История Самарской области

К эпохе верхнего палеолита в Самарской области относятся кремнёвые изделия (нуклеусы, ножевидные пластины, скребки), найденные на территории Самары в Постниковом Овраге. Палеоантропологические находки на горе Маяк у села Сиделькино Челно-Вершинского района имеют возраст 11,55 тыс. лет. Также на горе Маяк имеются находки из слоёв эпохи мезолита. К неолиту относятся стоянки елшанской археологической культуры (Елшанка, Красный Яр, Сиделькино). Погребение человека с негроидными чертами у села Чекалино в Сергиевском районе датируется возрастом 9 тыс. лет назад.

В Александрово-Гайском районе на берегу Большого Узеня находится памятник неолита Орошаемое (7–8 тыс. лет). Рядом на возвышенности вблизи водонапорной станции райводхоза находится неолитическая стоянка Алгай.

В позднем медном — раннем бронзовом веке (5300 — 4700 лет назад) под Самарой обитали представители ямной археологической культуры, которые были носителями Y-хромосомной гаплогруппы R1b и митохондриальных гаплогрупп H, T, U, N, W.

В начале XVI века на территории будущего Ставропольского уезда Самарской губернии кочевали ногайские татары (ногайцы), которые с наступлением весеннего тепла кочевали со своими стадами по луговой стороне Волги до реки Камы. На территории будущих Бугурусланского, Бугульминского и Бузулукского уездов кочевали башкиры и калмыки, на территории будущих Николаевского и Новоузенского уездов кочевали киргизы и татары.

Территория нынешней Самарской области вошла в состав России в середине XVI века, после присоединения Казанского и Астраханского ханств к Московскому царству.

В начале XVII века с берегов Урала в пределы Самарского края явились калмыки вследствие распространившегося между ними слуха, что река Волга больше Урала и привольнее для кочевья со стадами. Весной 1634 года калмыки двинулись в путь со своими кибитками и случайно наткнулись на ногайцев, растянувшихся 40000 кибитками вдоль северных берегов Самарской луки вплоть до Симбирска. Между обоими племенами произошла битва, кончившаяся совершенным поражением ногайцев. Калмыки завладели всем приволжским луговым пространством.

По мере распространения и расширения здесь русской колонизационной волны, начались стычки между русскими и кочующими инородцами. Русские постоянно жаловались правительству на притеснение их калмыками и башкирами, последние — на русских. В 1644 году правительство послало в Самарский край войска на калмыков, под предводительством воеводы Плещеева. Плещеев разбил их и подчинил «под высокою царскою рукою, чтоб им, калмыкам, давати повальный торг в государевых городах, а войною им на государевы города и уезды не приходити».

В 1652 году началось строительство Симбирской линии (в пределах будущего Ставропольского уезда), вдоль левого берега реки Волги и по правому берегу реки Черемшана, для чего велено было выслать «подымовых людей — черемис, чуваш и вотяков». Сначала была построена крепость из «сосновых брёвен» в городе Белом-Яре, куда для поселения были высланы на вечное житьё из Казанской губернии 100 конных служилых казаков и 9 человек ссыльных. Следующая крепость была построена в городе Ерыклинске, с 6 башнями и вестовым колоколом. Здесь поселены 150 пашенных крестьян из села Чалнов (близ города Елабуги, на берегу р. Камы), устроенных в казачью службу. «Буде которые служилые люди, — говорилось в приказе, — стрельцы и крестьяне ехать из села Чалнов не похотят, то тех из деревень высылать и за ослушание бить батоги и сажать в тюрьму». От Ерыклинска линия тянулась среди сплошного леса до города Тиинска, на речке Тии, где также был построен острог. В 1653 году сюда перевели 50 конных стрельцов с семьями из Ахтачинского острожка и 100 чалнинских пашенных крестьян. Когда в 1654 году был взят у поляков Смоленск, то оттуда и из Полоцка выселили в Тиинск вместе с казаками 141 человек польской мелкой шляхты, которые ещё прежде «универсалами польских королей несли крепостную службу». Другая партия польской шляхты поселена в слободе Старой Куваке и Старой Письмянке будущего Бугульминского уезда. Вследствие жалоб шляхтичей и крестьян правительству на то, что им «от воинских людей на закамской черте жить страшно», в 1670 году было приступлено к постройке «города с тыном» на реке Майне (ныне село Старая Майна). Сюда переселили крестьян из губерний Нижегородской, Казанской и Симбирской. Польские шляхтичи до 1830 года числились пахотными солдатами или малолетками. Другая линия крепостей (Закамская) начата постройкой в 1727 году от пригорода Алексеевска до пригорода Сергиевска, вдоль реки Сока. На работы по постройке линии назначено было со всей Казанской губернии 15000 человек, которые были наделены землёй (пешие — по 18 десятин (примерно по 19,7 га), конные по 55 десятин (60 га)). В три года построены были крепости Кундукча, Черемшан, Кичуй, Шешминск.

При Анне Иоанновне, в 1736 году, линия крепостей продолжена по реке Самаре от города Самары к Оренбургу: крепости Красносамарская, Борская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Ольшанская (село Еминка), Новосерповская. Все крепости были обведены валами, рвами и деревянными стенами, с рогатками, деревянными башнями и турами по углам; на башнях поставлены чугунные пушки. Между крепостями устроили ещё редуты, занятые казаками. В пяти крепостях были поселены казаки, в числе 1078 человек, и, кроме того, 12 калмыков, 41 разночинец, 19 ногайцев и 6 человек ссыльных.

Башкиры, полагая, что крепости могут служить оплотом против их набегов на русских поселенцев, взбунтовались, в числе более 20 000 человек и, несмотря на уверения правительства, что крепости построены против киргизов и ногайцев, продолжали выжигать и разорять деревни, а людей бить и брать в полон. В 1740 году правительство послало для усмирения башкир войска, которые разрушили более 700 башкирских аулов; в битве пало 16 000 башкир.

Однако башкиры не скоро успокоились и долго ещё служили грозой для русских поселенцев. Когда П. Паллас в 1769 году посетил крепости Самарского края, он нашёл их в очень плохом состоянии. Пугачёвское движение нашло значительную поддержку в калмыках и башкирах. Оно было подавлено здесь в 1774 году генералом А. И. Бибиковым. В уездах Бузулукском, Бугурусланском, Бугульминском и Николаевском башкир и теперь числится 40 628.

С 1738 года правительство старалось заселять левый берег реки Волги (в Ставропольском уезде) русскими крестьянами с целью приучения кочевавших ещё здесь калмыков к земледелию, но безуспешно; поэтому в 1842 году оно выселило их в Оренбургскую губернию.

В XVII—XVIII веках территория Среднего Поволжья заселялась переселенцами из других районов страны и иностранцами (в частности, поволжскими немцами).

Усиленная колонизация нынешней Самарской губернии началась только со второй половины XVIII столетия, особенно на юге, где в XVII веке только небольшими группами поселились беглые гулящие люди, постоянно враждовавшие с бродячими киргиз-кайсаками и татарами.

Для заселения нынешнего Николаевского уезда были призваны из-за границы раскольники, бежавшие туда от преследований в России. Им предоставлялось в пользование 70 тыс. дес. земли, даровалась шестилетняя льгота от податей и повинностей и обеспечивалось беспрепятственное исповедание их веры. Они расселились целыми селениями по берегам реки Большой Иргиз. В то же время сюда прибыли и молокане, основавшие с 1792 году несколько селений, и немецкие колонисты из Вюртемберга, Бадена, Пруссии, Баварии, Касселя, Гессен-Дармштадта, Саксонии, Мекленбурга, Швейцарии и т. д. В большинстве случаев первые немецкие колонисты были вовсе неспособны к земледелию. Немецкие колонисты расселились по левому берегу реки Волги в числе 25000 человек и заняли уже заранее построенные им за счёт государства домики. Каждая немецкая семья получала на свою долю 2 лошади, 1 корову, семена для посева и земледельческие орудия. С 1766 по 1788 год немецкие колонисты основали на берегу Волги 36 колоний. С 1778 по 1858 год их поселилось здесь 43017 душ.

Последними немецкими поселенцами были меннониты, явившиеся сюда в течение 1858—1865 годов в числе 1662 душ.

В нынешнем Новоузенском уезде первыми русскими поселенцами по берегу Волги были малороссы, вызванные указом 1741 года для вывозки соли из Эльтонского озера.

Русскими поселенцами во второй половине XVIII века были основаны 64 селения, в текущем столетии, до 1885 года — 753 селения. В Самарском уезде с 1847 по 1850 год правительством было поселено 120 семей «малоимущих дворян», которым было отведено по 60 десятин майоратных участков. Колонизация губернии активно продолжалась на рубеже XIX—XX веков; масса поселенцев из других губерний жила на арендованных казённых землях. После 12-летней аренды они получали арендованную землю в надел, по 6-8 десятин на душу.

С середины XIX века территория испытывала экономический подъём, Самара становится одним из важных центров внутрироссийского рынка зерна, что привело к развитию торговли и промышленности в городе.

Самарская губерния с центром в Самаре была образована 1 января 1851 года в соответствии с указом от 6 декабря 1850 года. В состав губернии вошли 3 уезда Оренбургской губернии, 2 заволжских уездов Симбирской губерний и 2 заволжских уезда Саратовской губернии.

В ходе Русской революции и Гражданской войны на территории Самарской губернии проходили бурные события, связанные со сменой власти. После провозглашения 25 октября (по ст. стилю) советской власти в Самаре, в июне 1918 года последовал мятеж Чехословацкого корпуса, а 8 июня опираясь на поддержку чехословаков, частью членов Учредительного собрания в Самаре было сформировано Временное правительство КОМУЧа, просуществовавшее до 6 октября, когда в Самаре была восстановлена советская власть. В числе других событий можно назвать рейды оренбургских и уральских казаков по югу губернии, разворачиванием фронта борьбы с силами А. В. Колчака. Разные стороны принимали и народные движения Самарской губернии. Если рабочие промышленных центров и часть крестьянства поддержали советскую власть, то население некоторых сёл восставало против большевистской политики военного коммунизма (Чапанная война).

В 1918 году часть территорий Новоузенского и Николаевского уездов, населённых немцами, передана в состав вновь образованной Автономной области немцев Поволжья. В 1919 году оставшаяся часть Новоузенского уезда вошла в состав Саратовской губернии.

В 1920 году Бугульминский уезд вошёл в состав вновь образованной Татарской АССР.

14 мая 1928 года Постановлением ВЦИК и Совнаркома РСФСР Самарская губерния.

В 1928 году в связи с административно-территориальным реформированием Самара стала центром Средневолжского края. В 1935 году Самара была переименована в Куйбышев (и носила это название до 1990 года), а Средневолжский край — в Куйбышевский край. К 1936 году произошло расформирование Куйбышевского края, из которого вышли Оренбургская, Пензенская области и Мордовская АССР. В 1943 году из состава Куйбышевской области была выделена Ульяновская область. С этого момента Куйбышевская область сформировалась в нынешних границах Самарской области.

Индустриализация первых пятилеток не обошла стороной Куйбышевскую область — в городе Чапаевск на базе дореволюционного военного завода началось создание группы предприятий, производивших взрывчатые и отравляющие вещества и боеприпасы, в области появился ряд других оборонных предприятий. В конце 1930-х годов силами заключенных ГУЛАГа началось сооружение Куйбышевского гидроузла, которое было прекращено в связи с обнаружением куйбышевских месторождений нефти.

В годы Великой Отечественной войны область стала одним из центров оборонной промышленности страны — в 1941 году был запущен нефтеперерабатывающий завод в Сызрани, обеспечивавший армию горючим, в Куйбышев из Москвы и Воронежа были эвакуированы авиационные заводы, наладившие выпуск штурмовиков «Ил-2». В 1942 через Сызрань прошла т. н. Волжская рокада — железная дорога, использовавшаяся для снабжения советских войск в ходе Сталинградской битвы. В 1941—1943 годах в Куйбышеве размещались дипломатические миссии иностранных государств, в 1941 году существовали планы переноса столицы СССР в Куйбышев в случае захвата немецкими войсками Москвы.

В 1950—1960-х годах область была одним из ведущих центров нефтедобычи в СССР, в 1945—1951 годах для переработки нефти были построены Куйбышевский и Новокуйбышевский НПЗ. Параллельно было возобновлено строительство Жигулевской ГЭС, которая была запущена в 1955 году. В связи со строительством ГЭС был затоплен город Ставрополь, и отстроен на новом месте, позднее он получил имя — Тольятти. В дальнейшем созданная во время сооружения ГЭС строительная база использовалась для создания в Тольятти серии других промышленных предприятий — завода минеральных удобрений «КуйбышевАзот», завода синтетического каучука «Тольяттикаучук» (1964—1966), Волжского автозавода (1970), а также крупнейшего в стране и мире производителя аммиака комбината «ТольяттиАзот» (1979).

В областном центре в эти же годы было расширено авиационное производство и начат на Куйбышевском авиационном заводе выпуск самого массового советского пассажирского среднемагистрального самолета Ту-154, выполнялись заказы в рамках советской ракетно-космической программы («ЦСКБ-Прогресс»). Резко выросшая потребность в квалифицированном инженерном персонале привела к развитию в области высшего образования, в основном технического профиля. В то же время бурный рост промышленности и приток большого числа молодого населения из других регионов страны (в 1939—1990 гг. население области выросло более чем вдвое) создал большую нагрузку на социальную инфраструктуру, которая развивалась намного медленнее. Например, население Самары уже в конце 1960-х годов превысило 1 млн жителей и по советским стандартам город получил право претендовать на метро; Самарский метрополитен был открыт в 1987 году (решение о строительстве было принято в 1978 году). В Тольятти, население которого в конце 1980-х превышало 600 тыс. жителей, высшее образование было представлено только Политехническим институтом, хотя промышленное развитие города к этому времени фактически закончилось.

В постсоветский период Самарская область благодаря накопленному экономическому потенциалу и сформировавшимся местным элитам стала одним из экономических и политических субцентров страны, в крупнейших городах области (Самаре и Тольятти) начала активно развиваться сфера услуг. С середины 2000-х годов уровень экономической и политической самостоятельности региона сильно сократился.

Отрывок, характеризующий История Самарской области

– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.