История Самоа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск


Полинезийская культура

Керамический период

Во второй половине 2-го тыс. до н. э. в Западной Океании получает распространение культура лапита. Её экспансия началась с северного побережья Новой Гвинеи в районе 1500 года до н. э. (оценка радиоуглеродным методом), к 1300 году до н. э. её создатели заселили архипелаг Тонга, а к 1000 году до н. э. — Самоа[1]. Древнейшие предметы этой культуры на архипелаге Самоа найдены в лагуне Мулифануа (1000 год до н. э.) на острове Уполу и в Тоага (1000—500 гг. до н. э.) на острове Офу (Американское Самоа)[2]. Другие авторы указывают для заселения Самоа 800 год до н. э.[3] или 500 год до н. э.[4] Данные сравнительной лингвистики коррелируют с археологическими[5].

Культура лапита характеризуется в первую очередь керамическими изделиями. Преимущественно это были плоскодонные или круглодонные открытые чаши или кубки. Часть из них несла характерный достаточно стандартизованный орнамент в виде прямоугольных меандр, лент, соединяющихся ломаных линий, треугольников, полумесяцев. Встречались также изображения глаз, штампованных кругов и концентрических окружностей, налепы из глиняных комочков, лент, насечки на венчиках. Декоративные элементы располагались горизонтальными поясами. Керамические изделия изготавливались в большинстве случаев методом налепа, а затем обрабатывались при помощи лопатки и наковальни. Температура обжига оценивается менее 850 °C. Орнамент наносился при помощи штампов, до сих пор не найденных археологами. Предполагается, что это были деревянные орудия с рядами прямых или кривых зубцов[1][6].

На Фиджи, Тонга и Самоа был представлен т. н. восточный стиль лапита, характеризующийся большей простотой орнамента и наиболее близкий к западному стилю, представленному на острове Мало (Новые Гебриды)[7].

Создатели этой культуры селились на побережье или недалеко от него. Основным видом хозяйства было морское рыболовство и сбор моллюсков. Характерной чертой являлись дальние межостровные перевозки изделий, а также материалов для изготовления орудий, очагов и пр. Но подобные перевозки были малочисленны.

Предполагается, что создатели лапита являлись носителями австронезийских языков и имели полинезиоидный облик[1].

Данные археологии позволяют рассматривать полинезийцев как прямых потомков гончаров лапита и определять полинезийскую прародину в пределах треугольника Футуна — Самоа — Тонга[5]. При этом К. П. Эмори полагает, что начало становления полинезийцев происходило на Тонга, но истинно полинезийский комплекс сложился уже на Самоа[6]. Его формирование происходило в т. н. период изоляции, начавшемся после колонизации Самоа, когда праполинезийские колонии поддерживали связи друг с другом, но не контактировали с населением Фиджи и другими меланезийцами. В частности в период изоляции керамические изделия постепенно становятся более грубыми, толстостенными, а около 400—300 гг. до н. э. происходит утрата орнамента[1].

Период изоляции длился порядка 500—1000 лет и завершился началом полинезийской экспансии[1]. Так в конце 1-го тыс. до н. э. и в 1-м тыс. н. э. с Самоа были заселены острова Уоллис, Футуна, Тувалу, Токелау, Пукапука и некоторые внешнеполинезийские острова в Мела- и Микронезии[6]. Существует предположение, что именно Самоа могли являться Гаваиками — легендарной прародиной полинезийцев[1].

Многие предметы материальной культуры полинезийцев унаследованы от таковых лапита: раковинные скребки и тёсла, резцы для татуировок, диски для игр и др., в том числе, видимо, рыболовные крючки, рыболовную и мореходную технику. Полинезийские каменные тёсла также восходят к лапитоидным прототипам. К предметам, не получившим дальнейшее распространение у полинезийцев, относятся, например, раковинные украшения, характерные для культуры лапита и тонганцев, но не встречающиеся на Самоа и за несколькими исключениями в Восточной Полинезии[1].

Лапитоидная керамика перестала производиться на Самоа в 200400 гг н. э. (существует альтернативная оценка — около 1500 года н. э.[2]), что обозначило конец этой археологической культуры и начало бескерамического периода в истории архипелага длящегося по этнографическое настоящее[1].

Бескерамический период

В этот период на Самоа началось возведение крупных наземных сооружений, среди которых земляные и каменные террасы, насыпи и земляные укрепления. Так на севере острова Уполу было найдено много подобных объектов в районе Ваилеле и в долинах Луатуануу и Фалефа. Они обычно располагались группами в долинах и предгорьях, редко — на больших высотах, включая земляные укрепления, платформы для жилищ и земледельческие террасы.

Так укрепление в долине Луатуануу было возведено на отвесной скале длиной около 700 метров и представляло собой два параллельных земляных вала, прикрывавших расположенные выше террасы. Радиоуглеродный анализ показывает, что оно может являться древнейшим в Полинезии — отдельные его часть могли быть возведены в 400 году н. э.

Для доколониального этапа бескерамического периода характерно отсутствие компактных поселений, последние возникли в период контакта с европейцами. Постройки были рассеяны по плодородным внутренним районам и побережью и включали жилые дома, общественные здания, в том числе большие общинные дома (фале теле), располагавшиеся на платформах, открытые церемониальные площадки (малае) и дома богов (фале аиту). Жилые и общественные постройки имели скруглённые углы, реже были круглые, что восходит к керамическому периоду.

В районе Палаули на юго-востоке острова Савайи расположена хорошо сохранившаяся группа насыпей, в центре которой расположена постройка, называемая как Пулумелеи. Она представляет собой сложенную из каменных блоков пирамиду высотой 12 метров и с размером основания 60 на 50 метров. По сторонам располагаются пандусы, ведущие к её плоской вершине. Вокруг пирамиды находятся другие платформы, каменные стены и дороги. Назначение комплекса окончательно неизвестно, но предполагается, что это был главный церемониальный центр Самоа, а на вершине пирамиды располагались общественные здания, в том числе фата теле. Пулумелеи является крупнейшей из сохранившихся насыпей не только на Самоа, но и во всей Полинезии.

Кроме того, на островах Уполу и Савайи найдено множество звездообразных насыпей неизвестного назначения из земли или каменных блоков. Предполагается, что они могли быть местом размещения домов богов. С другой стороны, они могли служить местами для ловли вождями голубей с целью гадания — подобное назначение описывается в раннем европейском источнике, а также известно для некоторых насыпей на Тонга. Характерной чертой Самоа является отсутствие крупных погребальных курганов тонганского типа (захоронения совершались в неглубоких ямах рядом с жилищами или под их полами), а также как и на Тонга отсутствие открытых храмов (марае)[1].

На рубеже 1-го и 2-го тысячелетия н. э. между Самоа и окружающими островами происходили активные контакты. Достаточная культурная близость позволяла правящей элите Самоа, Тонга и Фиджи вступать в смешанные браки. В 950 году н. э. согласно устным источникам была основана тонганская империя Туи, первая правящая династии которой туи-тонга имеет самоанско-тонганское происхождение[8]. В районе 1200 года н. э. часть островов Самоа вошло в империю. В этот период между островами шёл активный товарообмен. Так с Фиджи на Самоа привозили керамику, циновки и оружие[1]. Позже сменилось ещё две династии — примерно в середине 2-го тыс. светская власть перешла к династии туи-хаатакалауа, а около 1600 года — к династии туи-канокуполу, также смешанного самоанско-тонганского происхождения. В этот период Самоа большое влияние на политику империи[8].

Примерно в XVI веке самоанцы сумели освободиться от власти правителей Тонга[9]. По легенде, их борьбу возглавил вождь Савеа, родоначальник знаменитого рода Малиетоа. Вероятно, с этого времени на Самоа существовали свои верховные вожди, но, кажется, власть их была сильно ограничена знатью. На рубеже XVIII и XIX веков за власть боролись различные представители знатных родов Малиетоа, Тупуа и Матаафа. В 1830 году, победив всех своих противников, королём Самоа стал Малиетоа Ваиинупо, но после его смерти вновь началась междоусобица.

К середине XVII века порты Самоа осуществляли основные торговые функции в регионе, как между полинезийцами, так с европейцами.

Европейцы на островах

Европейским первооткрывателем островов стал голландский путешественник Якоб Роггевен, высадившийся на Самоа в 1722 году. Впоследствии, в 1768 году, на архипелаге побывал французский мореплаватель Луи Антуан де Бугенвиль, назвавший его островами Мореплавателей. Вплоть до 1830-х годов, когда на острова начали прибывать английские миссионеры и торговцы, контакт с чужеземцами был весьма ограниченным. В августе 1830 года на Самоа свою миссионерскую деятельность начал член Лондонского миссионерского общества Джон Уильямс[10].

В то время самоанцы заработали репутацию дикого и воинственного народа, так как были частые столкновения с французскими, британскими, бельгийскими, германскими и американскими силами, которые до конца XIX века использовали Самоа как дозаправочную станцию для пароходства.

Когда Германия открыто начала интересоваться островами, США предъявили свои территориальные претензии на архипелаг. Британия также послала свои войска с целью отстаивания своих интересов в регионе. В 1881 году три страны договорились признать самоанским королём верховного вождя Малиетоа Лаупепу, однако среди местных жителей постоянно росло возмущение колониальным гнётом. Король Лаупепа в 1885 году вступил в открытый конфликт с немцами, которые в ответ стали поддерживать его главного соперника Тамасесе. Воспользовавшись фактическим господством Германии на Самоа и отсутствием единства среди англичан и американцев, немцы в 1887 году свергли Лаупепу, отправили его в изгнание, а королём провозгласили Тамасесе. Немецкий капитан Брандейс, назначенный премьер-министром, обложил всех самоанцев высокими налогами и, опираясь на немецкие военные корабли, попытался кровавыми репрессиями упрочить своё положение на островах. Эти действия повлекли за собой череду протестов среди коренных жителей. Во главе недовольных встал вождь Матаафа, пользовавшийся большой популярностью на островах. После победы воинов Матаафы над войсками Тамасесе немецким властям пришлось отозвать Брандейса. Уязвлённый этой неудачей, германский консул приказал атаковать с моря деревни сторонников Матаафы.

Обеспокоенные агрессивными действиями немцев правительства Британии и США отправили на острова вооружённые силы для отстаивания своих интересов. Затем последовала восьмилетняя гражданская война, в которой три противоборствовавших государства поставляли оружие и личный состав, а также проводили обучение войск борющихся друг с другом самоанских партий. Все три страны отправили военные корабли к Апиа, и крупно-масштабная война казалась неминуемой, однако 16 марта 1889 года крупный шторм разрушил и повредил корабли, завершив военный конфликт[11]. В результате соглашения над страной фактически установился протекторат трёх стран.

Согласно Берлинскому соглашению 1899 года Острова Самоа были разделены на две части (линия раздела прошла по 171° з.д.): восточная группа, известная сейчас под название «Американское Самоа», стала территорией США (острова Титуила — в 1900, Мануа — в 1905)[12]; западные острова получили название «Германское Самоа», а Британия перестала претендовать на острова в обмен на возврат Фиджи и некоторых других меланезийских территорий[13].

Первым немецким губернатором был назначен Вильгельм Зольф, который позже стал секретарём колоний Германской империи. В годы германского правления в стране постоянно проходили выступления против колониального режима. Самое крупное восстание, которое было жестоко подавлено германскими войсками, произошло в 1908 году.

Самоа в XX веке

29 августа 1914 года вооружённые силы Новой Зеландии по приказу Британии высадились на Уполу, захватив контроль над островами[14].

С конца Первой мировой войны до 1962 года Самоа находились под управлением Новой Зеландии[15]. Приблизительно пятая часть населения Самоа умерла в результате эпидемии гриппа 19181919 годов, отчасти из-за того, что новозеландские власти не смогли обеспечить карантин[16].

В начале 1920-х жители Западного Самоа основали патриотическую организацию «Мау» («Мнение») с лозунгом «Самоа для самоанцев», представлявшую собой ненасильственное популярное движение против плохого обращения новозеландской администрации с народом Самоа. «Мау» руководил Олаф Фредерик Нельсон, наполовину самоанец, наполовину швед. Среди используемых форм протеста были — неуплата налогов, прекращение работы на плантациях, невыполнение решений колониального суда, создание собственных органов управления[17]. Нельсон был изгнан из страны в течение 1920-х — начала 1930-х годов, но он продолжал поддерживать организацию финансово и политически.

28 декабря 1929 года новый избранный лидер движения Тупуа Тамасесе Леалофи вывел «Мау» на мирную демонстрацию в Апиа[18]. Полиция Новой Зеландии попыталась арестовать одного из лидеров демонстрации, который попытался воспротивиться аресту, из-за чего возникло столкновение полиции и «Мау». Офицеры полиции начали беспорядочную стрельбу по толпе, против демонстрантов был применён пулемет «Льюис»[19]. Лидер движения Тамасесе был убит, когда пытался внести спокойствие и порядок среди демонстрантов «Мау» крича «Мир, Самоа». Ещё 10 демонстрантов погибли в тот же день и 50 были покалечены пулевыми ранениями и полицейскими дубинками[20]. Этот день в Самоа известен как Чёрная суббота. Несмотря на постоянные репрессии, «Мау» росло, оставаясь ненасильственным движением.

После Второй мировой войны, Западное Самоа было превращено из мандатной в подопечную территорию Новой Зеландии, новозеландское правительство начало проводить в Западном Самоа реформы, в том числе предоставило территории ограниченное самоуправление. В 1961 году был проведён референдум, в ходе которого жители Западного Самоа высказались за предоставление независимости. С Новой Зеландией было подписано соглашение, согласно которому Новая Зеландия взяла на себя оборону Западного Самоа, а также его представительство в сношениях с иностранными государствами. 1 января 1962 года Западное Самоа стало первым тихоокеанским островным государством, получившим независимость[21].

В июле 1997 года в конституцию страны были внесены поправки по изменению названия государства с «Западного Самоа» на «Самоа»[22], как это было обозначено ООН, когда Самоа вступило в эту организацию в 1976 году. Американское Самоа протестовало против переименования, утверждая, что это угрожает их идентичности. Американское Самоа до сих пор использует термины «Западное Самоа», «западносамоанский» в отношении Самоа и его жителей.

Несмотря на то, что два Самоа принадлежат к одной нации и имеют один язык, существуют культурные различия. Жители Восточного Самоа часто эмигрировали на Гавайи и континентальную часть США, принимая часть американских обычаев, например, американский футбол и бейсбол. Жители Западного Самоа чаще эмигрировали в Новую Зеландию, чьё влияние можно оценить по большой популярности регби и крикета.

Напишите отзыв о статье "История Самоа"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Беллвуд П. Покорение человеком Тихого Океана. — М.: Наука, 1986. — С. 145, 271, 273, 279, 280, 344-352, 354.
  2. 1 2 Patrick Vinton Kirch. [books.google.com/books?id=qQ0ApgIOPtEC&pg=PA96&dq=colonization+of+Samoa&as_brr=3&hl=ru&sig=6qZPYnV_1z9CjladzeZOKIo7rik On the Road of the Winds: An Archaeological History of the Pacific Islands before European Contact]. — University of California Press, 2002. — 446 с. — ISBN 0520234618.
  3. Marcy Rockman, James Steele. [books.google.com/books?id=d92ELh_lbHYC&pg=PA169&dq=colonization+of+Samoa&as_brr=3&hl=ru&sig=7lO04c-j7Gl-bD-HxMSrITSoWkQ Colonization of Unfamiliar Landscapes: The Archaeology of Adaptation]. — Routledge, 2003. — 248 с. — ISBN 0415256062.
  4. Linda Stone, Paul F. Lurquin, Luigi Luca Cavalli-Sforza. [books.google.com/books?id=zdeWdF_NQhEC&pg=PA192&dq=peopling+Samoa&lr=&as_brr=3&hl=ru&sig=TPSYqgs3BRffkfPfXb93ceS3XNQ Genes, Culture, and Human Evolution: A Synthesis]. — Blackwell Publishing, 2006. — 314 с. — ISBN 1405131667.
  5. 1 2 Беликов В. И. Происхождение и миграции полинезийцев (по лингвистическим данным) // Пути развития Австралии и Океании: история, экономика, этнография : Сб. — М.: Наука, 1981. — С. 243-254.
  6. 1 2 3 Пучков П. И. Этническая ситуация в Океании. — М.: Наука, 1983. — С. 34-37.
  7. Grahame Clark. [books.google.com/books?id=sK4cVESnmyoC&pg=PA490&dq=peopling+Samoa&lr=&as_brr=3&hl=ru&sig=CLRCVJ8zaKh5k1wMYz8zUTbtGLY#PPA491,M1 World Prehistory]. — Cambridge University Press. — ISBN 052129178X.
  8. 1 2 ‘Okusitino Māhina, [www.planet-tonga.com/language_journal/Emancipation_in_Tonga/index.shtml «Emancipation in Tonga: Yesterday and Today»], 2004-06-11. Проверено 5 апреля 2008 года.
  9. [www.janesoceania.com/samoa_chron_history/ Janr Resture. Chronological History of Samoa].
  10. Watson R.M. [www.samoa.co.uk/books/history-of-samoa/history-of-samoa-3.html History of Samoa: THE ADVENT OF THE MISSIONARY. (1830.1839)]. — P. Chapter III.
  11. Stevenson, Robert Louis. A Footnote to History: Eight Years of Trouble in Samoa. — BiblioBazaar. — ISBN 1-4264-0754-8.
  12. [www.globalsecurity.org/military/ops/samoa-1899.htm Annexation of Samoa], GlobalSecurity.org. Проверено 3 февраля 2008.
  13. Josiah Crosby (1948). «The Future of Western Samoa». International Affairs 24 (1): 89-99. DOI:10.2307/3016954.
  14. [www.nzhistory.net.nz/war/new-zealand-goes-to-war-first-world-war New Zealand goes to war: The Capture of German Samoa] (англ.), nzhistory.net.nz. Проверено 3 февраля 2008.
  15. [www.jamesrmaclean.com/archives/archive_vocational_imperialism.html Imperialism as a Vocation: Class C Mandates]. Проверено 3 февраля 2008.
  16. [www.nzhistory.net.nz/culture/influenza-pandemic The 1918 flu pandemic], NZHistory.net.nz. Проверено 3 февраля 2008.
  17. [www.dnzb.govt.nz/dnzb/default.asp?Find_Quick.asp?PersonEssay=4N5 Nelson, Olaf Frederick 1883 - 1944], Dictionary of New Zealand Biography. Проверено 3 февраля 2008.
  18. [www.globaled.org.nz/comm/documents/GlobalBits_Parihaka_000.pdf The Mau Movement]. Проверено 3 февраля 2008.
  19. Field, Michael. Black Saturday: New Zealand's tragic blunders in Samoa. — Auckland, N.Z.: Reed Publishing (NZ), 2006. — ISBN 0790011034.
  20. [www.teara.govt.nz/NewZealanders/NewZealandPeoples/Samoans/1/en History and migration: Who are the Samoans?], Ministry for Culture and Heritage / Te Manatū Taonga. Проверено 3 февраля 2008.
  21. [www.state.gov/r/pa/ei/bgn/1842.htm Background Note: Samoa], U.S. State Department. Проверено 3 февраля 2008.
  22. [www.paclii.org/ws/legis/num_act/caa21997295/ Constitution Amendment Act (No 2) 1997] (англ.). Проверено 3 февраля 2008.

Отрывок, характеризующий История Самоа

Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.