История Саксонии

История Саксонии — исторический обзор событий произошедших на территории Саксонии, находящейся в современной Германии и Польше.

Средние века

После Саксонских войн 772—804 годов с Карлом Великим область саксов была включена в состав государства франков. По Верденскому договору 843 года она досталась Людовику Немецкому, а в 851 году объединилась в одно герцогство под властью герцога Людольфа.

Его сыну Оттону Светлейшему (880—912) удалось значительно распространить свои владения на восток и юг. В это время герцогство Саксония на западе граничило с Лотарингией почти у самого Рейна, на севере достигало Немецкого и Балтийского морей, на юге — Франконии и Тюрингии, которая одно время входила в состав владений Оттона Светлейшего. Эта территория в то время называлась Мейссенской маркой.

Оттон достиг весьма большого значения в Германии; сын его Генрих Птицелов был избран в 919 году германским королём. С тех пор в течение столетия королевская, потом императорская корона Германии принадлежала Саксонской династии.

Оттон I в 960 году дал Саксонию в лен графу Герману Биллунгу, который основал в Саксонии свою династию. Он был верным вассалом императора; удачными войнами с вендами он расширил на востоке границы своего герцогства, но его заэльбские завоевания были потеряны при его сыне, Бернгарде I.

В эпоху салических императоров герцоги из дома Биллунга явились вождями оппозиции против императорской власти. Перенос императорами Генрихом III и Генрихом IV своей резиденции в Саксонию, в город Гослар, и постройка в Гарцских горах ряда крепостей легло на население Саксонии новым бременем и вызвало раздражение против императоров. Сильное восстание саксов 1073—1075 годов было с трудом подавлено императором, но и после этого Рудольф Швабский и другие противники императора находили свою главную опору в Саксонии.

Когда в 1106 году угасла династия Биллунга, Генрих V пожаловал Саксонию в лен графу Лотарю Супплинбургскому. Когда в 1125 году Лотарь был избран германским королём, саксонское герцогство он передал своему зятю, герцогу баварскому Генриху Гордому.

Новый король Конрад III не признал этого пожалования и выгнал Генриха Гордого в 1138 году из Саксонии, а последнюю пожаловал Альбрехту Медведю. Генрих Гордый сумел, однако, отнять её обратно; после его смерти в 1139 году Саксонию получил по Франкфуртскому миру 1142 года его сын Генрих Лев.

Генрих Лев присоединил к своим владениям Голштинию, Мекленбург и часть Померании. Он основывал города и епископства и содействовал поднятию культуры. Борьба его с императорами окончилась тем, что Фридрих Барбаросса разбил его и принудил к покорности в 1180 году. Большая часть его владений была отнята и принадлежавшие ему земли признаны имперскими. За ним остались только Брауншвейг и Люнебург, а второму сыну Альбрехта Медведя, Бернгарду Асканийскому, отдано было то, что тогда называлось герцогством Саксонским, то есть небольшие владения по правому берегу Нижней и Средней Эльбы.

Новое герцогство Саксония играло в Германии второстепенную роль, которая ещё уменьшилась, когда после смерти второго герцога из Асканийского дома, Альбрехта I (1212—1260), его сыновья разделили между собой и без того незначительные владения: старшему, Иоганну, достались владения по нижнему течению Эльбы, получившие название герцогства Саксен-Лауэнбург, а младшему, Альбрехту II (1260—1298) — владения по среднему течению Эльбы, герцогство Саксен-Виттенберг (южная часть нынешней прусской провинции Саксония).

Курфюршество Саксония (1356—1806)

После распада Саксонии на мелкие герцогства между ними началась борьба за титул курфюрста, дающий право избирать императора. В конце концов эту борьбу выиграло небольшое герцогство Саксен-Виттенберг. В 1356 году его владетель Рудольф I из рода Асканиев получил от императора Карла IV титул курфюрста, а само герцогство право именоваться курфюршеством. Династия Асканиев угасла в 1422 году после смерти Альбрехта III.

Фридрих I, маркграф Мейсена из династии Веттинов, был главным союзником императора Сигизмунда во время его войн с гуситами. В награду за это в 1423 году император пожаловал Фридриху герцогство Саксен-Виттенберг и титул курфюрста Саксонии. С этого времени новое владение Фридриха, вместе с его прежними владениями в Мейсене, стало называться Саксонией (сначала Верхней Саксонией).

К 1485 году Саксония Веттинов стала одной из сильнейших территориально-политических единиц в Священной Римской империи. Кроме Саксен-Виттенберга и мейсенских владений курфюршество включало в себя ещё и Тюрингию и некоторые другие земли. Однако ещё сыновья первого курфюрста Саксонии Фридрих II и Вильгельм в 1446—1451 годы вели между собой вооруженную борьбу из-за доставшегося им от родственников тюрингского наследства. В 1485 году его внуки Эрнст и Альбрехтом разделили между собой веттинские владения (Лейпцигский раздел). Этот раздел оказался тяжелой ошибкой, приведшей к ослаблению Саксонии и не позволившей ей впоследствии играть первые роли в истории Германии.

Саксония в период Реформации и Тридцатилетней войны

Курфюрст Фридрих III Мудрый (1486—1525) не был открытым сторонником Лютера, но беспрепятственно допускал распространение его учения в Саксонии, а после его осуждения на Вормсском сейме предоставил ему убежище в Вартбурге. Брат и соправитель Фридриха Иоганн Твёрдый (1525—1532), став курфюрстом, уже открыто занял протестантскую сторону, а Саксония в 1531 году стала (вместе с Гессеном) во главе оборонительного союза против религиозной политики императора Карла V.

В 1546 году император Карл V окончательно решился на войну с протестантизмом, и произошёл первый крупный вооружённый конфликт между католиками и протестантами (Шмалькальденская война).

Во время Тридцатилетней войны, пока саксонский курфюрст Иоганн-Георг I стоял на стороне императора, военных действий на территории Саксонии не было. Однако в 1631 году Иоганн-Георг перешел на сторону шведского короля. Через четыре года, после поражения Густава-Адольфа, курфюрст вновь перешел на сторону императора, заключив с ним в Праге мирный договор.

За время Тридцатилетней войны население Саксонии уменьшилось в два раза.

Королевство Саксония (1806—1918)

В 1806 году французский император Наполеон объявил курфюрста Фридриха Августа III королём Саксонии, в результате чего Саксония сделалась королевством.

Иоганн-Георг III (1680—1691) положил основание постоянному войску и принимал участие в войнах императора против турок (в 1683 году содействовал освобождению Вены от турецкой осады).

После краткого правления Иоганна-Георга IV (1691—1694) курфюрстом стал его брат, Фридрих-Август I Сильный (1694—1733). При нём Дрезден сделался одной из самых блестящих столиц Германии, с роскошными дворцами, садами, театрами, собраниями произведений искусств. Нужда в деньгах заставила курфюрста в 1697 году продать Брауншвейгу за 1 100 000 гульденов права на Саксен-Лауэнбург, династия которого угасла ещё в 1689 году. Из тщеславия курфюрст в 1697 году (после смерти Яна Собеского) добился польской короны, для чего перешел в католицизм и истратил громадные деньги на подкуп членов сейма. В 1717 году перешел в католицизм и кронпринц, а затем и вся династия стала католической. С 1697 до 1763 года Саксония была соединена личной унией с Польшей. Это принесло Саксонии значительный вред. Переход в католицизм лишил саксонских курфюрстов главенства среди протестантских князей. Саксония была вовлечена в ненужную для неё Северную войну, обошедшуюся стране очень дорого; в 1706 году шведский король Карл XII совершил разорительное нашествие на Саксонию.

Война за польское наследство 1733 года также была ведена не в интересах Саксонии, а исключительно с целью доставить польский трон сыну Фридриха-Августа I, Фридриху-Августу II (1733—1763; как король польский, он называется Августом III). В войне за австрийское наследство Саксония стояла сперва на стороне Франции и Пруссии, но во Второй Силезской войне она присоединилась к Австрии, за что поплатилась поражениями при Штригау и Кессельдорфе и контрибуцией в 1 миллион талеров (по дрезденскому миру, 1745 года).

После войны за австрийское наследство Саксония находилась в дружеских отношениях с Францией, Россией и Австрией, заключившими союз против Пруссии. Поэтому Фридрих II в 1756 году начал военные действия вторжением в Саксонию, которая сделалась главным театром Семилетней войны (1756—1763). В битве близ Пирны (в самом начале войны) саксонская армия была разбита наголову, и Фридрих получил возможность смотреть на Саксонию почти как на покоренную страну. Война обошлась ей очень дорого; её потери исчисляются в 90 000 человек и более чем в 100 миллионов талеров; промышленность и торговля, едва оправившиеся после 30-летней войны, вновь пришли в упадок.

Со смертью Фридриха-Августа II распался неестественный союз Саксонии с Польшей. За двухмесячным правлением его сына, курфюрста Фридриха-Христиана (умер в декабре 1763 года), последовало продолжительное правление его внука Фридриха-Августа III (1763—1827). Положение правительства было тяжелое; сумма государственных долгов превышала 40 миллионов талеров, доходы не достигали 2 ½ миллионов; страна была разорена. Но выгодное положение страны среди богатых рудами гор способствовало развитию обрабатывающей промышленности, которая и шла вперед, лишь только политические обстоятельства это позволяли. После Семилетней войны правительство приняло все меры к тому, чтобы восстановить потерянное во время войны. Разработка рудников, металлургическая промышленность, производство фарфора и фаянса (первая фарфоровая фабрика основана в Саксонии ещё в 1710 году) были поставлены на широкую ногу. Поднято было также земледелие и скотоводство, в особенности овцеводство (выписка испанских мериносов). Правительство заботилось также о развитии народного образования (основание Горной академии во Фрейберге) и улучшении судопроизводства (отмена пытки, 1770). Это улучшило и положение финансов. В 1785 году Саксония вступила в Союз Князей.

В 1793—1796 годах она принимала участие в войне с Французской Республикой, но в 1796 году заключила с Францией договор, в силу которого обязалась сохранять нейтралитет. В 1806 году курфюрст послал против Наполеона корпус в 22 000 человек, который принимал участие в проигранной битве при Иене и потерял 6000 пленными (помимо убитых и раненых); своё участие в войне Саксония должна была искупить тяжелой военной контрибуцией в 25 миллионов франков.

По Познанскому миру (1806) Фридрих-Август получил королевский титул, но должен был приступить к Рейнскому союзу и выставить в 1807 году против Пруссии и России 20 000 корпус, который сражался под Данцигом и Фридландом. По Тильзитскому миру 1807 года Саксония уступила новосозданному Вестфальскому королевству Маннсфельд, Кверфурт и некоторые другие владения, но получила от Пруссии округ Коттбус; сверх того, король Фридрих-Август был сделан Великим герцогом Варшавским, но управление обеими государствами осталось совершенно разделённым.

Континентальная система покровительствовала развитию саксонской промышленности, что в значительной степени искупало ущерб, наносимый войнами, по крайней мере до разорения 1813 года. В 1812 году саксонские войска образовали особый корпус великой армии Наполеона I; из 21 000 человек этого корпуса возвратились на родину не более 6000 человек. В 1813 году король не пожелал изменить Наполеону, хотя патриотическое возбуждение распространилось и на Саксонию; при Лейпциге часть войска самовольно перешла на сторону противников. После битвы король был взят в плен союзниками; Саксония оказалась завоёванной страной, русский генерал князь Репнин был назначен её генерал-губернатором; через год его место занял прусский министр фон дер Рекк.

Заново организованная саксонская армия (28 000 человек) под начальством герцога Веймарского приняла участие в походе 1814 года; с Саксонии была взята контрибуция в 2 миллиона талеров. Пруссия предъявила притязания на всю Саксонию; их поддерживала Россия, но отвергали остальные великие державы. После долгих переговоров, не раз грозивших войной, решено было разделить Саксонию. Фридрих-Август 18 мая 1815 года подписал договор, по которому Саксония уступила Пруссии Нижнюю Лузацию, части Верхней Лузации, Мейссенского и Лейпцигского округов (Вейссенфельс, Цейц), Виттенберг, Коттбус, Мерзебург, Наумбург, сохранявшиеся за Саксонией владения в Тюрингии, всего ок. 20 000 км², с 850 000 жителей. За Саксонией осталось менее половины прежней территории — 15 000 км², но зато особенно густонаселённых — с 1 200 000 жителей; Фридрих-Август сохранил королевский титул, но потерял Варшавское великое герцогство.

Произвольный раздел давно связанных между собою земель вызвал сильное недовольство в народе. В армии Блюхера один полк саксонских гренадер не хотел допустить разделения его на два отряда, по принадлежности солдат к разным государствам, и возмутился. Возмущение было подавлено, и виновные расстреляны. 8 июня 1815 года Саксония официально присоединилась к Германскому Союзу. Король и граф Эйнзидель, стоявший во главе управления с 1813 до 1830 годы, старались залечить тяжкие раны, нанесенные войной, но решительно противились всем серьёзным реформам. Главное их внимание было направлено на народное образование (основание медицинской академии в Дрездене, лесной академии в Тарандте, военной академии в Дрездене) и финансы.

Брат и наследник Фридриха-Августа, Антон (1827—1836), намеревался сначала продолжать политику своего предшественника. В 1830 году празднование трехсотлетнего юбилея аугсбургского исповедания дало повод сперва к беспорядкам, потом к настоящим волнениям в Лейпциге, Дрездене и Хемнице; в Дрездене народ сжёг здание полиции. Испуганный король дал отставку Эйнзиделю, заменил его умеренным либералом Линденау, назначил соправителем своего племянника, принца Фридриха-Августа, и торжественно обещал конституцию. Проект последней был предложен на обсуждение созванных с этой целью земских чинов, которыми и принят после продолжительного обсуждения в 1831 году. Таким образом, саксонская конституция не имела характера конституции октроированной. Созданный ею ландтаг созывался не менее одного раза в 3 года и состоял из двух палат (верхняя палата — чрезвычайно сложного состава; некоторые члены заседали в ней по праву рождения, другие — по назначению короля, третьи — в силу привилегированного избрания; преимущественным влиянием на состав палаты пользовалась корона, нижняя палата — из 20 представителей рыцарства, 25 депутатов от городов, 5 представителей торгового сословия, 25 крестьянского); дано было обязательство не допускать основания в Саксонии новых монастырей и не дозволять пребывания иезуитов и других духовных орденов.

В 1832 году было значительно расширено городское самоуправление. В 1833—1834 годах созван в первый раз новый ландтаг, который немедленно приступил к серьёзным реформам, в особенности в сфере юстиции и администрации. Присоединение Саксонии к Германскому таможенному союзу в 1834 году дало такой толчок промышленности и торговле Саксонии, который превзошел самые оптимистические расчеты; скоро явилась надобность в улучшении путей сообщения, которое и началось с постройки Дрезден-Лейпцигской железной дороги в 1839 году, а затем целой сети железных дорог.

При Фридрихе-Августе II (1836—1854) ландтаг 1836—1837 годов продолжал реформаторскую деятельность (новое уголовное уложение, регламент королевского дома, закон о предании суду министров, закон о сельских общинах). В 1843 году король решился заменить либерала Линденау крайним реакционером Кённерицем и направить политику в другое русло. Печать подверглась значительному стеснению; начались политические аресты; в ландтаге правительство выступило против либеральной оппозиции. В стране распространилось сильное раздражение, в Лейпциге произошли беспорядки (1845).

Неурожаи следующих лет усилили недовольство. Февральская революция в Париже вызвала брожение, особенно сильное в Лейпциге: либеральные гласные думы (Бидерман и др.) при участии революционеров (Р. Блум) составили адрес королю с требованием отставки министерства Кённерица и реформ. Подобные адресы были составлены и в других местах; начались уличные манифестации. Король уступил и 16 марта сформировал либеральное министерство, во главе которого стал вождь либеральной оппозиции в ландтаге Александр Браун. Наиболее влиятельны если не в ландтаге, избранном раньше и по старому закону, то в стране были, однако, не династические либералы, а радикалы, стремившиеся к объединению Германии в одну республику и к широким социальным реформам. Это доказали дополнительные выборы в ландтаг, ещё более — выборы во франкфуртский парламент и бунты среди крестьян, ткачей и горнорабочих. Ландтаг открылся в мае 1848 года и поспешно принял предложенные либеральным правительством законы о печати и о собраниях, а также избирательный закон, устанавливавший прямое всеобщее голосование для нижней палаты и голосование, основанное на довольно высоком имущественном цензе, для верхней. Выборы, произведённые в начале 1849 года, дали полное торжество крайним элементам, вследствие чего министерство предпочло подать в отставку (24 февраля 1849 года); его место заняло смешанное министерство Гельда, а затем (2 мая) реакционное министерство Цшинского, душой которого был Бейст; ландтаг ещё раньше был распущен.

3 мая в Дрездене вспыхнуло восстание; король бежал; образовалось временное правительство с бывшими депутатами Тширнером, Гейбнером и Тодтом во главе; военными действиями революционеров руководил М. Бакунин. 9 мая восстание было подавлено при помощи прусских войск; началась реакция. Избирательный закон 1848 года отменен королевским декретом, суд присяжных и закон о собраниях и сообществах — также; печать поставлена под строжайший полицейский контроль. 26 мая 1849 года Саксония заключила с Пруссией и Ганновером «союз трех королей» для восстановления порядка в Германии, но скоро вышла из него и 27 февраля 1850 года заключила «союз 4 королей» с Ганновером, Баварией и Вюртембергом. Целью обоих союзов была борьба с революцией, но первый из них предоставлял в этом деле первую роль Пруссии, второй был направлен против неё.

Вообще с 1850 до 1866 год вся политика Саксонии, направляемая Бейстом (в 1853 году, после смерти Цшинского, ставшего президентом министерства), была дружественная Австрии. Фридриху-Августу II наследовал его брат Иоганн (1854—1873). Либеральное течение, возникшее в 1859 году, заставило Бейста и короля изменить политику, по крайней мере отчасти. В 1861 году был проведен новый избирательный закон, понижавший ценз и уменьшавший преобладание землевладения в ландтаге; в 1865 году дана амнистия осужденным в 1849 году.

В 1866 году Саксония примкнула к Австрии. Прусские войска заняли Саксонию; саксонская армия отступила в Богемию и вместе с австрийцами была разбита при Гичине и Кёниггреце. Пруссия сначала хотела присоединить к себе Саксонию, но удовлетворилась её вступлением в Северогерманский Союз, отказом от военной самостоятельности, объединением почтового и телеграфного управления и 10 миллионов талеров контрибуции. Бейст по окончании войны подал в отставку; но общий характер управления остался прежний. К королю стали поступать адресы с требованием всеобщего голосования, правительство ограничилось законом 1868 года, устранявшим сословный характер выборов в нижнюю палату. В 1867 году была отменена смертная казнь (восстановленная общегерманским уложением о наказаниях 1871 года), введены суды присяжных и шеффенов.

В 1870—1871 годах Саксонский корпус под командой наследного принца Альберта принял участие в походе против Франции; в 1871 году Саксония вошла в состав Германской империи. После упорной борьбы между палатами расширено городское общинное самоуправление, проведен новый либеральный закон о школах, установлен прогрессивный подоходный налог, железные дороги выкуплены в собственность государства.

В 1873 году на престол Саксонии вступил сын Иоганна, Альберт. В 1876 году председателем министерства сделался Фабрице. С тех пор Саксония пошла впереди германской реакции; полиция нигде не отличалась таким произволом, как в Саксонии, печать нигде легче не подвергалась судебным преследованиям, ниоткуда (в Германии) не высылали легче иностранцев.

Свободное государство саксония

Новая история

Ссылки

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий История Саксонии

В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.