словарю» Уэбстера. Хотя в дальнейшем многие штаты последовали примеру Массачусетса, Новая Англия еще долго лидировала в деле организации массового образования. Благодаря иммигрантам из Германии, в США появились также детские сады и гимназии. Северяне спонсировали также содержание лицеев.

Движение за реформы психиатрии

В Массачусетсе началось также движение за реформу условий содержания душевнобольных. У её истоков стояла Доротея Линда Дикс. Её доклад законодательному собранию штата способствовал принятию плана Киркбрайда по строительству психиатрических клиник.

Положение женщин

Первые попытки добиться для женщин права высказываться на политические темы связывают с Эбигейл Адамс, супругой президента Джона Адамса и первой леди США в конце XVIII в. Согласно её концепции «республиканского материнства», женщины Америки должны были воспитывать своих детей в духе республиканских и патриотических идей, выполняя, тем самым, свой гражданский долг в сфере идеологии и образования.

В 1830-40х годах дух реформ был воспринят женщинами как призвание к высоким нравственным идеалам, к любви между супругами, благочестию, чистоте, заботам о доме и семье, добровольному подчинению мужчинам. Эти принципы в Новой Англии и Нью-Йорке получили название культ истинной женственности или культ домашней жизни, в соответствии с которым женщины устраивали домашний очаг как убежище в бессердечном мире. На Юге для женщин отводили более активную роль в обществе. Женщины должны были готовить дом к приему гостей, которых следует угощать и развлекать. Обе доктрины разделяли жизнь на две сферы, домашнюю и публичную, заботы о первой возлагались на женщин, а о последней — на мужчин. Поэтому республиканская идеология со временем отошла на второй план, а религиозное благочестие в женском обществе играло главную роль.

Движение за отмену рабства

К XIX в. многие политические лидеры, среди которых наиболее известны сенатор Генри Клей и президент Монро, считали рабство нежелательным явлением в социальной жизни и рассчитывали, что со временем оно будет отменено, а рабы возвращены в Африку. Так, Американское колонизационное общество пыталось организовать из освобожденных рабов колонию на африканском побережье, на основе которой позже возникло государство Либерия. Её столица, город Монровия, получил своё название в честь президента США Джеймса Монро. Но после 1840 г. сторонники отмены рабства отказались от идеи репатриации рабов в Африку.

Движение аболиционистов среди белых протестантов базировалось на евангелических принципах Второго Великого пробуждения. Среди них евангелист Теодор Уелд призывал к немедленной эмансипации всех рабов. Уильям Гаррисон основал специальную газету «Либерейтор» (Освободитель) и «Американское общество против рабства». Поскольку Гаррисон выступал также за социальные права женщин, общество вскоре раскололось, и группа, возглавляемая Льюисом Таппаном и отказавшаяся от борьбы за женскую эмансипацию, основала особое «Общество против рабства в Америке и за границей».

В то же время в обществе отношение к рабству и аболиционистам не было единодушным. Аболиционистов часто подвергали преследованиям, Гаррисона в Бостоне едва не линчевали, а журналист Элия Лавджой за выступления против рабства в штате Иллинойс был убит. В Конгрессе было принято специальное правило, запрещавшее обсуждать вопросы, касающиеся рабства, во избежание столкновений между конгрессменами. Большинство белых американцев считало чернокожих низшей расой и относилось к аболиционистам негативно. Афроамериканцы были ограничены в правах даже в тех штатах, где рабство уже было под запретом, и могли конкурировать за низкооплачиваемую работу лишь с ирландцами, которые в англо-саксонском обществе также преимущественно рассматривались как парии. На Юге плантаторы считали рабство необходимым для их экономики, и что освобожденные рабы могли африканизировать общество в южных штатах, так же как это произошло на Гаити.

Как свободнорожденные афроамериканцы, так и бывшие рабы также входили в число аболиционистов. Наиболее влиятельным из них был Фредерик Дуглас, беглый раб, чьи зажигательные речи привлекали множество как сторонников, так и противников. Будучи грамотным и одаренным журналистом, Дуглас издавал собственную газету «Северная звезда» и написал три автобиографические книги, ставшие бестселлерами. Другой афроамериканский писатель Дэвид Уокер, автор «Воззвания к цветным гражданам мира», прямо призывал рабов к восстанию против тирании белых. До гражданской войны в США действовала Подпольная железная дорога, организация, помогавшая рабам бежать в штаты, где рабство было запрещено. Одной из видных представительниц этой организации была Гарриет Табмен, с риском для жизни пробиравшаяся в рабовладельческие штаты, чтобы вывозить оттуда беглых рабов. В движении аболиционистов участвовали и многие другие женщины: сестры Гримке, Элизабет Стентон, Лукреция Мотт, Соджорнер Трут, которые, как и Гаррисон, объединяли вопросы женской и рабской эмансипации. Большинство феминисток происходили из общин конгрегационалистов и квакеров американского Северо-Востока и усматривали основы для своих взглядов в христианском вероучении.

Антиалкогольное движение

В 1850-х годах в США началось движение за запрещение алкогольных напитков. Американцы часто пьянствовали, сопрягая употребление алкоголя с дебошами, преступлениями, отказом от работы, что наносило ущерб как их здоровью, так и экономике. Американское общество трезвости и другие подобные организации вели пропаганду против потребления алкоголя. В штате Мэн в 1851 г. пытались ввести сухой закон, но вскоре он был отменен. Во время гражданской войны антиалкогольное движение прекратилось, но в 1870-х годах возобновилось.

Экономический рост

В первой половине XIX в. в США происходит индустриализация, и из страны аграрной Америка превращается в индустриальную державу. Прежде всего развивался транспорт, и затем железные дороги использовались для развития промышленности, доставки сырья на предприятия и вывоза готовой продукции. Кроме того была произведена стандартизация деталей и компонентов продукции, с тем чтобы они были взаимозаменяемы. Поощряя развитие национальной индустрии, правительство защищало её выгодными таможенными тарифами от конкуренции со стороны импортируемых товаров.

Экспансия на запад

После англо-американской войны 1812-15 гг. индейцы лишились поддержки Великобритании и не могли оказывать американской экспансии существенного сопротивления. В 1830-х годах решениями Конгресса и администрации президента Джексона множество индейцев было выселено за реку Миссисипи. Хотя Верховный суд опротестовал эти решения как неконституционные, Джексон его проигнорировал. Ему даже приписывают ироническое высказывание: «Ну, что же, раз вы все доказали — действуйте».

Вслед за американской армией на запад двигались колонисты. Одним из самых известных является Даниэль Бун, первый поселенец в Кентукки. Пионерами на новых территориях были обычно охотники и торговцы пушниной, предоставлявшие информацию о землях, на которых они промышляли.

К 1840 м годам в США была популярна концепция явного предначертания, согласно которой сама судьба предоставила белым весь материк. К этому времени США получили полный контроль над Орегоном и присоединили Техас.

Техас отделился от Мексики в результате техасской революции. Мексика пыталась силой подавить революцию, но в 1846 г. США объявили ей войну, и армия американского генерала Тейлора разгромила войска президента Санта-Анны. В следующем 1847 г. армия генерала Скотта заняла столицу Мексики, президент бежал, а временное правительство заключило с американцами мир, уступив США почти половину территории своего государства. Согласно мирному договору в обмен на территории Мексика получила 15 миллионов долларов, чтобы расплатиться с внешними долгами, из-за которых лишилась поддержки европейских стран, оставивших её на произвол судьбы и американских войск.

В 1848 г. генерал Тейлор выставил свою кандидатуру на президентских выборах и вновь одержал внушительную победу. Техас и Флорида были допущены в состав США как рабовладельческие штаты, в то время как в Калифорнии рабство было запрещено. Сразу по окончалии войны в Калифорнии было найдено золото, и в США наступила эпоха золотой лихорадки, ускорившая строительство первой трансконтинентальной железной дороги, оконченное в 1869 г.

Отрывок, характеризующий История США (1789–1849)

Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.